Catharsis

public memory — ecco public memory — ringleader bring me the horizon — what you need

Солнце казалось пустынным — пусть и в пустыне Дазай никогда не был, но какое-то неизведанное ощущение чувствовалось в воздухе. Как будто пролился жидкий шелк на небо, прикрывая вуалью и солнечный свет, и всю Йокогаму. А может, никакой поэтичности в этом и не было, а Дазай просто ощущал себя где-то не здесь, потому что погружен был в мысли свои глубоко, так, что приходилось заставлять себя хоть немного шевелиться и иногда моргать. Это самое утреннее солнце под фатой совсем немного припекало его затылок, но Дазаю думалось, что это самовнушение — ну какое солнце в ненастоящем мире? В той же, реальной Японии, где точно такое же солнце точно так же грело лучами своих ранних жителей, в общем-то, было точно такое же тринадцатое июля и точно такие же шесть утра. Дазай смотрит на часы Чуи, которые стащить успел с его руки ещё до вчерашней игры, а после убирает их в карман брюк. Пора идти. Агентство ещё спит, и их можно понять — каждая игра по-своему вызывала стресс, к тому же, с каждым новым днём у игроков плохо получалось приблизиться к разгадке и нахождению выхода, а это, если не пугало, то точно напрягало каждого. Дазай не использует машину, предпочитая пройтись пешком — и не так далеко здесь, на самом деле. Улицы пустынны и безмолвны, и вновь мешаются мысли, и вновь хочется Дазаю эту летнюю искусственную погоду сравнить с какой-то сонной и далекой. Он привык к тому, что его родной город шумит и дышит каждый день. Даже ночью жизнь в нём кипит — сердце Йокогамы бьется непрерывно и слаженно, как точный механизм. Все вокруг сейчас не более, чем хорошая подделка. Дазай не признал бы, что чувствует себя некомфортно в абсолютно пустом городе — только лишь потому, что в этой тишине нет никаких людей, нет музыки, шума машин, голосов, шума волн, ветра, деревьев. Нет кричащей рекламы и ярких вывесок, нет даже той спокойной магии ранних часов, когда слышно только сонное эхо — пение птиц и шелест листьев, а в воздухе ощущается свежесть. Здесь даже этого эха не было. Он знает, даже, как это явление называется, и оно присуще людям, находящимся в космосе, на международных космических станциях, когда ни единого звука, так привычного на родной планете, нет. Никакого сейсмического шума. Внутри способности, казалось, нет никакой жизни абсолютно — потому и ощущение было такое, словно они все застряли где-то в космическом пространстве, в необъятной пустоте, простирающейся на миллионы световых лет вокруг, только в масштабах одного города. Даже так — создать внутри способности целый город уже было чем-то запредельным, и Дазай с удивительным даже для самого себя восхищением каким-то отмечает это. И всё же. Каким бы ни был сильным этот эспер, у каждого человека найдётся своя слабость. Рычаг давления. Этот самый рычаг он и собирается использовать, чтобы, что ж, во-первых, вернуть по праву своё, а во-вторых, выпустить всех невольно заключенных в этом мире на свободу. В пустом — мёртвом — городе мыслям Осаму ничего не мешало пожирать его изнутри, и он хотел бы выкорчевать ненужное пальцами, а потом оттряхнуться, как от мусора, вытереть влажные руки о скатавшиеся бинты и не поменяться в лице. Но он не мог. Потому думал о том, для чего отправился в это место, не сомкнув в ночи глаз. Руки жмет в карманах пальто, перекатывая между пальцев старую потрепанную резинку рыжего цвета — ей уже много лет, и повидала она многое, но у Дазая руки не поднимаются выкинуть. В его жизни не так уж и много ценных вещей, ценных прежде всего для самого Дазая, и эта идиотская обычная резинка была почему-то одной из них. Удивительно, что до сих пор он не потерял её. Он спускается вниз, и каменные стены быстро скрывают солнечный свет от него, оставляя на попечение тьме — Дазай достает из кармана фонарик и осматривается. Станция метро Минато Мирай никогда не выглядела такой мрачной и темной. Пустые платформы, пустые пути без поездов, и девственно чистая белая плитка, которой выложена вся станция. Синие стены переходов, лампы, которые не горят, рекламные объявления на стенах. Длинные тоннели и лестницы без единого человека казались бесконечными, слишком тихими, странными. Дазай почти не осматривается, знает эту станцию наизусть, и ничего не выбивается из общей картины, но когда он доходит до конца платформы, так и не обнаружив нужное, решает спуститься к путям. Там ещё темнее, и эта длинная беспросветная дыра ощущалась как кишка какого-нибудь огромного фантастического животного. Или кита. Или титана, подобного человеку. Дазая вовсе не радует такое сравнение, но и не вызывает никакого отвращения — только хочется почему-то потом, когда он выйдет отсюда, помыться под горячим душем и замотаться в чистые бинты. Он никогда не был брезгливым, даже жил какое-то время в контейнере на свалке, который не прельщал чистотой, только тогда ему было абсолютно всё равно. Зачем цепляться за блага, когда даже в жизни, в существовании самом и в бытие на этой бренной земле не было никакого смысла. Сейчас, спустя года, некоторые вещи в его голове поменяли полюс, и сам Дазай ощущал себя всё же другим немного человеком, изменившимся, пусть и не сильно, но всё же. Умом понимает — даже эта кишка метро не настоящая, но всё равно вызывает странные ощущения, может, и не своей бесконечностью даже, и вообще Дазай меняет мнение довольно быстро, предпочитая думать, что это не какой-нибудь огромный пустой сосуд без крови, а тоннель, ведущий прямо в загробную жизнь. Через триста метров путь ответвляется — здесь Дазай не прогадывает с выбором, потому что мог пойти в три других направления, помимо этого, но он идет верно, поэтому сворачивает сразу в этот соседний тоннель, подсвечивая дорогу фонариком. Он уже разыграл гамбит — пожертвовал белой пешкой, отдал в лапы Черной Королевы, чтобы выйти из этой маленькой игры победителем. Следующий ход он позволяет сделать создателям, и для этого Дазай приходит сюда. Игра продолжается, игра не терпит игнорирования, и он знает, что его будут ждать. Стена слева в какой-то момент проваливается вглубь, и там оказывается пустое небольшое пространство, похожее чем-то на заброшенную платформу, только не платформа это совсем, а какое-то техническое место. Стены такие же белые, выложенные плиткой, только здесь, к удивлению Дазая, горит лампа. Всего одна, прямо посередине, а под ней в стене находится дверь. Ждут, и правда. Под землей пахнет сыростью и влажным камнем, хотя никакой воды Дазай здесь не видит. Он поднимается по железным ступеням к этому подобию платформы и шагает к двери, никаким замком не запертой. В его левой руке зажат фонарик, который он не выключает даже при свете этой маленькой желтой лампы, а правую прячет в карман, поглаживая пальцами пистолет. Он вновь ему не понадобится, Дазай уверен, потому что пришел он сюда в первую очередь чтобы поговорить, а не чтобы убивать. Его цель сейчас — дойти до конца партии и не вылететь проигравшим. Помещение совсем маленькое, похожее чем-то на допросную в полицейском участке, со столом и двумя стульями, но на стенах висят щитки с рычагами, которые отвечают, наверное, за подачу электричества на пути и свет на этом участке. Фонарик Дазаю больше не нужен, потому что комнату освещают самые обычные и вполне рабочие лампы. Он убирает вторую руку в карман плаща и склоняет голову набок, разглядывая троих людей перед собой. Двоих он уже видел в предыдущих играх — это бледнолицый мужчина с блондинистыми волосами, расслабленно сидящий на стуле, закинув ногу на ногу, и статная фигура девушки в том же черном платье, что и вчера. На её лице нет больше уверенного спокойствия, она кажется раздраженной и недовольной, и это заставляет Дазая усмехнуться под нос. Фудзин смотрит прямо перед собой, и ни одна мышца на его лице не дергается, когда их гость оказывается в крохотном помещении и разглядывает всех. Третьего человека Дазай ещё не встречал, но мгновенно узнает его черты лица. Его, видимо, здесь зовут Уроборос. — Слушайте, и давно вы в эти ролевые игры играете, м? Какая-то очень маленькая у вас компания друзей, неужели больше никто не захотел присоединиться? — задумчиво Дазай поднимает руку и чешет подбородок. — Тебе хочется сменить сторону в очередной раз, Дазай Осаму? — тянет Фудзин, снимая с себя белую маску. Его не очень-то и волнует эта пародия на анонимность. — О, нет-нет, спасибо, я здесь не за этим. Уроборос испускает смешок, окидывая Дазая взглядом с ног до головы, а потом подходит ко второму стулу, ещё свободному, и садится лицом к спинке, сложив на неё руки. Верхние пуговицы его красной рубашки с драконом расстегнуты, и Дазай скользит по нему взглядом, разглядывая только на предмет неожиданных татуировок. Вспоминается панама, которую Чуя украл у Уробороса — сейчас его волосы не закрывал никакой головной убор. — Ты умён. Только раздражаешь до ужаса — задушил бы тебя на месте. Так и зачем ты здесь? — Разве не вы сами позвали меня сюда? — Осаму глупо хлопает глазами, будто не ожидал совсем такого вопроса. — Как уже отметил Уроборос, — говорит Фудзин, медленно и с расстановкой, наслаждаясь каждым словом, вылетающим из его рта, как кусочками нежнейшего мяса. — Ты умён. Не каждый человек смог бы найти это место — следовательно, ты обладаешь информацией. — Я знаю не так много, как мне бы хотелось, — Дазай слегка склоняет голову вбок. — Раз уж вы так любезно позвали меня в своё милое логово, я бы хотел получить ответы. Фудзин позволяет себе усмешку, переглядываясь с Уроборосом. — Здесь вопросы задаем мы. — Тогда я предлагаю сделку. Зерно интереса посеяно — Дазай ожидал этого, поэтому даже не расстраивается, когда не получает такой легкой добычи. Уроборос рассматривает Дазая, как препарирующий врач. Оценивая, что он может им дать. Дазай продолжает, пока ему позволяют говорить. Он не чувствует себя в невыигрышном положении, но организаторы всем своим видом показывают только то, как они сомневаются в силах Дазая. Он умен, да, но что этот неполноценный человек может сделать здесь, запертый, заключенный в плен способности, которая в теории не могла даже подействовать на него? На самом деле, даже это Дазая не удивляет и не удивляло с самого начала — если существует в этом мире тюрьма для особо опасных одаренных, из которой Дазай мог бы выбраться в первые же полчаса, если бы не Достоевский с его планом, то какой-то там виртуальный мир казался ему игрой для детсадовцев. — У меня есть засекреченная информация, касающаяся Юкио Мисимы и его милой сестренки. Этой информации достаточно, чтобы схватить их без суда и следствия — Мисиму, в таком случае, ждут добрые руки мафии — скажу вам по секрету, пытки там очень изощренные. А Хираока-сан, как сообщница, отправится в тюрьму — к тому же, она не одаренная. И никакие связи не помогут, — Дазай самодовольно пожимает плечами. — Эта же информация хранится у Анго Сакагучи — не нуждается в представлении, не так ли? В случае моей смерти вся эта информация вылезет наружу. — Это угроза? — шипит Уроборос. Его глаза искрятся ненавистью, вызывая какое-то невероятное душевное удовлетворение у Дазая. Этот змей ему тоже не нравится. — Хм, — Осаму задумчиво чешет подбородок. — Думаю, так оно и есть. Взамен я хочу ответ на один мой вопрос. А, ещё, желательно, чтобы вы вернули мне мою маленькую псину. Больше всего Дазаю нравится выражение лица Черной Королевы. Она виновато поджимает губы, зная, что именно её высокомерие послужило ошибочным ходом. Фудзин спокоен, как воды Тихого океана, а вот Уроборос, напротив, едва не взрывается. Многих усилий стоит ему не закипеть в ту же секунду. — Не слишком ли много ты просишь, а, Дазай Осаму?! — О какой «псине» идёт речь? — кашляет в кулак Фудзин, и его голос приземляет разгневанного Уробороса. В ответ Дазай смеется. — О, не делайте вид, что никто из вас не понял. Для начала, вчерашняя игра Черной Королевы была нечестной — некорректные правила, которым даже она сама не стала подчиняться. Я имею в виду детали, о которых не было и речи, например, никакого запрета на выстрел в самого себя не было. Он перекатывается с пятки на носок. — Второе вытекает из первого — так как правила не были озвучены в точной мере, то и забирать жизнь игрока в нечестной игре как-то не комильфо, не считаете? Вы же так яростно выступаете за исполнение всех правил. — Игра закончилась, Чуя Накахара проиграл, на этом всё. Что ты пытаешься доказать? — недовольно вскидывает бровь Уроборос. — Чуя жив, — Дазай пожимает плечами — в своих словах он уверен, как никогда. — Он нужен вам живым из-за своей способности, поэтому ни в одной игре Чуя не стал бы так глупо умирать — никто из вас этого не допустит, выворачивая игры в нужную для себя сторону. Только если он не умер, но вышел из игры, есть ли смысл всем остальным игрокам продолжать? — Интересно, на что ещё ты способен ради бывшего напарника, — широко ухмыляется Уроборос. — Так ты хочешь, чтобы мы вернули его в игру? — Да, — соглашается Дазай. — Пока мы все здесь, он бесполезен для вас, разве не так? Уроборос перебрасывается взглядами с Фудзином; на девушку в черном никто из них не смотрит. Её коллеги, видит Дазай, явно недовольны поведением Королевы в прошедшей игре, пусть и знали, не могли не знать, что случилось с Чуей и где он сейчас. Возможно, она смогла чем-то убедить их на время, может, оправдывала это тем, что мафиози остался жив, пусть и вышел из игры раньше, чем они планировали. Однако, от осуждения и недовольства, витающего в воздухе в этой маленькой комнатке в метро, девушку это не спасло. Фудзин держит руки перед собой на столе, и Осаму замечает, как пальцы чуть сильнее впиваются в темное дерево, когда Уроборос раздраженно шепчет ему что-то на ухо. Дазаю казалось, что это именно он занимает главенствующую, лидерскую позицию среди создателей, но факт наличия способности, конечно, не даёт ему права на власть — в любом случае, этот человек может быть таким же исполнителем, как и сам Чуя Накахара, к примеру. Исполнителем, за которым стоит кто-то выше, может, даже серьёзнее, чем бледный Фудзин. Перед Дазаем все трое выступают наравне, что только добавляет плюс к этой догадке. — Но не бесполезен для тебя, — подмечает Фудзин, откидываясь на спинку стула. — Ты просишь слишком много условий для человека, у которого нет доказательств о наличии какой-то теоретической секретной информации. Это дешевая угроза. Твоя жизнь не представляет для нас никакой ценности, как и твоя способность — ты и сам это прекрасно понимаешь, не так ли? Дазай воодушевленно охает: — О, я буду только рад наконец умереть! — Мы навели справки, не утруждайся, — устало хмурит брови Фудзин. — Что нам мешает устранить тебя и проверить правдивость твоих слов? Не то, чтобы Дазай ожидал, что ему поверят на слово — хотя нет, именно этого он и ожидал. Что ж. Слова Фудзина для него лишь пустое сотрясание воздуха. Он объясняет этому бледному мужчине, как маленькому ребенку: — Вы не убьете меня. Если бы хотели, я бы даже не оказался здесь. Ваша цель заключается в большем, чем просто переубивать эсперов мафии и агентства. Это я и пытаюсь выяснить. — Здесь именно ты находишься в невыгодном положении, а не мы, Дазай, — кривит губы Уроборос. — Допустим, я согласен отдать тебе Чую и ответить на один вопрос, но у меня есть одно ма-аленькое условие. Осаму слушает, уже предчувствуя победу в кармане. Пока его с небес не скидывает Уроборос, который за последние несколько минут успел выбесить Дазая почти так же, как это делает Чуя, просто находясь рядом. Удивительные вещи. — Ты должен пожертвовать минимум одним человеком в следующей игре. Любым, на твой выбор. Твоя жизнь — гарант, и если ты этого не сделаешь, что ж, в таком случае я прекрасно знаю, что отобрать у тебя и как превратить остаток твоей жизни в кошмар. Падать больно. Он не умрет, ему придётся существовать, когда по велению его собственной руки умрёт один из знакомых, близких людей. Один из его коллег — или бывших коллег. Кто-то, кого ему придётся выбрать, отдав жизнь невинного человека за жизнь Чуи и за информацию, которая, в теории, приведет их к выходу. В своей победе Дазай больше не уверен. Его самодовольное лицо теряет краски, что-то в нём неуловимо меняется, и маска расслабленного и уверенного человека сползает, как кожа змеи — но Дазай всё равно держит лицо, пусть оно и выглядит теперь угрожающе. Он не ожидает, что его заденет по-настоящему. Он правда не хочет, чтобы его коллеги из Детективного Агентства погибли. Он не желает видеть, как из их глаз пропадает надежда, огонь и свет, как они умирают один за другим, жертвуя собой во имя спасения, но так и не получая его; сам того не понимая, Дазай привязался к своей обретенной семье. — Язык проглотил, м? Ехидная, кислая улыбка расцветает на лице Уробороса, когда он переглядывается с приободрившейся Королевой, которую, кажется, не так и волнует больше её ошибка с правилами. Гораздо веселее наблюдать за тем, как подрагивают зрачки Дазая, когда он всем своим существом пытается скрыть тот факт, что его невероятным образом обыграли, и у него не было никаких иных вариантов, кроме как согласиться на это условие. — Если ты согласен, задавай свой вопрос, — Фудзин делает взмах ладонью. На его лице, в отличие от Уробороса, не появляется ни одной лишней эмоции — во время игры он казался другим человеком, но сейчас вся его артистичность будто бы пропала. Словно не было нужды играть театр перед одним зрителем. Дазай дергает желваками, сжимая руки в карманах в кулаки. Он доведет свою партию до конца — ещё не время ставить шах. — Мне нужно знать имя человека, который организовал игры и приказал вам выкрасть информацию из Правительства и Мафии. Уроборос не сдерживается от смешка, и от порыва дыхания его пушистая челка слегка вздымается наверх. — Я думал, ты спросишь про нашу великую цель, или ещё какой-нибудь глупый вопрос в стиле «зачем нужны все эти игры?», но ты удивил меня, признаю. Фудзин, ответь ему, меня слишком бесит его морда. Он вглядывается в его лицо пронзительными светлыми глазами. На фразу Уробороса Дазай реагирует слащавой улыбкой, и принимает её как комплимент — ему ничего не стоит сказать об этом вслух. Фудзин, наконец, отвечает. — Ясухиро Судзуки. Больше Дазай ничего не успевает сказать. Не успевает даже толком отреагировать. — Вы будете играть до самого конца. До тех пор, пока от вас не останется даже пылинки, воспоминания, отголоска. И в самом конце этот мир покинут только двое. Лишь двое. Последняя фраза, которую слышит Дазай, прежде чем картинка перед ним растворяется. Весь мир вокруг него начинает стремительно кружиться, словно он попал в водоворот. Ощущение себя в пространстве теряется на несколько секунд, и Дазай не понимает, стоит ли он вообще ровно на своих ногах или плавает в невесомости. Его начинает подташнивать от этого, а потом всё резко заканчивается — так же быстро, как и началось. Он открывает глаза, которые не помнит когда успел зажмурить, и видит перед собой лежащее на асфальте тело. Не сразу осознает, где находится вообще, только ощущается припекающее его темную макушку искусственное солнце и пустынные дороги вокруг. Дазай падает на колени, больно ударяясь, но эта боль слегка его отрезвляет даже, и он, пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся дрожь в руках, протягивает ладонь вперед. — Чуя… Он лежит на боку. Дазай слегка тянет мафиози за плечо, чтобы перевернуть на спину и взглянуть ему, наконец, в лицо. Чуя словно просто спит. Находится без сознания, но его лицо не бледное и не окровавленное, обычное и спокойное, а грудь ровно вздымается от дыхания. Никаких пулевых ранений и никаких следов пыток. Дазай усмехается себе под нос. Знакомая с самого юношества картина — Чуя каждый раз терял сознание после использования Порчи, и каждый раз лежал так, на коленях Дазая, пока тот перебирал осторожно пальцами его рыжие кудри. Он делает так и в этот раз, пусть и Порчи никакой не было, и нет смысла вообще прикасаться к Чуе, потому что их способности не работают и защищать Чую нет необходимости. Но он всё равно тянет его на себя, укладывая голову на колени, просто по привычке. Точно так же, по привычке, он опускает ладонь на мягкие волосы, разглядывая в свете солнечных лучей его медные локоны. Дазай не думает даже в этот момент о словах создателей игр, и не думает о том, кто явится в этот мир следующим, о том, какой будет новая игра и выживут ли они. Ему почему-то хочется посидеть так ещё немного и просто наблюдать за спящим Чуей. — Выглядишь, как бездомная псина, — тихо бормочет Дазай, зная, что его не слышат. Смысла в этом нет, потому что и реакции никакой он не добьется своими словами, поэтому и распинаться не стоит. Дазай может говорить сейчас вообще что угодно и остаться безнаказанным. Он проводит кончиками пальцев до его шеи, а потом одергивает резко свою руку, заметив, как от этого простого движения на коже Чуи проявляются мурашки. Он задерживает дыхание, ожидая, что сейчас-то он точно проснется и начнет ворчать, что Дазай, сутулая собака, снова над ним издевается, но ничего не происходит. Тогда Дазай смелеет и опускает в этот раз всю ладонь на его скулу, большим пальцем поглаживая мягкую кожу щеки. Не в первый раз он делает так, но не может отказать себе в этих маленьких прикосновениях — почему-то Чую хотелось потрогать всегда, особенно, когда он замирал в смущении, а потом начинал беситься и орать. Ещё больше Дазаю нравилось касаться Чую в те моменты, когда он не мог, в общем-то, сопротивляться: уставший после Порчи или сложной миссии. Телесный контакт в их жизни имел большее значение, чем могло показаться — и не в том дело, что Дазаю просто нравилось, или Дазай был охоч до прикосновений, а в том, что именно так работала его способность. Он оправдывал этим своё желание касаться очень долго. Так долго, что почти поверил — но нет смысла обнулять Чую, когда он рядом, потому что никакого вреда с помощью способности он не сможет ему причинить. И Порча не могла активироваться сама по себе, поэтому отмазка не имела никакого логического объяснения. Другой причиной Дазай считал сравнение Чуи с собакой — животные любят, когда их чешут по голове, гладят и всячески проявляют внимание прикосновениями. Чую он вполне считал своей собакой, пусть и настоящих собак он ненавидел. Чуя даже спросил его однажды — «Зачем ты вечно трогаешь меня?» Дазай не помнил, что именно из тысячи вариантов ответил, потому что на этот случай у него было миллион отговорок. В один день он так вытер об его волосы свою руку; в другой он прихлопнул комара, которого не было. В третий — запачкал его и, хихикая, наблюдал, как Чуя ходил полдня с отпечатком белой ладони на спине. Прикосновение могло означать что угодно, и не означать ничего вовсе, а Чуя каждый раз бурно реагировал, когда Дазай опускал подбородок на его макушку или локоть на его плечо, используя невысокого Чую, как подлокотник. Чуя каждый раз ворчал и отмахивался, когда Дазай тыкал своим пальцем ему в щеку, когда дергал за длинную прядь волос, даже когда шуточно чмокал его в тыльную сторону ладони, как благородную даму. И получал не единожды за это фингал под глазом и синяки под ребрами — заслуженно. И Дазай не видел в этом никакой проблемы ровно до того момента, пока из его жизни эти самые прикосновения не исчезли вовсе. Он с удивлением осознал в какой-то совершенно обычный день, что соскучился. Тактильно соскучился — человек, который заматывался с ног до головы в бинты, чтобы ни одно лишнее прикосновение не опорочило его кожу, человек, который правда не любил никогда близкий телесный контакт, не любил обниматься, не любил держаться за руки и прочее, прочее, прочее. Он соскучился по прикосновениям к одному единственному человеку. Пальцы-лепестки спускаются по гладкой коже к линии роста волос, касаются зачем-то мочки уха, и вызывают новую порцию мурашек — Дазай улыбается несдержанно. Сквозь сон Чуя тянется жадно за его прикосновением, а брови совсем немного хмурятся. Ресницы начинают дрожать, и Осаму ловит момент, когда Чуя просыпается — ровно в эту секунду он опускает ладонь на безопасное место, к плечу. Недоуменным взглядом Чуя смотрит на него и хлопает глазами. — Дазай? — Доброе утро! Птички поют, солнышко светит, а ты уже все бока отлежал, поэтому поднимайся, Чиби~ Чуя негромко вздыхает, но даже не предпринимает попытки встать. Ему и на костлявых бедрах Дазая, в целом, удобно. Тепло, а его пушистая копна волос ещё и от ярких лучей солнца загораживает. — Рассказывай. — Ты мне, вообще-то, все ноги отдавил, так что… — Переживешь, не сломаешься. Я жду. — Это я жду, пока ты слезешь с меня, тяжелый ты слизняк, — ноет Дазай, морщась, как будто его ноги и правда затекли от долгого времени в одном положении. И его вовсе не волнует тот факт, что он мог сидеть так и несколько часов, пока Чуя отсыпался после Порчи. Чуя всё же поднимается, принимая сидячее положение, и трет виски. В глазах мутнеет, но не более — скорее всего, его усыпили чем-то, но прошло достаточно времени, чтобы эффект от седативных прошел. — Сколько сейчас? — Э-э, — Дазай вытаскивает из кармана часы и разглядывает цифры. — Половина восьмого утра. Чуя хмурится. — Это мои часы?! Дазай даже не сопротивляется, когда предмет выхватывают у него из рук с недовольным ворчанием, а только хихикает. Не мог не сделать этого. Вокруг нет ни единой машины, рядом какой-то парк и деревья, сами они находятся прямо посреди трассы, и отсюда не видно даже небоскребов мафии — высочайших зданий в Йокогаме. Далековато их забросило. Дазая, кажется, это вовсе не волнует, что только раздражает Чую. Он осматривается в поисках хоть какого-либо средства передвижения, потому что в ином случае им придется топать несколько километров до Агентства. Чуя, знающий город, как свои пять пальцев, определяет их местоположение довольно быстро, и до базы идти правда далеко. Черт бы побрал этих придурков, кто так делает?! — Я так понимаю, идти обратно будем на своих двоих, — тянет Дазай, вытянув ноги вперед и даже не поднимаясь с асфальта. Чуя пинает его по бедру. — Отлично, как раз успеешь всё рассказать. Осаму кряхтит, как пожилой дед, пока лениво поднимается, игнорируя протянутую Чуей руку. — Нечего рассказывать, — он жмет плечами. — Ты должен был выстрелить в меня. Чуя давится вдохом, но не подает виду. Должен был, как и всегда по их плану, но не стал. Без своей способности он не был уверен в том, что Дазай останется жив после выстрела, поэтому сделал то, в чем уверенность была — попытался застрелить самого себя, чтобы спасти всех остальных, вместо того, чтобы жертвовать этим идиотом Дазаем. Скорее всего, он тоже выжил бы, но Чуя не был уверен в этом на сто процентов, как бы ни заверял в идеальности своих планов Осаму. — Оставлю это право за собой на следующий раз, — хмыкает Чуя. Дороги пусты, впереди — километры асфальта, освещаемые лучами яркого утреннего солнца, и ровная спина Чуи, который вышагивает с невероятной уверенностью. Только Дазай замечает, что он погружается отчасти в свои воспоминания, и думает, что это спасет его от лишних рассказов — а вот Чую не спасет от очередной порции подколов и издевательских комментариев. Идти около часа, и это никак не напрягает Дазая, которому только в радость провести это время с ним, и он уже начинает что-то воодушевленно говорить, предвкушая бурные реакции. Чуя этому вовсе не рад. — Так Чуя беспокоится обо мне? — Ещё чего! Не съезжай с темы, Дазай. Что ты сделал? Дазай закатывает глаза. Он говорит кратко о том, как нашел базу создателей, которая и базой-то не была, а лишь местом встречи внутри виртуального мира, но оставляет это название для простоты рассказа. — У меня есть информация, которая разрушит их организацию. В реальности. Я предложил им сделку — вернуть тебя в игру взамен на моё молчание. Уроборос согласился, ты здесь, финита ля комедия! Чуя коротко оборачивается, бросив взгляд на расслабленно жмурящегося от ненастоящего солнышка Дазая. — И всё? — И всё. В детали он не углублялся. Не хотел, чтобы Чуя знал о том, как Дазай жизнями игроков выторговал своего напарника. Эта информация ничего ему не даст, зато у Дазая появилось ещё больше поводов для размышления и будущих планов. — Я же знаю, что ты недоговариваешь, Осаму. Улыбка стекает медленно с его лица, но вновь появляется, когда он придумывает, как отвлечь хитрого Чую от необязательных фактов. И когда только этот слизняк стал таким умным? Всегда был. — Ты всегда можешь подарить лягушке свой волшебный поцелуй, и она превратится в прекрасную принцессу, которая всё знает! Он просто шутит, ожидает бурную реакцию от Чуи, который либо начнет выбивать из него информацию, либо забьет и отмахнется, посчитав, что он просто идиот. Только Чуя снова его удивляет. Дазай останавливается, потому что он тут же разворачивается и подходит к нему. Очень близко. От неожиданности Дазай даже делает шаг назад, но Чуя хватает его за рубашку и тянет ближе к себе, почему-то очень внимательно рассматривая его лицо. А потом — происходит какая-то ошибка. Глаза Дазая распахиваются в шоке, и он не может даже слова сказать, потому что ощущает легкое, почти незаметное и очень нежное прикосновение сухих губ Чуи к своей щеке. Он улыбается. — Так что, принцесса-лягушка может поделиться своими гениальными знаниями, м? И — отодвигается, просто продолжая свой путь. Просто продолжая идти вперед, как будто ничего не случилось. Невозможно. Дазай цепенеет и погружается в натуральный ступор, не в силах даже слова сказать, какие там шутки и подколы. Его щеки слабо горят. Кажется, он никогда не чувствовал себя таким… смущённым. Что Чуя вообще себе позволяет?! Нельзя так делать! — Я жду, Дазай, — тянет он, и Осаму вздыхает, беря себя в руки. Один-ноль в пользу Чуи. — Их главарь — Ясухиро Судзуки. Он спонсирует проект и создание сыворотки, он же отдал приказ на сбор информации о каждом члене Мафии и Агентства, а также об Арахабаки. — Тц, этот ублюдок. Так и знал, что что-то с ним не так. Чуя молча шагает дальше. Тот самый владелец клуба, который сотрудничал с портом. Ясно, как день, что он пытался возродить свою власть и построить на костях свой собственный клан якудза. Больше удивляло то, как он проворачивал всё это прямо с территории мафии, скрывая это от Огая Мори. Чуя скалится. В любом случае — он не эспер, и сам вряд ли почтит их своим присутствием в этом мире, однако это не значило, что никто из них не мог ничего сделать с этой информацией. Значит, Уроборос сотрудничал с Судзуки. Оттуда и информация, которая есть только у мафии. Пока его не было здесь, ночью, Уроборос переместил его в неизвестное место, похожее больше на чистый белый лист — там не было ничего: ни домов, ни стен, ни потолка, ни неба, ни дорог. Абсолютная и бесконечная пустота. Они говорили недолго, но Чуя всё ещё помнил, как сейчас, эти минуты, когда раздражающий его Уроборос стоял так близко и шептал в лицо свои условия сделки, которую он предлагал Чуе. Он всё ещё ощущал отголоски бархатной ткани его перчаток на своей коже и мечтал ударить его со всей силы, но сколько бы ни пытался, Уроборос, будто предвидев каждую попытку, растворялся и оказывался позади Чуи. Он не желал соглашаться. Только не такой ценой. — Так что с этим Судзуки? — голос Дазая вырывает его из мыслей. Честно — он вырвал бы ему кадык. Дазаю, возможно, тоже, но пока он нужен для другой цели. — Эй, Дазай. Ты помнишь стратегию «Хмельной ночлег»? Дазай улыбается. О, он помнит.

***

Таким пустым торговый центр никто из них никогда не видел. Ряды магазинов, заполненных различной одеждой, книжный отдел с километрами полок с мангой, огромный продуктовый магазин, маленькие островки с чехлами для телефонов и автоматы с маленькими фигурками, значками, брелками и прочей мелочью с различными персонажами из аниме. Огромное помещение освещалось яркими лампами, в свете которых идеально ровная плитка поблескивала чистотой. И — уже привычная тишина, нарушаемая только негромкими разговорами игроков. У входа в торговый центр их встречает пополнение. Чуя угрюмо вздыхает, не удивляясь больше новым членам мафии; не станет ли следующим игроком, например, Верлен? Или сам Огай Мори? Даже это его бы не удивило. В отличие от Дазая — рассматривая новоприбывших, краем сознания он размышляет о том, почему уже третий день подряд в этом мире оказываются только мафиози, и ни одного детектива. Ему бы по праву гордиться коллегами, которые наверняка активно занялись расследованием, не забывая о собственной безопасности, и потому держались тем же составом в реальном мире уже трое суток. Но это не то, о чем думает Дазай. Его смущает эта странная закономерность. Он предполагает, что каждый шаг организаторов игры продуман, и даже порядок присоединения новых игроков вовсе не случайный. Не то, чтобы ему было всё равно на членов мафии — по большей части да, если этим членом мафии не являлся один рыжий исполнитель в шляпе по имени Чуя Накахара, но Дазай напрягается. Количество мафиози превышает количество детективов. Выбор жертвы для Дазая кажется очевидным — вот тебе пятеро человек из «вражеской» организации, выбирай, кого хочешь, но в этом был очень заковыристый подвох. Если этот человек будет из мафии, Дазай останется виноватым в том, что пожертвовал человеком из порта, и из этого вытекает факт нарушения их мирного договора. Если жертвой будет его коллега-детектив, тогда он, во-первых, собственноручно отправит на смерть своего союзника, а во-вторых, нарушит ещё больше договоренностей — уже внутри ВДА. Никем из них жертвовать он не хочет, как не может и отдать собственную жизнь. Он оказывается в тупике, ощущая, что в один короткий миг его игра начинает работать против него самого. С другой стороны, об этой части сделки не знает никто. Даже Чуя, которому он этой будущей жертвой выбил неприкосновенность. Это приводило к очень простым умозаключениям. На его руках нет и не будет никакой крови, если смотреть на гипотетическую ситуацию со стороны — он не виноват, он никого не убивал, всё случилось волею судьбы и прочий бред, которым обычно люди оправдывают несчастные случаи. Кроме одной маленькой детали — сам Дазай прекрасно знает и понимает, и будет знать и понимать, что это сделает именно он, пусть и не своими руками. Будь он сейчас в Порту, не стал бы даже раздумывать и пожертвовал хоть каждым членом из Агентства, лишь бы добиться своей цели. Только что-то в нём неумолимо изменилось, и он не может больше никаким образом разбрасываться жизнями людей, как своими грязными окровавленными бинтами; не может по одному желанию убить другого человека; не может — особенно — убить людей, которые привнесли в его жизнь хоть какой-то смысл жить самому. Исключая самого себя и бывшего-нынешнего напарника, счет всё равно остается неравным — четыре человека из Портовой Мафии и трое из Агентства. Логично было бы сравнять количество людей; возможно, именно этого от него ждут Фудзин и Уроборос. Только Дазай плевать хотел на то, что они от него ожидают, и, как бы то ни было, он в любом случае поступил бы по-своему. Если у него нет способа перехитрить создателей, значит, он перехитрит саму игру. На его размышления никто не обращает внимания — что ж, никто даже не замечает, в какие глубокие дебри запутанных дум погружен Дазай, потому что на лице его светлая улыбка и слегка затуманенные, прикрытые ресницами глаза. Словно не волнует и не пугает его предстоящая игра, словно он уверен в каждом своём последующем действии. Так и было — таким его и видели, потому что именно это Дазай позволял другим видеть. Ничто из этих размышлений не значит, что у него нет плана. — Вы…! — ошарашенно роняет Ацуши, плетясь за ручку с Люси — у него всё ещё болит нога, и он хромает. Рядом с ним удивительно близко вышагивает Акутагава, расслабленно опустив плечи. Он часто поглядывает на Ацуши, едва не порываясь тащить этого надоедливого тигра в своих руках вместо миниатюрной Люси, лишь бы он не жмурился от боли. Хигучи, явно напуганная странной обстановкой вокруг, подбирается и выпрямляется, когда замечает сперва детективов, а после — вышагивающего Чую. Рядом с ней с диким рвением в глазах стоит Тачихара, крепко сжимая в правой руке пистолет. Он покорно опускает его и с облегчением улыбается, радуясь, что они не одни в опустевшем вмиг городе. — Ещё вас тут не хватало, — а Чуя, напротив, совсем не радуется. — Как удивительно, в наших рядах пополнение! — тянет Дазай. — Какими судьбами? Может, чай, кофе, чего покрепче? Хигучи недоуменно вскидывает брови. — Чего?.. — Очень смешно, заткнись, Дазай, — локоть Чуи попадает прямо по его нерву, пуская неприятные ощущения по всей руке. — Ай, за что! Прекрати распускать свои шаловливые ручки, Чиби-слизняк, — ноет Дазай. Хигучи и Тачихара особо информативными знаниями не обладают. Похитили их буквально из переговорной, в которой Черные Ящерицы находились в самый разгар рабочего дня, обсуждая отчет по последней проделанной миссии. Ни Хироцу, ни отряда не было с ними в этом помещении — одно мгновение, и оба уже проваливаются в темноту, а в следующий момент оказываются совсем в другом месте. В полностью пустой Йокогаме, освещенной теми же надоевшими уже лучами солнца. Дазай переглядывается с Чуей, и по одному его взгляду понимает, что они думают об одном и том же. Эспер со способностью к телепортации. Если внутри способности организаторы могли перемещаться без ограничений, то в реальности таким способом мог воспользоваться только человек со способностью проходить сквозь пространство. Ни Уроборос, ни Фудзин, ни, тем более, слишком много из себя строящая Черная Королева таким даром не обладали; в ином случае Дазай бы уже знал об этом. То, что у этих людей есть сторонники, ясно, как день. Другой вопрос в том, сколько их, этих сторонников, и как много эсперов в их организации. — Ты должна мне сто йен, дорогая, — хохочет Тачихара, опуская ладонь на плечо Хигучи. — Чёрт. — На что вы спорили, идиоты? — хмурится Чуя, глядя на них, как на детей малых. Они не были его прямыми подчиненными, но с Хигучи Чуя проводил достаточно свободного времени, чтобы знать, что эта девушка невероятно любит доказывать свою правоту и достигать любыми способами результата. Что заставило её проиграть спор и остаться в должниках Тачихары? — Мы пересекались с вашими остатками Агентства, — Мичизу кивает в сторону Ацуши. — И узнали, что великий и непобедимый Дазай Осаму пропал. Так вот, я сказал, что на него тоже нашлась управа, а Хигучи не верила, что его вообще можно поймать. Она посчитала, что Дазай-сан не мог попасть в плен к этим странным похитителям, пока все остальные убеждали, что он там же, где и другие пропавшие. — Хоть кто-то в тебя верит, придурок Дазай, — Чуя заливается хохотом. — Ах, я поражен до глубины души! Тачихара и Хигучи одним своим присутствием смогли разбавить угнетенную обстановку вокруг, и налегке вся компания игроков зашла внутрь торгового центра. Чуя разговаривал с Хигучи, которая всё равно поглядывала одним глазком на Акутагаву — тот жался от подчиненной ближе к Ацуши, словно ища спасение в нём, и это пробивало Чую на легкий смех. В конце концов, от бездумного расхаживания по пустым залам их останавливает уже знакомая фигура, возникшая из ниоткуда. Та же красная рубашка с драконом, та же маска, скрывающая половину лица — Чуя это самое лицо уже видел, как и Дазай, но радовался тому, что через черную ткань не будет видно его хищно-сладкой раздражающей улыбки. Ещё мерзотнее, чем у Дазая. Их там на одном заводе делали, что ли? Чуя едва не спотыкается, едва не заваливается вперед, останавливая шаг, потому что Уроборос материализуется практически прямо перед ним. — И вот вы снова здесь, как я рад видеть новые лица! — голос льется патокой, Уроборос почти мурлычет, окидывая взглядом всех девятерых игроков. Дазай не сводит с него пронзительного взгляда. — Уроборос… — шипит на выдохе Ацуши, слегка морщась от тянущей боли в ноге. Впрочем, пока он стоит, она не беспокоит его так сильно. С тоской он думает о том, как редко ценит свою способность к регенерации. — Приятно знать, что меня помнят. Чуя видит искры предвкушения в его глазах, прикрытых волнистыми прядями челки, и — ох, они ему очень не нравятся. И если теперь он уверен в том, что сам точно останется жив, то насчет остальных своих коллег он не может быть так спокоен. Им всем придется играть в полную силу и бороться за шанс выжить. Он оглядывается. Справа от него замирает Хигучи, ничего ещё не понимающая, и касается едва заметно его плечом. Чуя не отшатывается, выказывая так свою невербальную поддержку. За ней — Тачихара, Акутагава и Ацуши с самыми хмурыми и задумчивыми лицами, которые Чуя когда-либо у них видел. Люси и Наоми сзади, держатся за руки. По левую сторону Гин останавливается рядом с Дазаем — и его выражение лица ещё сильнее удивляет Чую. По его рассказам, ничего сверхъестественного в утреннем разговоре с Уроборосом и создателями не было, но разве Чуя поверил ему? Он знал, что произошло что-то ещё — в ином случае, Дазай бы не смотрел на него волком. Чуя знал, чего ожидать от Осаму, а чего ожидать от Уробороса он и представить не мог, но ему хватило тех коротких и странных минут прошедшей ночью, которые никак не вылезали из его головы, тараканьими лапками вцепившись в кору изнутри. Напряжение в воздухе, казалось, можно было уже резать катанами, садовыми ножницами, раскалывать кувалдами и, может, ещё чем посерьёзнее. — Хотел бы я похвалить вас за то, что практически все до сих пор живы, но я не буду. Настало время для усложнения задачи, вам так не кажется? — он бросает поверхностный взгляд на Дазая. — Шучу, ваше мнение меня не волнует. Итак, игра. Он хлопает в ладоши. Подсветка во всем торговом центре меняется на светло-зеленую — не так ярко, как в лаборатории, но Чую всё равно пробирают мурашки. Он всей душой начинает ненавидеть этот цвет. — Ваша задача — убегать и прятаться, пока горит зеленый свет. Как только вы услышите сигнал и цвет поменяется — вот так, — он хлопает в ладоши снова, и весь торговый центр оглушается неприятным гудком, после которого все лампы вмиг меняют свой цвет на красный, — вы должны замереть на месте и не шевелиться. Если вы не успели спрятаться, вы должны стоять так тихо и неподвижно, как будто вы всего лишь предмет мебели. Одно движение — смерть. В случае, если вы успели спрятаться и я найду вас — упс, это тоже означает смерть! Чуя моментально принимает решение никуда не прятаться, а оставаться на виду. Стоять неподвижно в течение нескольких секунд-минут ему казалось безопаснее, чем трястись в закутках и ждать смерти из-за каждого угла. Он не умрет, да, но это ещё не значит, что он не будет ранен. — Эм… А можно вопрос? — без толики страха зовет Тачихара. — Как долго мы должны играть в это? Уроборос не остается оскорбленным тем, что его перебили, напротив, его глаза щурятся, словно он улыбается под маской — эту же улыбку слышно и в его голосе. — До тех пор, пока мне не станет скучно! Глаза Тачихары расширяются, и вместе с ним пораженно выдыхают Наоми и Хигучи. Никто из них прежде не видел в игре Уробороса, кроме Чуи и Ацуши. Они, стоит сказать, были готовы к такому исходу, в отличие от всех прочих игроков. Теперь — все они были заперты внутри огромного торгового центра, как скот на убой. — Кстати, — он окидывает оценивающим взглядом Чую с ног до головы, и ему хочется поежиться и отмыться от этого. Далеко не впервые на него так смотрят люди, и далеко не только девушки, но в этой ситуации Чуя не может даже сломать ему руку или выколоть глаза — Уроборос неуязвим внутри своей способности. — Эта панама тебе очень идёт, Чуя. Больше, чем мне. Чуя кривит губы. — Ублюдок, ты- — Знаю, знаю, можешь оставить себе! Свет меняется на зеленый, и Уроборос лениво складывает руки в перчатках в карманы штанов. Уверенная улыбка растекается по его лицу, и он подмигивает. — Прячьтесь. Все разбегаются врассыпную в тот же момент. Все, кроме Чуи, который продолжает рассматривать то место, на котором мгновение назад стоял Уроборос, растворившийся в воздухе золотым дымом. И не замечает, каким ядовитым взглядом смотрит на него Дазай. «Зачем ты носишь эту отвратительную шляпу, Чуя?» — спросил он парой часов ранее, когда Чуя надел панаму, единственную, которая была поблизости — и его не сильно волновало то, что она принадлежала Уроборосу. Он получил её в бою, а значит, эта шляпа была лишь его трофеем. Не более. Раздражение волной поднимается в груди, но Дазай ничего с ним не может сделать. Не знает, почему его так сильно бесит Уроборос, почему его так сильно бесит то, что на красивых волосах Чуи покоится эта ужасная панама — панама придурка-создателя, на минуточку! — и почему Дазай сам не бежит и не прячется вместе со всеми. Что-то неизвестное, но знакомое разжигается огнем в груди, что-то, у чего нет названия и от чего так чешутся кулаки и зубы. Дазай не хочет и не собирается удерживать в себе желание съязвить. — Идёт? У вас обоих нет вкуса. Чуя разворачивается так резко, что длинные пряди волос бьют его по лицу. — Не смей сравнивать меня с ним! — О, правда? Почему? Кажется, вы неплохо спелись, — широко ухмыляется Дазай. — А тебя это так волнует? Не ты ли сам приперся к создателям и так мило с ними болтал, пока никто об этом не знал? Если ты собираешься подозревать меня в предательстве, то из нас двоих именно у тебя в этом больше опыта. Дазай и не собирался, и это замечание Чуи его даже не задевает, зато задевает другое. — Ох, конечно, прости, Чиби, это ты здесь играешь роль белого и пушистого, когда миленько беседуешь с Уроборосом за спиной у всех, — он шагает ближе к Чуе и наклоняется над ним, как будто хочет своим ростом показать какую-то значимость. Знает, что с ним это не сработает — и никогда не работало, но у Чуи это его идиотское поведение вызывает только раздражение. Он сам хватает его за воротник и спускает с небес на землю, а второй рукой впечатывается под ребра — изо рта Дазая вырывается глухой вдох. — Заткни пасть, — шипит в лицо. — Не смей обвинять меня в том, чего я не делал. Я не собираюсь скрывать тот факт, что мы разговаривали, но это не значит, что я согласился на все его подачки. — Что он тебе предложил? Чуя не сводит взгляда с лица Дазая. Его радужки глаз темнеют, туманятся, погружают его самого в глубины мыслей — так, словно он правда задумывался согласиться. Дазай уже знает ответ. Дазай не хочет слышать, что он ответил на предложение Уробороса. — Сыворотка. Он предложил мне возможность контролировать Порчу самому. «Без тебя» — теплится на языке невысказанное. Дазай предполагал такой исход ещё в свой первый день в виртуальном мире. Именно Уроборос был тем, кто не дал Чуе умереть в предыдущей игре, а вовсе не Черная Королева — её, кажется, вообще не привлекал ни один мужчина в этом мире. Дазай не меняется в лице, но Чуя понимает, что он удивлен. Нет, слабо сказано — он в ярости. Он нашел этого рыжего бездомного пса и придумал гениальный и сложный план, чтобы заманить его в Портовую Мафию, со скрипом согласился на партнерство, собственными руками спасал его от смерти каждый раз, когда ненасытный бог разрушений вырывался из хрупкого тела, и на протяжении почти всех семи лет, пронизанных безграничным доверием, шел рука об руку с этим человеком — чтобы что? Чтобы какой-то дилетант поверил в себя и решил, что сможет подкупить Чую сывороткой, отменяющей способности? Дазай понимал, что какая-то часть Чуи сильно сомневалась. Он мог бы. Он мог бы согласиться, потому что Порча — пусть и использовалась не так часто, всё равно требовала присутствия Дазая каждый раз. Сыворотка давала больше свободы. Сыворотка освобождала Чую от вынужденной зависимости от Исповеди Дазая. Согласие означало в какой-то степени — может, в большей — что больше Дазай Чуе будет не нужен. Даже если он знал, что их взаимоотношения построены вовсе не на способностях, эта мысль никуда не могла деться из его гениального стратегического мозга — и Дазаю хотелось ударить самого себя. Ответить ему не дает тот же Уроборос, включивший над ними алые огни. Изо рта Дазая вырывается едва слышный выдох — он касается тоненькой пряди челки Чуи и колышет её порывом воздуха. Чуя не шевелится, замерев в той же позе, в которой и стоял. Между их лицами не больше двадцати сантиметров, и Дазай всё ещё стоит сгорбившись, потому что рука Чуи словно приросла к его воротнику, пусть и не сжимала больше так крепко — но и отодвинуться он больше не мог. Так невовремя вспоминается тот недопоцелуй в воде. Этот идиот Дазай — Чуе хочется придушить его на месте. Он водит взглядом влево и вправо, рассматривая окружающую обстановку. Рядом с ними никого нет, и Чуя думает, что может немного расслабиться, пока никто не видит. Никаких признаков Уробороса поблизости не наблюдается. Брови Чуи слегка хмурятся, когда глаза снова встречаются с карими напротив. «И что делать?» — спрашивает без слов. Дазай почему-то расплывается в улыбке. Точно что-то задумал. Что-то безумное. Чуя едва заметно качает головой, но Дазая это не останавливает — он вдруг выпрямляется, широко зевает и потягивается, как будто невероятно устал стоять в одном положении. — Скукоти-ища, — ноет он. — И это называется игрой на выживание? — Ты сдурел?! — Да ладно, Чиби, не будь таким грубым. Один Уроборос физически не сможет следить за всеми одновременно, а значит, пока его нет прямо перед нами, мы в безопасности. Тебя никто не убьет, а моя смерть тем более никому не нужна — к тому же, я буду только рад. Дазай отходит на шаг назад, отцепляя ослабевшую ладонь Чуи от себя, а потом вальяжно проходит к неработающему эскалатору, поднимаясь на второй этаж. — Так и будешь там стоять? Чуя раздраженно вздыхает и закатывает глаза, бросаясь за ним. В какой-то степени Дазай прав — ему не грозит участь быть убитым. Собственная смерть его не сильно волновала, зато за всех остальных игроков он искренне переживал. Из-за этого неравенства он ощущал себя «избранным», тем, кто не мог повлиять на решение других людей и отдать право вето на смерть другому. — И куда ты идешь? Он пожимает плечами. — Тут есть один магазинчик… — Дазай, нет. — Дазай, да, — он заворачивает в один из бутиков, и Чуя, уже решивший, что этот идиот мог зайти вообще в любое неожиданное место — от отдела с детскими игрушками до секс-шопа, останавливается, потому что идти с ним — себе дороже. Но Дазай его удивляет. В этом магазине одна из стен была забита шляпами. На каждой полке почти до потолка были самые разные предметы головного убора. Каждая из них отличалась то цветом, то декором, то формой. Ниже — кепки и панамы, совсем как та, на голове Чуи. Чуть дальше находились шляпы-федоры, а над ними и вовсе пляжные, плетеные. Чуя распахивает рот в восхищении. Он нечасто бывает в торговых центрах, в свои выходные он предпочитает либо прогуливаться в парке, либо сидеть дома с приставкой и фильмами. До этого момента он и не знал, что в Йокогаме есть такое потрясающее место. Невероятно! Это целый шляпный рай. Улыбка не сходит с его лица, когда Чуя, позабыв напрочь о том, что они находятся в разгаре игры на выживание, на минуточку, и тянет ладони к шляпам. Дазай оборачивается к нему, ожидая этого тупого восхищения, и в его голове генерируется по меньшей мере два десятка шуток, с помощью которых он собирается вдоволь посмеяться над этой влюбленностью Чуи в шляпы. Но как только он видит его выражение лица — все слова застревают в горле. Чуя… улыбается. Он улыбается, так, что даже его огромные синие глаза щурятся, образовывая мимические морщинки в углах. Он выглядит так, словно ничего прекраснее в своей жизни не видел, весь светится, не в силах думать ни о чём, кроме количества шляп перед собой. Дазай, наверное, слишком давно не видел Чую таким, иначе не чувствовал бы себя сейчас таким идиотом, впавшим в ступор из-за его улыбки. Он забывает все шутки, которые хотел сказать, и думает только о том, что ему хотелось бы наблюдать такую невинную, детскую радость на лице Чуи гораздо чаще. Счастье идёт ему больше, чем гнев — и почему только Дазай столько времени делал всё наоборот. Чуя без слов снимает с себя панаму — господи, наконец-то! — и надевает вместо неё какую-то темно-бордовую шляпу, похожу на его привычную. Она опоясана алой широкой лентой, и идеально подходит к тону его рубашки. У него отвратительный вкус на шляпы — думает Дазай, — но он с первого раза подбирает самую лучшую. Он что-то спрашивает, когда подходит к зеркалу и смотрит на себя. Дазай всё прослушал, поэтому чисто интуитивно подходит ближе и рассматривает Чую в отражении. — Ужас. Дазай кривится. — Но лучше, чем было, — поспешно добавляет, чтобы Чуя не надевал больше ту панаму. Даже если она объективно выглядела лучше. И вообще, по-хорошему, её стоит выбросить. И сжечь. — Как будто ты что-то понимаешь, — фыркает Чуя и продолжает рассматривать себя в зеркало. Чему-то тихо цыкает, видимо, решив, что и правда хорошо, и эта шляпа ему определенно нравится. Дазай хватает другую шляпу, светлую, но с такой же алой ленточкой, и надевает на свою голову. — Смотри, Чи-иби, теперь у нас парные шляпы! Чуя скептично осматривает его. — Сними, не позорься — ты оскверняешь все эти прекрасные шляпы своей рыбьей башкой! — Чуя грубый, — ноет Дазай, но шляпу снимает — его они совсем не привлекали. Громкий сигнал оповещает игроков об окончании этапа поисков — коридоры торгового центра вновь освещают зеленые лампы, и Чуя тут же хмурится, вспоминая, что они здесь, вообще-то, не для того, чтобы ходить по магазинам. Они выходят обратно. Чуя не видел смысла прятаться и оставаться на месте — безопаснее находиться на виду и бежать при случае. Искать остальных тоже не лучший вариант. Если Уроборос и правда в одиночку ищет каждого, то решение держаться порознь спасет больше жизней. Ни один человек не встречается им по пути. В абсолютной тишине Чуя улавливает чьи-то разговоры, но не может понять, кому принадлежат голоса и как далеко они находятся от них. Главное, чтобы все выжили. — Так что ты ответил Уроборосу? — спрашивает Дазай будто бы невзначай, но ясно, что ему дико интересно, и он хотел бы убедиться в благоразумии Чуи, потому что соглашаться на сделки с этими подлецами себе дороже. Знает. — Отказался, конечно. Он хотел, чтобы я пожертвовал одним человеком в этой игре. Кто вообще на такое согласится? У Дазая в жилах кровь стынет. «Я прекрасно знаю, что отобрать у тебя и как превратить остаток твоей жизни в кошмар» Чуя идет впереди него и не видит, как Дазай теряется в лице. — Ну слава богу, я уж думал, у тебя совсем атрофировался твой крошечный мозг! — весело щебечет он. — Не суди по себе, тупой Дазай. Они успевают дойти до середины второго этажа, когда новый сигнал меняет свет. Ни один из них не останавливается. Пока впереди них не оказывается Уроборос. Чуя тут же замирает, его ноги врастают будто в плитку, и Дазай, что шел позади, едва не врезается в его спину. Уроборос их не видит — он повернут к ним спиной и идёт в ту же сторону, раскручивая в пальцах правой руки пистолет. Он явно кого-то замечает, потому что бросается со смехом влево и скрывается за стеной одного из магазинчиков с одеждой. Крик. Выстрел. Вновь тишина. Чуя делает шаг вперед, но Дазай ловит его за запястье и крепко удерживает на месте. — Не дергайся. Они стоят ещё с минуту — Чуя послушно не двигается, но Дазай прекрасно видит его участившееся дыхание. Дазай узнал голос — и ему хочется вскрыться прямо сейчас, на этом месте, потому что он определенно не хотел, чтобы этот человек попадал под пулю Уробороса. Ублюдок. Ему даже не нужны были жертвы Дазая в этой игре — именно в ней, когда все игроки разбежались по одиночке по всему, блять, торговому центру. Это была бессмысленная сделка. Он видит фигуру Уробороса, его красную рубашку, колышущуюся от его быстрого шага — всё ещё не обернулся и не видит их. Дазай тянет Чую на себя и бежит в обратную сторону, не оборачиваясь. Он фурией слетает по лестнице вниз, пока Чуя пытается то ли вырвать руку, то ли схватиться за Дазая крепче, чтобы не запнуться и не упасть. — Дазай, стой, — зовет, но тот не останавливается, пытается куда-то бежать, и ни на секунду не отпускает Чую — вцепился мертвой хваткой. Он умеет телепортироваться — нет смысла бежать. — Дазай! — Что? Чуя резко тянет его на себя и сам едва не падает, когда Дазай заваливается назад и впечатывается в него. — Он меня не убьет. А значит, тебя тоже, пока ты со мной. Нет смысла бежать. Дазай качает головой. — Мы бежим не от него, Чуя. Он ничего не понимает, но Дазай снова тянет его за собой, и только потом до Чуи доходит. Их слышно. Их бег слышно. Они отвлекают внимание на себя, чтобы спасти остальных. Те, кто спрятался в помещениях по пути, точно услышали бы их и перепрятались. Или сидели бы гораздо тише. Или вышли бы в коридор. Что угодно, лишь бы остались в живых. — Кто это был? Он не отвечает, ведя их дальше и замечает Уробороса за углом. Чуя его не видит. — Ты же узнал, Дазай, скажи мне. Дазай останавливается и разворачивается к Чуе, напряженно вглядывается в его лицо — он уже готов взять на себя вину только потому, что не успел дойти до угла, и его опередил Уроборос. Не успел спасти ту невинную жертву. Он неисправим. — Это Люси. Не успел. Не успел, не успел, не успел. Не смог помочь. Она — закатное солнце, её руки пропахли кофейными зернами, а надменное лицо вовсе не было злым, как казалось. Чуя сипло выдыхает, не представляя, как реагировать. Он видит — по глазам Дазая видит, что он тоже не хотел этого. Что в них нет, давным давно нет той пустоты, той поглощающей любой свет черной дыры, и ему вовсе не всё равно на смерть этого человека. Дазай делает шаг назад, пока вокруг них горят красные лампы — чтобы попытаться, может быть, спасти хоть кого-то. Только на лице Чуи, чью руку он не отпускает ни на мгновение, расползается ужас. — Стой, замри- Дазай дергается и давится воздухом. Он не чувствует ничего ровно две секунды — невероятно долгие мгновения, пока он не осознает, что произошло. Чуя смотрит на него, не в силах оторвать взгляд. С уголка его губ стекает кровь. Чуя опускает глаза ниже — на животе Дазая, прямо под ребрами, стремительно расползается алое пятно. Так же стремительно силы покидают его, и ослабевшая, дрогнувшая ладонь Дазая разжимается, и он, наплевав на все правила не двигаться — а смысл уже — падает на колени. — Дазай! Он прижимает руку к животу, делая большие и частые вдохи, и почему-то начинает тихо смеяться. Чуя не знает, что делать — он остается стоять на месте, потому что Уроборос мгновенно оказывается рядом. — Какая удача, — мурлычет он и ведет дулом пистолета по подбородку Чуи, приподнимая его вверх и сталкиваясь с его острым взглядом. Он не шевелится. Ни одного движения, пока Дазай сипит и корчится от боли у него в ногах. Уроборос смотрит на него, как на бриллиант под стеклом на аукционе. Рассматривает — Чуе кажется, что его глаза отливают красным. Дуло ведет выше, сбивая его новую шляпу на пол. — Так ведь лучше, не думаешь? — и он говорит вовсе не о шляпе. Его смех растворяется в золотом свечении, вровень с сигналом, что возвращает безопасную зеленую зону. Чуя падает на колени, тут же хватая Дазая за плечи, и поднимает его голову. — Дазай, ты… — Всё нормально, я всё ещё жив, — слабо хихикает он, давясь кровью и слизывая её с губ. — Скажи спасибо, что он не выстрелил тебе в голову, придурок. — Мы это уже проходили, не сработает. Чуя хмурится, отнимая ладонь Дазая от раны и осматривает сам. Кровь не перестает литься, но, по крайней мере, он понимает, что пуля точно не осталась в теле. Не спрашивая, он разматывает бинты с его запястья и расстегивает рубашку. — Эй, может для начала сходим на свидание? Ну, знаешь, не всё так быстро… — Заткнись, блять, — Чуя затягивает эти же бинты вокруг его торса, отчего Дазай даже вздыхает как-то странно и морщится от боли. — Ненавижу тебя. — Я тоже… тебя… Он заваливается набок, а его глаза прикрываются сами собой. Веки становятся такими тяжелыми, будто он ограничивал себя во сне неделями, а руки Чуи казались очень и очень горячими. И очень приятными. — Не спать! — он влепляет Дазаю пощечину, и тот недовольно ноет. — Мне больно. — Так тебе и надо. Нехрен бегать, когда не просят. — А ты знал, что волшебный поцелуй снимает все проклятья и лечит все болезни? Поцелуешь — и всё пройдёт. Чуя кривит губы. Во второй раз не прокатит. — Я тебе сейчас волшебный подзатыльник дам, тогда точно всё пройдет. Его лицо стремительно бледнеет, а бинты пропитываются кровью, и Чуе приходится стянуть бинты ещё и со второй руки, чтобы обмотать сверху посильнее. — Ты меня совсем голым оставить решил? — Потерпишь. Дазай не то чтобы очень против, но он не думал так часто лишаться своей привычной брони в виде бинтов — уже дважды за последние несколько дней. Он знает, что Чуя вынужден это делать, потому что рядом с ними только магазин посуды — особо не разгуляешься, бинтов не найдешь, а тут прямо под рукой их самый главный расточитель. Он также знает, что никто, кроме Чуи, не будет касаться его кожи. Он касается. Проводит пальцами по его светлым предплечьям, рассматривая редкие белесые шрамы — кто бы что ни думал, но всерьёз Дазай ни разу не пытался убить себя таким способом. Правая рука до боли гладкая, нежная и бледная от того, что совсем не видит солнечный свет. Он вспоминает, как они оказались однажды на диком пляже. Им было по семнадцать, и тогда вокруг них на протяжении километров не было ни единой души. Чуя не впервые видел Дазая без бинтов, но именно тогда он снял их на улице — это вызывало у Чуи какой-то диссонанс, потому что увидеть при свете солнца бледного-бледного Дазая без своих привычных лент было сродни чуду. Они тогда устроили самую настоящую битву в воде, брызгаясь друг в друга, едва ли не топили, кидались водой с песком и смеялись, словно они не члены мафии и не самый устрашающий дуэт, а обычные подростки. Какими они и были, в общем-то. Какими они и должны были быть. И тогда Чуя видел, что кожа Дазая вовсе не ужасная и не уродливая, не испещрена страшными глубокими и кривыми шрамами, а… обычная. Не считая тех же редких ранений, как и у самого Чуи, но то привычно было для любого мафиози и не бросалось даже в глаза, и Дазай был всегда таким же, только скрывал всё это под броней из белой марли. А мелких царапин у него и вовсе почти не было. Чуя никогда ничего не говорил по этому поводу. Как и в этот раз — он просто любил почему-то его чистую и бледную кожу. Ничего большего. — Дазай. — Мм? — Не засыпай, — он видит, что пушистая голова клонится к плечу Чуи, и обхватывает его поудобнее. — Ты же такой пиздабол, вот и разговаривай. Ограниченная акция, больше такого разрешения не будет. Дазай слабо усмехается. — Ты такой добрый, Чиби. Не хочешь устроиться к нам в агентство? — И видеть тебя каждый день? Нет уж, спасибо. Он снова замолкает. Чуя тормошит его, оттягивает за корни волос, но это не сильно помогает. — Не спи, блять! Я не буду тащить тебя обратно, останешься здесь валяться, как дохлая рыба, понял? — Не соглашайся… — Чего? — Не соглашайся на сделку с Уроборосом. И… не носи больше ту панаму. Она ужасная. Его рука, держащая Чую за край рубашки, расслабляется и падает, а его голова откидывается назад — Дазай теряет сознание. Больше Чуя не может его разбудить, как бы ни тряс. Он так устал. Вокруг них сменяются красные и зеленые лампы ещё несколько раз, на бежевой плитке засыхают капли крови, а Чуя не сдвигается с места, держа на руках вырубившегося Осаму. Не смеет отойти, потому что следит за его дыханием, держит большой палец на запястье и считает удары сердца. Боится почувствовать тишину под пальцами. — Чуя-сан? Он поднимает голову — к нему бежит, хромая, Ацуши. — Вас тоже нашли, значит, — голос его наполнен грустью. Он видит не двигающееся тело на руках Чуи. — Дазай-сан?! Он… — Живой. Вздох облегчения вырывается из его груди. — Почему ты один? Где все? — спрашивает Чуя. Он, если честно, понятия не имеет, сколько прошло времени, но ему кажется, что эта игра уже побила все рекорды. И количество жертв, и её длительность — неужели так обозлился Уроборос, не получив необходимого от Чуи? Утром с ним разговаривал ещё и Дазай, заключив сделку. Чуя всё ещё думал, что он недоговаривает, скрывает некоторые детали, которые могли бы, возможно, повлиять на ход игры. С другой стороны, если Дазай посчитал нужным не говорить об этом сейчас, значит, у него всё под контролем. Не соглашайся на сделку с Уроборосом. Лишь бы это не были его последние слова. — Игра закончена. Я пошел искать вас, потому что никто не мог вас найти, а я слышал, как вы оба бегали. Все остальные уже, наверное, у выхода. И правда — игра закончена. Чуя даже не заметил, в какой момент зеленый свет превратился в обычный белый, и никакие звуковые сигналы больше не звучали. Его оплошность. Он должен был заметить сразу, чтобы оказать помощь Дазаю как можно быстрее. Чем он только думал? — Вам помочь? — с готовностью вызывается Ацуши, когда Чуя поднимается и берет Дазая на руки. — С ума сошел, пацан? Сам хромаешь. К тому же, ему совсем не сложно нести Дазая. Ацуши всё равно идёт рядом, чтобы помочь при надобности. — Есть ещё жертвы? Он кивает, глядя под ноги. — Люси и Тачихара мертвы. Двое. Учитывая раненого Дазая — трое жертв. Слишком много потерь для одной игры. Чуя поджимает губы. Ему стыдно смотреть в глаза всем остальным игрокам — когда он сам остался жив, цел и невредим, даже после того, как самолично выстрелил в себя, а теперь двоих из них убил Уроборос, и Чуя ничего не смог сделать. Не смог защитить их. Не смог защитить даже Дазая. Их встречает растерянное выражение лица Хигучи, мрачный Акутагава, обнимающий за плечи свою сестру — эта картина удивляет Чую, потому что на людях эти двое почти никак не выражали тактильную заботу друг о друге и не показывали свои родственные узы; и снова рыдающая Наоми. Она замолкает на мгновение, увидев отрубившегося Дазая на руках Чуи. — Нет… Он… — Да живой он, — с раздражением бурчит Чуя. — Эту вонючую скумбрию ничто не убьет. В отличие от всех остальных. Чуя не сомневается, что Дазай уже завтра будет бегать ланью, и ничего страшного с ним не случится — такие ранения далеко не впервой, но какое-то напряжение и беспокойство он всё равно чувствует. Такое привычное ощущение, но забытое на время, пока Дазая не было с ним рядом. Наоми Танизаки, срывая голос, рассказывает о том, как их с Люси нашел Уроборос — они прятались в одном из отделов с одеждой, решив, что укромный уголок за столами касс подойдет. В торговом центре сотни магазинов, каков шанс, что создатель игры пойдет проверять каждый? Только он и не проверял — он, как обладатель способности, знал заранее, где находится каждый из игроков. Он мог бы убить каждого, но хотел, чтобы они сыграли по его правилам — бегали и прятались от него, потому что это казалось Уроборосу веселым. Чтобы они стояли на месте, не шевелясь, и дрожали от страха, как осиновые листочки. Уроборос сам решил не убивать Наоми. «Ты напоминаешь мне одного близкого человека, дорогая» — сказал он ей, проведя пальцами по гладкой темной пряди волос, касаясь их руками в бархатных перчатках. Что было в его голове — ни она, ни кто-либо другой не понимал. Этот человек действовал хаотично, как бы соблюдая свои же правила, но в то же время играя по-другому. По-грязному. По-крупному. Для него всё было весельем. Для него жизни и смерти смешались воедино, и весь созданный им мир, по правде сказать, даже для самого Уробороса был ненастоящим — а значит, он имел право творить в нём всё, что только пожелает. О том, как погиб Тачихара, вызывается рассказать Акутагава, и его то и дело перебивает Ацуши, который почему-то тоже считает себя очень виноватым. Они все находились недалеко друг от друга, предпочитали бегать, а не прятаться — все, кроме Хигучи, которая боялась оставаться на виду и юркала за ограждения, колонны или бутики каждый раз, когда загорался красный. Гин не успела. Уроборос оказался прямо позади неё, а она опоздала с торможением от бега ровно на две секунды — и тогда он выстрелил. Ближе всего к ней находился Тачихара. Он оттолкнул её, подставляясь под пулю. Акутагава рванул и сам, но его остановил Ацуши, и так они, замершие за углом, остались нетронутыми. Как и Гин, которая упала вместе с Тачихарой и не смела даже шевелиться, пока Уроборос не исчез со смешком. Он только появился в игре и сразу же погиб. Акутагава верил, что его жертва была не напрасна — он спас жизнь его сестре, единственному родному человеку, который был у него. Рюноске до глубины души был благодарен Тачихаре. Он никогда не посмеет забыть эту ситуацию. В очередной раз члены мафии и детективного агентства сплотились вместе, погрузившись в траурное молчание. На небе растекались рыжие облака, которых ещё утром не было. Опостылело.