Миг с тобой

      Отчаяние, пожалуй, самая сладкая человеческая эмоция которой он любил питаться. Эти жалкие всхлипы, отчаянно бегающие глаза, хриплый сорванный голос – последствие самого яркого эмоционального катарсиса за которым лишь запоздало следует осознание и горе от утраты. И тем эта эмоция так сладка, ведь сам Лука никогда в жизни не сможет испытать чего-то подобного. Он настолько холоден и безразличен, настолько ловко научился мыслить лишь в правильном русле, что человеческие эмоции вроде печали давно стёрлись с границы сознания, переписывая вместо себя новые способы успешных манипуляций к своему оппоненту.       Лука никогда не был как эти глупые детишки, которые нафантазировали себе, что в этом чёртовом саду он сможет найти себе кого-то кто способен заглянуть в его искусственное сердце разделяя вселенскую печаль меловых глаз, что выглядят так пусто из-за голоданий, а может из-за отсутствия такого метафоричного понятия как души. Лишь удел слабаков верить, что сила дружбы поможет преодолеть любые невзгоды. Мизи вместе с ныне покойной, которую было так легко скопировать, всего лишь очередная пустышка, смогли убедиться в этом на собственной шкуре. Космос недружелюбное место, он бесконечно холодный и мрачно чёрный. Попытки сблизиться и согреть друг друга только потому что они являются одним и тем же видом, глупая попытка самообмана. Ведь и без способности критично мыслить очевиден факт и положения – зверушки на потеху инопланетным тварям. Сломаешься – тебя выкинут в космом пеплом развеивая остатки былой красоты. Ни самый желаемый исход.       Сердце луки бьётся лишь ради этих выходов на сцену. Красоваться перед уродами в новой накрахмаленной, пошитой на заказ одежде, что так удачно садится на нездорово худое тело. В упоении слышать восхищённые возгласы пока на лице играет лукавая и такая довольная улыбка – вот его апогей совершенства. Блистать на сцене, быть кумиром для толпы, и плевать какой ценой оставаться на волне популярности, чтобы хозяин как обычно сухо похлопал по голове, позволив поесть настоящей еды за победу в финале.       По сравнению с ним Тилл выглядит крайне, как бы выразился сам гитарист, хуёво. События прошлого раунда знатно его подкосили. Пропажа Мизи, а ведь он так и не знал, жива она или нет, смерть человека который был единственным источником тепла в его жизни и такая трагично-драматичная сцена с первым и последним в жизни поцелуем. Прекрасно. Его отчаяние, пожалуй, Луке по вкусу куда сильнее. Ведь раньше, сияя ярче сверхновой Тилл был заряжен на победу, на то, что через свою музыку сможет достучаться до чужих сердец, и как же очаровательно выглядят разбитые, как та самая гитара, мечты. Глаза без проблеска надежды – пусты и так холодны. В них нет прежде сияющего оттенка изумруда, теперь лишь цвет зелёнки, которая так напоминает о бесконечных экспериментах, боли и противном запахе спирта.       Лука готов смаковать его внешний вид, совсем как дорогое выдержанное при всех условиях вино. Не сдерживая улыбки наблюдая за тем как тот пытается привести себя в порядок стоя в гримёрке перед зеркалом. Наносит на бледное лицо пудру, чтобы скрыть следы недосыпа. Пальцы дрожат от отходника, а зализанные волосы так напоминают причёску кого-то другого, кого-то кого больше нет в этом мире.              — Как настроение перед раундом, Тилл? — издевательски спрашивает Лука, мягким голоском в котором проскальзывает усмешка.       — Отъебись. — предупреждающе рычит парень. Бешенная псина. И доказательство тому вечный ошейник на шее, что перекрывает буквы выгравированного имени. А когда его нет – вместо него на шее блестит металлическое украшение, что выглядит ни лучше очередного ошейника.       — Ну-ну, к чему такие грубые выражения, милый? Я же и правда беспокоюсь о тебе. Ты так плохо выглядишь, может я бы смог помочь тебе? — из уст Луки столь провокационная усмешка звучит мерзко. Так, что аж блевать тянет.       Тут нету камер или охраны, лишь плотно запертая на кодовый замок дверь. Но казалось, что даже если она окажется открытой, а коридоры пусты – ни Лука, ни особенно Тилл даже не попытаются сбежать. Блондину это не интересно, ведь его устраивает и собственное положение, и то что за хорошее поведение его поощряют медицинской помощью. Как-никак попытайся он сбежать долго без хирургических вмешательств просто не протянет. Тилл же настолько отчаялся в своём горе, что больше не видел смысла в собственном существовании, какой побег, он еле заставил себя прийти сюда, поучаствовать в этом глупом шоу, исход которого и так очевиден.       Лука не боится провоцировать, он понимает, что Тилл не такой как его подружка Мизи, он не станет налетать на него с кулаками, лишь попробует припугнуть. Что он собственно и делает, ведь в следующую секунду его хватают за идеально выглаженный ворот пиджака, поднимая над полом – прижимают к стене. Оказалось, это слишком легко, Лука такой лёгкий, почти что невесомый, но и Тилл не смог держать его в таком положении слишком долго, руки быстро устали, из-за чего пришлось опустить блондина на пол. На пиджаке наверняка появится складка, из-за чего Лука лишь недовольно цокнул.       — Ты и поддержка, Лука, два слова которые нельзя даже рядом писать. Или ты думаешь, что ты такой дохуя умный? Способен читать людей и просто играться с ними как тебе хочется? Мне уже плевать и на этот раунд и на свою жизнь. Даже слишком лёгкая победа для тебя. Да, хуй знает сколько кратный чемпион этого зверинца? — зло выплёвывает Тилл, но как быстро вспыхивает – так же быстро успокаивается, убирая свои руки, как-то даже слишком бережно поправляя чужой пиджак отступая на шаг назад. — А сам-то что? Раб сцены. Делаешь лишь то, что прикажут, всё лишь бы хозяин сказал какой ты молодец, похлопал по головке как послушную псину, и посадил рядом с собой, в роли живой куклы. Уж лучше сдохнуть, чем жить как ты.       — Какой проницательный… И такой глупый. Ты разочаровываешь меня, Тилл, в тебе был такой задаток бунтаря, куда же он исчез? Что же на это повлияло… Или если точнее, кто?       — Не смей.       — Уже посмел. Смерь Ивана была так красива. Алая кровь окропила всю сцену! Толпа визжала от восторга. Все так завороженно смотрели на тебя… И только на тебя. А этот жаркий поцелуй, ах, как ощущались губы Ивана? Ну же расскажи мне. — Тилл вздыхает. На место злости приходит лишь моральное опустошения, он больше ничего не хочет. Ни слышать голос Луки, ни тем более обсуждать вкус того мертвецки холодного и-за остывших под дождём губ поцелуя.              Тилл отходит от блондина, беспомощно падая в кресло. Парень и правда глупый. Глупый от того, что лишь потеряв единственный лучик света в своей жизни осознал свои чувства. Глупый от того что не смотрел в чужие глаза с таким же теплом. Глупый, что не ответил на первый и последний мягкий поцелуй в жизни Ивана. Лука довольно смеётся. Противник сломлен ещё до битвы, как же это великолепно. Вкус отчаяния единственная доступная ему сладость, и глядя на напрочь разбитого Тилла ему ничего не нужно, лишь вкусить эту печаль на лице.       — Ты ведь ебать какой мастерский актёр ведь так? Можешь принять образ любого человека. Стань им. Напомни мне об Иване. —Тилл поднимает взгляд на Луку. Лицо исказилось в секундном непонимании, впервые его просят о таком. Добровольно лицезреть имитацию поведения погибшего любимого человека. На лице проскальзывает улыбка, это будет крайне интересная игра.              Тилл ныряет в карман в карман своих штанов, пока выуживает оттуда небольшой пакетик с таблетками. Он подсел на наркоту практически сразу же, когда понял, что ему на этой сцене не долго осталось. Колёса помогали ему полностью отключить мозг, более ни думая ни о чём, кроме как о цветных образах, текстах песни, далёких мелодичных звуков гитары. Его хозяин чем только не торгует прикрываясь честным бизнесом, а исчезновения пары тройки пакетиков никто и не замети, да даже если заметят, что с него потребуют? Заплатить за наркотой натурой? Так он и так давно подстилка для этих инопланетных тварей, что толку беспокоиться о том, если вдруг кто узнает об его зависимости. Таблетка на языке растворяется быстро, оставаясь горьким послевкусием, разъедая язык из-за каких-то кислот в составе. Эффект приходит ещё быстрее и расширенные зрачки поднимают взгляд на Луку, который медленно подходит к креслу, почти как кошка, что готовится к прыжку, чтобы напасть на жертву. Его движения уже изменились, слегка вздёрнутый подбородок опустился, взгляд смягчился, а элегантные шаги теперь выглядят словно более тяжёлыми. У Луки чертовски хорошо получается играть Ивана. Замутнённый наркотиками мозг больше не видит блондинистые локоны, которые мягко обволакивали овал лица и прикрывали янтарные глаза. Теперь он видит лишь чёрные, как смоль волосы и пристальный взгляд глаза цвета обсидиана с вкраплениями разбитого рубина.         — Иван… — так отчаянно и тихо звучит голос парня, что тянет дрожащую руку к подходящему ближе блондину. Мертвецки холодные пальцы обхватывают запястье. Опускаясь на подлокотник блондин улыбается мягко, а не лукаво как обычно, прижимает ладонь Тилла к своей щеке, потираясь об неё совсем так, как это бы сделал Иван. Прикосновения нежные, осторожные. Блондин скользит свободной рукой по шее, слегка обхватывая её, кладя более мелкую ладонь на кадык. Если присмотреться, прошлые синяки ещё не сошли, хотя Иван с старался «душить» так, чтобы минимизировать чужую боль.       — Ты такой молодец. Дожил до финала. Я всегда тобой восхищался. — не понятно почему сам Лука так легко это делает, вжимаясь в образ умершей любви. Возможно, питаясь чужими эмоциями, в том числе и такими яркими как привязанность и влюблённость, он тем самым восполняет свои, закрывая этот гештальт проживая чужую судьбу. Их любовь, так страстна, безнадёжна и тем прекрасна.       Тилл слишком быстро убеждается в том, что пере ни ним никто иной как Иван. Такая же белая одежда мутит мозг, смешивая уставший от мыслей мозг в кашу, приправляя веществами, способными затуманить рассудок настолько, что и теперь пальцы, скользящие по шее становятся будто теплее. Он сам поддаётся вперёд, в этот раз сам целует Ивана, пока с губ срывается отчаянный стон боли. Гитарист обхватывает хрупкое тело, осторожно притягивает его к себе. Игнорирует мысль, что чужие волосы слишком длинные, когда зарывается в них пальцами, полностью выбрасывает из головы навязчивость осознания что Иван не целовал бы так развязано. Язык блондина проходится по приоткрытым губам, пока проникает внутрь. Остатков наркотиков на языке не достаточно чтобы возыметь тот же эффект на сознание Луки, но его достаточно чтобы тихо усмехнуться, ощущая лёгкое дразнящее покалывание и эффект головокружения от вещества. Лука жадно целует, словно хочет сорвать с этих губ те самые чувства трепетного поцелуя от Ивана. Возбуждает. Его так возбуждает мысль, что Тилл настолько отчаялся, что готов подставлять свою шею под спустившиеся с губ поцелуи, готов в настоящем забвении тянуться к Луке фантазируя о своём любимом. И оставленная блядская метка, след засоса прямо ближе к артерии, будто чтобы было удобнее целится в шею, пестрила краской, словно разводами от акварели. Лука поднимается с чужих колен, тянет Тилла за руку, меняясь с ним местами, теперь уже восседая на кресле, по-хозяйски раздвигая ноги. Он давно мечтал поставить на колени смазливого парня. Тилл в эту категорию не особо вписывался, зато сейчас под действием наркотиков точно согласился ублажить его ртом.       Так и случилось, ему стоило лишь жестом полопать по бедру, чтобы Тилл с удовольствием опустился на колени перед Иваном, вскидывая голову, ища одобрения в глазах цвета звёздного неба. Клычок прикусывает губу в предвкушении, пока широкая ладонь поглаживает затылок с особой нежностью, слегка лохматя идеальную причёску, возвращая её к привычному состоянию. Гитарист отчаянно цепляется за пряжку ремня, чувствует влажную от дождя одежду под пальцами, и даже удивляется, почему Иван до сих пор не переоделся после раунда, простудится же. Губы примыкают к плоскому животу, спускаясь поцелуями до паха, пока Тилл размазывает выступившую естественную смазку по стоящему колом члену. Помнится, когда им с Иваном было по шестнадцать, они впервые ощутили для себя запретный вкус греховного плода удовольствий, неловко поглаживая друг друга через приспущенные бесформенные штаны униформы воспитанников сада. Этот порыв был таким смелым, Тилл считал то удовольствие почти позорным из-за собственного стыда и непринятия чувств к Ивану, но сейчас вспоминая о них парень понимает, что те прикосновения были единственными, способными доставить ему удовольствие.       Сейчас же он старается на славу. Прикосновения языка к головке выбивает внутриутробный стон, пока Тилл надавливает кончиком на уретру. Горячий язык скользит по длине, обильно покрывая слюной, для своего удобства и лучшего скольжения. К сожалению, он знает, как лучше. Ему ни раз приходилось стоять на коленях. Но Иван, который смотрел на него так влюблённо, так чарующе прекрасно не торопит. Ни давит на затылок, заставляя вобрать всю длину, ни толкается сам, вынуждая захлёбываться в неприятном ощущении какой-то слизи и горечи смазки. Иван поощряет поглаживаниями по голове, сладко стонет в пока его член всё-таки берут в рот и блаженно откидывает голову назад.       Лука готов наплевать на то, что запятнает дорогущий костюм, хотя во избежание этого всё равно скидывает с себя пиджак. Тонкие пальчики сжимают светлые пряди, пока он смотрит как старательно Тилл делает ему такой почти что профессиональный минет. Он видит, как ствол блестит от смазки и чужой слюны, как Тилл опускает голову, заглатывая по самое основание, от чего головка упирается в горячую глотку. Лука стонет, выгибаясь в кресле. Выкрикивает его имя так, как выкрикивал бы его Иван, успокаивающе гладят по щеке, пока слышит тихие всхлипы, и хлюпанья.       — Ты такой молодец… Тилл, продолжая, дай мне насладиться тобой. — парень плотно обхватывает ствол сжимая губы, втягивает щёки, скользя по члену не обращая внимания на собственные слёзы из-за минутного осознания всей ситуации, собственного отчаяния и неизбежного конца. Но пока он видел на его месте Ивана, пока Иван так громко стонет от того как он ублажает его своим грязным ртом, Тилл готов в экстазе прикрыть глаза, ощущая, как быстро бьётся собственное сердце. Чужое семя на вкус слегка солоновато. В моменте пока Лука всё же кончает, болезненно сжимая светлые волосы, тело слегка подрагивает от оргазма, а с губ срывается другое имя. «Хёна». И кажется именно это заставляет Тилла прозреть, отстраняясь от блондина, позорно вытереть остатки семя, которое он не успел проглотить, и глубоко вздохнуть от осознания что в теории он сам об этом и попросил.       — Скоро на сцену выходить. Оденься. — поднимаясь с колен, слегка пошатнувшись говорит Тилл.       Интересно, сработают ли его манипуляции на сцене теперь учитывая контекст произошедшего?