Вестник Непокоя

Белоснежный Тирион, великолепный, овеянный легендами, встретил Эрейниона необычной тишиной. На широких залитых солнцем улицах прогуливалось множество эльдар. Они сидели на широких резных скамейках, любовались статуями и фонтанами, беседовали или спешили по своим делам. И осмотревшись, Эрейнион не увидел ни одного печального лица. И все же что-то было не так. Никто не собирался больше, чем по трое, а голоса у всех были приглушенными. Даже дети не сбивались в большие стайки и не устраивали гвалт, а чинно играли каждый сам по себе. Впрочем, после тишины Чертогов Мандоса, и к этим звукам еще предстояло привыкнуть. Возможно, будь Тирион таким, как Барад Эйтель, Балар или Линдон, Гил-Галад просто оглох бы в первые минуты. Но все же это удивляло. Второй странностью оказалась вооруженная стража на улицах. Тириона никогда не касалась война, а теперь, когда Тьма давно побеждена, а Валинор отдалился от Средиземья, тем более, какой толк в мечах и копьях? Впрочем, оружие это было столь богато украшено, порой даже в ущерб удобству, что Эрейнион принял его за церемониальное, как у некоторых человеческих народов. И все же он приметил, что эльдар приветливо улыбаются страже, но опасливо отводят глаза и спешат удалиться. Не найдя объяснений этому открытию, Гил-Галад решил первым делом не искать дом своего деда, а уверенно отправился ко дворцу, возвышавшемуся над городом. Это величественное здание было видно отовсюду, почти так же, как Миндон Эльдалиэва, и спрашивать дорогу не имело смысла. Разве что в рассказах отца и деда дворец представал менее пышным — а этот как будто полностью облили сусальным золотом. Чем ближе к драгоценному порталу дворцовых врат, тем более чужеродно выглядел Эрейнион, только что вернувшийся из владений Намо и одетый в простые белые штаны и рубаху. Но он не выказывал ни тени неловкости, и стражники опешили, когда Гил-Галад привычным твердым и властным тоном велел проводить его к королю Арафинвэ. Старший родич встретил Эрейниона в роскошном саду, где ухаживал за огромными пышными астрами. Оторвавшись от этого занятия, Арафинвэ радостно и ласково обнял Гил-Галада. — Я так рад, что ты вернулся к жизни, мой мальчик. Слова Арафинвэ звучали сладко, но чувствовалось в них нечто фальшивое и неправильное, как и в улыбках эльдар, обращенных к страже. А может, Эрейнион просто не привык еще к живым вокруг себя, вот и искал несуществующий подвох? — Ты так вырос, — продолжал Арафинвэ. — Жаль, я не увидел, как ты взрослел. Когда мы расстались, ты был еще совсем юным. «Я и тогда давно уже возмужал», — хотел ответить Гил-Галад, но только посмеялся про себя. Да, он понимал в войне много больше пришельцев с Запада, но спустя тысячи лет было бы глупо что-то доказывать. — Я тоже рад тебя видеть, родич, — он обнял двуродного деда крепко, как принято у воинов, а затем отпустил. — И уверен, ты многое можешь поведать мне об этой земле, ведь я здесь впервые. — Конечно, — Арафинвэ специально сместился так, чтобы не заслонять цветы, и Эрейнион мог рассмотреть их. — Это прекрасный край, где ты скоро забудешь все горести и тяготы Серых Земель. Сейчас я велю принести тебе вино и угощения прямо сюда, — он указал на резную беседку, увитую цветами и ползучими лозами, да так густо, что не сразу опознаешь в ней строение. Арафинвэ позвонил в колокольчик, и вскоре явилась пара слуг. Получив распоряжения, они тихо удалились, будто бы исчезли среди многоцветной растительности. — Спасибо, — сдержанно проговорил Гил-Галад. — Привыкать к жизни и впрямь проще в уединенном месте. Но прежде, чем мы будем веселиться и вспоминать прошлое, не расскажешь ли, какая опасность угрожает Тириону? Привычка говорить сперва о деле, а только после о ерунде не истерлась у него и за века пребывания в Мандосе. — О какой опасности ты говоришь? — Арафинвэ удивился, но будто бы не слишком искренне. — Я видел вооруженных воинов на улицах, — спокойно объяснил Эрейнион. — Они патрулируют весь город, не пропуская и самые тихие уголки. Даже в Линдоне в мирные годы стража не была столь усердна. Тем временем на маленьком столике в беседке будто бы сам собой образовался поднос с кувшином вина и большим блюдом нарезанных фруктов. Арафинвэ сам наполнил кубки, и пока делал это, молчал. И снова Гил-Галаду показалось, что двуродный дед напряжен и полон опасений. — Они лишь следят за благополучием жителей Тириона, — наконец ответил Арафинвэ. — А разве благополучие под угрозой? Арафинвэ опустил голову, и взгляд его потемнел. — Болезнь, дорогой мой Эрейнион. Ужасная болезнь, что поражает разум и душу. И если мы желаем жить в мире и покое, то должны неустанно сдерживать ее. — Я не слышал, чтобы эльдар страдали от болезней даже в Средиземье, — насторожился Гил-Галад. — Что же это на неизвестная хворь? Арафинвэ отставил кубок и мягко взял Эрейниона за руку, заглядывая ему в глаза. — Непокой, — уронил он, будто в одно это слово заключил тяжесть всех бед народа нолдор. — Я видел его и знаю, что это не стремление души, не ссора, не раздор и не непонимание. Это безумие, болезнь души. Увы, сама наша кровь слишком горяча, и народ наш подвержен этому ужасному поветрию. Многие нолдор склонны роптать и жаждать иной жизни, нежели имеют. Сначала это кажется совершенно неопасным желанием, но после перерастает в яростный порыв, сметающий все на своем пути. Однажды мы уже бунтовали против Валар и проливали кровь друзей и сородичей. Арафинвэ отстранился и опустил голову. Слова его звучали все более горестно и в то же время убежденно и возвышенно, будто вдохновляющая речь перед битвой. — Мы все были больны. И те, кого уже не исцелить, ушли и погубили свои жизни и души. Но иных, оставшихся, я сумел избавить от безумия. Однако болезнь не исчезла, лишь отступила и затаилась. Она прячется в речах и намерениях, она приходит с теми, кто вернулся из Серых Земель. Она таится в каждой тени — если не пролить на нее свет. Эрейнион слушал молча, медленно потягивая вино, и тоже все больше мрачнел. — Выходит, ты считаешь нашу родню безумцами? — Истинно так, — вздохнул Арафинвэ. — И безумию больше нет здесь места. — И я тоже, по-твоему, безумец и не должен находиться в твоем городе? Если я нежеланный гость, то могу уйти. Гил-Галад действительно собрался подняться. — Ты был исцелен самим Намо, — остановил его Арафинвэ. — А Владыка Судеб редко допускает оплошность. — Но все же порой допускает? — это разговор, да и сам родич нравились Эрейниону все меньше. — Порой допускает, — эхом отозвался Арафинвэ. Он все так же не проявлял враждебности, но взгляд его делался все более цепким и подозрительным. — И все же я могу верить тем, кто вернулся из Чертогов. Но эльдар, пришедшие по Прямому Пути все больны. — Я все еще не понимаю, объясни мне, Арафинвэ, — Эрейнион едва сдержался, чтобы не промелькнули в голосе стальные нотки, чтобы не потребовать внятного доклада, как от подданного. Такой тон был бы неуместен и оскорбителен, но Гил-Галад правил нолдор большую часть своей жизни. — Как ты определяешь болезнь? Что происходит с теми, кто ей подвержен? И зачем тебе все-таки стража на улицах? — Эти стражи, — голос Арафинвэ сделался еще более мягким, обволакивающим и убаюкивающим, — воины, но главная их сила в умении читать в сердцах, улавливать мимолетную поверхностную мысль или заглядывать в душу. И моим подданным запрещено закрывать от них разум, таков закон. Долг стражей в том, чтобы определить пламя безумия в душе всякого нолдо, пока оно не разгорелось и не заразило остальных. Эрейнион сначала почти успокоился, поддавшись то ли ласковому тону, то ли незаметно вплетенным чарам, но затем понял суть сказанного. Он поперхнулся вином и едва не выронил кубок. — Но те, у кого выявлена болезнь, или отказавшиеся открыть разум стражам не страдают, — продолжал Арафинвэ. — Сначала я направлял их в сады Ирмо для исцеления, но и это не всегда помогало. Самых упорствующих и опасных высылал в Форменос — но это проклятое место, где сами камни дышат мятежом, и там несчастные не могли найти покоя. А теперь погляди, — он поднялся, указывая в окно беседки. Из дворца, стоявшего на вершине Туны, открывался вид на весь пригород. И теперь Гил-Галад обратил внимание на будто бы меньший город рядом с Тирионом. Большие дома, красивые, но похожие на здания госпиталя, открытое пространство, не оставляющее мест, где можно спрятаться. А вокруг — стены, по высоте сравнимые с настоящими боевыми крепостями, но укрепления и стрелковые галереи обращены вовнутрь, а не наружу. — Я создал для них лучшее место, где они ни в чем не нуждаются, но никогда не смогут навредить нашему народу. — И всякий, кто прибывает из Средиземья, тоже оказывается там? — уточнил Эрейнион. Арафинвэ кивнул. Больше Гил-Галад не мог сдерживаться. — Ты и сам безумец! — воскликнул он. — Ты нарушил закон, лишая эльдар права на аванирэ, а неугодных объявляешь больными и держишь взаперти! Я услышал достаточно, — теперь он чеканил слова, будто зачитывал приговор преступнику, — и заберу своих верных и всех прочих, кто пострадал по твоей вине. И поверь, не собираюсь спускать тебе это с рук. Вместо ответа Арафинвэ отшатнулся и быстро позвонил в колокольчик несколько раз. — Эру милосердный! — он всплеснул руками, и по щекам его побежали слезы. — Милый мой родич, и ты тоже болен! Но не бойся, я сделаю все, чтобы помочь тебе. Эрейнион видел, как между подстриженных кустов и цветочных клумб к нему бегут стражники, и больше не слушал двуродного деда. С ним не было верного Аэглоса, но хороший воин управится с любым оружием. Не дожидаясь, пока его схватят, Гил-Галад сам метнулся к одному из стражей, ловко поднырнул под его руку с копьем и ударил кулаком под челюсть. Затем выхватил оружие из разжавшихся рук и помчался прочь через сад. Он помнил дорогу из дворца, а после надеялся сориентироваться. Никогда ранее Эрейнион не видел Тирион, но как много городов Изгнанников было построено по его подобию! А выбравшись из города, он спрячется где-нибудь в лесу или в горах, будет наблюдать, пока не отыщет способ вызволить «больных» из укрепленного госпиталя. А дальше он не позволит безумцу, считающему себя вправе контролировать разум и волю других эрухини, носить корону Верховного Короля. Эрейнион пока не имел четкого плана — но он не привык и не умел сдаваться.