Фатум

      Когда Александр сдавал выпускные экзамены в Гарварде, ему казалось, что это была самая сложная неделя в его жизни, и немудрено: голова от перетряхиваемых в ней знаний и предельного нервного напряжения болела без передышки. После защиты дипломного проекта он вернулся в общежитие и провалился в сон на целые сутки.       Несколько лет спустя Юрий и Ольга Воропаевы погибли в автокатастрофе, и двадцатишестилетний Александр организовывал похороны родителей. Он тогда так и не смог прожить потерю как полагается — слишком был занят, одержимо контролируя и проверяя каждую мельчайшую деталь. На церемонии прощания он не чувствовал ничего, кроме притуплявшей все эмоции усталости, и то и дело делал замечания похоронному агенту, придираясь к самым незначительным недочётам. Потом наступили дни после, тёмные и тихие. Поток соболезнований прекратился, и каждый из осиротевших детей остался наедине со своим горем, новым статусом и переменами, которые он принесёт.       К утру пятницы Воропаев выдохся так, что вспоминал гарвардскую юность едва ли не с теплотой — подумаешь, всего-то нужно было получить диплом одного из лучших университетов мира. Совсем не то, что управлять компанией, находящейся в глубочайшем кризисе. Александр надеялся, что ни одна из грядущих недель президентства не переплюнет ту, что случилась после смерти родителей, но внутренне был готов к самым разным неприятностям.       Началось всё гладко: Андрей и Малиновский согласились отправиться на производство. Заодно удалось избавиться от Клочковой, последовавшей за ними. Её место в приёмной заняла Марина — его давний секретарь, надёжная как скала и цепкая как медоед. Благодаря её дисциплине и преданности он смог работать в тишине, и это было настолько же хорошо, насколько и плохо. Хорошо — потому что он мог полностью сосредоточиться на всех проблемах, требующих немедленного решения. Плохо — потому что не было никакого повода отвлечься хоть на что-нибудь. В понедельник Воропаев благополучно пропустил обед; Марина появилась было в его дверях, чтобы напомнить о необходимости есть, но он прикрикнул на неё так, что она не беспокоила его до восьми часов вечера.       Очень быстро стало понятно, что первым делом ему придётся сократить расходы на заработную плату, причём его собственная страдала в первую очередь. Это совсем не радовало. Больше всего раздражало то, что любое объявление о временном уменьшении зарплаты ударит по его и без того невысокому рейтингу и лишь укрепит в сознании подчинённых светлый образ Андрея, царя-батюшки. Воропаев не надеялся, что сотрудники оценят его жертву — себе он оставлял тридцать процентов от щедрого президентского оклада. Все будут беспокоиться исключительно о своих кошельках. Предстояло придумать, как подсластить горькую пилюлю. Вместе с Ветровым они составили список сомнительных выгод: более ранние авансы, никаких задержек по выплатам, как при Жданове, и премии для всех по окончании сложного периода.       Сложный период, согласно прогнозам, укладывался в ближайшие шесть месяцев — при благоприятном стечении всех обстоятельств и факторов. Обо всём этом он поведал главам отделов и секретариату, распорядившись довести новости до сведения всех работников «Зималетто». Уже в среду в компании начались волнения, предводителем которых предсказуемо стала Виктория. Её праведный гнев принял такие масштабы, что даже Марине не удалось помешать ей ворваться в кабинет Воропаева, где он беседовал по телефону с представителем японских партнёров, собиравшихся к ним с визитом.       — Саша, это что такое, Саша?! — завопила Клочкова, потрясая копией его приказа о режиме строгой экономии.       Он терпеливо закончил разговор, но чуть не разбил селектор, со всей дури обрушив на него трубку.       — Так, замолчала! — рявкнул он. — И не «Саша», а «Александр Юрьевич»!       — Какой ты мне Александр Юрьевич, Воропаев? Мне, знающей немало твоих грязных секретов! — распалялась Виктория. — Решил поиграть в диктатора? Окончательно замордовать наш бедный коллектив?       — Ты о каком коллективе переживаешь, Виктория? — усмехнулся Александр. — Неужели о женсовете? Никогда не поверю. И спешу тебя разочаровать: ты не знаешь и одной десятой моих грязных секретов. Марина! — гаркнул он. Побелевшая секретарша тут же появилась на пороге его кабинета. — Больше ко мне эту базарную бабу не пускайте.       — Я найду на тебя управу, Воропаев! — пригрозила Клочкова, предпринимая безуспешные попытки вырваться из железной хватки Марины. — И отомщу!       — Жду с нетерпением, — кивнул Александр, снова погружаясь в расчёты.       Вечером к нему зашёл Павел — в компании сына, и призвал их обоих к сотрудничеству.       — «Зималетто» — семейный бизнес, и не должно быть внутренней вражды. Я говорю это не в первый раз, — с сожалением констатировал Жданов-старший. — Но всё-таки повторюсь в надежде быть услышанным. Наконец-то, — весомо добавил он.       — Ну что ты, па, — улыбнулся Андрей. — Наша с Александром ссора — это просто мальчишеские игры.       — Конечно, — подтвердил Александр. Они стояли плечом к плечу. — Я, например, не имею ничего против Андрея. Особенно сейчас.       — С твоим отцом мы всегда были вместе, — продолжал свою мысль Павел. — Мы, если хотите, жизнь готовы были отдать друг за друга… А если что-то случалось, хватало мужества, хватало сил, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Протянуть руку…       Чтобы успокоить патриарха, они взглянули в глаза друг другу и даже обменялись рукопожатием — по инициативе Андрея.       — Прекрасно, — проговорил Павел, не купившись на их маленькое представление. — Вот только в нашей с Юрой дружбе не было места мальчишеским играм. Помню, когда мы выпустили нашу первую продукцию, Юра заплакал… Это был первый и единственный раз, когда я видел его слёзы. А я плакал, когда его не стало… — Он встал из-за стола и подошёл к ним. — Я надеюсь на вас обоих.       Оставшись один, Воропаев больше не мог думать о работе. Его одолевали самые разные мысли, и среди них не было ни одной приятной. Он невольно размышлял о том, что о нём сегодняшнем сказал бы отец. Что подумал бы о его желании использовать Пушкарёву как орудие мести сыну его лучшего друга. Без поддержки отца было чертовски тяжело — Александр впервые признался в этом самому себе. По маме он тосковал ещё больше. Некому было погладить его по голове и подстелить для него соломку. У него не было роскоши рассчитывать на родителей, которые разозлятся, разочаруются, но всё равно помогут…       — Александр Юрьевич, — кашлянула Марина.       Он вздрогнул.       — Да?..       — Я купила билеты в театр.       Он уже успел забыть о том, что собирался отвести Пушкарёву в театр и велел Марине достать билеты на «Трёх сестёр» Петра Фоменко, и теперь с трудом представлял, как доползёт до пятницы и вытерпит несколько часов Чехова в компании Кати. Но делать было нечего, и он ей позвонил.       — Я заеду за вами в половину шестого.       — Договорились.       В этом её «Договорились» слышалась радость, которую она безуспешно пыталась скрыть. Отложив мобильный, он снова погрузился в задумчивость. Правда, теперь мысли его напоминали скорее сгустки энергии, не желая становиться внятными предложениями. Что-то роилось в его голове, не давая покоя, а что, он пока не определил. На него вдруг навалилась усталость, доходящая до бессилия, и он вызвал водителя, к чьим услугам в последнее время прибегал нечасто — в целях всё той же экономии. Но сегодня он побоялся уснуть за рулём. На пассажирском сиденье он сразу отрубился — впервые со смерти родителей, потому что после их гибели больше не чувствовал себя в безопасности даже в самых надёжных автомобилях.       В четверг он был плотно занят черновиком бизнес-плана — доверить эту задачу Ветрову он не мог. Ярослав был хорошим, даже отличным специалистом, но очень скользким человеком. Александр просидел в своём кабинете до позднего вечера, даже не догадываясь, что своим рвением начинал потихоньку завоёвывать уважение подчинённых, ожидавших от него репрессий и полного провала — всем было известно, что семейным делом, в отличие от Андрея, он никогда не интересовался, а самомнением обладал огромным.       Катя же вечер четверга проводила совсем иначе: Юлиана потребовала, чтобы она поехала с ней на открытие очередного модного клуба. Эта часть новой работы казалась Кате утомительной и бесполезной, хотя Виноградова утверждала, что обязана таким светским мероприятиям половиной своего успеха. Им почему-то пришлось присматривать за совершенно невменяемым пожилым фокусником, давним клиентом агентства. К счастью, за ним быстро приехала жена, и они остались вдвоём, пока к ним не присоединился Миша. Когда он неожиданно показался в толпе, Катя взглянула на начальницу с подозрением.       — Да, Катенька, да, — подмигнула ей Юлиана. — Я знала, что Миша здесь будет.       — Юлиана, скажите честно, вы позвали меня сюда только ради этого?..       Получить ответ она не успела — Миша подошёл к ним, нацепив одну из многих раздражающих улыбок в своём арсенале.       — Мне начинают нравиться эти тусовки… — довольно проговорил он, рассматривая Катю, сегодня отказавшуюся от очков в пользу линз и надевшую симпатичное коктейльное платье изумрудного цвета. — Привет прекрасным дамам.       Катя фыркнула в свой бокал, допивая просекко; в полумраке и шуме этого никто не заметил. Если он снова назовёт её Нефертити, она догонит фокусника и заставит его провернуть трюк с исчезновением, только чтобы Миша куда-нибудь делся. Она поддерживала скучную беседу и вдруг встретилась взглядом с Андреем — он танцевал с какой-то блондинкой в дальнем углу зала. Рядом с ним топтался Малиновский, прижимая к себе брюнетку. Обычная холостяцкая ночка. Короли ночной Вероны снова в деле. Задевало ли это Катю? Она и сама не могла до конца понять себя. Всю неделю они с Андреем общались по телефону как друзья: он сперва жаловался на новую должность начальника развития производства, а потом приободрился и даже начал делиться идеями насчёт реформ на нижнем этаже «Зималетто».       Чтобы не оставаться в долгу, Катя взяла Мишу под руку и изобразила живой интерес к его рассказу о злоключениях с поставщиками дорогого французского оборудования. Сама понимала, что это нелепо, низко и вообще не в её стиле, но остановиться не могла. Больше на Андрея она не смотрела, чтобы он не вообразил, что она старается для него. Она старалась вообще непонятно ради чего — в голове её была полная каша. Позже, уже дома, когда Катя почти засыпала, ей пришло сообщение от Андрея.       «Сходим куда-нибудь завтра вечером?»       «Прости, Андрей, у меня уже есть планы».       «С этим невнятным субъектом? Да ладно, Кать!»       «Нет. С Александром».       На этом их недолгая переписка закончилась.       В пятницу в «Зималетто» принимали партнёров из Японии: двух очаровательных скромных женщин в компании переводчика. Александр лишь поторговал лицом, договорившись с Андреем и Милко, что небольшой показ они возьмут на себя. Он даже согласился со Ждановым, когда тот сказал, что для демонстрации лучше будет выбрать модели поскромнее, чтобы проявить уважение к менталитету японок.       — Не узнаю вас, Александр Юрич, — с сарказмом произнёс Андрей. — Это на вас дружба с Катериной так замечательно влияет? Или вы просто приучились сцеживать яд с утра пораньше?..       — Или я просто устал как сто чертей, — спокойно ответил Воропаев. — И не имею желания что-то кому-то доказывать. Да и хватает ума понять, что и ты, и Милко справитесь со всем этим значительно лучше меня.       — Растёте над собой на глазах у изумлённой публики.       Формально это была похвала, но звучал Жданов зло и уязвлённо. В другое время Александр, может, и порадовался бы этой мелочи, но сегодня просто вернулся в свой кабинет — снова корпеть над бизнес-планом. В пять часов к нему зашла Марина и сообщила:       — Александр Юрьевич, приехал ваш водитель.       — Да, спасибо, — не отрываясь от монитора, кивнул Воропаев.       — Андрей Павлович просил передать, что японские гости остались всем довольны и уехали в отель отдыхать. Он пригласил их на винную дегустацию, которую сегодня устраивает Юлиана Виноградова, и надеется заключить устное соглашение именно там.       — Во сколько дегустация? — сжав пальцами виски, поинтересовался Александр.       — Начало в десять часов.       — Чёрт… Передайте Андрею и Кире, что я приеду с опозданием. Надеюсь, к одиннадцати буду там.       — Хорошо, Александр Юрьевич.       — Одно к одному… — проворчал Александр, когда Марина удалилась.       Приглашая Пушкарёву в театр, он не подумал о том, что из ниоткуда могут возникнуть не то что планы, а обязательства. Конечно, можно было бы всё отменить, но мозг решил однозначно: лучше было смотреть «Трёх сестёр», чем продолжать впахивать в кабинете. За одну лишь неделю он надоел ему хуже горькой редьки.       — Баста, карапузики, — пробормотал он и выключил компьютер.       В машине он снова заснул, а когда проснулся, рядом с ним уже сидела Катя. С красиво уложенными волосами, без очков, в расстёгнутом пальто и лаконичном дымчато-сером платье — умеренно коротком, но колени всё равно были видны. В голову пришла дурацкая мысль: «Я впервые вижу коленки Пушкарёвой».       — Простите, — искренне извинился Александр. — Обычно я не приветствую своих спутниц храпом.       — Вы не храпите, — усмехнулась Катя.       Он не знал, что она рассматривала его, пока он спал. И впервые задумалась о том, что посмотреть, вообще-то, было на что.       — После спектакля мне придётся поехать на дегустацию, — сразу заявил Воропаев. — Составите мне компанию?       — Забавно… Юлиана так хотела, чтобы я туда пошла, но я отказалась. А теперь вот вы зовёте туда же… Так и быть, компанию я вам составлю, но только чтобы заработать очки в глазах Юлианы.       — Отлично. После приглашаю вас на поздний ужин. Как до него доживу — не знаю, — признался Александр. — Опять забыл пообедать.       — В театре есть буфет.       — С сомнительными бутербродами и пирожками, — он покачал головой. — Уж лучше голодать, чем что попало есть.       — Вашему желудку вы это не объясните, — улыбнулась Катя. — И напугаете актёров и зрителей урчанием.       В театре он всё-таки совершил набег на буфет и обнаружил там неплохие круассаны. Купил пару штук и два чая с лимоном — иллюзий насчёт здешнего кофе он не питал. Катя от выпечки отказалась.       — Вам нужнее.       — Соблюдаете диету? — полюбопытствовал Александр, самозабвенно вгрызаясь в круассан.       — Нет, просто не хочу объедать голодающего. В отличие от вас, я обедала — Юлиана теперь за мной следит, как за тамагочи.       Когда он расправился с круассанами, не утолив и десятой части зверского голода, Катя протянула руку и убрала несколько крошек с его галстука. В этом жесте было что-то почти интимное, и на долю секунды ему даже стало некомфортно. Дали уже второй звонок, и они поторопились занять свои места в третьем ряду партера.       — Если я снова усну, не стесняйтесь ударить меня в бок, — вполголоса попросил Александр.       — Может статься, что усну я. Терпеть не могу Чехова.       Сонливость его как рукой сняло.       — Терпеть не можете Чехова?! — возмутился он.       — Многословно, нудно, и это пережёвывание своих проблем праздной аристократией, доведение их до абсурда…       Пятничным вечером после тяжёлой недели он, может, и сам не питал никаких добрых чувств к Антону Павловичу, но не любить Чехова вообще?!       — А что же вы тогда любите? — осведомился Воропаев.       — Так вам сразу и расскажи.       — Обязательно расскажите.       — Т-ссс! — шикнула Катя. — Кажется, начинается…       И правда — началось. В сон Александра больше не клонило по многим причинам: его как-то сразу увлекло происходящее на сцене, да и за Катей наблюдать тоже было интересно. К его досаде, в первом действии на стол поставили настоящий пирог с капустой — для полного погружения зрителей в атмосферу дачной жизни. Были ещё духи, папиросы, цветы, но Александр со своим животом, всё больше прилипающим к позвоночнику, улавливал только аппетитный запах проклятого пирога, и беспокойно ёрзал в своём кресле. Ближе к антракту Катя наконец-то не выдержала и раздражённо зыркнула на своего спутника; Воропаев сразу затих и смирился со своей судьбой умирающего от голода.       — Вы же терпеть не можете Чехова, — поддел он Катю, когда они вышли в фойе.       — В театре он воспринимается совсем иначе, — задумчиво проговорила она. Катя всё ещё была внутри спектакля, переживала заново всё, что они только что увидели. — И этот ход с присутствием автора на сцене… Я даже забыла, что человек в пенсне — это актёр, представляете? Хотелось сорваться с места, подбежать к нему и закричать: «Зачем вы с ними так жестоки?!»       — Пьесы в принципе не созданы, чтобы их читали, — согласился с ней Александр. — Их нужно смотреть. Значит, вам нравится?       — Скорее да. И декорации волшебные… Вот только в подкорке сидит, что вам нужно быть на дегустации. Опоздаем же…       — Ничего, Андрей и Кира придержат японцев до моего появления. Когда мы приедем, они уже будут вдоволь надегустировавшимися и очень сговорчивыми.       — Я о них совсем забыла. Мы с Андреем… — лицо её помрачнело. — Мы давно готовились к их визиту.       — Ваши лавры никто не отберёт. Я в процесс вообще не погружался, пока всё время забирает бизнес-план.       Кате было интересно узнать о происходящем в «Зималетто» побольше — туда тянуло, как ни прискорбно было это осознавать. Работа там была поистине интересной, именно той, для которой и был создан блестящий Катин ум; в пиаре она никогда не будет своей, на своём месте, несмотря на все обещания Юлианы, что надо как следует в него погрузиться, а потом уже войти во вкус… Не получится у неё войти во вкус, но бросать Виноградову она тоже не собиралась — слишком многим была ей обязана как в моральном, так и в материальном смысле. Юлиана, подобно поп-продюсеру, вложилась в неё, чтобы потом стричь дивиденды, и Кате предстояло отрабатывать потраченные на неё силы и средства. Пожалуй, в любой другой ситуации Катя никогда не согласилась бы на такую помощь, но после побега из Москвы она была слишком внушаема, слишком уязвима. Наверное, всё сложилось к лучшему — если бы не напор Юлианы, она до сих пор ходила бы в одежде, которой место в музее, и везде была бы лишней и неуместной. А сейчас она может позволить себе фланировать по фойе модного театра под руку не с кем-нибудь, а с весьма избирательным и пекущимся о своей репутации Воропаевым, и знать, что с ней всё в порядке, и что при встрече со знакомым Александр не отскочит от неё на сотню метров, а представит её по всем правилам этикета. Она вздрогнула, когда он вдруг взял её за подбородок и внимательно, испытующе посмотрел ей в глаза.       — Тоскуете по «Зималетто»? Или, может быть, по Жданову?..       — Первое, — Катя не кривила душой, потому что имя Андрея и вправду не промелькнуло в её размышлениях.       — Вы можете вернуться, — легко предложил он. — Я начинаю понимать, почему Андрей настолько на вас полагался.       Катя улыбнулась — довольно и самую малость злорадно.       — Да, Катя, да, я могу это признать, — со смешным раздражением сказал Воропаев. — Так что подумайте…       — Нет. Эта глава моей жизни закрыта, но благодарю за предложение. Давайте больше не будем о делах, а? Лучше объясните, почему предпочитаете вечер в моей компании важному мероприятию, где вас будут ждать.       — В компании нелюбимого вами и любимого мной Чехова, — поправил её Александр.       — Сделаю вид, что поверила.       Он закатил глаза. Вскоре они вернулись в зал и пропали уже полностью — Александр даже забыл о своих мучениях, погрузившись в чужие. Катю особенно пронзила и тронула сцена прощания Ирины с Тузенбахом — она не нашла для него слов и бросилась к человеку в пенсне: «Где текст?» А он только плечами пожал. Как же это было близко и знакомо Кате… Даже их последний разговор с Андреем был полным недосказанностей, смазанным, и будь её воля — его не случилось бы.       — Спасибо вам, — с чувством произнесла Катя, когда они уже ехали в ресторан, где проходила дегустация. — Мне спектакль очень понравился… А вам?       — Ну, я зритель более искушённый, но… — Александр задумался. — Семь из десяти баллов поставлю. Цельности постановке не хватает. Больше напоминает этюды.       — Мне почему-то так взгрустнулось от сцены, в которой Ольга, Ирина и Маша сидят на сундуке, укрывшись одним одеялом, и секретничают… Жаль стало, что я единственный ребёнок в семье, — разоткровенничалась Катя.       — Готов отдать вам своих сестёр, — ухмыльнулся Воропаев. — Головной боли от них значительно больше, чем пользы.       — Вы лукавите. Представьте, как тяжело вам было бы сейчас одному.       — Да мне и с ними, знаете ли, непросто, — неожиданно даже для себя ответил Александр. — Впрочем, вам об этом знать необязательно. Подумайте лучше вот о чём… Как мы будем вести себя в присутствии Жданова? Он сейчас на дегустации.       — Как двое людей на первом свидании?..       — Любопытно. Что придало вам решимости?       — Вам об этом знать необязательно, — процитировала его Катя.       — Справедливо. Что ж, хорошо… Не пожалеете?       Она промолчала. Ей необъяснимо хотелось защититься от Андрея, переждать этот период тоски по нему, спрятаться за воропаевской спиной от его взгляда и собственных чувств, болезненных и противоречивых. Что-то в ней сломалось. Не изменилось даже, потому что люди не меняются, тем более за неделю; именно сломалось. Пришло понимание, что продолжение отношений с Андреем принесёт ей больше мучений, чем счастья. Да и стремился ли он сам к этому? Хотела ли она, чтобы он за неё боролся? Ни на один из этих вопросов у неё не было ответа.       «То, что кажется нам серьёзным, значительным, очень важным, — придёт время, — будет забыто или будет казаться неважным».