The Sun of the Sea

Конец его идиллии положила — ну кто бы сомневался — огромная ручища одноглазого охотника за сокровищами, которая обрушилась на плечи Аказы, едва они с Кёджуро вернулись на борт «Лилии». За прошедшие пару месяцев он столько раз подвергался подобного рода рукоприкладству со стороны Узуя, что должен был уже привыкнуть, но каждый раз был как первый: колени подгибались, мысли в черепной коробке спутывались, а лицо недовольно кривилось. — Теперь понятно, в кого ты такой, — с привычной надменностью выдал Узуй, сразу же утягивая пирата куда-то за собой. — Какой такой? — огрызнулся Аказа, даже не пытаясь скрыть раздражение. Стряхнув с себя увесистую руку, он бросил взгляд на Кёджуро, но того уже отвлекли. Какой-то юнга — вряд ли черноволосый юнец в закатанных до колен бриджах успел прыгнуть выше — подбежал к ним в компании других матросов, помогавших поднять лодку, и теперь тараторил что-то, но из-за разглагольствований Узуя Аказа не слышал, что именно. — Самонадеянный говнюк, — одноглазый дёрнул его, возвращая внимание к себе и заставляя возобновить шаг. — Твой капиташка уже бодрее всех живых. — Разве это плохо? Чего ты опять прикопался? Да и причём тут вообще самонадеянность? Порой Узуй нёс такую чушь, словно забывал, что другие не умеют его мысли читать. Либо же был уж слишком высокого мнения о своих способностях изъясняться, раз считал, будто его речи с полуслова должны понимать. — А того, что он выставил всех за дверь и сказал, что пристрелит любого, кто к нему в каюту посмеет нос сунуть. Одному тебе можно. Видимо, случай с Доумой подкосил не только физическое здоровье Мудзана. А ведь это он ещё не знал, что «Блестящий» целенаправленно искал «Лилию» по поручению Ворона Уз… Аказа задумчиво пожевал губу. Внутри неприятно заворочались сомнения. Да, они уже обсудили вариант, при котором сознаются Кибуцуджи, и решили ему следовать, однако это было до того, как раскрылось предательство одного из старпомов. — Вот она, ответная признательность грозы морей, великого и ужасного Кибуцуджи, — тем временем продолжал ехидничать Узуй, говоря нарочито громко. Словно в надежде, что ветер разнесёт его гнев по палубе, он просочится сквозь щели в капитанскую каюту и достигнет слуха неблагодарного капитана. Аказа был вынужден его остановить, а заодно их шаг. Пока они не добрались до капитанской, куда, по всей видимости, направлялись, и пока вокруг было не так много ушей. Бóльшая часть команды по-прежнему отсиживалась на берегу, слишком напуганная ожившей накануне «Лилией», однако часть экипажа пришлось попросить вернуться на борт. Бриг нуждался в людях. Хинацуру, Макио и Сума были заняты изучением запасов бывшего врачевателя, за которым тоже следовало кому-то присматривать. Следить нужно было и за капитаном, не говоря о выполнении обыденных задач, которых требовало любое судно на стоянке. И всё же людей на борту было непривычно мало, а потому можно было поговорить с глазу на глаз относительно спокойно. Убедившись, что все присутствующие на верхней палубе толпятся вокруг Кёджуро, которого по-прежнему считали вторым после Кибуцуджи, Аказа смерил возмутившегося его резкой остановкой Узуя тяжёлым взглядом. — Я поговорю с Мудзаном, — пообещал он, пропустив мимо ушей очередную колкость, после чего добавил уже тише, но с непоколебимой решимостью. — А ещё расскажу ему обо всём. Расскажу, как есть. Это нужно сделать сейчас, пока не прошло много времени с момента, как вы ему помогли. Твои жёны буквально вытащили его с того света. — Ага, что-то он не кажется шибко этим впечатлённым, — Узуй поджал губы и сложил руки на груди. Возражать, однако, он не торопился. Напротив, заметно посерьёзнел и дал Аказе возможность продолжить. — Если у тебя есть сомнения или опасения, возвращайтесь на свой корабль, — пират покосился на замершую поодаль шхуну. — Я подам сигнал, если всё будет нормально и… — Ты за кого меня принимаешь? — тут же ощерился мужчина, после чего гордо приосанился, оскорблённо хмыкнул и заявил. — Блестящий Узуй Тенген никого не боится! Аказа принимал его за кого угодно, но не за труса. За придурка — да. За тщеславного индюка — тройное да. За охотника за сокровищами, который пойдёт на всё, чтобы из-под земли достать искомое — ох, в этом он его понимал, как никто другой. Вот только если самого Аказу в поисках нингё не останавливали никто и ничто, то у этого человека был корабль и дорогие его сердцу люди. И всё же сейчас, когда «Лилия» практически пустовала, план по убийству ослабленного капитана, если тот взбрыкнётся, казался не таким уж безбашенным и невыполнимым. Очень даже осуществимым он казался. И куда более надёжным, чем переговоры с неизвестным исходом. Кроме того, тот факт, что Узуй до сих пор крутился на чужом корабле, рискуя своей жизнью и безопасностью жён, свидетельствовал о его полной готовности именно этот план и осуществить, если реакция Кибуцуджи Мудзана на весть об их уговоре с Вороном Уз окажется резко негативной. А она окажется. В этом сомневаться не приходилось. Узнать о том, что твоего бывшего старпома подослали убить тебя, сразу после того, как твой нынешний старпом чуть тебя не убил, для любого капитана стало бы спичкой у пороховой бочки. Поэтому перед Аказой стояла непростая задача — добраться до здравомыслия Мудзана, миновав его обострившуюся паранойю, и убедить, что экипажу «Блестящего» можно доверять. Экипажу «Блестящего» и Аказе. Пират буквально ощущал свалившуюся на него ответственность. И была она куда увесистее ручищи одноглазого громилы.

***

Угрозы капитана Кибуцуджи были отнюдь не пустыми. Когда Аказа зашёл в его каюту, предварительно громко оповестив сквозь приоткрытую дверь, что это он, Мудзан действительно держал в руках короткоствольное ружьё. Наверняка заряженное, пусть проверить не довелось — едва увидев того, кого всё ещё считал своим старпомом, мужчина опустил оружие, устроив его рядом с собой на одеяле, и заметно расслабился. Мудзан сидел в кровати, прислонившись спиной к поднятым подушкам, и выглядел не намного лучше, чем в последний раз, когда Аказа его видел. Однако он находился в сознании и его больше не лихорадило. Уже добрый знак. — Где ты был? — прозвучало вместо приветствия. Стальные нотки в голосе и требовательный тон резко контрастировали с болезненным цветом кожи и тусклым взглядом, но тоже свидетельствовали о том, что капитан быстро шёл на поправку. — На острове. Негоже перед капитаном в грязном тряпье представать, да ещё когда от тебя разит, как от свиньи. Не успел Аказа договорить, как воспоминания о том, чем ещё он занимался на острове помимо того, что приводил себя в божеский вид, заполонили собой все мысли. Слишком свежие воспоминания, слишком яркие. Того и гляди — выльются на щёки предательским румянцем. Чтобы не дать себе в них увязнуть, а заодно не позволить капитану вновь перейти в словесное наступление, Аказа решил проявить твёрдость. Когда, если не сейчас? — Почему вы всех выгнали? — спросил он, стараясь не переусердствовать с суровостью. — Эти женщины вам жизнь спасли. — Это был ты, — холодно отрезал Мудзан. — Я всего лишь выиграл для них время. О том, что при этом он сам чуть не простился с бренным миром, Аказа решил умолчать. Речь шла не о его заслугах. Нужно было максимально сместить внимание непреклонного капитана в сторону своих потенциальных союзников, которые, по удачному совпадению, действительно его спасли. Нужна была хоть какая-то почва для другой новости — что эти же спасители изначально были отправлены его убить. — А откачали вас Хинацуру, Макио и Сума. И если вы продолжите упрямиться, то неровен час, им снова придётся это делать. Вот только станут ли они после ваших детских выходок? Кибуцуджи изменился в лице. Словно пощёчину получил. Резко выпрямился, сцепил челюсти, одарил своего собеседника убийственным взглядом и… проглотил свою вспышку ярости. Огромным усилием воли, не иначе. Увы, сдвинуться с мёртвой точки это им не помогло. — Одному лекарю я уже доверил свою жизнь, — сдержанно проговорил Мудзан, однако по нему было видно, что надолго его не хватит. — Больше подобных ошибок я не совершу. Ты — единственный, кто заслуживает моё доверие на этом корабле. Сердце Аказы пропустило удар, но он не подал виду, что последние слова капитана острым лезвием полоснули по живому. Подойдя к кровати, он опустился на табурет, оставленный жёнами Узуя, и заговорил, глядя прямо в тёмные глаза, круги под которыми были почти такими же тёмными: — Вы ведь понимаете, что дело было не в вашем родовом проклятье, а в том, что Доума вас медленно травил? Сейчас лечить надо от последствий его ядов, а в остальном с вами всё в порядке. Поэтому стоит довериться тем, кто в этом действительно разбирается. И это точно не я. — Когда в моих руках окажется Морское Солнце, ничто — ни яды, ни болезни, ни родовые проклятья — не будут мне страшны. — Хорошо. Как вы собираетесь его заполучить? С каждой фразой они всё ближе подбирались к самому важному, к поворотному моменту ближайшего будущего всех причастных к поискам сокровища людей, и у Аказы в горле запершило от волнения. Впрочем, голос его оставался на удивление ровным. А капитан Кибуцуджи оставался на удивление уверенным в своей правоте. — Рано или поздно этот ублюдок Ворон Уз высунется в море, — заявил он, подаваясь чуть вперёд. — Не на следующем корабле, так на другом. Он слишком много их уже потерял. — Нет, Мудзан-сама, не высунется. Вы сказали, что Солнце у него. Сказали, что так он и стал бароном — загадал желание. Если это действительно так, значит, он понимает, почему вы топите его корабли и никогда не клюнет на вашу уловку, хоть весь флот его погуби́те. Капитан недобро усмехнулся, уголки его губ приподнялись вверх, а во взгляде наконец появился хорошо знакомый Аказе блеск. Предвкушение. — Исполненное желание — это всего лишь исполненное желание, — произнёс Мудзан негромко, как если бы их кто-то подслушивал. — Солнце не гарантирует пожизненную защиту обретённому статусу. Какой из него барон, если он лишится большей части своего флота? Его все на смех поднимут. Так что в какой-то момент ему ничего не останется, кроме как выйти и встретиться со мной. Аказа сделал глубокий вдох и, сам того не заметив, нахмурился. — Мудзан-сама, Ворон Уз поручил «Блестящему» найти «Паучью Лилию», чтобы покончить с вашим террором. И я уверяю, на этом он не остановится. Лицо капитана вновь преобразилось. Окаменело, омертвело, сделалось белым как мел. — Будет отправлять одного наёмника за другим, — продолжил Аказа в прежнем темпе, изо всех сил стараясь не удариться в галоп, чтобы успеть договорить. — Одного за другим, пока не избавится от вас. В море или на суше, вам нигде не будет покоя. А учитывая… К молниеносному движению, которое вернуло в руки Кибуцуджи ружьё, пират был готов, поэтому не дёрнулся. Никоим образом не выказал ни испуга, ни ответной агрессии. Хотел показать и доказать, что не желает причинить своему бывшему капитану вред и никогда не желал. Риск тут же схлопотать в лоб пулю прямо из смотрящей на него чёрной глазницы дула… был. И был, пожалуй, даже высок, учитывая то, что Мудзан пережил за последние сутки. Но Аказа надеялся, что капитану хватит трезвости ума хотя бы дослушать его. Как минимум, чтобы узнать больше о коварных планах Ворона. — А учитывая то, что сейчас вы уязвимы, как никогда раньше, шансы на успех у таких людей намного выше. Щёлкнул взведённый курок. За всё это время Мудзан ни разу не моргнул, его вытянутая рука держала оружие твёрдо. — «Блестящий» не собирается исполнять приказ Ворона. У нас к вам другое предложение. — И с каких пор? — наконец, заговорил капитан, и Аказа ощутил, как прохладное дыхание смерти на его коже стало чуть призрачнее. — С каких пор это предложение сменило изначальную цель? Не после того ли, как я рассказал о Солнце тебе? Последнее слово мужчина едва ли не выплюнул. — Я был уверен, что вы уже мертвы. Погибли после битвы с «Истребителем», — честно признался Аказа. — Соглашаясь на сделку с Вороном, я рассчитывал столкнуться с самозванцем на борту «Лилии». А Узуй… — Плевать. Мне. На этого Узуя, — процедил Кибуцуджи, прожигая собеседника взглядом, в котором горел теперь совсем иной огонь. — Выметайся. — Мудзан-сама, прошу, выслушайте до конца. В интересах всех нас объединиться против Во… — Выметайся. Иначе ты покойник. Мудзан не шутил. По прошествии года, что они провели порознь, Аказа не утратил остроту чутья, которое всегда безошибочно подсказывало, когда ещё можно попробовать настоять на своём, а когда стоит заткнуться и сделать так, как говорят. Поднявшись с табурета, он — под пристальным вниманием направленного на него ружья — поклонился и поспешил исполнить приказ. На душе было мерзко. Но разве совесть его не должна была быть чиста? Он ведь не лгал — в его планы действительно не входило убивать Мудзана. И он ведь рассказал Кибуцуджи правду. Теперь того ничто не застанет врасплох. Каждый шаг давался с большим трудом. Но ещё труднее было показываться на глаза Кёджуро, который, когда они недавно расходились, по-прежнему сиял, словно только что вышел из той пещеры за водопадом. Как бы Аказе хотелось туда вернуться. А ещё лучше — просто её не покидать. Или вовсе не иметь к происходящему никакого отношения. Жаль, что бредни Узуя о том, что он — тоже нингё, были всего лишь бреднями. Вот бы сейчас нырнуть в море и за несколько взмахов хвоста оставить позади все эти проблемы, которые, если так призадуматься, ему не принадлежали. Не хочет Кибуцуджи принимать чужую помощь? Пусть сам со всем разбирается — как с последствиями отравления, так и с Вороном. И Узуй тоже пусть сам разбирается — Аказе Морское Солнце к чёрту не сдалось. К сожалению, подобной смелостью и категоричностью пират отличался исключительно в своих мыслях. — Ну как? — карауливший его возвращение Узуй поднялся со ступеней, ведущих на квартердек. Подозрительный прищур на его мрачной физиономии, однако, намекал, что он и сам догадывался о полном провале беседы с капитаном. Прежде чем ответить, Аказа подошёл к нему почти вплотную и взялся за начищенные до блеска перила. Пусть капитан «Лилии» почти не покидал свою каюту, команда заботилась о корабле с таким же усердием, как если бы Кибуцуджи стоял над душой каждого и пристально следил. Даже сейчас никто не слонялся без дела: несколько матросов проверяли бортовые пушки, ещё несколько латали парусные швы. Кёджуро было не видать, но Аказа не сомневался, что и тот по выработанной за полгода привычке нашёл себе занятие, скрывшись в недрах корабля. — Думаю, нам всем лучше вернуться на твою шхуну и отправиться своей дорогой, — покачал головой пират. — Пока не поздно. — Нет. Нужно действовать сейчас, пока преимущество на нашей стороне. У нас два нингё и… — Я не буду идти против Кибуцуджи и тебе не позволю, — глухо прорычал Аказа сквозь зубы и подступил ближе, с полной решимостью глядя на Узуя снизу вверх. — Расслабься, — протянул тот в попытке остудить пыл пирата, — мы просто свяжем его. Воспользуемся как приманкой для Ворона, а потом, когда всё закончится, отпустим. Что он сейчас в таком состоянии сделает… Прерывать капитана «Блестящего» не пришлось. Он заткнулся сам, мгновенно теряя интерес к собеседнику и напрягаясь. Аказа обернулся, хотя к тому моменту уже сам прекрасно знал, в чём причина столь резкой перемены. Украшенная резной чешуёй дверь капитанской каюты была открыта настежь, а по палубе, рассекая воздух полами чёрного плаща шагала худая фигура. В сторону двоих, застывших у лестницы, проходящий мимо Кибуцуджи даже не повернул головы. Зато окинул взглядом каждого из матросов, что работали на корабле в отсутствие остальных, после чего задержался на том, кто оказался ближе всех. Чтобы не кричать — потому что сил на это у него всё ещё не было. Наверняка все они уходили на то, чтобы твёрдо стоять на ногах. И чтобы с ним на корабле остались те, кто был способен сражаться. Мальчишка-юнга, который недавно крутился вокруг Кёджуро, на эту роль вряд ли подходил, несмотря на то, что на капитана своего смотрел с безоговорочным благоговением. — Руи, — заложив руки за спину, обратился Мудзан к нему. — На берег. Всем немедленно вернуться на борт. — Есть, капитан! — выпалил мальчишка, у которого аж коленки подогнулись от важности поручения. И пока остальные матросы, побросавшие свои дела, помогали Руи разобраться с лодкой, Мудзан обернулся к Узую. Близившийся вечер делал краски окружающего мира мягче. Заливающие палубу солнечные лучи не так резали глаза, как в полдень. Однако здесь, под открытым небом вид капитана казался ещё более удручающим, чем в стенах каюты, где тени сглаживали изъяны его облика. Будет настоящее чудо, если он выкарабкается самостоятельно, без посторонней помощи. Впрочем, то, что этот человек нашёл в себе силы подняться с кровати, нацепить на себя пояс с саблей и ружьём и выйти наружу столь уверенно, уже было чудом. — Значит, — Кибуцуджи медленно обернулся на сто восемьдесят градусов и посмотрел прямо на Узуя. — Ворон ждёт, что ты принесёшь ему мою голову? — Да, — не стал строить из себя дурака тот. Мудзан скользнул холодным взглядом по украшенным драгоценными камнями рукоятям сабель, которые Узуй сжимал, но вынимать из ножен не торопился, после чего, всё так же игнорируя замершего в напряжённом ожидании Аказу, продолжил: — В обмен на? — Информацию о Солнце Морей. — Я так и понял, — сказал Мудзан всё тем же отстранённым тоном, не выдающим ни его истинных эмоций, ни намёков, что он собирается предпринять дальше. — И каков твой следующий шаг? Узуй пожал плечами и многозначительно кивнул на выглядывающую из-под плаща саблю капитана, к которой тот пока что не притронулся. — Зависит только от вас. Мудзан не торопился с ответом, но Аказа уже знал — разум восторжествовал. Оба капитана понимали, что порознь они ничего не добьются. Кроме того, не ровен час соперник осмелится пойти на опережение и решит вставить палки в колёса другого за спиной. Объединиться как минимум до того мгновения, как барон запада окажется повержен, было самым выигрышным раскладом для обоих. И тот факт, что Кибуцуджи Мудзан медлил, прямо говорил о его понимании этой простой истины. Оставалось лишь задавить сапогом свою гордость. — Жду у себя после заката. Одного. Никакого оружия, — сухо отчеканил капитан «Лилии» и, не дожидаясь ответа, взял курс назад к своей каюте. Ни мимолётной, полной презрения секунды внимания Аказе он при этом не уделил. Словно отныне бывший старпом был для него пустым местом. Что ж, если такова была цена капитанского благополучия, если этим Аказа поплатился за то, чтобы Кибуцуджи принял помощь в лечении и добился желаемого, то он готов был это принять. Правда, хотелось бы знать наверняка, что капитан «Лилии» освободил его от старой должности. — Мудзан-сама, — позвал Аказа, однако мужчина не обернулся ни на его голос, ни на звук раздавшихся позади шагов. Хлопнула закрывшаяся дверь каюты. Где-то за левым бортом плюхнулась на воду спущенная лодка. Подошедший Узуй сочувствующе присвистнул. Аказа увернулся от его тяжёлой руки, которая в который раз чуть не рухнула ему на плечо, и направился к люку, ведущему на нижние палубы. Нужно было найти Кёджуро. Кажется, «Лилия» вновь осталась при одном старпоме. Хотелось верить, что хотя бы у него получится позаботиться о капитане.

***

К тому моменту, как рыжее солнце коснулось линии горизонта, полыхающее угасающими красками небо покрылось мелкой россыпью тёмных облаков. Подобно этим облакам, верхнюю палубу «Лилии» заполонили вернувшиеся с острова пираты. И пускай на лицах собравшихся эмоции читались самые разные — от плохо скрываемого страха до откровенного злорадства, — всех объединяло одно. Стоило капитану, стоявшему в центре живого круга, обратить свой взор на любого из них, человек склонял голову и цепенел. И никто, казалось, совсем не обращал внимания на словесный поток, льющийся с растрескавшихся от обезвоживания губ старпома-предателя. Или все делали вид, что не обращали, потому что пропустить мимо ушей раздающиеся в звенящей тишине слова было попросту невозможно: — Сила корабля заключена не в вашем капитане! Но, пока он жив, «Лилия» будет подчиняться только ему! Руки Доумы были связаны за спиной, верёвки крепко опутывали щиколотки. Сам он стоял на коленях перед широким деревянным коробом, который подняли из грузового отсека специально для казни. Для казни, крайне нетипичной для «Паучьей лилии», где неугодных обычно либо вздёргивали на рее и оставляли висеть, пока солнце, солёный ветер и падальщики не обглодают до костей, либо протаскивали несколько кругов под килем, а затем выбрасывали изувеченное тело за борт. Обезглавливание же было куда менее эффектным способом запугивания потенциальных мятежников, однако сегодняшняя казнь была показательной не только для команды. Аказа знал все грани упрямства Кибуцуджи Мудзана — и в этот раз капитан хотел доказать как окружающим, так и самому себе, что, какие бы коварные не строили против него козни, ими почву из-под его ног не выбить и немощным не сделать. Он всё ещё был способен держать оружие в руках и мог привести в исполнение собственный приказ. Бледные, словно обескровленные, пальцы крепко схватили приговорённого за шкирку. Дорогая ткань красного камзола натянулась. — Я знаю ритуал! — не сдавался Доума, обращаясь ко всем и одновременно ни к кому конкретному. Взгляд его хаотично бегал от одного матроса к другому. Сутки в темнице без еды и воды сказались на нём не самым лучшим образом. Пусть одежда его по-прежнему была куда опрятнее и чище, чем на большинстве пиратов, пальцы его были стёрты в кровь, костяшки сбиты — наверняка до последнего не оставлял попыток выбраться из заточения. Понимание же, что всё бесполезно, что его по-настоящему загнали в угол, лишило Доуму напускного спокойствия и самоуверенности, которыми он не так давно пытался впечатлить и подкупить Аказу. — Знаю ритуал! — вновь выпалил он и задёргался, когда капитан рывком заставил его согнуться пополам, прикладывая к деревянной поверхности короба. — Мы все можем завладеть силой «Паучьей лилии», если объединимся! Утрата львиной части самообладания, впрочем, не помешала ему сделать ставку на то, что среди целой толпы головорезов найдутся достаточно отмороженные и жадные до власти, кто осмелится выступить против капитана. Особенно после того, как самолично убедились, что корабль, который Доума обещал с ними разделить, действительно «живой». — Потом будет поздно! Кибуцуджи Мудзан согнул одну ногу, обрушил колено Доуме между лопаток, придавливая к коробу, и распрямился, медленно обводя команду пристальным взглядом, в котором читалось безмолвное «Ну, вперёд». Аказа, стоявший в первых рядах, ощутил, как позади него несколько матросов зашевелились, но не атаки ради. Всего лишь поёжились и нервно переступили с ноги на ногу. Осознав окончательную безвыходность своего положения, Доума перестал сопротивляться и повернул голову, уткнувшись взглядом в пол. — Прими мою жертву, о, великий дух, — послышалось из-под спутанных длинных прядей, после чего последовало нечленораздельное бормотание на языке, который Аказе был совершенно незнаком. Острый край капитанской сабли коснулся оголённого загривка, и бормотание ускорилось. На одну мимолётную секунду Аказа даже испытал нечто вроде сочувствия. Доума, как и все они здесь — как Мудзан, веривший в то, что Морское Солнце его спасёт; как Узуй, которому сокровище тоже было для чего-то нужно; как и сам Аказа, который потратил год своей жизни, преследуя призрак из прошлого, — верил в существование того, что большинство посчитали бы бредом сумасшедшего. И ведь не существовало никаких «но» и никаких различий между ними, которыми можно было бы оправдать действия одних, а поступки других — осудить. Все были готовы идти по головам. Если бы не Кёджуро, сколько бы людей пало от рук Мудзана? Из-за корыстных целей Аказы за прошедший год тоже погибло немало людей, никому из которых он никогда не рассказывал об истинной цели их скитаний и поисков. Узуй и тот был готов пойти на убийство ради крох сведений о желанном сокровище. Отличие между ними и Доумой заключалось лишь в том, что последнему не повезло. Не повезло быть пойманным. И не повезло, что он пытался причинить вред тому, кто был для Аказы… не другом, не близким человеком, не членом семьи. Пусть и в прошлом, но Кибуцуджи Мудзан был для Аказы капитаном, которому он верно служил. По доброй воле и с гордостью. Выступить против него пират смог бы лишь одном случае — если бы Кибуцуджи Мудзан стал представлять для него угрозу. Изогнутое лезвие взмыло вверх, ловя широкий оранжевый блик скрывающегося за горизонтом солнца, застыло на мгновение высоко в воздухе — и резко обрушилось вниз, прерывая набравшую в громкости иноязычную речь. Или молитву. Приглушённый стук. До «Лилии» долетели ещё несколько сбивчивых слогов, после чего всё стихло, а на пол потекли, задевая светлые волосы, тонкие алые струи. Кибуцуджи потянул саблю на себя, с противным скрежетом стали о кости протаскивая острое лезвие сквозь открытую рану, и замахнулся вновь. Аказа чуть повернул голову в сторону, но не потому, что не мог выдержать этого зрелища. Кёджуро стоял рядом — и вот он на казнь не смотрел. Глаза его были распахнуты, немигающий взгляд устремлён в пространство между его сапогами и ногами мертвеца, дёрнувшимися от очередного рубящего удара. Нингё крепко стиснул кулаки, натянувшаяся кожа побелела. Захотелось увести его отсюда, но было нельзя. Взять за руку? Сейчас никто и не заметит… Не успел, однако, Аказа и шевельнуться в направлении своих мыслей, как хруст доломанных костей вернул его внимание капитану. Чуть пошатываясь, тот вновь стоял на двух ногах. Его грудь под белой рубашкой часто вздымалась, рот был приоткрыт, пуская в лёгкие больше воздуха. С омытой багрянцем сабли, которую он сжимал в правой руке, медленно ползли, слетая в кровавую лужу под чёрными сапогами, тяжёлые капли. Такие же мелкой дробью срывались с рваного края горла — отрубленную за два удара голову Мудзан держал за волосы второй рукой. — Тело… повесить… под марс на фоке, — капитану мешала говорить одышка, но голос его звучал достаточно громко, чтобы его услышали все. Шумно и глубоко вдохнув, он бросил светловолосую голову в руки первого попавшегося матроса. — Это — за борт. А теперь объявление для всех. Едва успевшая ожить, команда вновь притихла. Не дай бог капитану придётся повысить голос из-за их галдежа. Прикусил язык даже бородатый разбойник, чьи скулы теперь были не только пробиты кольцами в несколько рядов, но и обрызганы красным. Именно он стал тем, кому не посчастливилось разбираться с головой, отчего в первую секунду с его языка сорвалась какая-то бессмыслица между «Есть!» и смачным ругательством. — С сегодняшнего дня на «Паучьей лилии» старпомов нет, — жестко огласил Мудзан, стряхивая с сабли кровь. — Все приказы будут исходить напрямую от меня. И вот мой первый приказ. Вытерев оставшиеся разводы о камзол покойника, капитан убрал саблю обратно в ножны, после чего повернулся к Кёджуро, который всё ещё стоял, не шелохнувшись. — «Паучья лилия» больше не берёт пленников, — отчеканил Мудзан, когда нингё поднял на него взгляд. — Не предоставляет убежища скитальцам. Не спасает потерпевших крушение. Выдержав недолгую паузу, он обернулся к Узую, который возвышался над остальными, даже находясь поодаль от толпы. Завертевшие головами матросы тут же расступились, смекнув, к кому их капитан собирается обратиться. — После наших переговоров и вне зависимости от их исхода вы возвращаетесь на свой корабль. Все шестеро. Чужаков на «Лилии» будет ждать незамедлительная смерть.