Фатум

      В воропаевской машине Катю охватила паника от запоздалого осознания ошибки, только что ею совершённой. Уже в районе Садового кольца она вдруг заметалась и обратилась к водителю:       — И-извините… Вы можете повернуть обратно?.. Я… я не должна здесь находиться, я натворила таких дел… Я…       — Простите, барышня, Александр Юрич велел доставить вас к нему домой, — вежливо ответил здоровяк-водитель.       Катя чертыхнулась. Воропаев, конечно, взял её тёпленькой, когда она почти валилась с ног от слабости, оставшейся после обморока. Сейчас она прилагала серьёзные усилия, чтобы вспомнить всё, что произошло в каморке. Господи, она ведь оставила ему злосчастный пакет… Зачем?!       — Мне очень, очень нужно вернуться! — взмолилась Катя.       — Барышня, он ведь меня уволит. А у меня двое пацанов, один другого меньше.       — Вас как зовут?       — Ну Кирилл.       — Кирилл, пожалуйста, позвоните вашему начальнику и скажите, что я отказываюсь ехать к нему домой. Я. Вы здесь ни при чём.       Кирилл со вздохом достал из внутреннего кармана пиджака мобильник, набрал Воропаева и спустя пару минут доложил:       — Не отвечает он. У них же там вроде собрание важное.       — А вы не врёте?       — Слушайте, звоните сами! А то сегодня мокро и скользко, мне не до ваших выкрутасов, — он отдал ей свой телефон и сконцентрировался на дороге.       Воропаев действительно не брал трубку. Катя со вздохом вернула мобильник Кириллу и тупо смотрела на унылую февральскую слякоть за окном. Перед глазами стояло лицо Андрея, когда она из последних сил на него наорала. Как он отшатнулся и побрёл в конференц-зал… А она его даже не выслушала… Бес её попутал, что ли? Да, именно бес. По имени Александр. Что было бы, если бы они с Андреем остались одни? Неизвестно. Но ей точно не хватило бы сил быть настолько жестокой и отстранённой. Она дала бы слабину, поговорила бы с Андреем в последний раз, а теперь… Теперь они просто двое чужих друг другу людей, которых больше не связывают мучительные обязательства. И всё-таки… Он как будто был искренен, говоря, что ему нужна только она. И даже не стеснялся Воропаева. Зачем, если она больше не представляла для него никакой выгоды? Но это всё лирика. Самое важное «зачем» было связано с пакетом. Александр, наверное, будет долго потешаться над его содержимым вместе с сёстрами. Только вот Кире будет не до смеха. Катя знала, что невеста Андрея не питала к ней никаких добрых чувств, но всё равно не желала ей такой боли. Достаточно было того разочарования, которое она уже испытала. Воропаев этого не понимал, намереваясь, по всей видимости, вывалить всё это на сестру прямо сегодня. Что с него взять? Он был очень умным человеком, возможно, наиболее умным из всех, кого встречала Катя, но вместо сердца у него был камень. Ни состраданием, ни чуткостью он не обладал. Прямой и резкий, как Базаров.       Чего он от неё хотел? Ведь уже узнал больше, чем следовало. Будет предлагать насолить Андрею? Зачем? Она и так поступила низко. Она могла, она должна была пойти к Пал Олегычу и рассказать ему всё без свидетелей, без этой публичной казни, но зачем-то поддалась дурацкому сиюминутному порыву. Можно было бы даже привлечь Александра, обсудить произошедшее вчетвером, вместе с Андреем, лишив Воропаева удовольствия растоптать соперника в присутствии совета директоров. Зачем, зачем она пошла против самой своей природы? А может, её природа просто не такая, какой она её представляла? Может, нет и не было никакой верной, исполнительной и порядочной Кати Пушкарёвой? Может, она и существовала-то только потому, что с её внешностью и чудаковатостью завоевать доверие и уважение можно было, лишь оставаясь удобной серой мышкой, бегущей на первый зов избалованного крикливого Жданова? От этой мысли Кате стало по-настоящему страшно. Она неожиданно осознала, что совсем не знает себя. Ей хорошо знакома лишь одна, самая положительная сторона своей личности, и когда со дна души восстало нечто неизвестное, оказалось, что она не умеет этим управлять. Настолько, что не пощадила никого. Просто взяла и распечатала настоящий отчёт, думая исключительно о своих интересах. А если бы Жданову-старшему стало плохо? А он ещё выгораживал её перед другими, доказывал, что вся вина лежит на Андрее…       — Приехали, барышня.       Катя вздрогнула и очумело посмотрела по сторонам.       — Мы хоть где?..       — На Тверской.       Ну, разумеется. Разве мог Воропаев жить не на самой дорогой улице Москвы? Кирилл помог ей выйти из автомобиля и довёл до одного из подъездов пятиэтажного дома дореволюционной постройки. Катя узнала его по богатому декору в стиле модерн — её привезли в бывший доходный дом Бахрушиных. Здешний двор был удивительно тихим и, должно быть, закрытым — никаких посторонних, срезавших несколько сотен метров, не наблюдалось. В помпезной парадной — назвать это подъездом язык больше не поворачивался — Кирилл представил её настороженной пожилой консьержке, не преминувшей смерить гостью ехидным взглядом.       — Что, таких он ещё не приводил, да? — разозлилась вдруг Катя. — Ну, всё бывает в первый раз.       Консьержка сочла за благо промолчать — наверное, Воропаев приказал ей не вступать в разговоры с его визитёрами. Они попрощались с Кириллом и в гробовой тишине поднялись в довольно скрипучем лифте на последний этаж. Консьержка долго возилась с ключами, но спустя несколько минут всё-таки открыла солидную дверь квартиры.       — Заходите, пожалуйста, — с напускной вежливостью пригласила она.       Катя вошла в тёмную прихожую. Дверь за ней тут же захлопнулась, в замке несколько раз повернулся ключ — так началось её добровольно-принудительное заточение, с которым она не собиралась мириться. Наскоро разувшись, она прошествовала в гораздо более светлую гостиную и немедленно позвонила Юлиане Виноградовой. Других союзников у неё не осталось. Разве что Коля, да и тот был занят страданиями по Клочковой и финалу роскошной жизни.       Александр, тем временем, наслаждался уникальным зрелищем: Андрей Жданов при свидетелях признавал, что провалился на посту президента компании, и объявлял о своём добровольном уходе. Едва ли это можно было назвать геройством — мгновением ранее Павел уже сказал, что считает необходимым освободить сына от должности, но это не мешало Андрею излучать ауру аскета, отрёкшегося от благ земных и пожертвовавшего всем, что имеет.       — Мда-а-а… — протянул Воропаев. — Кто на наших собраниях бывал, тот в цирке не смеётся.       — Александр, — прикрикнул на него Павел.       — Андрюш, я тебя не узнаю, — тем не менее, продолжил Воропаев. — Ты на глазах превращаешься в лирического героя. Друзья, ни у кого платочка нет? А то наш экс-президент вот-вот расплачется.       Впрочем, бить лежачего не доставляло ему никакого удовольствия. Паясничал он скорее по привычке, то и дело возвращаясь мыслями к увиденному в каморке. Вот уж действительно The Chamber of Secrets — Гарри Поттеру и не снилось. В этой неприметной комнате без вентиляции и окон вершились судьбы, заключались соглашения и творились интриги такого масштаба, что Александр невольно проникался к Пушкарёвой всё бо́льшим уважением. Без вентиляции и окон… Каково, а? Неудивительно, что Пушкарёва от избытка драмы и нехватки кислорода отключилась. Странно, что она не падала в обморок регулярно. Забавно, что Жданов, казалось, искренне верил в то, что она ему небезразлична, но почему тогда держал её в этой камере пыток? Почему считал нормальным сам факт того, что молодая особа с очевидно слабым здоровьем проводила в убогой душной каморке по двенадцать часов? Воропаев не мог этого понять. Он сам был жёстким и требовательным руководителем и вообще человеком, далёким от морали и эмпатии, но до такого не додумался. Он размышлял об этом, пока ходил по конференц-залу и предлагал пустить «Зималетто» с молотка, чтобы сохранить хотя бы часть семейного капитала. Жданов, конечно, с ним спорил.       — У тебя, Андрюшенька, уже нет права голоса, — вкрадчиво напомнил ему Воропаев. — Я вообще сомневаюсь, что тебя здесь кто-нибудь послушает.       — Ты продашь компанию «Зималетто» только через мой труп, ты понял? — нападал Андрей.       — До трупов дело не дойдёт, — снисходительно успокоил его Александр. — У меня более цивилизованные методы. В отличие от тебя, я не морю девиц в каморках, Синяя ты Борода. — Кира метнула в брата полный раздражения взгляд. Далась им всем эта каракатица! — Моё предложение: нанимаем адвокатов, вызволяем компанию из лап этой «Никамоды», продаём, деньги делим, и до свидания — пока ещё не стало слишком поздно.       — А теперь послушайте меня, — заговорил Павел, и Воропаев из уважения к нему занял своё место. — Да, ситуация тяжёлая, но поправимая. Не вижу смысла в том, чтобы из-за долга, пусть и значительного, избавляться от компании с такими активами…       Его прервала ворвавшаяся в конференц-зал Кристина.       — Кукусики, дядьки и тётьки! — воскликнула она в своей обычной манере. — Простите, что я так опоздала…       — Кристиночка, пожалуйста, сядь и успокойся, — попросил её брат.       — Рыба мо́я пушистая, у нас тут такое… — запричитал Милко.       — Кристина, открой папку с отчётом, — вмешался Александр. — И изучи его внимательно.       Едва скользнув взглядом по первой странице, Кристина восторженно произнесла:       — Ой, какой красивый!.. Андрюшенька, ты, наверное, хорошо над ним потрудился, и теперь мы все должны тебя поздравить?       Воропаев смотрел на неё так, словно всерьёз сомневался в их биологическом родстве.       — Кристина, ты соображаешь хоть что-нибудь? — он начинал выходить из себя. — Открой папочку, пожалуйста, посмотри, что там написано.       Ничто так не раздражает переживающих потрясение людей, как их сородичи, остающиеся в счастливом неведении. Кристина вслух прочитала заголовок документа и беспомощно признала:       — Я, наверное, чего-то не понимаю.       — Не понимаешь? Я объясню. Наш уважаемый президент больше не президент…       — Я поздравляю! — поспешно сказала Кристина, но сразу же осеклась и уставилась на брата.       Воропаев засмеялся.       — Я тоже поздравляю. Так вот. Компания на грани банкротства, не сегодня-завтра мы по миру пойдём.       — То есть как пойдём по миру? — изумилась Кристина.       — То есть пешком, — холодно ответил Александр.       — Подождите. Что значит пешком? Андрюша, это совершенно не входило в мои планы!       — Насколько я понимаю, теперь все в курсе?.. — раздражённо осведомился Жданов-старший.       — Да, — потерянно кивнула Кристина. Александру стало её жаль.       — Давайте продолжим собрание. Нам предстоит избрать нового президента.       — Подождите… Ну как же, ну у нас же есть президент — Андрюша, — Кристина указала на хмурого Андрея, напоминавшего алкоголика, только что вышедшего из тяжёлого запоя. — Давайте уж мы подумаем, где нам найти деньги!       — Очень разумное предложение, — улыбнулся ей Павел, прохаживаясь по залу. — Итак, я внимательно изучил отчёт и хочу сделать заявление…       — …о передаче компании «Зималетто» господину Воропаеву! — провозгласил Малиновский и зааплодировал.       — Роман Дмитрич, вы можете сдерживать свои порывы? Я действительно хотел это сделать, у меня была такая мысль.       — Благодарю покорно, — отозвался Александр. — Год назад я пошёл бы на этот шаг, но теперь, когда от компании остались рожки да ножки, увольте. Я не птица феникс и из пепла возрождаться не умею.       — Да с компанией всё в порядке, — зло произнёс Андрей. — Просто скажи, что не тянешь, и всё. И нечего строить тут из себя мать Терезу.       — Вы закончили? — поинтересовался Павел. — Благодарю. Да, я действительно хотел предложить кандидатуру господина Воропаева. И я думаю, что со мной все согласились бы.       — Только не я, — не сдержался Александр.       — Я и сам отказался от этой мысли, — согласился с ним Павел, глядя ему прямо в глаза, и это уязвило Воропаева вопреки его искреннему нежеланию вставать у руля. Неистребимый дух противоречия побуждал его вступить в спор и заявить свои права на президентское кресло. — Я думаю, в нынешнем положении Саша мог бы наломать много дров, и тогда мы точно потеряли бы компанию.       — Вы простите меня, Пал Олегыч, — поправляя ворот рубашки, возразил ему Александр. — Но таких дров, которые наломал Андрей, не наломал бы даже Милко, то есть человек, который абсолютно не смыслит в бизнесе. А я предупреждал вас ещё осенью, но вы меня не послушали. Зато теперь мы имеем то, что имеем.       — Я хочу извиниться и за Андрея, который допустил эту ситуацию, и за себя, за то, что не прислушался к словам Александра. Вместо того чтобы единолично принять решение и назначить опытного Воропаева, я согласился на голосование, в результате которого победил неопытный, горячий Андрей Жданов. Это моя ошибка, я должен её исправить. Поэтому с сегодняшнего дня руководство компанией я беру на себя.       — Я же знал, ну! — Милко обрадованно хлопнул по столу. — Я же знал, я же чувствовал! Я чувствовал, что есть бог на свете! — он вскочил и от избытка чувств чмокнул Жданова-старшего в щёку.       Когда он одарил объятиями всех, кто готов был их принять, и наконец-то унялся, Павел продолжил:       — Я приступаю к этим обязанностям временно, и когда дела наши придут в какой-то порядок, совет изберёт нового президента. Думаю, вы меня поддержите.       — Я думаю, это лучшее решение, дядьки и тётьки, — глубокомысленно заметила Кристина.       Остальные приближённые промолчали. У каждого на уме было своё. Александр был раздосадован тем, что Павел при всех высказал сомнения в его компетентности. Жданов и Малиновский оплакивали всё, что потеряли. Кира думала о том, что всё это означало для их с Андреем отношений. Маргарита переживала о муже, снова взвалившем на себя непосильную ношу.       — Прервёмся на обед, — предложил Павел, и все вздохнули с облегчением, хотя аппетита ни у кого не было.       Воропаев поспешил подойти к Кире и увести её в каморку Пушкарёвой, пока Андрей вполголоса переговаривался с Романом.       — Вам всем что, мёдом здесь помазано? — спросила она, когда он привёл её в бывшую обитель владелицы «Зималетто».       — Видишь пакет?       — Вижу, и что?       — Возьми его, и пойдём к тебе, да побыстрее.       Кира неохотно повиновалась. Закрыв дверь своего кабинета на ключ, она повернулась к брату.       — Ну?       Это был редкий для него момент сомнения в своём решении. Он взглянул на Киру, на её серое от усталости лицо и хрупкий силуэт и заранее возненавидел себя за свою жестокость, но всё равно не видел другого выхода. Вправлять вывих тоже больно, но необходимо, ведь так?       — Кирюш… — необычайно ласково сказал Александр. — Содержимое этого пакета напрямую касается тебя, поэтому тебе придётся его изучить.       — Меня? Это же пушкарёвское добро.       — «Зималетто» формально тоже пушкарёвское добро, но это же не значит, что мы ни при чём? — усмехнулся Воропаев. Достал из пакета смятые листы с копией творения Малиновского и протянул их сестре. — Прочти это.       Она смотрела на него затравленно, испуганно — чувствовала, что за его нежным «Кирюш» стояло что-то страшное, потому что дождаться от него ласки было ой как непросто. Взяла невзрачные бумажки и начала читать, пока он стоял у окна и изучал ничем не примечательный пейзаж, не к месту вспомнив, что сегодня его день рождения. Отставка Андрея была неплохим подарком, но к нему прилагались брезгливое послевкусие от всех ждановских дел, боль за Киру и необходимость спасать всё, что досталось им каторжным трудом старшего поколения. Да ещё и эта Пушкарёва, ожидавшая его в квартире. Что он намеревался с ней делать? Воропаев и сам пока не знал. Но он обязательно придумает, как поступить с этой мышкой, оказавшейся самым страшным оборотнем из всех, которых он встречал на своём пути. А повидал он немало.       — Саша… — Внутренности его скрутило от того, каким ломким и неживым стал её голос. — Саша, что это такое?..       Он собрал волю в кулак и включил жёсткий тон.       — Это, сестра, хитроумный план Жданова и Малиновского. Подсказать, кто автор, а кто исполнитель, или сама догадалась?       — Я не понимаю… Что это такое?       Терпение его истончалось.       — Кира, соберись, пожалуйста, — потребовал Александр. — Ты девочка большая и сильная. Твой любимый Андрей спал с Пушкарёвой, чтобы запудрить ей мозги и держать на коротком поводке. Признаться, я его недооценивал, — почти с уважением добавил Воропаев, не поворачиваясь к сестре, чтобы не видеть её несчастные глаза.       — Спал с Пушкарёвой? — повторила она. — Да нет… Нет, это Ромкин розыгрыш. Ты же знаешь, каким идиотом он может быть. Андрей, он… Нет! Андрей, он… Он такой…       — Какой? — он всё-таки оторвался от созерцания Москвы, подошёл к её столу и наклонился к ней, уже давящейся слезами и шмыгающей носом. — Ну какой он? «Такой…» — передразнил он её. — Обычный завравшийся трус. Ради денег, Кира, спят и не с такими.       — Да он не мог, он… Он привык к другим женщинам… Совсем другим, Саша.       — А что такого ужасного, в сущности, в этой Пушкарёвой? — ухмыльнулся Александр. — Бабкины вещи? Ну так он их снял, как ты думаешь?       — Прекрати! — закричала Кира. — Я не хочу об этом даже думать, я не могу допустить даже мысль о том, что…       — А ты допусти, Кира. Допусти. И открытки почитай. Мне и одной хватило, но, думаю, они все хороши. Почерк благоверного узнаешь, надеюсь?       Кира вопреки своей воле послушалась брата и принялась выуживать из огромного пакета многочисленные открытки и плюшевые игрушки. Она как зачарованная, до рези в красных глазах вчитывалась в содержание по-мещански пошлых открыток. Такие обычно продавались в газетных киосках.       — «Я готов на всё, чтобы ты была со мной. Ты, а не Кира — женщина моей жизни. Хорошо, что я это вовремя понял. Свадьбы не будет, я её отменю. Потому что мне надоело врать Кире, тебе, а главное, себе. Ты перевернула мою жизнь, изменила её. Благодаря тебе я стал другим человеком. Если бы не ты, я бы никогда не узнал, что способен любить так сильно. Тебя любить, Катя. Только тебя», — самые ужасные, бьющие наотмашь строки Кира зачитала вслух, захлёбываясь сдерживаемыми рыданиями. — Это… Это что?.. Он это всерьёз, а?.. Он же не мог…       — Гаданием, кажется, занимается твоя секретарша, никак не я. Мы не имеем ни малейшего понятия, что мог, а что не мог Андрюша Жданов. Может, внушил себе, что и вправду влюбился, — развёл руками Воропаев. — Надеюсь, теперь тебе хватит ума расстаться с этим подлецом, Кира. Очень на это надеюсь, потому что утирать твои сопли вечно я не намерен. Подожди-ка, мобильный жужжит… — он вытащил телефон из кармана пиджака. — Виноградова. Странно… Прости, я тебя оставлю.       Кира его даже не слышала — всё читала не укладывающиеся в голове строки, лихорадочно шевеля губами.       Выйдя из кабинета сестры и предсказуемо наткнувшись на гревшую уши Клочкову, Александр приказал ей весь день не отходить от Киры и ответил на звонок.       — Да, Юлиана.       — Воропаев, — было понятно, что пиарщица в гневе, — ты там совсем тронулся на почве собственного могущества? Мне Катенька позарез нужна, а я узнаю́, что она почему-то заперта в твоей квартире на Тверской!       — А Катенька сегодня всем нужна, и каждому — позарез. И могущество моё меркнет в сравнении с её, как ни прискорбно это признавать.       — Значит, так, Сашенька, — напирала Юлиана, — нам с ней через несколько часов вылетать в Египет, и если ты сейчас же не вызволишь её и не доставишь домой, чтобы она собрала вещи, я вспомню о своих связях в МЧС и с большим удовольствием выломаю дверь твоего жилища. У меня сроки горят!       — Не мельтеши, ради всего святого, — вздохнул Воропаев. — Вызволю и доставлю, так и быть. Даже, пожалуй, подброшу до аэропорта… — он направился к лифтам, на ходу обдумывая свои дальнейшие действия. — Тебе повезло. Сегодня я добрее обычного.       Воропаев нажал на «отбой» и ударил по кнопке вызова лифта. Возвращаться на собрание нужды не было — сейчас его интересы простирались далеко за пределы этого здания.