Горький дым.

День был серым, как пепел от выкуренной до фильтра сигареты. Дождь за окном неспешно полз по грязным стёклам, оставляя за собой кривые следы, словно царапины на чужой коже. С каждым стуком капель комната будто ещё больше погружалась в тягучую, безмолвную тишину. Воздух был сырым и промозглым, пахнущим гарью и плесенью, как в старом доме, который давно перестали чинить.   Даби сидел на подоконнике. Его голова была откинута назад, а затылок упирался в холодное стекло. Глаза полуприкрыты, будто он то ли спит, то ли ждёт, когда мир рухнет. Дрожь проходила по его телу мелкими, почти незаметными толчками.   Ломка была в разгаре. Каждая мышца пульсировала болезненной вибрацией. Руки и ноги ощущались чужими, будто кто-то заменил их деревянными палками. Тело ломило, как после драки, которую он проиграл. Боль текла по позвоночнику, разливаясь в рёбрах и отдаваясь в плече.   "Две недели", — пронеслось в его голове, но это не стало утешением.   Рука автоматически потянулась к карману. Там лежали три вещи: зажигалка, сигареты и пустой пузырёк из-под обезболивающих. Даби достал сигарету, но не закурил её. Зажигалка оставалась холодной в кармане. Он просто вертел сигарету между пальцами, перекатывая её, как маленький камешек. Контроль. Хоть что-то в этом мире ему подчиняется.   В висках глухо стучало. Словно молотком забивали гвозди в его череп.   Его глаза скользнули по полу комнаты. Грязь. Осколки стекла. Обрывки бумаги, которые никто не убрал. "Так же, как и я", — подумал он.   Прошлое ворвалось в сознание так резко, что он чуть не застонал. Голос отца. Огонь, палящий кожу. Крики. Он сжал зубы и зажмурился, отгоняя эти воспоминания.   — Две недели, — хриплый голос разорвал тишину.   Даби вздрогнул, но не обернулся.   Шаги были тихими, осторожными. Даби сразу понял, кто это. Никто больше не стал бы тратить время на то, чтобы прийти сюда.   Шигараки остановился рядом с подоконником и закинул руки в карманы своего худи. Молча смотрел на Даби, будто ждал, когда тот сдастся первым.   — И что? — прохрипел Даби, всё так же не поворачивая головы.   — Это значит, что ты ещё жив, — спокойно сказал Шигараки и уселся рядом с ним на подоконник.   Лицо Шигараки было ещё более усталым, чем у Даби. Бледная кожа, тени под глазами — будто кто-то размазал уголь под его веками. Но взгляд был резким, вырезающим всё лишнее. Красные глаза, которые могли прожечь насквозь, если бы он этого захотел.   — Для того, кто утверждал, что утонет, это уже кое-что, — продолжил он, не сводя взгляда с Даби.   Даби фыркнул и покрутил сигарету ещё раз. Его пальцы чуть дрожали, но он сделал вид, что так и должно быть.   — Завались, Томура, — устало бросил он.   В его голосе больше не было прежней злости. Та ярость, что раньше кипела в нём, теперь тлела где-то глубоко под слоями усталости и боли. Она стала частью его, но уже не могла управлять им, как раньше.   — Нет, — отрезал Шигараки и вытянул ноги вперёд. — Не заткнусь.   Даби приоткрыл один глаз и посмотрел на него с плохо скрытым раздражением.   — Ты, по-твоему, мудрец? — скривил он губы.   — Нет. Я реалист. — Шигараки слегка подался вперёд, опираясь локтями на колени. — И я вижу, что ты гниёшь изнутри.   Даби засмеялся. Сухо, хрипло, будто кашель пробился через лёгкие.   — Ты это только что заметил? Поздравляю, Шиги. Добро пожаловать в клуб.   — Разница в том, что я не притворяюсь, будто мне нормально, — парировал Шигараки.   Даби прищурился, выпрямился и резко повернул голову к нему. Их взгляды встретились.   — Думаешь, ты умнее всех? Думаешь, понял что-то, чего я не понял? — его голос был низким и опасным.   — Думаю, что ты боишься, — ответил Шигараки так же спокойно, как если бы обсуждал прогноз погоды. — Боишься, что боль никогда не кончится.   В глазах Даби что-то дёрнулось. Его пальцы стиснули сигарету так, что та чуть не сломалась. Он резко отвёл взгляд, будто дождь за окном вдруг стал интереснее.   — Больно — это нормально, — продолжил Шигараки. — Больно, когда ты жив. Больно, когда ты пытаешься что-то изменить. Но ты не хочешь боли. Ты хочешь тишины.   — И что с того? — процедил Даби сквозь зубы.   — А то, что тишина не приходит сама, — ответил Шигараки, вставая с подоконника. — Ты её не дождёшься, если будешь сидеть здесь и вертеть в руках сигареты, как молитвенные чётки.   — Заткнись, Шигараки.   Но тот уже не слушал. Он подошёл к старому комоду в углу комнаты, открыл ящик и вытащил оттуда потрёпанную упаковку какого-то печенья. Разорвал её и с хрустом откусил кусок.   — Две недели, — напомнил он снова, жуя. — Ещё неделя — и это станет легче.   — Это ложь, — сказал Даби, медленно поворачивая голову к нему.   — Возможно, — пожал плечами Шигараки. — Но ты всё равно это сделаешь.   — Почему ты уверен?   — Потому что иначе ты уже бы не сидел здесь, — сказал он, бросив взгляд на окно. — Ты бы прыгнул.   Даби нахмурился, глядя на дождь.   — Может, ещё не вечер.   — Может быть, — согласился Шигараки. Он доел печенье и вытер пальцы о штаны. — Но не сегодня.   — Уверен?   Шигараки хмыкнул и посмотрел на Даби.   — Уверен. Ты слишком упрям для этого.   И снова тишина. Дождь за окном звучал мягким фоновым шумом. Стекло дрожало от удара сильного ветра, и где-то в углу комнаты зашуршал кусок бумаги.   — Ты думаешь, это когда-нибудь кончится? — спросил Даби, глядя на капли, бегущие по стеклу.   — Что — дождь?   — Нет, — ответил Даби, прикрыв глаза. — Боль.   Шигараки ответил не сразу. Он вернулся на подоконник, уселся рядом с ним и задумчиво посмотрел на горизонт.   — Нет, — наконец сказал он. — Она всегда будет здесь.   Даби стиснул зубы и чуть откинул голову назад.   — Полезный совет.   — Это не совет, — сказал Шигараки и скрестил руки на груди. — Это правда.   — Принять боль, чтобы стало легче? Ты это хотел сказать? — Даби усмехнулся с горечью. — Какое дешёвое дерьмо.   — Это работает, — сказал Шигараки, глядя в окно. — Ты уже это делаешь.   Даби помолчал.   — Да пошёл ты, — устало сказал он, но без злости.   — Уже иду, — отозвался Шигараки, поднимаясь.   Даби посмотрел ему вслед.   — Ты вообще зачем сюда пришёл?   — Напомнить, что ты не один, — ответил Шигараки, направляясь к двери. — Но, честно говоря, печенье тоже неплохой повод.   Он остановился в дверном проёме и посмотрел на Даби через плечо.   — Ты думаешь, что я здесь, чтобы тебя спасать? — спросил он, приподняв бровь.   — Не думал, — ответил Даби, засовывая сигарету обратно в карман.   — Вот и славно, — сказал Шигараки и вышел, оставив дверь открытой.   Даби остался один.   В комнате снова стало тихо. Дождь продолжал стучать за окном, но теперь этот звук казался не таким назойливым. Воздух больше не был таким удушающим. Боль всё ещё гудела в его теле, но теперь она напоминала фон, как постоянный шум в голове.   Даби сидел на подоконнике, глядя на мокрый мир за стеклом.   "Тишина не приходит сама," — вспомнил он слова Шигараки.   Он закрыл глаза и вдохнул глубже, чем обычно. Холодный воздух наполнил его лёгкие. Раньше он даже не замечал, что дышит, но сейчас этот процесс ощущался остро, будто каждый вдох был маленькой победой.   "Две недели", — снова пронеслось в голове.   Две недели, которые он провёл без дозы. Две недели боли, дрожи и бессонных ночей. Но он всё ещё здесь. Всё ещё держится.   Он почувствовал, как мышцы на спине напряглись, но он выпрямился. Боль отзывалась тупым давлением где-то в районе лопаток, но это не было невыносимо. Он ощутил её. Принял её.   "Больно, когда ты жив," — сказал Шигараки.   Губы Даби дёрнулись в слабой, почти незаметной усмешке.   — Жив, значит? — пробормотал он сам себе и открыл глаза.   Мир за окном по-прежнему был серым, мокрым и беспощадным. Дождь не прекратился. Боль не ушла.   Но он всё ещё здесь.   И это уже кое-что.