The Sun of the Sea

Старпом из Аказы был хоть куда, а вот капитан, судя по всему, крайне паршивый. Неделю назад он лишился уже второго по счёту своего корабля за последний год. Пытался пробиться сквозь Дикие воды и потерпел крушение, когда рассвирепевшее море бросило его истерзанный штормом корабль на зубастые выступы мелководья, протащило по ним, а затем утянуло обратно в свои солёные объятия. Лишился корабля, а вместе с ним и команды. Гляди, и жизни бы своей лишился бесславно, если бы его, дрейфующего на жалком обломке, спустя сутки не подобрало проходящее мимо торговое судно. После той роковой схватки с «Истребителем» Аказа так и не сумел отыскать своего капитана, а потому спустя множество дней, потраченных на бесплодные попытки, решил всё-таки сколотить свою собственную команду. Благо, подвернулись подходящие люди, да и судёнышко на первое время удалось добротное угнать. Увы, прежние прелести пиратской жизни больше не приносили былого удовольствия, как Аказа ни старался в них окунуться. Море казалось блеклым и пустым, а ощущение свободы, которое раньше дарили бескрайние горизонты, лишь наводило тоску. Портовые девицы, даже самые эффектные и смелые, не утоляли голод плоти, а блеск награбленных богатств, даже самых внушительных, не ласкал горделивый дух. Потому что золотой хвост нингё, исчезающего в закатном море, даже из глубин его памяти сверкал ярче всех сокровищ мира. Потому что желание вновь коснуться тонких губ, пусть даже они были бы омыты рыбьей кровью, не могли подавить никакие жаркие поцелуи куртизанок и развязные речи, перетекающие в ещё более развязные действия. И потому что кому вообще нужна эта чёртова свобода, если её не с кем разделить. Разве только абордажи и кулачные бои с матросами да всякими громилами в тавернах заставляли кровь кипеть и гудеть в жилах. В такие моменты Аказа ощущал себя по-настоящему живым. И в глубине души надеялся, что, быть может, чей-нибудь особенно увесистый кулак сможет выбить из него всю дурь. Выбить, чтобы он уже забыл обо всём и продолжил жить дальше. Жить, как раньше. Их пути с нингё разошлись раз и навсегда. Кёджуро уплыл к своей семье и наверняка и думать давно забыл об одном из своих пленителей, о пирате, из-за которого чуть не оказался заточён в недрах морских. Да и на что Аказа вообще надеялся? Ну найдёт он нингё, из-под воды его достанет, пусть даже для этого потребуется отправиться в самую тёмную и мрачную пучину вод, умертвить сотню команд, забраться на самый край света или намного дальше… А что потом? Аказа не знал и из раза в раз напоминал себе об этом, уповая на голос собственного разума. Но затем — всё так же из раза в раз — обнаруживал себя склонившимся над картами, добытыми у барахольщиков, магов и прочих подозрительных личностей, которые клялись и божились, что «где-то здесь» какой-нибудь моряк видел однажды целую общину нингё. Имя и биография такого моряка непременно оказывались погребены под толщей веков, но «он точно что-то видел». Сколько таких историй Аказа наслушался за прошедший год… И проверил каждую из них. Он побывал на кладбище кораблей, где, по преданиям, нингё кормились угодившими в ловушку матросами; гонялся за последним закатным лучом, исчезающим между скалами-близнецами и способным исполнить любое желание, если его поймать; он отправился со своей первой командой, среди которых было куда больше смельчаков, чем во второй, в ледяные северные воды, чтобы найти кита, в чьей пасти скрывались ворота в потусторонний мир, где обитали все легендарные мифические твари. В отчаянном стремлении угнаться за навязчивым образом из прошлого побывал Аказа и в противоположной стороне, обогнув самый южный архипелаг, где местные племена каннибалов, по слухам, питались не только человеческим мясом, но также признавали в качестве еды и «морских людей». Как же громко хохотали собравшиеся вокруг костра каннибалы, когда абориген, понимающий чужую речь, сжалился и в качестве последнего желания перевёл слова пирата, заточенного в бамбуковую клетку вместе со своими товарищами. «Морскими» оказались совсем не люди с рыбьими хвостами, а самые обыкновенные моряки. Люди на кораблях. Люди, пришедшие из моря. Каждый раз после подобных авантюр, иногда откровенно глупых, а порой едва ли не стоящих ему жизни, Аказа зарекался продолжать поиски. Однако не проходило и месяца, как широкие полотна парусов над его головой расправлялись вновь, с тягучим поскрипыванием принимая в себя всю силу ветра, а корабль уверенно устремлялся вперёд, рассекая синие волны и следуя маршруту, составленному угрюмо хмурящимся навигатором. Начиналось всё каждый раз одинаково. С воодушевлением, энтузиазмом и надеждой. Заканчивалось тоже. Под тихий ропот недовольной команды или в удручающем одиночестве. Лишаясь половины, а то и всех своих людей, Аказа пропивал последние — или украденные — деньги в таверне какого-нибудь портового городка, куда его заносило то ли судьбой, то ли удачей, повернувшейся к нему спиной. Сегодняшний вечер мало чем отличался. На опустошённую плошку рыбной похлёбки приходилась уже четвёртая кружка выпивки, и сытость плавно превращалась в дурноту. Аказа, однако, этого пока не замечал, предаваясь унынию и злости, пожирающим его изнутри. И созревая до того, чтобы начистить морду какому-нибудь другому пьянчуге, который не сумеет промолчать и тявкнет грубость, когда проходящий мимо Аказа заденет его плечом. Увы, этим грандиозным планам на вечер сбыться было не суждено, потому что не успел Аказа подняться со скрипучей и расшатанной деревянной скамьи, как огромная тень отрезала его от тёплого света свечей, развешанных под потолком. Аказа вздрогнул и недовольно поморщился, когда две массивные волосатые руки обрушились на плохо выскобленный стол, да так, что посуда подскочила и со стуком приземлилась обратно. — Э, какого чёрта! — спасая ещё полную кружку от падения, прорычал Аказа, поднимаясь на ноги и тут же встречаясь нос к носу со своим канониром, которого, как и всю свою команду, считал погибшим в Диких водах. Впрочем, Аказа не успел понять, рад ли тому, что, помимо него самого, выжил ещё кто-то, или расстроен, что выжившим оказался именно этот коренастый головорез, который всегда первым начинал мутить воду да ставить под сомнения капитанские решения. — Да, какого чёрта? Какого чёрта ты опять завёл нас в клоаку мира, капитан, — гаркнул канонир, хватая Аказу за ворот и без того порванной рубашки и дёргая на себя. — Вместо того, чтобы гоняться за вымышленными сокровищами, мы могли бы уже сто раз… Ждать, пока эта обезьяна получит преимущество, Аказа не собирался. Тем более, что позади него маячили ещё две угрюмые рожи, хорошо известные Аказе тем, что вечно ошивались в той же компании недовольных. И пока канонир, брызжа слюной и с каждым словом распаляясь всё громче, произносил свою гневную речь, он одним махом выплеснул содержимое кружки прямо ему в лицо и со всей дури насадил дезориентированного мужчину на своё согнутое колено. Раздавшийся вой, в котором смешалась боль и злоба, заставил все головы обернуться в их сторону. Стих всеобщий гомон, переговоры и смех. Троица бродячих музыкантов, что поселились на сегодня под крышей этой таверны, позабыла об инструментах, и последние ноты быстро растаяли в воздухе. Чтобы смениться совсем другими. Одна из пустых кружек со стола полетела в чернокожего кока, который — удивительно — ни разу не попытался отравить своего капитана, и стукнула его по лбу так звонко, что забренчали многочисленные серьги в его носу, губах и ушах. Второй кружкой, зажатой в правой руке, Аказа заехал согнувшемуся пополам канониру по затылку, отправляя его плашмя на стол, затрещавший под внезапным весом. К несчастью, руки́ у Аказы было всего две, а вот противников — трое. Третий из них и стал тем, кому повезло перехватить его и почти обезвредить. Почти — потому что помимо рук, у Аказы были ещё и ноги, а потому впечатать себя в соседний стол он не дал. Не желая нырять лицом в тарелки тех бедняг, кому не посчастливилось соседствовать с горе-капитаном, Аказа запрыгнул на ближайшую скамью, упёрся подошвами сапог о её край и оттолкнулся, всем своим весом врезаясь в крепко державшего его противника. Заскрипели спешно отодвигаемые стулья. Кто-то успел похватать свою еду и отбежать на безопасное расстояние, но далеко не все оказались столь же расторопны, и вот два сцепившихся тела рухнули навзничь, с громким треском ломая один из столов и сметая с него остатки чьего-то ужина. Под улюлюканье оживившейся толпы Аказа заехал острым локтём под рёбра бывшего товарища, который и так принял на себя весь удар. Но мир, при падении резко закружившийся, всё ещё отказывался останавливаться, а потому попытка подняться на ноги увенчалась лишь тем, что Аказа напоролся на неприветливые кулаки очухавшихся канонира и кока. А дальше всё случилось по классике. По той самой, в которой удача окончательно разлюбила капитана Аказу. Музыканты снова играли какую-то заводную мелодию, когда избитого и помятого пирата в буквальном смысле вышвырнули в прохладу лунной ночи. Всё смазалось, восприятие предательски подводило. Аказа так и не понял, что хуже ударило ему по мозгам — жёсткое приземление на пыльную дорогу перед таверной, или же громко хлопнувшая дверь. Однако, стоило ей закрыться, как окутавшие со всех сторон темнота и тишина пролились на него целительным бальзамом. Сплюнув наземь скопившуюся во рту вязкую кровь, мужчина перекатился на спину и уставился в звёздное небо, по которому тянулись облака, тёмно-серые в свете луны. То есть, лун. Их почему-то было три. Да и небо, пожалуй, тоже было каким-то слишком звёздным. Аказа слабо моргнул, чтобы избавиться от ложного видения, но стало только хуже. Чёртов канонир. И чёртов кок. И чёртов… кем там был тот третий? Аказа не помнил точно. Пожалуй, он и правда был совершенно никудышным капитаном. Слишком мягким. В следующий раз нужно будет действовать по заветам капитана Кибуцуджи, у которого все всегда по струнке ходили. Из животного страха перед ним. А может… «А может, — думал Аказа, пока звёздный мир медленно вращался над ним, утягивая куда-то вниз, в неизведанную тьму, — может быть пора перестать полагаться на помощь других и сделать всё самостоятельно? Или вовсе оставить это дело. Забыть. Отпустить». Вновь появившаяся полоска тёплого света из таверны и звуки, на несколько коротких секунд ставшие громче, прежде чем стихнуть, ненадолго остановили хоровод из звёзд и множества лун. Из последних сил борясь с дурманящими последствиями выпивки и вышедшей из-под контроля потасовки, Аказа попытался сосредоточиться. Тихие приближающиеся шаги. Затем тишина. Затем небо закрыла фигура, и только тогда Аказа понял, что звёзды плясали отнюдь не на небе, а прямо у него в глазах, мешая видеть и ослепляя. Но даже так пират не мог не узнать очертания склонившейся над ним фигуры. — Кёджуро?.. — было последним, что он прошептал, еле шевеля потрескавшимися окровавленными губами. А потом его поглотила тьма.