Sweet Katabasis

      Ночью замок Большой Мамочки не спит, только дремлет. Множество неясных голосов душек, запертых в стенах, погребённых в мебели, растворённых в каждой вещи в замке, сочатся из трещин, пульсируют, бормочут, зовут, проклинают, плачут. Каждую ночь они вспоминают, кем были прежде, чтобы снова забыть с рассветом.       Каждую ночь Брое сидит на кровати, расширенными глазами глядя в темноту. Ей страшно засыпать одной. Брюле, её милая сестрёнка-близняшка, больше не спит на соседней постели. Брюле получила шрам, обезобразивший её маленькое личико — так похожее на то, что сама Брое видит в зеркале по утрам. Мамочка ненавидит уродства и несоответствия. Но хуже того, она ненавидит любые признаки слабости. Никто не знает, куда увели Брюле. Брое даже не знает, жива ли та до сих пор.       Там, за дверью, карамельные черви. Они ждут возможности, чтобы тихо заползти в комнату и забраться ей в нос, в глаза, в рот, удушить её робкие крики. Так сказал ей братец Перос, и она ни секунды не сомневается, что это правда. «Брое, трусишка, не отводи глаз. Это недостойно дочери семьи Шарлотта». Она не отводит. Она много раз видела, как он убивает, а потом убегала в слезах, хрипя, задыхаясь, как будто карамельные черви уже догнали её и заползли внутрь.       На её десятый день рождения в зале собралась вся семья. Мама возвышалась глыбой сладости и боли — такой малютка Брое её и помнила по отрывочным детским воспоминаниям. Братья приняли торжественный вид. Сёстры хихикали, сверкая глазами. «Десять лет, десять лет! Целых десять! Твой капитал увеличился!» Годы жизни — единственная валюта, что ценится в семье Шарлотта. И кредит жизни Брое всё ещё слишком маленький, чтобы она могла позволить себе хоть что-нибудь, даже неосторожный взгляд или слово.       Кто-то зовёт её знакомым голосом. Она подходит к зеркалу, заглядывает в его черноту. Там, в чуть плывущей поверхности, она видит… себя? Маленькое испуганное длинноносое отражение. Она смотрит на неё, Брое-из-зеркала, смотрит пристально, не моргая. А потом её лицо искажается гримасой, и на щеке проступает уродливый шрам.       В ужасе Брое отскакивает назад. Отражение кривляется, тянет руки в попытках ухватить её за краешек ночной рубашки. Брое плачет, но беззвучно, зажимая рот ладошкой — братья и сёстры не услышат её, не накажут за слабость. Отражение открывает рот, и Брое слышит своё имя. И тогда она бежит. Она несётся по коридорам замка, не разбирая дороги. Она бежит так, будто хочет убежать от собственного имени, но оно летит за ней, повторяемое сотнями голосов — лёгкими, словно ветер, и стылыми, как камни. Душки или зеркала твердят ей его? «Брое… Брое… Посмотри сюда…» «Осторожно, маленькая Шарлотта! Смотри, не потеряй себя!»       Кажется, Брое уже потерялась в этом огромном замке. Она бредёт по коридору устало, будто во сне. Далеко впереди ей мерещится какой-то отблеск. Что это? Неужели наконец-то рассвет, что изгонит всех призраков ночи? Но силы покидают её, когда она видит роскошную резную раму. Это старое зеркало — огромное, как Мамочка, и такое же страшное. В его запылённой поверхности черты лица Брое искажаются, она выглядит почти зловеще. Если бы она и правда так выглядела… Если бы имела хоть крупицу силы своей Мамы… Её не страшили бы ни призраки, ни зеркала, ни карамельные черви. Но она всего лишь десятилетняя малютка, и зеркало понимает это, и отражение хохочет. Брое зажимает руками уши, зажмуривает глаза — и кидается прямо в стекло. Звенящий смех ломается, рассыпается тысячей жалящих осколков, впивающихся в её грудь, шею, лицо. Откуда-то издалека она слышит голос — только теперь она узнаёт его, — растерянный голос, восклицающий: «Брое! Сестрёнка! Я не хотела!» И с облегчением проваливается во тьму.       Утром братья и сёстры находят её. Брое бредёт к ним навстречу, протянув худенькие ручки в пустоту, и глаза её крепко зажмурены. Кто-то из них окликает её, она поворачивает голову на звук — неестественно медленно, будто забыла, как это делается. А когда она наконец поднимает веки, то от неё отшатываются все, даже невозмутимый Катакури. Потому что вместо наивного взгляда младшей сестры в широко распахнутых глазах Брое они видят лишь собственные искривлённые отражения — на безжалостной глади зеркальных осколков.       — Не пугайтесь. — Детское личико Брое искажает гримаса улыбки. — Сестрёнка Брюле пошутила со мной, но я не в обиде — ведь она признала ошибку и теперь никогда меня больше не покинет!       Брое разражается смехом, дробящимся, рассыпающимся на собственные отражения, эхо и отзвуки. Как будто и впрямь вместе с нею смеётся кто-то ещё — невероятно похожим голосом.