Halazia

      Сухой ветер треплет ткань длинного плаща, путается в его волосах и пахнет привычным песком. Белые Врата – место само по себе спокойное, умиротворённое, но в отдалении ещё спокойнее, тише, без голосов жителей, без их разговоров о быте, без проскальзывающего страха в их речах. Неспокойно, и чувствует это не только Деневаль. Он обязан действовать, но сейчас хочет быть подальше от разрешения ежеминутных вопросов, хотя бы сейчас, ещё совсем немного.       – О чём задумался?       Тихий голос Авеля шелестит как ветер, и вызывает на губах Деневаля улыбку.        – ...погода приятная, хорошо что мы здесь. Иногда полезно выбираться, хотя бы так, – уклончиво отвечает он, на что слышит лишь краткое хмыканье.       Конечно, Авель ему не верит, слишком долго они знакомы.       – Когда мы встретились впервые, тоже была хорошая погода, как сейчас, – задумчиво протягивает Авель, судя по всему вглядываясь в небо. – Жаль всё остальное было не так спокойно, как сейчас. Творился хаос. Но хорошо, что сейчас всё лучше. Наверное лучше.       Авель замолкает, и хмыкает уже Деневаль, удачно пользуясь возможностью перевести тему:       – Когда мы встретились впервые, ты был меньше ростом и совсем уж пугливым, зато остался таким же ворчливым.       – Эй... – В голосе Авеля звучит усмешка, он аккуратно пихает Деневаля локтем в бок, и они тихо смеются в унисон.       – ...зато держал ты тогда так же крепко, как делаешь это до сих пор. Спасибо, – вдруг тихо роняет Деневаль, и в тишине вмиг чувствует то ли растерянность, то ли смущение Авеля.       – Да как же я мог не... – протягивает тот, наконец, в ответ. – Ты выглядел... Выглядел...       Авель тщательно подбирает слова, но Деневаль кладёт ему ладонь на плечо и улыбается самым краешком губ.       – ...я выглядел абсолютно не самым лучшим образом. Да.       Деневаль плохо помнит тот вечер, или, быть может, то была поздняя ночь. Воспоминания в его голове спутанные, перемешанные, и очень блёклые. Он помнит только боль от каждого шага, как слабые дрожащие ноги вели в неизвестном направлении, куда угодно, лишь бы подальше от этого ада. Он помнит, как беспрерывно жгло глаза, как они кровоточили, и капли крови сочились из них вместо слёз. Помнит, как собственное измученное тело сопротивлялось, как желало лечь посреди бескрайних песков и остаться в них навечно. И помнит ненависть, с которой делал каждый новый шаг. Ещё помнит, что за ним не было погони, словно его просто выкинули, как ненужную вещь или испорченную игрушку.       И помнит, как чуть не закричал от внезапного робкого прикосновения к собственной ладони. Закричал бы – но из горла вырывались только хрипы.       – Честно, я даже испугался, – вмешивается Авель в воспоминания Деневаля. – Сначала тебя, а потом за твою жизнь.       Деневаль помнит, как Авель в первый раз в жизни сжал его ладонь, попытался заговорить, или даже успокоить. И Деневаль помнит, как доверился незнакомому ребёнку, как пошёл вместе с ним, потому что почувствовал, тот – свой.       – Я выжил благодаря тебе, – тихо произносит Деневаль.       Ожидая очередное робкое смущение в ответ, Деневаль вдруг удивляется, заслышав серьёзный спокойный голос Авеля:       – Я рад, что по глупой случайности сбежал тогда из Белых Врат. Удачно обиделся, что Отцу не понравилось моё поведение... Проветриться решил. Я правда... очень рад. – Авель делает долгую паузу, вновь подбирая слова. – Рад, что сумел по-настоящему кому-то помочь.       Деневаль тихо кашляет, вдруг ощущая, как пересохло в горле. Конечно, за столько лет они знали истории друг друга – лишь в общих чертах. Никто не любил поднимать эту тему, они оба, как и все жители Белых Врат, всегда старались смотреть в пусть и беспросветное, но всё же будущее, оставив мрачное, отравляющее душу прошлое позади.       – ...как и большинству, мне просто повезло, повезло вырваться оттуда раньше, прежде чем я сдох от рук этих мучителей. А ведь сдох почти, – невесело усмехается Авель, и Деневаль не смеет перебивать, вдруг остро ощутив разницу между далёким голосом боязливого мальчика и между звучащим теперь голосом измученного своим опытом мужчины.       – Отбивался, хотя сил не хватало. Пара ребят, с которыми мы успели сдружиться, уже полумёртвые лежали. Один из них меня за ногу схватил, и хрипит «Ёсан, не оставляй нас, мы ведь должны все вместе сбежать отсюда и уехать к океану», он хрипит, а у него кровь изо рта льётся, потому что... рваная рана на горле, а я...       Деневаль слышит, как Авель с шумом судорожно выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, и тут же мягко накрывает его ладонь своей.       – ...не продолжай. Я знаю, что...       – А я просто смотрел, как он умирает, – отрешённо продолжает Авель, не обращая внимания на слова Деневаля, но пальцы его вздрагивают под ладонью. – Потом я наклонился, кое-как разжал его пальцы, держащие мою ногу. Второй рукой он держал за руку нашего друга, который умер первым. От инъекции, которую мне вколоть не успели. Без понятия, что это за дрянь была, но он уже не был похож на себя. А потом я бежал, долго бежал, даже не понимая, прибегу ли я туда, где будет хуже, или хуже уже не бывает. Звал зачем-то маму и папу, словно они всё ещё живы, словно смогут защитить меня. Потом заблудился, а вокруг пустыня, ни души. У меня самого ноги в кровь, побои, порезы. Желудок крутит от голода, желчью рвёт, они нас накачивали чёрт знает чем... А жить хотелось. Я, честно, уже подумал, что врата в Рай вижу, а это наши Белые Врата. Я счастливчиком оказался, похоже. Счастлив, правда, был мало. И океан так и не увидел. Думал, что должен рядом с ними мёртвым лежать.       Деневалю почти физически становится плохо от такого количества деталей, на какие Авель никогда раньше не решался. А сегодня почему-то решился, и Деневаль чувствует благодарность за такую откровенность. И безмерное сожаление.       – ...не должен был, – тихо отвечает он. – Ты выжил не потому, что это чья-то воля свыше, не потому, что это судьба. А потому что ты смог. Потому что ты должен жить дальше. И однажды... однажды ты увидишь океан.       Авель вновь невесело усмехается, но крепче сжимает ладонь Деневаля, и градус напряжения спадает.       – Сомневаюсь, – с лёгкой грустью напополам с улыбкой отвечает он. – Но если это случится, я надеюсь, ты будешь рядом. Ты и Каин. Он, конечно, тот ещё задира, но был первым, кто меня жить заново учил. Мы уже вместе быть должны, до самого конца.       – Конца чего? – тихо интересуется Деневаль.       – Да не знаю... Как бы я себя не вёл, я всё равно верил и буду верить, что нас ждёт лучший мир. Здесь, на земле.       Они оба замолкают, слушая теперь лишь шелестящий ветер. Деневаль и правда хочет услышать как звучит ветер там, возле океана. И сейчас он чувствует слабую, но такую нужную веру в лучшее.       Спустя пару диалогов ни о чём, они поднимаются с насиженных мест, им пора возвращаться. Да и ветер становится более колючим и беспокойным.       – ...к слову, а Каин где? – интересуется Деневаль. – Его не было с самого утра, да и вчера, кажется, тоже...       – Очередной патруль, – хмыкает Авель, пожимая плечами. – Он сам не свой, ходит напряжённый, огрызается. Может, Волками до сих пор недоволен.       – Тогда я могу всецело разделить его чувства. Без них стало спокойнее, – выдыхает Деневаль. – Они ведь вовсе не плохие ребята, сомнения у меня вызывает только...       – Во-ортекс, – с пренебрежением протягивает Авель. – Это уж точно. Он сам себе на уме.       Деневаль кое-как сглатывает вновь подступившее раздражение, и Авель, словно чувствуя это, переводит тему тут же:       – А что там... Отец? Есть изменения?       Тема явно не самая удачная.       – Он... я не уверен, узнаёт ли он даже меня. О других и речи не идёт. Повторяет одни и те же слова, будто напуган чем-то, болезнь отравляет его рассудок.       Авель, задержав дыхание, замолкает. Отец всем им близок. И думать о том, что они ничем не способны помочь, не хочется никому. Не хочется, и раз за разом приходится.       Они неловко стараются менять темы по пути, и оба знают, что думают об одном и том же. Но время позднее, и пожелав Авелю добрых снов, Деневаль надеется, что ему самому этой ночью приснится безмерный спокойный океан.

* * *

      Юнхо провожает взглядом спину Фейта, как мышь крадущегося вверх по лестнице на разведку.       «Что за странное место?», – звучит в голове голос Рондо, который бесшумно снимает винтовку с плеча и держит её наготове.       Гиблое какое-то, и Юнхо полностью согласен с общим напряжением, но старается не протранслировать это по всеобщей ментальной сети. Слова Деневаля въелись в его память. Чёртов третий этаж.       Оторвавшийся Фейт вновь возникает прямо из воздуха на лестничной площадке выше.       «Двое на втором этаже, с автоматами, дверь охраняют, не заметили, – отчитывается он. – Могу метнуться за их спины и отвлечь, а вы стреляйте».       «Фейт, погоди, – командует Юнхо, заодно выкраивая себе немного времени для приватности. – Пусть Энигма прочитает их мысли. Может, подскажут, где мы».       Фейт оборачивается десятью ступенями выше и молча кивает, убирая за ухо малиновую чёлку. Неудивительно, что со стороны Чёрные Волки пугают даже своей манерой общаться. А точнее, отсутствием общения как такового. Держатся рядом, молчат и всегда знают всё, что не надо знать.        Энигма сосредоточенно смотрит под ноги. Юнхо же обдумывает план отступления, мысленно поливая Деневаля грязью, на чём свет стоит. Нарастающую тревогу он контролирует, но от поганого предчувствия никак не отделается.        «Там нытьё про ночную смену, а второй размышляет, что детям подарить с зарплаты», – рапортует Энигма спустя минуту.        Тяжело выдохнув, Юнхо коротко потирает переносицу. Вот потому ему и проще лишний раз не просить лезть в голову к противникам. Перешагивать через мораль ему не сложно, однако он по-прежнему не понимает, стоит ли игра свеч. Надо ли устраивать налёт, толком не понимая, за чем они охотятся.        Юнхо резко поправляет воротник куртки, скрывая нервозность от команды. Если внешне охраны было немного, и здание реально походило на склад, то выставлять людей с винтовками внутри и не сторожить при этом что-то ценное попросту безыдейно.        Волки не могут уйти ни с чем. Волки загнаны в угол.        «Фейт, действуем, как ты сказал, – твёрдо говорит Юнхо и так же бесшумно взбирается по лестнице. – Только панику не поднимаем стрельбой, меня вперёд».       Волки кучкуются, взбираясь по лестнице и занимая позиции за плечами Юнхо. И только Фейт впереди подаёт знаки рукой, отсчитывая секунды. Три. Два. Юнхо срывается с места, с грохотом топая и взлетая по лестнице.       – Мальчики, привет! – доносится дразнящий голос Фейта, а в следующую секунду Юнхо вылетает на второй этаж.       Задёргавшиеся в суматохе охранники хватаются за оружие и собираются стрелять в нырнувшего за дверь за их спинами Фейта, но в тот же миг их со свистом сносят два разогнавшихся сгустка пламени и припечатывают к стене. От силы удара их тела отскакивают и падают на пол вместе с брошенными винтовками. Они не шевелятся, а их униформа продолжает гореть, когда Юнхо взбирается на лестничную площадку.        «У которого дети?», – спрашивает он, обернувшись к Энигме.        Тот молча указывает на левого. Тотчас Юнхо снимает с себя куртку и так же молча забивает пламя на спине мужчины. Где-то в глубине тёмного помещения возится Фейт, видимо, в поисках выключателя. Судя по гулким отзвукам, комната там неслабых размеров. Вслушиваясь, Юнхо различает странное размеренное пиканье, но не отвлекается от тушения огня.        – Ебануться... – говорит Фейт вслух, сумев зажечь освещение, и теперь все Волки осторожно забираются внутрь.       Юнхо щурится на яркий свет. Внутри всё стерильно белое, слишком хорошо освещённое, и требуется время, чтобы привыкнуть. Он промаргивается, различая две кровати вдоль боковых стен просторного зала, и только потом понимает, что вошедших отделяет толстенное стекло. На кроватях лежат дети, иначе и не скажешь: мальчик лет восьми и девочка-подросток.        «Спят, – мысленно говорит Фейт, подойдя к «кабинке» с мальчиком и осторожно постукивая по стеклу пальцем. – Жопой чую, плакали наши богатства».       Он резко перестаёт шевелиться и вдруг отскакивает, врезаясь спиной в Юнхо. По привычке Рондо подбегает к ним, а сам Юнхо замечает, как малец за стеклом понемногу открывает глаза.       – Его руки... – сдавленно хрипит Фейт вслух. – Руки... и ноги.       Юнхо переводит взгляд на конечности, отвлекаясь от больших глаз, и внутренне содрогается, видя перебинтованные культи на местах кистей и ступней.        «Чтоб не убежал...» – добавляет Рондо, и в следующий миг все Волки понимают, с чем связались.       Инстинктивно, с глубоко заложенным страхом, они понимают, какой из структур принадлежит этот объект. В какой-то момент около запястья мальчика появляется сгусток воды, формирующий нескладную, как на детских рисунках, ручку, и тот вяло машет ею в приветствии, но тут же опадает на подушку без сил. В Юнхо секундно борются тошнота и боль. У этого бедняги в камере нет никакой воды, и он использовал ту, что из клеток тела. Он такой же, как и они, со способностями, но...       Все трое дёргаются на хриплый звук из динамиков и оборачиваются на девочку, которая тоже проснулась. И изувечена точно так же, открывая рот и издавая жалобные звуки, искажённые динамиком под потолком её отсека. Она, кажется, плачет, но точно так же обессилена.       – Пиздец, у неё и языка нет... – проясняет Фейт страдальческие, но нечленораздельные стоны.       Внутри Юнхо всё сжимается настолько сильно, что он не сразу соображает, что парочка Волков синхронно вжались в него в инстинктивном страхе. Это действительно инстинкты, неконтролируемый страх, заложенный в них всех. Даже в Юнхо, которому спустя четырнадцать лет продолжают сниться кошмары о застенках Департамента по изучению аномалий развития при министерстве внутренних дел Витрувии. Инстинктивное желание убегать дёргает его давать приказ к отступлению. Сраный Департамент – это не более, чем сухое юридическое имя для фабрики по пыткам и умерщвлению в доменных печах. Для всех них, родившихся со способностями и перечеркнувших тем самым свою жизнь.        Юнхо хочет отступать, но прикован к месту, чувствуя, как Фейт трясётся с головы до ног, не отрывая глаз от рыдающей в агонии пленницы. Это, должно быть, «образцы», продержавшиеся на «тестах» дольше, чем Волки, когда-то полным составом вышвырнутые в крематорий живьём, будучи ещё совсем детьми. Это ждало их, окажись они «пригодными». Они понимают это без слов. Они определённо думают об одном и том же.       – Надо их освободить! – выкрикивает Рондо, тем самым резко приводя всех в чувство.       – Вортекс... – слышится за спиной слабый голос Энигмы. – Там, наверху, ещё человек.       Он, похоже, пытается прочесть мысли на расстоянии, жмурясь и придерживая голову. Юнхо и Рондо подскакивают к нему с двух сторон и берут под локти, не давая упасть от напряжения.       – Очень тяжело, – еле выдыхает Энигма. – Куча слов, исследования, геном... Ничего не понимаю, это мысли учёного.       – Хватит, малой. – Юнхо трясёт его за плечо, давя тихим, но сильным голосом. – Сейчас опять перегрузку словишь, остановись.        Энигма открывает глаза и пытается отдышаться, безусловно реагируя на приказ. Обстановка пугает его не так сильно. Он был совсем малышом и практически ничего не помнит, кроме огня, которого перестал бояться только потому, что любое пламя подвластно Вортексу. Юнхо и Рондо держат его за локти, но смотрят теперь пристально друг на друга.        – Учёный наверху ведь знает, как открыть эти стёкла? – давяще спрашивает Рондо, и наконец-то в нём, с виду самом мягком и добром, прорезаются клыки, подтверждающие статус его банды.        В голове Юнхо роятся сомнения, а спонсором их продолжает быть чёртов Деневаль и его чёртово пророчество. На третий этаж лучше не соваться лишний раз. Волчата уже взрослые, но недостаточно, чтоб прожить без вожака стаи. Однако сомнения развеивает повернувшийся Фейт, молча снявший винтовку из-за спины. Он уверенно передёргивает затвор и очень злится.        Фейт очень мало рассказывал о своей жизни до попадания в Департамент, и в целом мало говорит и больше делает. Видно, что его это задело слишком сильно. Юнхо шумно выдыхает, собираясь с мыслями.        – Ладно, – коротко говорит он. – Только не разделяемся. Ни шагу от меня.       Он понятия не имеет, каковы шансы на выживание у этих несчастных детей, если их вывезти. Таких примут разве что в Белых Вратах, приюте для всех изувеченных и обездоленных. Юнхо ни за что в жизни не хочет туда возвращаться, но чёртов Деневаль, похоже, прилип к нему и его жизни намертво. 

* * *

      Третий этаж встречает Волков холодным безмолвием, полутёмным широким коридором и развилкой. Юнхо накрывает жёстким чувством дежавю, когда он видит неоновые стрелки, указывающие в разных направлениях, и таблички. «Ординаторская» и «Архив».       «Где тот человек?» – скрепя сердце спрашивает Юнхо.       Энигма закрывает глаза на несколько долгих секунд, а затем поднимает руку. Он указывает направо, и в этот же миг Юнхо понимает, что отлегло. Он кивком говорит отряду собраться, и сам идёт в авангарде, окружённый поднятыми стволами винтовок. Он даже в какой-то миг сам над собой смеётся, таким перепугавшимся и насторожившимся от прорицания святого Деневаля, да и над самим Деневалем. Вдруг тот с такими перепуганными глазами всего лишь сократил Волкам путь до цели? Энигма ведь больше никого не почувствовал.        В любом случае, Деневаль выступил достаточно внушающе, чтобы заставить Юнхо быть расторопнее. За это можно было бы сказать ему спасибо, но Юнхо скорее удавится. От раздражения вокруг него понемногу собираются искры, в любую секунду готовые стать пламенем. Однако в его отряде уже есть тот, кому больше всего надо выпустить пар.       Юнхо резко оборачивается к Фейту и коротко указывает ладонью на возникшую впереди дверь. В следующий миг Фейт отбрасывает розовую чёлку, срываясь с места, и громогласно вышибает дверь ногой.       – Руки за голову, мордой в пол! – отрывисто орёт он, направляя дуло на вскочившего мужчину в закрытом белом халате.        Ввалившись следом, Юнхо не торопится демонстрировать свои способности. Он отступает в сторону, пропуская ещё двоих с автоматами наготове.        – Дёрнешься – убью! – продолжает Фейт, держа учёного на мушке.        – Что вам нужно?! – перепугано вскрикивает тот. – Здесь ничего нет!        – Неправда, – встревает Энигма, не сводя пристального взгляда.        В ту же секунду Фейт срывается с места, делая несколько широких шагов, и со всей внезапной для худощавого телосложения силой пинает мужчину подошвой в живот. Тот сгибается и, упав обратно на кресло, откатывается вместе с ним и бьётся спинкой о пульт управления. Юнхо рассматривает несколько экранов над рабочим местом. Там открыты какие-то программы и документы.       Холодок пробегает по животу в ту же секунду. В то время, как Фейт продолжает озвучивать порядок отстрела конечностей, давя дулом на лоб сползшего в кресле учёного, Юнхо догадывается, что при такой технике здесь должны быть камеры наблюдения. То, что их никто не заметил и не поднял тревогу, – это чёртово чудо.       – Всё, что есть, давай, – заговаривает Юнхо, скрещивая руки на груди и стараясь успокоиться. – Документы, ценные предметы, деньги.        Он решает повременить с требованиями открывать стёкла в нижней комнате.       – Нет ничего! – в полуистерике пискляво выкрикивает учёный. – Это государственный объект, здесь научные исследования!        – Научные, сука? – рычит Фейт, вызывая у цели жалобный скулёж.        – Он врёт, – снова добавляет Энигма, очевидно вырубивший их общую сеть общения и сосредоточившийся на мыслях учёного.        Юнхо решает обезопасить себя от лишней паранойи и коротко спрашивает:       – Он вызвал подмогу?        – Нет, – моментально отвечает Энигма.        Мужчина в панике бегает глазами по сторонам, охватывая взглядом четверых присутствующих.       – Не может быть... – Его глаза округляются. – У вас есть пси-адаптация... Вы Чёрные Волки!       – Хуетация. – Юнхо кривится на городские термины к способностям.        – Вортекс! – Мужчина смеётся почти истерически. – Чон Юнхо, настоящий!        Слышать своё имя оказывается слишком непривычным и уж слишком сильно напоминает о вещах, которые Юнхо долгие годы стремился похоронить.       – Сегодня без автографов, – иронично цедит он. – На вопрос отвечай, где ценности?        – В сейфе, – вместо учёного отвечает Энигма и даже опережает последующий вопрос. – Сейф за шкафом.       Круто развернувшись, Юнхо вальяжно направляется к стеллажу, забитому папками с бумажной документацией. Он знать не хочет, что за мерзость хранят в себе архивные записи столь гиблого места, но учёный сбивчиво лепечет что-то в отрицании, а значит сейф действительно есть. На пробу попинав стенку носком ботинка, Юнхо плечом сдвигает увесистый шкаф. Его смутное поганое предчувствие возвращается, ведь вряд ли в архиве хранятся деньги.       Судя по нарастающей панике учёного, в архиве хранится какой-то ужасающий секрет. Грешным делом Юнхо задумывается, а нужно ли ему лезть в дела Департамента. Но он и сам ненавидит эту структуру больше всего на свете. Вытащит всё важное, вытащит детей и сожжёт это место к чертям.        – Пароль. – Юнхо изучает панель с цифрами на бронированной дверце.        Он не поворачивается, но слышит отчаянный скулёж, прерывающийся вскриком и звуком приклада, повстречавшегося с лицом.        – Два ноль один ноль, – доносится жалобное и шепелявое, и в следующий миг тяжёлая дверца отскакивает и открывается.       Как и ожидалось, внутри только аккуратная стопка бумаг. За спиной Фейт, похоже, дал волю эмоциям и рукам, методично избивая скулящую жертву прикладом, а Юнхо берёт в руки какой-то отчёт и пролистывает, зацепив листы большим пальцем. Сухие термины не интересуют его до тех пор, пока глаз не цепляется за знакомое закавыченное название.        Объект «Белые Врата»: подлежит уничтожению по окончанию операции. Юнхо вчитывается. От коротких сухих строк у него мурашки бегут по спине. На документе проставлены печати, есть ручные подписи. Решение принято, и дата исполнения «операции по изъятию утерянного объекта Х (Пак Сонхва)» подходит через неделю. Военные намереваются снести всё поселение с лица земли.        – Кто такой «объект Х Пак Сонхва»? – отстранённым голосом спрашивает Юнхо и поворачивается обратно к мужчине с окровавленным лицом, рухнувшему с кресла на пол.       Мужчина кривится и неуклюже сплёвывает кровь на пол, теряя силы. Юнхо же теряет терпение, делая шаги вперёд и ускоряясь, чтоб схватить того, но тотчас происходит сразу несколько вещей. Учёный резко вскакивает и с грохотом бьётся о стол тотчас же простреленной головой, а в уши всех волков врывается оглушающий непрерывный вой сирены.        – Сука! – что есть мочи орёт Фейт, произвёвший этот выстрел, но тонет в однотонном вое.        Комната окрашивается в багровые оттенки, а экраны моментально блокируются предупреждением о поднятой тревоге. Скотина учёный успел нажать нужные кнопки. Юнхо сжимает зубы, наполняясь гневом, и быстро сгибает документ пополам, после чего спешно прячет во внутреннем кармане куртки. В голове звучат вперемешку маты Рондо и Фейта, а значит Энигма подключил их всех обратно.       «От двери отошли, – командует Юнхо, и отряд моментально стихает, повинуясь и отбегая в стороны. – Энигма, сколько людей в коридоре?»       За визгом и воем сирены ничего не слышно, а тусклый багровый свет превращает лица Волков в гротескные статуи с блестящими от напряжения глазами.        «Никого... Два, пять... Медленно идут, ещё два на лестнице поднимаются», – отвечает Энигма.       «Командуй, когда подойдут на три метра до двери», – говорит Юнхо и с острасткой разминает руки, сцепив в замок и вывернув внутренней стороной ладоней.        Тревога не пугает его. Визг, шум, гам и паника делают его самым здравомыслящим человеком в комнате без окон. В здании, полном вооружённых противников. Юнхо сосредотачивается.        Он думает о пустыне, куда городская армия испокон веков практически не суётся не просто так. На ровной открытой местности они становятся очень лёгкой добычей для кочующих изгнанников со способностями, нашедших себе пристанище среди песков. Юнхо сжимает и разжимает ладони, огрубевшие за долгие годы такой жизни. Он смотрит на дверь, ожидая сигнала.        Банда Чёрные Волки – это не просто люди, и даже не сборище особо опасных преступников. Ими командует Вортекс. Чон Юнхо, который очень быстро понял, что он – сильнее всех.        «Сейчас», – звучит голос Энигмы, дёргая за все нервные окончания, и Юнхо резко открывает дверь.       В ту же секунду двоих по ту сторону откидывает оглушающим контролируемым взрывом, а Юнхо выбрасывает обе ладони перед собой. Его ослепляет секундный свет, а из рук вырывается пламя, бьющее и ревущее, как турбина, заполняющее собой весь коридор, непрекращающееся, сметающее, выжигающее и испепеляющее дотла. Он не слышит криков. Он слышит только рёв пламени, напоминающий огонь печи крематория, когда-то подчинившийся ему. Обжигающий ветер сдувает волосы с лица, яркий жёлтый, красный и белый свет заливает всё вокруг, и наконец становится темно. Лишь на секунду, до тех пор, пока в комнату к Волкам не начинает валить чрезмерно обильный дым.        «Пиздец, рты и носы закройте!», – спохватывается Рондо, и Юнхо резко закрывает половину лица отворотом куртки.       «Все за мной, на выход, – командует он, ныряя в непроглядную тьму обугленного коридора. – Дышим через раз, не разбегаемся».        Близкое шипение, перекрывающее даже отдалённый вой сирены, только подтверждает, что у охраны посрабатывали дымовые гранаты. Юнхо прорывается вслепую, спотыкаясь о затвердевшие от сверхвысокой температуры конечности трупов. Его мысли удивительным образом чисты – там только желание поскорее выбраться на свежий воздух. Запнувшись, он всё же удерживается на ногах и вываливается на лестничный пролёт, после чего хлопает по спинам пробегающих следом Волков, придавая им ускорения.       Внизу слышится топот чужих ног – это подкрепление охраны пытается перекрыть выход по лестнице.       «На втором спрячьтесь», – командует Юнхо, и Рондо с Фейтом внизу забегают за стены коридора на втором этаже, сразу же начиная отстреливаться от поднимающихся солдат с первого.       Юнхо видит, как Фейт в мгновение ока растворяется в воздухе. В следующую секунду кричат уже солдаты, за спинами которых он появился и открыл огонь. Юнхо не покидает ощущение, что что-то не так. Замерев между этажами, он понимает, что видел только две спины, а когда оборачивается, то не обнаруживает третьего позади себя.       «Энигма! – Юнхо жмурится, берясь за виски. – Где Энигма?»       Их связь не работает. Рондо внизу увлечен стрельбой, прячась за стену, чтобы сменить патронник. Крошащийся камень, вой сирены, выстрелы и крики забивают голову Юнхо. Поднявшаяся пыль забивает его лёгкие не хуже дыма. Он вбегает по лестнице наверх, прикрывая рот и нос рукавом, а глаза слезятся от валящих густых чёрных клубов.        «Вортекс», – раздаётся в голове едва слышный голос Энигмы.       «Где ты? – Юнхо врезается в стену, ничего не способный разглядеть, и на ощупь движется вдоль неё. – Где ты?»       – Энигма! – кричит он вслух и надрывно закашливается.       «Вортекс, прости меня».        Вместе с обдающей холодом фразой будто рассеивается и дым, вновь становясь красным от мигающих ламп. Юнхо движется быстрее, оттирая слезящиеся глаза. Что-то свистит мимо его уха, заставляя отшатнуться, и через секунду новый тонкий свист удаляется прочь. Впереди он видит Энигму, стоящего посреди коридора спиной к нему, и моментально срывается на бег.       В голове у Юнхо пусто. Он хватает Энигму за локоть, дёргая на себя, но тот валится к нему в руки обмякшей тряпичной куклой. Голова Энигмы запрокидывается, и глаза его смотрят в потолок, а из уголка рта течёт кровавая пена. Юнхо не хочет в это верить. Он поднимает взгляд, видит впереди себя другую фигуру, и в следующий миг валится на пол, в то время как из самого пола с рёвом вырывается плотная стена огня.       Фигура в шляпе. Стоит по ту сторону огненной стены. Глаза Юнхо распахнуты в молчаливом ужасе, глядящие в такие же широко распахнутые глаза Энигмы, лежащего на его коленях. Юнхо понимает, что тот мёртв. Юнхо отказывается это принимать, прикованный взглядом к пустым глазам.        – Вот мы и снова встретились, Вортекс, – раздаётся искажённый голос из динамиков под потолком, перекрывающий даже дикий вой сирены. – Поговори со мной, и, может быть, останешься жив.        Мимо головы снова свистит нечто, едва различимое. Управляемые телекинезом иглы, беспрепятственно носящиеся сквозь огонь. Это точно голос того парня в шляпе.       – Вортекс, ну пожалуйста. – Голос в динамике посмеивается, будто ведя светскую беседу. – Не будь таким нелюдимым, я всего лишь хочу поговорить.        Сжатую челюсть Юнхо сводит от боли, а тело от напряжения, поддерживающего огонь. На пол перед глазами падает погнутая оплавившаяся игла, а за ней ещё одна, и ещё одна. Его пламя плавит даже обитые железом стены, пласты которых рвутся и отгибаются от подскакивающего жара.        Энигма мёртв. На его пожелтевшее от нейротоксина лицо одна за другой капают багровые капли, и Юнхо машинально проводит ладонью по своему лицу. Она перепачкана в крови. Его мозг вот-вот откажет, словив перегрузку, а по щекам продолжают скатываться кровавые слёзы. Он потратил слишком много сил.       Юнхо поднимает голову, глядя на ревущее пламя перед собой. Он не позволит своему мозгу стать сожжённым раньше, чем убьёт сволочь, стоящую по ту сторону огня.       – Какой ты нелюдимый, вот правду говорят, – снова слышится смех из динамиков. – Ты не сможешь прятаться от меня вечность, дружище.        С новым оглушающим хлопком откуда-то сверху отрывается погасшая неоновая табличка и с грохотом падает перед Юнхо. На ней надпись – «Ординаторская». Она была на указателе. Для этого нужно было на третьем этаже повернуть налево. Деневаль был прав. Голова Юнхо раскалывается от боли, а зрение расплывается от мажущих вспышек. Он теряется в пространстве.        – Юнхо-о, – издевательски громко и нараспев режет уши звенящий голос. – Слышишь меня? Сдавайся.        Если Юнхо и умрёт прямо сейчас, то постарается оставить после себя финальный взрыв, снесущий к чертям всё это здание. Быть может, этот исход и видел Деневаль. Но более это не важно. Юнхо закрывает глаза, и в тот же миг на его плечо ложится рука, а тело скручивает в знакомом ощущении от телепортации вместе с Фейтом.        Сквозь размытый гул он слышит собственное имя. Кто-то зовёт его, агрессивно трясёт за плечи. Кто-то знакомый. Его голову крепко зажимают ладони, и на секунду боль отступает, но в следующую – возвращается вместе с увесистой пощёчиной.       От которой Юнхо приходит в себя. Ночной ветер вперемешку с песком обдувает его лицо и забивает глаза.       – Я здесь, – еле продираются его слова через пересохшее горло, на что стоящий впереди Фейт облегчённо опускает голову.       Он тут же всхлипывает и зажмуривается, запрокидывая голову обратно и в сердцах отворачиваясь. На его щеках такие же разводы от кровавых слёз, и он опирается на бампер машины в беззвучных рыданиях. Он словил перегрузку, вытащив сразу двоих за добрых три километра от здания, вдалеке светящегося от тревоги немногочисленными красными окнами. Он увидел Энигму на коленях Юнхо.        Юнхо опускает взгляд и замечает, что упавший на колени рядом Рондо бесцельно ощупывает лицо Энигмы. Привычно, хаотично, будто надеясь, что может чем-то помочь. В ушах Юнхо воет только пустынный ветер, ночной и холодный.        – У нас мало времени... – с трудом выдавливает Фейт и на секунду зажимает себе рот, не сдерживая стон, полный горя и невыносимой боли, но тут же делает громкий вдох и выпрямляется. – Нам надо уезжать.        – В порт Аврора. – С этими словами Юнхо решительно обхватывает Энигму в объятия и прижимает к груди.       Он не хочет видеть, но видит всё равно, как кровавые от прикосновений к шее пальцы Рондо закрывают остекленевшие глаза. Он не хочет слышать, но слышит, как сам Рондо трясётся от слёз, и в следующий миг в плечо Вортекса с силой утыкается лоб, а руку крепко обвивают ладони. Фейт решительно проходит мимо неустойчивой походкой. Рондо напоминает самого себя, но совсем мелкого, искавшего утешения в Юнхо, потому что в одночасье они все четверо оказались не нужными никому, кроме себя же.        Теперь их осталось трое.       – Вортекс... – Рондо громко всхлипывает, на что Юнхо только сильнее сжимает остывающее тело. – Как же так... нам не нужно было...       – Не нужно?        В одночасье Юнхо обретает силы, ощетинивается и почти рычит, на что Рондо отшатывается.       – Не нужно?! – Юнхо показывает зубы, повышая голос. – Ты ещё скажи мне, что я виноват, что потащил вас туда. Давай, попробуй!       Испуганный Рондо отодвигается ещё больше и поднимается на ноги, а Юнхо оборачивается через плечо на них двоих с Фейтом, замерших снова недалеко друга. Будто против него.        – По-вашему, я виноват, что его больше нет?!       Юнхо напоминает загнанного в угол зверя, но трагической болезненности его агрессивному рыку и напряжённой позе придаёт внутреннее понимание, что именно он и настоял. Что его отговаривали. Он прижимает к себе бездыханного Энигму, будто это что-то может изменить. Его отговаривали Рондо и Фейт. Энигма его поддержал.        Его отговаривал Деневаль.        – Ты выбрал худшее время, чтобы... – язвительно начинает Фейт и осекается, дёрнувшись от громкой команды.       – Быстро в машину!        Юнхо уверен, что подопечные, соратники, сокомандники, его семья, ставшая родными детьми и младшими братьями, смеряют его злыми взглядами, повинуясь приказу. Но он сам активно шевелится, поднимаясь, открывая дверь и укладывая Энигму на заднее сиденье. Вдалеке не утихает тревога. Скоро охрана начнёт прочёсывать окрестности, и если бы не Фейт...       С грохотом Юнхо захлопывает дверь изнутри салона и заводит двигатель. Он действует на автопилоте, разворачивая машину и давя на газ изо всех сил. Он обгоняет стартовавшую вторую машину и вскоре замечает, как та показательно отдаляется на почтительное расстояние. Юнхо стискивает зубы и стискивает руль, слыша только гул двигателя и шелест песка по железу снаружи.        На секунду он задумывается о том, что Деневаль указал на его смерть. Что это он, Юнхо, должен лежать там, позади. Что Энигма должен был жить дальше. И что без Вортекса никто из них троих не выжил бы долго.       И на секунду Юнхо тошнит от самого себя. Он зажмуривается, не переставая вжимать газ до упора, и громко втягивает воздух, чувствуя, как по щекам катятся уже не красные, но ещё более болезненные слёзы. Всё равно никто их не увидит, и даже Энигма, никогда не осуждавший Вортекса ни за что и вылепивший из него едва ли не идола, – больше не имеет даже шанса его осудить.        Но в следующий миг Юнхо распахивает глаза и вновь смотрит прямо. 

* * *

      – Что есть свет? – перемежёвываясь с шелестом листьев и далёким шумом прибоя, звучит девичий голос. – Это спокойствие нашей души. Тёплое, прекрасное, нежное чувство, помогающее нам оставаться людьми перед любыми испытаниями. Прекрасный свет, несущий...       Слова обволакивают Юнхо, сидящего в углу на самой дальней лавке и даже не глядящего на девушку, вещающую с небольшого пьедестала перед немногочисленной публикой. Он рассматривает колыхающуюся живую гирлянду из листьев и цветов, обволакивающую арку над поставленными рядами деревянных лавок.        – Здесь на земле стоящие, смиренные и верующие, мы ждём часа, когда воздастся нам за терпение наше. И будет тот день самым радостным из всех, что были, и возрадуются сердца наши и души, ведь...       Юнхо медленно переводит потухший взгляд на девушку с редкими русыми волосами и настолько прозрачной тонкой фигурой, будто в любой момент морской ветер подхватит её и унесёт прочь. Силён в ней только голос – его слышно далеко на просторах порта Аврора. В котором Чёрные Волки не бывали давно и снискали славу бандитов, не гнушающихся разбоем и приносящих только хаос. Теперь же городок немного расцвёл, получив работу от прибывающих торговых суден.        Похвально, что большие города настолько устали от грабежей в пустыне, что наладили такое сообщение. Ужасно, что теперь Чёрные Волки уже второй раз приползают в полное жизни место, как побитые собаки.        – Будь моим светом, Халазия! – девушка вскидывает тонкие руки и складывает их в знакомом жесте. – Повторим же, чтоб светлы были наши помыслы и тверды были наши надежды.       – Будь моим светом, Халазия, – повторяет Юнхо вместе со всеми, опуская взгляд.        Прошло несколько дней с тех пор, как они не обмолвились ни единым словом с Рондо и Фейтом. Пару раз Юнхо видел их, сидящих у воды с бутылками чего-то, ворованного или выпрошенного в местной таверне. Сам он плохо помнит, чем занимался эти дни, кроме бесконечной ходьбы по окрестностям, чистки оружия и попыток избавиться от идущих по кругу мыслей.       И вот он здесь – слушает проповеди очевидно распространившегося учения из Белых Врат.        – Вы позволите? – вдруг раздаётся голос девушки совсем близко, и вовремя спохватившийся Юнхо подхватывает её за локоть, пытающуюся усесться и опирающуюся на длинный посох в костлявой руке.        Девушка слабыми движениями растирает колени под белыми одеяниями. Юнхо задумывается о том, как она с таким недугом так долго стояла и проповедовала, но вскоре замечает, что слушатели давно разошлись. Лишь ему некуда больше идти.       – Вы приходите на каждое собрание... Вортекс, верно? – с улыбкой говорит собеседница.        – Верно, – кривит губы Юнхо, отводя взгляд и стараясь не думать, как жалко нынче выглядит гроза всей пустыни. – Только молиться меня не зовите, я уже пробовал.        – Правда? Мне так приятно знать, что молва о вас страшнее и бесчеловечнее, чем ваша суть.        Юнхо горько хмыкает, понимая, что проповедница, стало быть, и не знает, что её начальство уже пыталось вразумить это животное. Даже исключительно святой Деневаль не выдержал.        – Вам ведь нужна вера прямо сейчас, – тихо говорит девушка, в то время как Юнхо заново изучает удивительно зелёные гирлянды посреди высушенной земли. – Попробуйте снова, и, быть может, в этот раз молитва сможет вам помочь.        – Я должен быть мёртв. – Слова вылетают из Юнхо совсем неожиданно, и вновь путаются и наскакивают друг на друга, будто торопясь достигнуть хоть какого-то слушателя. – Я должен был умереть, а невинный ребёнок должен был жить. Я, а не он, я заслужил эту участь, и конечно же ты, милая девочка, скажешь мне, что я заслужил носить эту вину и жить с ней, потому что все, кто ко мне приближаются, обязательно пострадают, и...       Он осекается не столько из-за сбившегося дыхания, сколько из-за ощущения, будто сейчас повернётся и увидит вновь знакомый образ – белые волосы, белые ресницы и прозрачный незрячий взгляд. Юнхо медленно моргает, чувствуя, как собственные глаза становятся влажными от злости, от боли, и от неотвратимого желания, чтобы Деневаль снова сказал его имя с улыбкой на губах. Он пытается хотя бы мысленно уцепиться за то успокоение, которое Деневаль даровал ему своими речами, вниманием и своеобразной заботой.        – Мне не помогут молитвы. Мне поможет только чудо, – горько выдыхает Юнхо и скрещивает руки на груди.        – Вы можете увидеть чудо прямо здесь, – вдруг оживляется девушка. – В местном саду, представляете, растут самые настоящие ландыши. Вернее... всего один, но он настоящий, и даже если сорвать, то он снова вырастает. Один в пустыне, он гнётся к земле, но всё равно живёт.        Юнхо сложно поверить в подобное, равно как и говорить больше не хочется, чтобы случайно не выдать дрожь в собственном голосе. Он продолжает рассматривать диковинные цветы на живой гирлянде и уже видит несоответствия сказанному.       – Я соболезную вашей утрате, мой неистовый и пылкий Вортекс, – добавляет девушка, и Юнхо хмыкает, сдерживаясь от колкостей и отмечая, как сильно покупается на выдающееся красноречие. – И тем не менее, местное чудо однажды вдохновило меня, всё больше умирающую каждый день.        Скосив взгляд, Юнхо замечает, как в сложенных ладонях проповедницы аккуратно раскрывает листья невесть откуда взявшаяся ромашка.        – Я вижу, что вам нравится моя гирлянда. – Девушка скромно улыбается, не отрывая взгляд от цветка. – На большее я со своим даром не способна, и мне не выжить в пустыне, ведь я не управляю огнём и не взрываю предметы. Эти цветы скоро завянут, но завтра я выращу их снова, если это подарит успокоение хотя бы одному человеку.        Юнхо вновь переводит взгляд на гирлянду и замечает, как некоторые зелёные листья успели пожелтеть и свернуться на краях.        – Если хотя бы один ландыш упорно цветёт, то я верю, что когда-то зазеленеет и вся пустыня, – говорит проповедница на выдохе и аккуратно пристраивает выращенную ромашку в собственных волосах.        Стало быть, такой красивой метафорой она пыталась поддержать его, но Юнхо упорно думает о другом человеке, представляя прекрасные цветки одинокого ландыша в пустыне, клонящегося к земле, но несгибаемого.       – Ты же из Белых Врат, девочка? – угрюмо заговаривает Юнхо. – Если так, то лучше туда не возвращайся. 

* * *

      По пути к месту, которое он посетил один лишь раз, чтобы вырыть яму и зарыть обратно, Юнхо не находит себе места от раздражения, усталости и маниакального желания не останавливаться на месте. Будто если он замрёт, то мысли снова накинутся. Проповеди Белых Врат не смогут звучать в его голове вечно, как бы ни хотелось. На их место придёт удушающая тьма безысходности перед пониманием, что жизнь не будет прежней.        Юнхо не убивает себя виной, прекрасно понимая, что таким образом никогда не сдвинется с точки, где его пришибёт это чувство. Помимо того будет тысяча объяснений, в том числе о том, как тяжела и опасна жизнь налётчиков, но суть останется одна: если Юнхо позволит вине себя сожрать, то он умрёт. А следом умрут и те, кого он пока что не потерял.       Он прерывисто вздыхает, видя, как поменялось то самое место, где Чёрные Волки видели своего самого младшего в последний раз, завёрнутым в белое полотно. До этого дня Чёрные Волки считались непобедимыми.        Но теперь на прибитой солнцем насыпи стоит большой камень с гладкими углами, омытый и стёсанный морем, но выброшенный на берег. У Юнхо нет сомнений, что об этом своеобразном надгробии позаботились остальные двое, ведь на светлой поверхности почернели отпечатки двух кровавых ладоней. Несомненно, это символ кровной связи и памяти. Под камнем также оставлена пара оплывших и припылившихся свечей. Естественно, Рондо и Фейт приходили сюда чаще.        Юнхо тяжело вздыхает, остановившись перед могилой, нужной только троим и больше никому. Он выбрал это место в отдалении от городка, посчитав самым спокойным. Хоть своих жертв он никогда не хоронил, а некоторых и вовсе бросал на съедение пустынным стервятникам, но Юнхо чтит достойные похороны.       Он не позволяет вине убивать себя. Но и не может смириться, что Энигма больше не будет вставлять свои комментарии невпопад, таскаться за ним хвостом и упорно пытаться быть рядом даже в самые скверные моменты. Без него, объединяющего их всех телепатической связью, в голове Юнхо стало слишком тихо. И он впервые осознал, насколько одинок.        – А раньше он бы нас уже давно соединил, чтоб мирились, – говорит Рондо за спиной, и Юнхо резко оборачивается.       Они пришли. Стоят чуть поодаль, серые и осунувшиеся, с залёгшими синяками под глазами и отпечатком первой, самой болезненной скорби по действительно близкому человеку. Не долго думая, Юнхо вновь смотрит на камень и достаёт перочинный нож. Резким движением проводит по ладони и сжимает в кулак, морщась от боли. Выдавленная кровь размазывается по руке и стекает по пальцам из пульсирующего надреза, а Юнхо прикладывает свою руку посередине, между двух отпечатков. В месте, будто оставленном для него.        – Ты, – Юнхо поворачивается, сразу дёргая подбородком в сторону Фейта. – Молодец. Спасибо.        – Спасибо, что спас твою шкуру, хочешь сказать? – мгновенно отзывается Фейт, ощетиниваясь, и демонстративно дёргает рукой, за которую его пытается схватить Рондо, после чего воинственно откидывает малиновые волосы со лба под напряжённым взглядом Юнхо. – Что смотришь, Вортекс? Тебя здесь не было все эти дни, и конечно же, когда тебе – Он яростно тычет пальцем в сторону потемневшего лидера, – плохо, то тебя никогда, никогда нет рядом!        – Фейт, хватит... – тихо заговаривает Рондо, вновь пытаясь приблизиться, но Фейт отскакивает от него, как от огня, и грозным шагом несётся прямо на Юнхо, после чего замирает в шаге, вздёрнув голову.        – Ты, Вортекс, шляешься по проповедям, страдаешь по своему, блядь, Деневалю, который тебе, сука, походу так и не дал, и занимаешься чем угодно, но не рядом! – разражается яростным криком Фейт, и рука Юнхо крепче сжимает нож в нарастающей ответной ярости. – Энигма умер! Он мёртвый, понимаешь?! И ты мог лежать рядом с ним, прямо здесь, такой же, блядь, мёртвый!        В голосе Фейта отчётливо сквозят слёзы, а окаменевший Юнхо еле заставляет себя заговорить.       – Я вижу, – сквозь сжатые зубы проговаривает он, еле сдерживаясь от крика. – Я вижу твою боль, Фейт.       – Что?.. – диаметрально тихо переспрашивает Фейт, и слёзы стоят уже в его глазах.        – Вижу, слышу, чувствую, как тебе больно, – рычит Юнхо, испепеляя его взглядом, в котором агрессия слишком сильно проигрывает такой же боли. – Я пытался его спасти. Мне без него невыносимо одиноко. Точно так же, как и тебе. И благодаря тебе и только тебе я жив.        Несколько секунд Фейт смотрит на него, будто пытаясь выцепить малейшую ложь, но тут же Юнхо роняет нож и дёргает того на себя, сгребая в сильные объятия. Фейт плачет редко, но безобразно. И теперь он тоже напоминает себя мелкого, сжавшись и приглушённо завывая в его грудь, потеряв контроль над своими рыданиями. Подошедший Рондо обнимает их двоих, опустив голову, а Юнхо крепко держит трясущееся тело и пустым взглядом смотрит на далёкий прибой.        – Вортекс, сука, никогда не смей умирать! – громко кричит Фейт, совсем по-детски, после чего утыкается лбом в его грудь и изо всех сил сжимает рёбра в объятиях.        Рондо моментально кладёт щеку на его плечо, обнимая крепче. Сказанное пронизывает Юнхо с ног до головы, принося понимание, что душевная рваная рана, откуда выдрали Энигму, кровоточила слишком болезненно. До этого самого момента, когда вдруг острая боль слегка притупилась под отчаянным единением их троих. И наступило лишь мимолётное, но облегчение.        – Я не умру. И вы не умрёте. И мы отомстим, – твёрдо говорит Юнхо, хмурясь, но преисполняясь злой решимости. – Это был наш волк, наше сердце, наш Энигма.        Он сжимает зубы, вдруг понимая, что силы возвращаются к нему вместе с болезненной злостью.       – Его звали Чонхо, – выдыхает он совсем тихо. – И мы его никогда не забудем.

* * *

      Под тихое урчание двигателя Юнхо держит руки на руле и пристально смотрит на стены, за которыми его уж точно не ждут ни при каких обстоятельствах. За которые его не пустят никакими уговорами. Белые Врата спят среди глубокой ночи, и Юнхо поворачивает ключ зажигания, заставляя машину утихнуть и потушить фары. Их трое в ней, и Фейт за спиной с шумом опускает стекло, а затем чиркает зажигалкой. Рондо глубоко вздыхает.       – По людям не стрелять, – начинает Юнхо бесцветным тоном, в который раз проговаривая план. – Охрана там с вилами и палками, в случае надобности стрелять по ногам. Остерегаться Авеля. – Он вдыхает доплывший дым от сигареты Фейта глубоко в лёгкие, делая паузу. – Но больше всего остерегаться этой псины Каина.        – Если что, телепортируемся за город и ждём тебя с Деневалем, – заканчивает Рондо и коротко барабанит пальцами по коробке передач.       – Ты уверен, что он с тобой пойдёт? – иронично спрашивает Фейт позади.        – У него выбора нет.        На лице Юнхо появляется оскал, не сулящий ничего доброго, но глаза остаются по-прежнему холодными и злыми.        – А нам обязательно делать это так... масштабно? – нервно спрашивает Рондо, продолжая выстукивать пальцами неровный ритм.        – Ты видел печать Департамента. Счастье, что там Витрувия на ушах в поисках нас. Могли бы армейцы и раньше прийти ровнять этот город с землёй, раз документ рассекречен. – Юнхо скрещивает руки на груди. – Он всё равно сгорит.       – Такой ты романтик, Вортекс, он обязательно оценит! – ядовито смеётся Фейт, а Юнхо закатывает глаза.       – Предлагаю завалить ебло с этими шуточками на время, пока Деневаль будет с нами, – шипит он через плечо, на что вскидывается уже Рондо.       – Вы сейчас реально отношения решили обсуждать?!       Это отрезвляет всех, но Фейт не удерживается от едва слышного издевательского «Денева-аль», выдыхая дым в окно. Юнхо пристально смотрит на ворота вдалеке. Одну из машин Волки продали, получив деньги на еду, амуницию, сигареты и даже сумев обвесить оставшийся внедорожник увесистым тараном. До предположительной операции Департамента в Белых Вратах остаётся два дня. И Юнхо очень хочет испортить жизнь всем причастным к этой проклятой организации.        Теперь же он ждёт, когда Фейт докурит. Это будет их общим сигналом.       И как только Фейт задвигает стекло обратно, Юнхо решительно заводит двигатель. Их машина стартует с места, рассекая пустыню и набирая скорость. Её надвигающийся гул не успеют заметить травоядные охранники, с которыми Юнхо когда-то расшаркивался. Эти блаженные будто вообще не имеют никаких шансов против армии с самолётами и артиллерией. Их сотрут за полдня.        Департаменту плевать, даже если до этого они десятилетиями позволяли изгоям собираться в свой культ. Департамент даже переговоры вести не будет. Юнхо разгоняется на полную, видя приближающиеся закрытые ворота. Департамент наверняка собирал их всех, неудачных жертв экспериментов, беглецов и калек, в одном месте, чтобы уничтожить одним махом.        Машину трясёт на подлёте, и оглушающий треск вместе с увесистым ударом о толстое дерево, знаменует, что таран сломал засовы. Створки ворот разлетаются в стороны, и Юнхо мчит уже по узким сонным улочкам, миновав все едва опомнившиеся патрули. Он не останавливается. Он несётся дальше под рокот мотора, выворачивает руль и слышит скрип толстой резины, когда внедорожник выходит в резкий занос перед другими воротами. Юнхо тормозит прямо перед Храмом Белых Врат. Его соратники перекидывают ремни винтовок через шею и резво выскакивают на улицу, а затем слышится стрельба, крики, зажигаются окна в домах.       В Белые Врата приходит хаос.        Юнхо медленно выходит из машины и разминает шею под громкие и бранные крики Фейта. Оба они с Рондо отпугивают лишних людей от входа, паля в воздух. Юнхо же сжимает и разжимает руки, сосредотачиваясь на высоких и таких же закрытых воротах храма. Деневаль убеждал его, что смирение и порядок сделают его жизнь куда лучше.       Но Юнхо чувствует себя роднее в сущем хаосе.        Перед воротами на секунду возникает гигантский огненный шар, вызывая ещё больше панических криков, а затем под дрожь земли взрывается, врезавшись в створки. Пылающие ворота выстояли, и пламя резво разбегается от них по периметру, освещая жёлтыми и красными языками соседние улицы. Юнхо ждёт, пристально глядя на охваченные огнём двери в храм. И, наконец, те с тяжким скрежетом накреняются и оглушительно падают, рассыпая вокруг взлетающие снопы искр.        Юнхо делает шаг вперёд, и пламя перед ним расступается, полностью повинуясь своему владельцу. Он на ходу разводит руки в стороны и поднимает, а бегущий следом огонь охватывает стены, окна, все лишние выходы, оставляя лишь один – где охвачен всепожирающим огнём алтарный помост. Откуда и вещал Деневаль.       Юнхо ищет причину своей жестокости. Его пламя не касается проснувшихся служителей культа, в панике выбегающих из единственных не горящих дверей на площадь. Видя выход за спиной Юнхо, культисты не боятся даже его – лишь его пламени боятся, а потому пробегают мимо, покидая пылающий дом.        – Ах ты сука! – слышится вдалеке крик Рондо. – Поймал! Авель у меня!       – Деневаль там! – доносится громкий и отчаянный голос Авеля. – Отпустите! Он не выберется сам!       Удовлетворённо выдыхая, Юнхо идёт навстречу выбегающим людям. Если Авель так паникует, то и Каина внутри нет. Внутри пылающего храма лишь сам Деневаль. Юнхо ищет причины своей жестокости под тоннами груза из ненависти, боли и горечи утраты. Когда горящие стены обдают его жгучим жаром, оставляя наедине с собой, то Юнхо чувствует единение с огнём, пожирающим всё, что свято и дорого. Что свято и дорого не ему.

* * *

      Деневалю снится пламя.       Удушающий дым, лезущий в нос, сжимающий лёгкие, выедающий глаза. Очередной слишком реалистичный кошмар, очередное жуткое дежавю – Деневаль до боли хочет на это надеяться. Он до ужаса хочет в это верить, забиваясь в угол кровати и тщетно пытаясь унять дрожь. Он знает, ему не снятся эти крики, ему не снится топот испуганных людей, бегущих по горящим половицам. И Деневаль должен быть с ними, он должен спасаться, он снова должен спасаться. И первобытный, до отвращения знакомый ужас, сковывает его по рукам и ногам, даже пальцы немеют, отказываясь двигаться. Деневаль приоткрывает рот, будто хочет позвать на помощь, и знает, что его не услышат. Его не услышат даже если он сможет закричать. Но из горла рвутся только хрипы и натужный кашель. Он не хочет умирать, только не так, очень не хочет, но чувствует дыхание смерти в затылок, и его собственное дыхание отнимается. Его лёгкие сводит, а сознание темнеет. Мысли его путаются, смешиваясь с последними видениями, вновь и вновь подбрасывая ему отрывки и из прошлого. Деневаль до отчаяния не хочет верить, что это происходит с ним снова, что пламя следует за ним по пятам, что в этом пламени он и погибнет.       Не ощущая собственного тела, он поднимается, спускается с постели, и ноги совсем не слушаются. Он падает, застонав от боли в шрамах под бинтами, и он не хочет умирать вот так. Он ползёт, царапая пальцами нагревающийся деревянный настил, и закусывает губу до крови. Он знает, до двери близко, совсем близко, выход рядом. И он чувствует, как не может подняться. Как не сможет открыть одну чёртову дверь, стоящую между ним и спасением.       Ступая по раскалённому деревянному полу, Юнхо распугивает огонь, услужливо отползающий прочь от своего хозяина. Нужная дверь перед ним, и дыхание на секунду замирает. Прошло так мало, но будто бы сотня лет.       Деневаль слышит, как дверь открывается сама. Ему кажется, что и она полыхает, что вот-вот обвалится. Он с трудом поднимает голову, явно ощущая чьё-то присутствие. Дрожащая рука Деневаля сама тянется вверх, и губы его, едва шевелясь, пытаются прошептать о помощи.       Деневаль предстаёт перед Юнхо так, как тот не просил, но однозначно желал. Он слышит, как вдалеке с треском рушатся балки, раскидывая новые снопы искр, и в моменте он вновь задаёт себе один и тот же вопрос. В чём причина такой злости? Почему, глядя на Деневаля, он вновь чувствует радость, но с таким рвением уничтожает всё, что тому дорого? Он оправдал себя перед изначально лояльными Волками, но не перед самим собой.        Он молча берётся за ладонь Деневаля и сцепляет хватку на хрупком запястье, отчего по руке будто проходит электрический разряд. А вместе с ним приходит и простой ответ.        Юнхо раздражает, всегда раздражала холодная высокомерная отстранённость именно этого человека. Жалкого немощного святого Деневаля, прекрасного и светлого, отвратительного и презренного.        И если Деневаль не захотел его любить – значит будет ненавидеть.        Дёрнув его на себя, Юнхо заставляет Деневаля подняться на ноги и врезаться в собственную грудь. Тотчас за спиной главы культа Белых Врат с оглушающим грохотом обрушивается потолок и вырастают новые клубы огня, опасно мазнувшего в десяти сантиметрах от спины Деневаля. Пламя накидывается на алтарь, на кровать, на благовония, на всё, что связывало самого Юнхо с этой комнатой. Её больше нет.        Жуткий треск пожираемого пламенем дерева оглушает Деневаля, лишая всех органов чувств. Его спину обжигает горячей волной, он осознаёт, что его храм разрушается. Разрушается его дом. Чудом обретённый заново, оберегаемый, заменивший дом родной. Проклятие пламени и боли точно следует за Деневалем по пятам, и он задыхается от этого осознания и едкого дыма. Однако, он всё ещё жив. И даже стоит на ногах. Не собственными усилиями – его спаситель прямо перед ним. В жуткой панике Деневаль крепче жмётся ладонями и щекой к чужой груди, пытаясь найти защиту, желая найти выход из кошмара наяву.       – Спаси меня, пожалуйста... – дрожащими губами шепчет Деневаль, и сам себя не слышит.       Юнхо крепко сжимает Деневаля в объятиях, держит за плечи, на мгновение почувствовав нечто сродни порывам его подопечных, но другое. Более утоляющее жажду истерзанного сердца, которое так некстати начинает вновь кровоточить по Энигме, но даже сквозь острую боль бьётся сильнее от прикосновений Деневаля и от отчаянной мощи, с которой тот вжался в его тело. Юнхо не понимает это чувство, на секунду оно сбивает с толку. Это не раздражение, не тянущее желание, но нечто настолько успокаивающее, что даже острая душевная боль немного притупляется под странным желанием Юнхо ответить на мольбу и защитить Деневаля.       Защитить от себя же.       Деневаль не знает, способен ли сквозь треск огня услышать его спаситель, но очень на это надеется. Деневаль хочет жить. Он медленно поднимает невидящий взгляд, больше не пряча лицо, искажённое страхом, и вновь хочет повторить неуверенную просьбу, ощущая, что каждая секунда промедления на счёту. Но замирает с приоткрытым ртом. Деневаль чувствует, как горят его ладони, словно касаются настоящего огня. В его висках начинает стучать сильнее, а внутренности скручивает новым приступом острой паники.       Кто перед ним?       Спаситель, или мучитель, пришедший за ним спустя много лет?       Юнхо склоняется над ухом Деневаля и проговаривает достаточно отчётливо и внушающе:       – Здравствуй, Деневаль.       Попытавшись резко отпрянуть, Деневаль моментально чувствует опасную близость пламени за спиной. Оно повсюду, в какую бы сторону он не попытался сбежать. Загнанный в ловушку, он мотает головой в отрицании, и остатки сил, взявшиеся из отчаянного желания спастись, заставляют его дёрнуться, оттолкнуть, отстраниться, что угодно, лишь бы не чувствовать, как горит кожа от соприкосновения. Но чужие руки держат его крепко, так, что у Деневаля не хватает сил, которые он тратит впустую на каждую новую попытку вырваться.       – Пожалуйста, не трогай меня снова! – отчаянно выкрикивает он, ударяя ладонями по чужой груди, и, наконец, слышит собственный голос. – Оставь меня в покое! Только не снова...       Он кашляет, от криков дым с ещё большим рвением заполоняет его лёгкие. Его рассудок снова темнеет, и быстро теряя крупицы оставшихся сил и воли, Деневаль всё ещё дёргается, пытаясь сопротивляться. Он слишком хочет жить.       Растянув губы в злой ухмылке, Юнхо держит Деневаля ещё крепче и не позволяет вырваться. Сил у того не то, чтобы много, даже на адреналине, и в какой-то миг Юнхо сжимает руки и намертво пригвождает Деневаля к себе, удушив все попытки и заставив замереть.        – Ты всё равно умрёшь, Деневаль. И храм твой сгорит, и город, и умрут все, кого ты любишь, и даже твоё глупое учение умрёт без своего святого проповедника. – Он говорит эти слова жёстко, отчётливо и быстро, едва сохраняя слабый налёт издевательской снисходительности, ведь говорит чистейшую правду. – И это даже не я сделаю, Деневаль. И это не пророчество, а факты. Это всё случится, если ты не отбросишь свою надменную святость и не выслушаешь меня.        На последних словах Юнхо почти рычит и резко склоняется к уху Деневаля, понижая вновь угрожающе вкрадчивый голос.       – А теперь скажи мне... – даже рёв пламени на секунду утихает, давая слово своему владельцу, – ... кто такой, мать его, Пак Сонхва?