Понедельник начинается с сюрпризов

Видя, какой стул собирался занять Ливен, Александр Третий распорядился: — Павел Александрович, возьмите тот стул, что у двери, он, пожалуй, Вам больше подойдет. Ливен усмехнулся про себя: хозяин — барин, а уж Император — тем более. Ему решать, на каком стуле сидеть посетителю, пусть он будет в скромно обставленном кабинете самым неказистым изо всех, да еще, насколько он помнил, немного шатается. Что ж, поделом — не надо было устраивать театр одного актера. Он постарался устроиться на неудобном стуле, поставив его так, чтобы смотреть Александру Третьему прямо в лицо, и положил папку себе на колени. Она ему еще понадобится. — Ну, что же, Павел Александрович, я готов к Вашему длинному повествованию, — Александр Третий чуть переменил позу за столом. — Тогда я начну. Того, кого я подозревал в составлении писем Валевской, я назову Фальсификатором. Он — виртуоз в подделывании почерков. Ранее он служил в Министерстве юстиции в Петербурге. Какое-то время назад в столице он, насколько мне известно, напару с приятелем промышлял мошенничеством. Они играли с простаками в карты, спаивали их, а затем предъявляли долговые расписки, которые писал Фальсификатор почерком должника, но в полицию по этому поводу никто не обращался. Он, похоже, подделал подпись и кого-то из начальства в Министерстве. Однако, сор из избы выносить не стали, просто перевели его в Тверь. Но и там он не стал паинькой, подозревался в шантаже. На мой запрос, по неофициальным каналам, мне ответили, что он уехал в Москву по служебным делам, но не вернулся вовремя. И я предположил, не случилось ли с ним что-нибудь между Москвой и Тверью. А поскольку и так ехал в Затонск — по Вашему Высочайшему поручению, решил узнать, не было ли в городе какого –либо происшествия, в котором был замешан тот господин. — А почему именно Затонск? — На это были причины. — Какие именно? — Это касается того, что случилось там несколько месяцев назад. — Павел Александрович, давайте с подробностями! — потребовал Император. — Тогда Штольман застрелил Магистра, адепта Люцифера, похитившего медиума Анну Миронову, которую тот пытался принудить к участию в ритуале вызова Князя Тьмы. — А медиумы способны вызывать дьявола? — с сомнением в голосе спросил Александр Третий. — Я полагал, что они вызывают духов усопших… — Государь, у того одержимого на этот счет было свое представление. — И зачем ему это? — Чтобы властвовать над миром. — Да тут и порой не знаешь, как и одной страной править, — вздохнул Российский самодержец, — а уж властвовать над миром… Какие, однако, у него амбиции… Должно быть, сумасшедший. Сатанист-одиночка? — О, нет, — покачал головой Ливен и придержал папку, которая от его движения норовила съехать с коленей. — Последователи у него были. В основном некрепкие умом, впечатлительные молодые люди, которые были готовы пожертвовать своими состояниями на то, чтобы приобщиться к силе Князя Тьмы. Он умел убеждать, точнее, влиять на людей, на них сознание. Он был знакомым Фальсификатора, с которым они ранее облапошивали игроков в карты, до того, как он стал приверженцем Люцифера. Помимо того, что Фальсификатор подделывал долговые расписки, этот господин внушал жертвам, что все так и было, как они им говорили. Ну, а потом, видимо, счел, что это для него слишком мелко, и решил обратиться к дьяволу. Вступить в коалицию с Князем Тьмы у него не получилость, но, полагаю, в ад он попал — был убит в Затонске начальником следственного управления при попытке… бегства при аресте, — Ливен немного изменил для Императора детали произошедшего, ему незачем было знать, что Якову пришлось спасать Анну, над которой Магистр собирался совершить насилие. — Туда ему и дорога, — от души сказал Александр Третий. — Я того же мнения. Но, к сожалению, не все его разделяют… Какое-то время назад Штольману стали поступать по почте гадкие записки… разного содержания и из разных мест… но имевшие между собой кое-что общее. В прошлый раз Яков показал их мне, и я предположил, что их автором мог быть Фальсификатор. — Он мстил Штольману таким образом за убитого приятеля? Посылал ему мерзкие письма? И решил наведаться в Затонск? — Да, он решил наведаться в Затонск, — подтвердил Павел Александрович, не прокомментировав первую часть предположений Императора. — И что там с ним произошло? Он был арестован? — Нет, он погиб. Он был ранен клинком на перроне вокзала Затонска, как только сошел с поезда, по показаниям свидетелей, пассажиром того же поезда, продолжившим путь. Рана была легкой, но он не обратился за медицинской помощью вовремя и позже умер в гостинице. Нелепая смерть. — Расследование проводилось? — Разумеется. Его вел Штольман. Ваше Величество, никакого нарушения в этом не было, — предвосхитил вопрос Императора подполковник Ливен. — Личность погибшего удалось установить только вчера, поскольку при нем были документы на другое имя. — Сам себе состряпал? — Нет. У него был паспорт убитого в Петербурге пару лет назад. — Его опознали Вы, Павел Александрович? — Да, его опознал я, — Ливен не солгал Александру Третьему, он на самом деле узнал погибшего, но опустил часть правды — о том, что Яков в тот же день догадался, кем тот был — тем, кто отправлял ему мерзкие письма. — Я забрал у Штольмана дело, чтобы им занялось губернское жандармское управление. — И отправились с ним в Тверь. — Так точно. При обыске мною были обнаружены бумаги, которые я Вам представил. О них пока не знает никто кроме меня и Вас, Ваше Величество. Мне пришлось воспользоваться приказом, дающим мне особые полномочия. Вы же понимаете, что я не мог допустить, чтобы тверским жандармам стало известно, какие личности фигурировали в фальшивках. — Вы поступили очень разумно и предусмотрительно. Чего у Вас не отнять — так способности находить верные решения в нетривиальных ситуациях, — похвалил Император заместителя начальника своей охраны. — Благодарю Вас, Ваше Величество. Остальная коллекция Фальсификатора касалась в основном менее значимых персон вроде члена губернского правления. — Коллекция? — переспросил Александр Третий. — Похоже, на него многие имели зуб. Видимо, из-за его грязной деятельности с ним и расправились. — Да, при таком масштабе дел странно, что этого не случилось раньше. — В Твери кого-нибудь уже допросили? — Этим жандармское управление должно заняться сегодня. Прошерстить местных знакомых Фальсификатора. — Имена, Павел Александрович, имена! Я хочу знать, кто этот Фальсификатор! И второй, как его, Магистр! — Александр Третий чуть повысил голос. — Имя Фальсификатора Вам ничего не скажет. Это некий Михаил Измайлов. А Магистр — Артемий Бессарабов. — Бессарабов? Знакомая фамилия. — Еще бы. Он — брат Сергея Бессарабова, бывшего офицера охраны, — Того, кого выпнули из нее из-за его шашней с ненасытной княгиней? — Именно того, Государь. — Может, он тоже продал душу дьяволу, как и его братец, чтобы похоть свою неуемную тешить? — Ну, разве только дьяволице, которая не знает удержу… — скривился Павел Александрович. — Надо бы потрясти Бессарабова, вдруг он знает об аферах брата и этого Измайлова, а то еще хуже, участвует в них. Хорошенько потрясти, если будет нужно, с пристрастием. — Увы, это невозможно, Ваше Величество. Он тоже погиб. На днях в том же городке, где и Серебренников. Бессарабова видели у гостиницы, где произошло несчастье с Серебренниковым. И это не простое совпадение. Император был настолько ошеломлен, что вскочил со стула, опрокинув его: — Что?!! Павел Александрович, Вы намекаете, что Бессарабов убил Серебренникова?!! — Точнее будет сказать, добил. Тот сорвался с окна и упал на строительный мусор. Бессарабов воспользовался случаем — приложил его головой о битые корпичи. Ливен хотел помочь Государю, но тот махнул рукой и сам поставил на место стул с быстротой и ловкостью, которые, как ни странно, были присущи ему при его медвежьей фигуре. — Вот же сукин сын!! Вы уверены, что так и было? — Сведения о том происшествии удалось добыть поручику Васильеву, которого я отправил туда после Дальберга. А перед самым моим отъездом в Затонск он доложил мне, что Бессарабова убили. Вероятным подозреваемым могут посчитать графа, который накануне подрался с ним из-за княгини. Я собираюсь ехать туда сегодня же. — А почему Вы не отправились туда тотчас, как узнали? — Потому что Вы дали мне поручение немедленно отправляться в Затонск. У меня не было возможности быть в двух местах одновременно, — объяснил очевидное подполковник Ливен. — Думаю, дело с моим батюшкой могло бы подождать денек-другой… — Ваше Величество, в нашу предыдущую встречу Вы были другого мнения. Император хмыкнул — Ливен был прав. Он приказал ему отправляться в Затонск тут же. Для него тогда выяснить правду о своем отце было делом первостепенной важности. И упоминание ситуации, которая так беспокоила его, и новости, которые принес Павел Александрович, в том числе та, что один офицер его охраны, пусть и бывший, убил другого, и не на дуэли, а воспользовавшись его беспомощностью, подтолкнули к тому, что рука сама собой потянулась к папиросам. Александр Третий, зная нелюбовь Ливена к табачному дыму, крайне редко позволял себе курить при нем. Даже сегодня, сгорая от нетерпения в ожидании прибытия князя, он курил только в своем парадном кабинете, читая, чтобы занять себя, бумаги, доставленные от обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева, которому было адресовано фальшивое письмо тайного советника Васильева, найденное заместителем начальника его охраны. Этот кабинет был маленьким, и ему пришлось бы дымить вблизи Ливена. И как ему ни хотелось закурить ранее, он предпочел папиросе спасительную жидкость из фляжки. Сейчас же он стоял, держа в руке серебряный портсигар и смотря на него. Ливен, заметив, что Император замер в нерешительности, посоветовал ему: — Государь, представьте, что меня нет. — Как же, представишь тут! Это я с другими так могу, а с Вами — даже если бы и хотел, не вышло. Александру Третьему показалось, что он нашел выход — можно было закурить сигару, ее дым был менее едким, чем папиросный. — Насчет сигары не возражаете? Я у окна покурю. Александр Третий был бережлив и сигары курил реже папирос. Сейчас же он заговорил о сигаре, чтобы сделать ему одолжение. Но Павел Александрович знал, что целиком он ее не выкурит, да и удовольствия не получит. Так что игра не стоила свеч, точнее, сигары. — Мне неловко, что я причиняю Вам неудобство, Ваше Величество. Пожалуйста, курите то, что Вам сейчас больше хочется. — Павел Александрович, то, что Вы делаете для Империи и для меня лично, стоит любых неудобств, а тем более таких мизерных. Но раз Вы столь любезны, я воспользуюсь этим и остановлюсь на папиросах. В парадном кабинете на столе Александра Третьего была фигурка пожарного, державшего факел, от него он и прикуривал. Сейчас же он взял спичечный коробок и пепельницу и отошел к окну, которое было дальше от стола. Приоткрыл его и, поставив на подоконник пепельницу, закурил. Ливену был неприятен табачный дым, но Император не дымил ему в лицо, а стоял хоть и на небольшом, но расстоянии, да и через приоткрытое им окно часть дыма выветривалась. Так что клубы дыма, выпускаемые Александром Третьим, не особо беспокоили его. Да, даже если бы и бепокоили, он бы не смог уйти, как на каком-нибудь приеме, на котором можно было найти место подальше от любителей табачных изделий, там, где ему было бы комфортней, например, среди некурящих дам. — Граф на самом деле убил Бессарабова? — спросил Император, сделав пару затяжек. — Я так не думаю. Он был заколот. Граф бы, пожалуй, пристрелил. Или забил до смерти, если бы вошел в раж, что он пытался сделать накануне, но не преуспел, сам был изрядно избит, в том числе, пострадала рука. — Да, Вы правы, граф вряд ли бы заколол, — согласился Александр Третий. — Но в местной полиции могут подумать по-другому. — Это так. Знаете, Павел Александрович, езжайте-ка Вы туда не сегодня, а завтра. Если этого кобеля арестовали, пусть в камере посидит, так ему и надо. А Вы хоть полдня отдохните. Если получится. — Есть, — коротко ответил Ливен. — Значит, и Измайлов, и Бессарабов убиты… — Да, убиты один за другим, сначала Измайлов, затем Бессарабов. Убиты, похоже, одним и тем же способом. Точнее я смогу сказать после того, как сам увижу тело Бессарабова. — Павел Александрович, Вы подозреваете, что убийца — тоже один? — Предполагаю. Для подозрений у меня пока недостаточно информации. Но я надеюсь, что она появится. — И кто это может быть? — Император повернулся к окну, чтобы выпустить в него пару колец дыма и стряхнуть пепел в пепельницу. — Скорее всего, тот, кто по какой-то причине хотел отомстить обоим. Но я не исключаю и других вариантов. — Вы уж разберитесь со всем, Павел Алексадрович. И доложите мне. — Разумеется. Александр Третий посмотрел тяжелым взглядом на стопку бумаг на краю стола, верхней из которых было поддельное прошение от князя Ливена. — Павел Александрович, мне не дает покоя… несостоявшаяся попытка Вашей дискредитации. Каков, по-Вашему, был план негодяев? У Вас есть какие-то догадки? — На мой взгляд, план частично уже был приведен в исполнение. Я думаю, что сначала гнусными записками хотели поставить Штольмана в тупик, попытаться расшатать его нервы, чтобы он только и думал, что об этих посланиях, о том, что они означают, и что может за ними последовать. И, возможно, совершил на службе какой-то промах. Затем подбросить одно весьма интересное письмецо. — Интересное, говорите? Ну, и мне интересно, что это за письмо. — Это письмо, найденное мною среди прочих бумаг в тайнике Измайлова. От Нежинской, которая когда-то была любовницей Штольмана. Не ему, конечно, подбросить, а обронить, например, в полицейском участке, где бы его непременно прочли… тот же полицмейстер, которому он не докладывал, что получал гадкие послания, а, следовательно, скрывал это. — Зачитайте его мне, — попросил Александр Третий. — Сам бы прочел, да с папиросой не хочу. Ливен положил перед собой на императорский стол письмо, которое после двух просмотров — одного в Твери и другого в поезде знал наизусть, и начал читать с интонациями, столь характерными для бывшей фрейлины Императрицы. Мой милый Якоб! Здесь, на чужбине не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе. Жизнь без тебя, без Петербурга в глухой провинции неимоверно угнетает. Я постоянно вспоминаю нашу встречу в Затонске, когда по большой, непростительной глупости не приняла твоего предложения о переезде по поддельным документам, которые ты обещал мне выправить, в Париж, где бы ты мог навещать меня, хоть изредка и тайно, из-за твоей службы, которой ты никогда бы не смог попуститься. Я проклинаю себя, что, лелея обиду, я упустила шанс по-прежнему быть твоей безраздельно, пусть и под чужим именем, и на этот раз по большей части на расстоянии. Теперь я знаю, что смогла бы найти в себе силы жить от одной нашей встречи до другой. Сейчас же я наказана за свою гордыню и влачу жалкое существование в каком-то медвежьем углу, засыпая каждую ночь в разлуке с тобой со слезами на глазах. Твоя Н. Ливен закончил чтение, и Александр Третий закашлялся, словно подавился табачным дымом. Но закашлялся он от смеха: — Павел Александрович, черт Вас побери! Как ловко Вы изобразили эту профурсетку! — Старался как мог, — скромно ответил Павел Александрович, убирая письмо в папку. — Это на самом деле письмо Нежинской? — Этого я наверняка сказать не могу. Стиль изложения очень похож на ее. Как говорится, эта фальшь ей весьма удается, нет у фрейлины сути иной. Почерк тоже похож, но ручаться, что это ее рука, не стану. — А что так? — Так мне она любовных писем не писала, — ухмыльнулся столичный дамский угодник. — Ой, Павел Александрович, — покачал головой Александр Третий, — не поверю, чтобы Нежинская обошла Вас своим вниманием. — А я и не сказал, что обошла. Я сказал, что писем мне она не писала. — Устно, значит, себя предлагала. — Значит, так. Много лет назад. — И каков был Ваш ответ? — Александр Александрович, а Вы какой хотите услышать? Деликатный? Или какой был на самом деле? — чуть повел глазами князь, который был в большом фаворе у дам из высшего света. — На самом. — Что ж, извольте. Что у меня среди любовниц никогда продажных девок не было и не будет. Ей лучше поискать невзыскательного мужчину, который не побрезгует пользоваться ее весьма потрепанной вехоткой. Александр Третий, стряхивая пепел с папиросы в пепельницу, рассмеялся: — Ох, Павел Александрович, что же Вы так… не в бровь, а в глаз… Точнее, другое место, гораздо ниже головы, так прямо помянули… — Так как не помянуть, если она это место столь высоко ценит, считай, оно и есть она сама вся… — Да уж… А ведь она последовала Вашему совету и нашла… не в обиду Вам будет сказано, невзыскательного… Штольмана… — Александр Александрович, он — далеко не первый и не последний. До Штольмана этой вехоткой пол-Петербурга пользовалось, да и после него тоже она без дела не лежала. — Она все еще в Австро-Венгрии? — поинтересовался Император. — По моим данным, да. У своего давнишнего любовника. Если бы что-то изменилось, меня бы известили об этом. — Думаете, сама она могла написать это письмо? — Могла. И если сделала, то не для того, чтобы попричитать о их со Штольманом закончившейся связи. А чтобы использовать шанс отомстить ему за то, что он дал ей отставку. Да еще и женился. Притом, на провинциальной девчонке, которая ей, столичной femme fatale, какой она себя мнит, в подметки не годится. Вот и сварганила очередную слезливую писанину. Ее отдали или отослали кому-то, а он переправил его тому, кто связан с Измайловым. Возможно, для того, чтобы он, кроме как пустить ее в дело, еще и написал почерком Нежинской пару подделок. И не обязательно касающихся Штольмана. А мог и Измайлов переписать ее рукой требуемый текст по образцу, например, какой-нибудь ее записки. Так что может быть и так, и так. Но одно несомненно — это письмо должно было наделать немало шума. — Но, полагаю, поддельные документы и переезд в Париж Штольман ей не обещал? — Если только в обмен на показания против Разумовского и их так называемых благодетелей и неопровержимые улики. Но точно не из якобы намерения спасти ее облезлую шкуру, а тем более желания продолжить связь с порочной во всех отношениях прошмандовкой… — высказал свое мнение Павел Александрович. — Но он этого не делал. — А откуда она их взяла? Она же не под своей фамилией выехала из России. — Нет, под именем Янины Менжинской. Документы ей обеспечил все тот же польский любовник, с которым у нее связь на протяжении многих лет, еще с юности. И его наличие никогда не было препятствием для того, чтобы продавать себя тем, от кого можно было получить выгоду. Сам он примерно того же склада, одного поля ягоды. — Ну, вот видите, Павел Александрович, Штольман тут совсем не при чем. — Это знаем мы с Вами. А для того же Затонского полицмейстера, который отнюдь не блещет умом, само упоминание, что Штольман якобы предлагал подобное, было бы как красная тряпка для быка… Разразился бы скандал. В лучшем случае. А в худшем… скорее всего, началось бы новое расследование. На этот раз относительно… преданности Штольмана интересам Российской Империи. И не потому, что его действительно подозревали в этом, а потому, что нельзя было упустить возможность если не погубить, так хотя бы смешать с грязью, но не просто Штольмана, а, на этот раз, родственника князя Ливена, который так близок к Императору. — Мда, хорошего мало… — мрачным голосом произнес Александр Третий. — Да уж не говорите, Государь. Но самым пикантным моментом был бы тот, что в то самое время в Канцелярию по почте пришло бы мое прошение. Я просил за племянника, не только незаконнорожденного, но и вынужденного ранее распрощаться с должностью чиновника по особым поручениям в Петербурге. А он вместо того, чтобы рвать жилы для восстановления своей репутации, не только попал под подозрение в убийстве князя Разумовского, из-за дуэли с которым и оказался в Затонске, но и предлагал помощь выехать из России любовнице, подозреваемой в государственной измене… по документам, которые я, заместитель начальника службы охраны Императора, используя свои обширные связи, мог бы помочь ему достать… И как бы это выглядело? Так, что, по-видимому, я настолько зарвался, что на пути к возможному эшафоту требовал титул для племянника, по которому тоже плачет плаха… Такую тщательно спланированную, многоходовую комбинацию было бы весьма трудно опровергнуть, хотя, конечно, не невозможно. Но, скорее всего, мне бы пришлось уйти в отставку. Павлу Александровичу хотелось видеть лицо Императора, но Александр Третий стоял в этот момент, повернувшись к окну. Он затушил в пепельнице папиросный окурок, распахнул ненадолго окно, помахал рукой, чтобы часть дыма вышла в него, и закрыл его. Затем вернулся к письменному столу. То, о чем рассказал ему Ливен, не просто удивило, а потрясло его. Враги князя Ливена были весьма изобретательны, деятельны и беспощадны. — Павел Александрович, как Вам пришел в голову такой расклад? — В поезде из Твери в Петербург не мог заснуть. И пытался сложить в голове мозаику, точнее, ее часть, из разных фрагментов. И получилось то, что я Вам изложил. Конечно, в этом плане могли быть еще какие-то детали, о которых мне неизвестно. Например, между гадкими записками Штольману и письмом от Нежинской могло быть еще что-то. Но, думаю, в общем и целом мое представление недалеко от истины. — И кто за этим стоит? — задал один из главных вопросов, волновавших его, Александр Третий. — Не исключаю, что это может быть кто-то из той же компании, которая хотела повесить убийство Разумовского на Штольмана. Из благодетелей Разумовского и Нежинской. Желающих убрать Штольмана, а, тем более, меня найдется предостаточно. — Последнее — вне всякого сомнения. Штольман за все годы его честной службы, полагаю, нажил немало недругов, кто хотел бы с ним поквитаться, а Вы — тем паче. По Вашу душу наберется целая очередь, и где ее конец, даже не представляю. — Да зачем Вам представлять, Ваше Величество? У Вас как у первого лица в Империи первоочередное, исключительное право. А то ведь я так Вас сегодня разочаровал… — чуть прищурил зелено-голубые глаза Павел Александрович, даже не пытаясь убрать с лица усмешку. — А я им уже воспользовался. Сидите-то Вы, Павел Александрович, на таком стуле, к которому не привыкли, и от которого, поди, уж седалище занемело. Да еще папку пытаетесь придерживать, — в том же духе ответил Ливену Император. — Полагаю, у Вас еще есть, чем меня поразить, раз папку никак из рук выпустить не можете? — Да, у меня еще остались сюрпризы. Но прежде позвольте мне забрать с Вашего стола обнаруженные в Твери бумаги, с которыми Вы уже ознакомились, ведь самому Вам они не нужны? — Нет. Извольте. Ливен положил документы в папку, под те бумаги, которыми он еще не успел озадачить Александра Третьего.