Призраки прошлого.

      — Акито!       Тойя, путаясь в своих же ногах, падает дорогущими брюками в грязную лужу, мгновенно поднимаясь и продолжая бежать к ещё тёплому телу. Он ещё может спасти хотя бы его, ещё может залатать дыру в животе, ещё может!..       — Акито, сукин ты сын, не смей помирать здесь! Даже не думай, слышишь!? — он приседает перед ним на корточки, скидывает с себя пиджак и пытается с его помощью остановить кровотечение.       — Какой же ты... упёртый... — Шинономе кривит рот в усмешке, открывая взору окровавленные зубы. — Тенма... Чёрт, этот идиот... просил позаботиться о Камиширо... Пытался спасти меня, а я...       — И ты спасёшься! Будешь жить и выполнишь его просьбу, ясно!? Давай, я дотащу тебя до машины, — Тойя закидывает его руку себе на плечо, за талию поднимая с земли, — и мы вместе уедем отсюда!       — Заткнись, Тойя... — он закрывает глаза, зная, что чужой план неосуществим. — Я помру здесь и сейчас... Пульс... слабый...       — Ничего он не слабый, Акито! Ты живой, живой!       Он пытается отрицать реальность, но отсутствие ответа и дыхания у самого уха говорит само за себя. Не хочется верить собственным же глазам и выводам. Не хочется верить, что удача совсем не на их стороне в эту дождливую, мрачную ночь. Как же так: самая профессиональная группировка, и все полегли разом? Все, кто столько лет увиливал от головорезов различной степени квалификации и от полиции? Гора зверски разодранных тел в двадцати метрах от них самих вынуждает протрезветь от детских наивных мечтаний. Кохане — обезглавлена; Ан, судя по всему, изнасилована и задушена; с Нене — та же история; Эму — расчленили. Тсукасе-сенпаю досталось больше всего за его лидерство и, похоже, за попытку спасти товарища. По сравнению со всеми, его напарник отделался малой кровью. Он опускает Шинономе на землю, смотря вниз опустошённым взглядом: нет смысла пытаться. Шинономе мёртв, как и все остальные. В этой резне не выжил никто. Тойя не имеет ни малейшего понятия, кто в этом городе мог сотворить подобное с такой сильной группировкой, но ясно одно: здесь нет места для мести. Даже если он попытается сунуть свой нос — отправится за остальными в мгновение ока. За спиной раздаётся жуткий визг тормозов, за которым следует оглушительный хлопок дверью. Не было ни единого сомнения в том, что Камиширо-сенпай тоже примчится сюда сломя голову, и подкосив парочку столбов по дороге. Тсукаса-сенпай попросил позаботиться о нём. Попросил вовсе не его, но он всё равно это сделает. Если Тсукаса-сенпай пытался спасти его напарника, то Тойя сделает то же самое: непременно спасёт этого социопата от всех тревог и опасностей. Потому что его жертва не должна быть напрасной. Потому что больше некого спасать.       — Где Тсукаса!? Эму, Нене!? — Руи хоть и не отличается выдающимися физическими данными, но подбегает быстро. — Тойя, где все!?       — В лучшем мире, Камиширо-сенпай. Остались только мы с Вами.

*****

      Тихий шорох шин, одинокие фонари и полупустая ночная трасса; на заднем сидении без сознания валяется Камиширо. Аояги прекрасно знает, что его нельзя подпускать к острым предметам, но из раза в раз допускает эту оплошность, оставляя на видном месте то нож, то ручку, то эту злосчастную отвёртку. Он попросту устал бесконечно спасать его. Что бы он ни делал, как бы ни пытался стать его опорой — Камиширо отчаянно стремится к смерти. Сказать по правде, если бы на плечах не было груза весом в шестьдесят три килограмма, то он бы и сам с превеликим удовольствием купил билет в один конец и отправился в бесконечное путешествие на тот свет. Пальцы крепче сжимают руль, всеми силами удерживая его в прямом положении, когда мимо них проносится фура. Аояги на пару секунд смотрит в зеркало заднего вида, оглядывая чужое тело. Чужое, совсем не родное и холодное тело. Есть ли смысл пытаться согреть длинные, израненные пальцы, когда его собственные ладони остаются холодными в любое время года? "Всё будет хорошо" — его до глубины души тошнит от своей коронной фразы. Ни черта не будет хорошо ни у одного из них. Не в этом мире, не друг с другом. Камиширо не похож на Шинономе, как бы он не пытался внушить себе обратное, чтобы облегчить существование. Он сам не похож на Тенму, и Камиширо знает это, как никто другой. Зубы впиваются в губу, и у него едва ли получается сдерживать слёзы. Аояги дико, безумно скучает. Будет скучать всегда: в любой день недели, в жаркий зной, в самую снежную зиму и во все праздники. Ему совсем не свойственны сильные эмоции и глупая импульсивность, но в ту ночь Шинономе поджёг его душу и ушёл, легкомысленно забыв потушить огонь, и теперь прекратить этот пожар банально невозможно. Кажется, что где-то там, внутри, уже всё давным-давно должно было сгореть дотла и улечься, но языки пламени неистово кусают скрытые ото всех уголки сердца, вынуждая срываться на грязную могилу каждый раз, когда Камиширо закрывает глаза и начинает нервно сопеть. Вся эта игра в исцеление и движение дальше уже прилично измотала их. Не будет ли лучше, если они просто отправятся на покой, позволив своим воспалённым умам забыть все эти ужасные события? Где-то вдалеке белым пятном маячит ещё одна фура, и Аояги сдаётся. Выжимает педаль газа на всю, и за сотню метров выезжает на встречку, откидываясь на сидение, отпуская руль и устремляя взгляд в звёздное небо.       — Простите, Тсукаса-сенпай. Я правда пытался, но знаете, Ваш напарник невыносим. Так... будет лучше для нас обоих.       Звук гудка неприятно режет слух, яркий свет фар слепит глаза, но это не вызывает страха. Сейчас, за пару секунд до неизбежного, душу наконец-то окутало такое желанное умиротворение, а на замену вечному урагану страданий пришла тишина. Сильный удар, осколки стекла врезаются в кожу, и Аояги впервые так рад этим ранам. Бензобак теряет герметичность, и хватает одной маленькой искры от разодранных проводов, чтобы температура в автомобиле поднялась до нестерпимой. Камиширо, пришедший в сознание, хоть и не может видеть ничего из этого, но понимает одно: Аояги решил угробить их. Он слишком хороший и внимательный водитель, чтобы попасть в аварию ненамеренно. Губы из последних сил растягиваются в улыбке, и он нащупывает чужое плечо, с благодарностью сжимая его.       — Спасибо, Тойя. Спасибо, что закончил этот ад, — если бы с его глазами всё было в порядке, то он бы непременно разревелся, как маленький ребёнок.       — Теперь-то точно всё будет хорошо, правда? — Аояги сжимает его ладонь, второй рукой утирая слёзы, перемешанные с кровью.       — Теперь — да.