Catharsis

bad omens — careful what you wish for frankjavcee — simpson wave 1995

Катай, закутавшись в свой футон, лениво зевал, но не отказался предоставить свою помощь Агентству — у Дазая были свои методы, чтобы заставить его хотя бы глаза раскрыть и послушать. Вполне себе законные. Они получили совсем немного информации, но и она уже предоставляла Дазаю огромные возможности для понимания, по крайней мере, масштаба проблемы. Мисима и правда многое скрывал, но далеко не всё было на этом ноутбуке — если он оставил его в доме, значит, на нем не было ничего слишком важного. Катай обнаружил удаленные диалоги на почте с неизвестными людьми: странные псевдонимы, которыми они называли себя, видимо, чтобы не раскрывать настоящих имен, чтобы не было на них никакого компромата. Одна именовала себя Чёрной Королевой и точно была женщиной — Мисима со своего ноутбука обращался к ней в женском роде. Второй человек — Фудзин, мужчина, и его стиль переписки был очень странным. Наверняка, это неизвестный ему шифр — ничего из того, что знает сам Осаму, на ум не приходит. Даже Катай из существующих шифров не может перевести сообщение на нормальный язык. Помимо этого, Дазай попросил отследить адреса, с которых были отправлены сообщения обоих людей, и это привело их в тупик — либо они возвращались к этому же ноутбуку Мисимы, либо соединение было защищено несколькими виртуальными сетями и зашифровано лучше, чем биткоин, отчего даже способность Катая не могла взломать этот код. Дазай предположил, что их противник обладает таким же компьютерным эспером, который шифрует и создает анонимные, находящиеся буквально нигде, адреса. Обнулить это Исповедь уже не в силах, поэтому, выяснив, по меньшей мере, то, что похититель одаренных работает не один, а в команде с какими-то гениями-хакерами, Дазай выходит из небольшой квартирки с застоявшимся спертым воздухом. Боже, как, оказывается, на улице свежо! Утром прошел очередной ливень, отчего волосы Дазая всё ещё были влажными и кудрявились, но в целом никакого дискомфорта ему это не доставляло. Ему бы обратно в офис вернуться, но погода такая свежая и прохладная, что хочется погулять подольше. Никто ведь не узнает, как долго он был у Катая — поэтому Дазай позволяет себе пройтись до кафе в двух кварталах от него самого: там подавали очень хороший карри, и Дазаю почему-то именно сейчас захотелось съесть эту бурду острую, которую так любил когда-то Одасаку. В его желудке со вчерашнего вечера ни крошки не было, и, в целом, это его привычные будни, он никогда утром не ест, даже если у него есть на это время, но просто не хочется, да и кофе всегда хватает ровно до обеда. Кофе, которое сегодня утром он пил не из рук Люси, а из своих, к сожалению — на рабочем месте он её не видел. Может, выходной взяла, кто знает. В километре от места назначения Дазая отвлекает звонок. — Ку-ни-ки-да! Что такого у тебя стряслось, что ты так часто мне звонишь? Уже соскучился? — У меня плохие новости, — серьёзно говорит детектив, реагируя на слова Дазая лишь усталым вздохом. — Пропали ещё трое. Дазай хмурится. — Кто? — Люси, Танизаки и Наоми. В последний раз их видели до нашего прихода в офис, они шли домой вместе. Так и не дошли. Трое разом — это не к добру. Только позавчера пропал Ацуши, и так быстро руки этих хитрецов добрались до других членов Агентства. Дазаю не нравится, как быстро развиваются события, но ещё больше ему не нравится то, что он не может понять, где их, похитителей, искать. Тактика держаться вместе, чтобы в случае чего иметь возможность отбиться, не сработала от слова совсем. — Ты далеко? — спрашивает Куникида, не дождавшись реакции. — Поесть хотел забежать. — Ясно. Тогда жду через час в офисе, — и кладет трубку. Дазай открывает карту, где висят красными точками его маячки, которые он прицепил ещё вчера на каждого эспера агентства. Ещё один такой висел лет шесть уже на шляпе Чуи, и именно он насмешливо мигает красным из его кабинета в здании мафии — только хозяина этой самой шляпы там нет уже третий день. Несколько других огоньков мерцают скоплением в офисе Агентства, но среди них нет, очевидно, именно тех, кто пропал вчерашним вечером. Дазай ищет их по всей карте, но экран мигает безразличным «не найдено». Либо маячки были уничтожены, либо детективов и правда нет ни в городе, ни даже в Японии. Черт. Это неприятно. Куникида утром всё же пошёл к Сидзуэ-сан один, ещё до того, как Дазай, опоздавший вновь на рабочее место, посмел выразить свое нежелание тащиться опять на другой конец города. Спасибо, добрая душа Куникида-кун, что справился с этой непосильной задачей самостоятельно! Дазай в этот раз выступал только в виде моральной поддержки, и то, издалека. Рампо косо посмотрел на него, но ничего не сказал, а потом Дазай и сам убежал, не успев разобрать значение этого взгляда, потому что хотел поскорее разобраться с делом. Теперь ему стало ясно — только зайдя за порог, Рампо знал, кого похитили ещё двенадцать часов назад. Размышляя над полученной информацией, Дазай топает, наконец, обедать — только насладиться сполна едой как-то не выходит. В Агентстве подозрительно тихо, и это не нравится Дазаю вовсе — оно и не удивительно, в принципе, потому что уже трое детективов объявлены пропавшими без вести, а ещё ведь Люси и Чуя; Дазаю даже интересно, кто будет следующим? За своим столом сидит угрюмый Куникида, которому приходится делать работу буквально за всех, а рядом с ним Йосано заполняет лениво бланки отчетов и собирает в отдельную стопку улики по делу, которое теперь приходилось вести всем вместе. Рампо на месте нет — Йосано между делом упоминает, что он ушел на встречу с Эдгаром, и мило называет это свиданием. Дазай улыбается, и ему остается только надеяться, что такой умный человек, как Рампо, не попадется следующим в руки похитителей. — Есть новая информация? Куникида поправляет очки, взглянув из-под стекол на Дазая, и кивает. — Разговор с матерью Мисимы-сана особо ничего не дал, она кратко и неохотно отвечала на вопросы, и, в общем-то, эта информация всё ещё не дает понять, где его искать. Они не были близки с сыном, пусть и жили долгое время вместе. Сидзуэ-сан рассказала, что он не любил отца и ещё сильнее разозлился на обоих родителей после развода. Ушел в творчество, стал писать романы, но родители не поддерживали это его увлечение. Мать пророчила сыну карьеру юриста, как и дочери, но он выбрал совсем другое направление, стал писать программы и кодить сайты. Мечтал даже создать игру по одному из своих романов. Ещё он состоял когда-то в подпольном литературном клубе, но долго там не пробыл — понятия не имею, откуда Сидзуэ-сан об этом знает, если Мисима, как я понял, не очень ей и доверял. Про его способность она обмолвилась лишь словом, сказала, что не считает сына одаренным, а даже если так — то его дар абсолютно бесполезен, и лучше бы он занимался полезными вещами, а не витал в облаках. Куникида протягивает Дазаю пару слегка помятых листов бумаги. На них изображены схематичные планы каких-то зданий, больших помещений, немного похожих на лабиринты. — Это я нашел в комнате Хираоки-сан. Её мать не знает, что это, но предположила, что дочь просто рисовала это от скуки. На них есть пометки и даже какой-то список, видишь? Дазай вчитывается в написанные мелким почерком пункты. 1. Парк??? 2. Клуб «Алый дракон» 3. Станция метро Минато Мирай 4. … Названия каких-то случайных мест, все из которых находились не так далеко от центра города. Ниже некоторые пункты были вычеркнуты и подписаны неразборчивыми символами — но они не похожи на шифр, который он видел в письмах Мисимы. Схемы похожи на планы зданий или комнат, но ничего знакомого в этом Дазай не видит. — И что это значит? — Если бы я сам знал, — вздыхает Куникида. — Похоже на планы помещений. — Вау, ты такой умный, Куникида-кун! Что бы я без тебя делал! — Не ерничай, Дазай. Нам сейчас и так рук не хватает, а ещё больше не хватает твоих мозгов, так что будь добр, помогай. Что там у Катая? Дазай делится странными псевдонимами и содержанием писем, которые они с Катаем обнаружили, и ничего из этого не помогает делу, только загоняет их в ещё больший тупик. По крайней мере, теперь у них есть представление о том, что этими похищениями явно занимается какая-то организация, и Дазай обещает посмотреть по своим старым каналам, может ли какая-либо из существующих группировок в Йокогаме и ближайшем Токио подойти под их ситуацию. Он вспоминает вчерашние слова Акутагавы: он рассказал Дазаю о том, что прямо перед исчезновением Чуи-сана из архивов мафии пропали важные документы, связанные с ним как с исполнителем, но так как Рюноске сам не имел такой власти, не мог знать большего. И этого всё равно было достаточно для Дазая, хотя он и был слегка разочарован недостатком информации. Акутагава также рассказал о том, что Чуя занимался последнюю неделю этим делом и в последний раз, когда его видели, встречался в порту с информатором, но так и не нашел тех людей, которые украли эти документы. Тогда он был на связи с боссом, но Акутагаве Мори-сан не доверил тонкости их последнего разговора. То ли знал, что эта информация может пойти дальше доверенного круга лиц, то ли пытался так себя обезопасить, то ли считал, что это не связано с похищением Чуи. Но Дазай думал иначе. Босс тоже что-то скрывает, даже если договорился с Агентством о взаимной помощи в расследовании этого дела, и это было ясно, как день. Дазай вместе с Куникидой и Йосано разбирает все улики и вычеркивает лишнюю информацию, оставляя только то, что напрямую относилось к делу, а ещё делится с детективами тем, что узнал от Акутагавы; он мог бы этого не делать, но интуиция подсказывала ему, что это не тот случай, когда нужно утаивать информацию, которой он обладал — а он явно знал больше остальных. Они приходят к выводу, что им нужно, по хорошему, вычислить базу этих самых похитителей, и на этой ноте расходятся вечером по домам. Они не идут вместе, однако все напряжены. Каждый из них вооружен, каждый из них обещает писать в общий рабочий чат каждый час до сна о том, что с ними все в порядке. Вечерний легкий ветер подгоняет в спину, но не холодит вовсе, как было вчера, напротив — приятный и обдувающий. Люди бредут с работы, уставшие, смотрят под ноги только или болтают с кем-то по телефону. Погруженные в свои заботы и заботы, не видят ничего вокруг и не ведают вовсе, что эсперы развязали очередную гонку за победу — да и нет им, обычным людям, дела до этого. Дождя нет, и уже хорошо — по прогнозам, непогода продлится ещё около недели, а после заменит её теплое яркое солнце, греющее летними лучами, наконец, бегающих по делам японцев. Дазай знает, что за ним следят. Ощущение ярко-красной мишени на его спине не покидает уже минут десять, и ему просто любопытно уже — как долго за ним будут идти? Он направляется домой одним из длинных путей, потому что любит прогуляться перед сном, и он знает, что так ходить нельзя в нынешних реалиях — опасность может поджидать даже его, антиэспера, но Дазай только улыбается теплому вечеру и идёт расслабленно, сложив руки в карманы по привычке. Он проходит по узкой улице между домами — на этом участке дороги машины не ездят, стоит только парочка припаркованных, зато можно по этому пути сократить обход большого куска со школой, огороженной забором, и несколькими многоэтажными домами. Ещё это отличное место, чтобы выяснить цели своих преследователей: поэтому Дазай замедляется и останавливается в самом центре переулка, не оборачиваясь и не вытаскивая руки из карманов. При нём есть оружие, спрятанный за пояс и невидимый под плащом пистолет, но Дазай думает, что ему он не понадобится, и не торопится доставать. Его главное оружие — слова. Он слышит шаги за спиной, определяя, что позади останавливаются два человека. Больше никого нет; Дазай слышит щелчок предохранителя, но уверен, что стрелять в него не будут. Он не мог знать, живы ли пропавшие коллеги, жив ли Чуя, но что-то подсказывает ему, что — да, и такое простое убийство явно не входит в планы неизвестных личностей. Прежде, чем в его адрес успевают сказать хоть слово, Дазай разворачивается на пятках с ухмылкой на лице. Перед ним — два человека, облаченные в черную одежду и маски, закрывающие нижнюю половину лица. Два молодых парня, в руках одного, что немного ниже ростом, крепко сжат пистолет, второй же стоит расслабленно, как и сам Осаму, держа руки в карманах. Его волосы, гладкие, собраны сзади в низкий хвост и отливают в слабом свете фонарей глубоким синим оттенком. Обычные люди, никого не напоминают, и Дазай видит их впервые. Шестерки? Скорее всего, но вряд ли сунулись бы к нему, если знали, кто он такой; вероятно, как минимум один из них связан тесно с Мисимой. — Чем я могу вам помочь, господа? — нарушает тишину Дазай, никак абсолютно не реагируя на направленное на него дуло. Ответа он не получает: в ту же секунду слышится выстрел, от которого Дазай уклоняется, но на него тут же кидается высокий парень. — Как грубо! — наигранно расстраивается Осаму, хватая его за руку и выворачивая за спину. Сопротивляется для вида, однако не ожидает, что этот человек настолько силен. А за черной одеждой и не видно даже груды мышц. — Я всего лишь хотел поговорить. — На твои разговоры нет времени, — шипит парень, вырываяся из захвата и замахивается — кулак прилетает Дазаю прямо под ребра, а после туда же приходится удар острой коленкой. Ау. Больно. Дазай не успевает ответить на удар, как по затылку ударяют прикладом пистолета, и его тут же косит — в глазах быстро темнеет, и он мешком падает прямо на асфальт, чувствуя перед окончательной потерей сознания, как шею протыкает острая игла. Просыпается он неизвестно сколько времени спустя, но по ощущениям прошло всего ничего. Он не шевелится и никак не меняет дыхание, притворяясь глубоко спящим, но прислушивается к ощущениям и пытается понять обстановку вокруг. Холодно и сыро, влажно в воздухе — скорее всего, он в каком-то подвале. Слышно голоса будто из соседней комнаты, только они эхом отражаются от стен, значит, помещение полупустое и без мебели. Он сам лежит на какой-то кушетке, и у него очень сильно затекли руки и ноги, но пошевелиться Дазай не смеет. — …мы ввели ему самые сильные транквилизаторы, которые у нас были — не очнется ещё долго, — говорит низкий мужской голос, и Дазай мысленно усмехается. У него уже такой иммунитет выработался к этим транквилизаторам, что он очень даже уже проснулся, только никому об этом знать необязательно. — А сыворотка? Что с его способностью? — спрашивает второй голос, и звучит он моложе, но это тоже парень. — Всё работает, как вы и говорили. Время действия до двенадцати часов, и этого времени хватит с большим запасом — после того, как вы используете на нём свою способность, уже внутри она будет действовать после подавляющей сыворотки, а значит, изнутри у него нет шансов выбраться. — Прекрасно. Машина готова? — Так точно, сэр. — Готовность пять минут. Свободен. Сыворотка, значит. Очень интересно. Дазай и правда не ощущает внутри себя холодок Исповеди, зато всё его тело охватывает слабость и тошнота, и с закрытыми глазами ему кажется, что он летит где-то в невесомости, хотя на самом деле он просто лежит на спине в одной позе. Отвратительное ощущение, и он не может от него никуда деться — что они ему такого там вкололи? Неужели от этой сыворотки такой эффект? Через две минуты его тело подхватывают какие-то два амбала и тащат, вовсе не аккуратно, наверх — Дазай ощущает, что его несут по лестнице два этажа, и после этого вытаскивают на улицу. Свежий воздух дует в лицо, смахивая прямо на глаза пряди челки, и Дазай позволяет себе приоткрыть осторожно один глаз и оглядеться вокруг, как может. Серое бетонное здание, обветшалое, похожее на заброшенный склад, вокруг — пустошь, трава, простирающаяся на километры, и черный микроавтобус Ниссан с полностью затонированными окнами, в который его и погружают, как мешок с картошкой. Можно было и поаккуратней! Эти же амбалы садятся рядом с его валяющейся на полу тушкой, а человек за рулем заводит Ниссан и дожидается, пока на пассажирское запрыгнет последний человек, и только тогда машина трогается с места. Везут долго, почти час по ощущениям Дазая, и он даже жалеет, что не в отключке сейчас, потому что ему дико неудобно и у него затекли уже все кости, но сделать с этим он ничего не может. Лежит на полу и его тошнит только сильнее, укачивает, как на лодке по бушующим волнам, и Дазай уже почти сдается, но микроавтобус наконец останавливается. Мотор не затихает, зато двое шестерок вновь поднимают его тело и тащат теперь куда-то в неизвестность. Рядом идет тот самый человек из подвала — Дазай узнает по голосу; видимо, именно он здесь всё крышует, и это его ждал водитель Ниссана. И именно он обладает способностью, о сущности которой Дазай уже догадался, но ему только предстоит испытать её на себе. Его вновь кидают, но уже на землю, и Дазай больно ударяется затылком, тем же местом, в которое его треснули пистолетом, но сознание не теряет, зато ощущает впервые на себе действие способности. Она обволакивает всё его тело золотым свечением, и когда Дазай в самый последний момент распахивает глаза — в них вновь темнеет, обращая весь мир в пустоту.

***

Дазай распахивает веки, ощущая под собой сухую холодную траву. Перед его глазами — темное безоблачное небо; сейчас глубокая ночь, и он был пойман недалеко от дома не больше трех часов назад, учитывая дорогу до базы похитителей и обратно. В теле всё ещё чувствуется ломота и слабость, отчего хочется лежать дальше и никуда не подниматься, но холодно, и нужно точно осмотреться. В городе так темно, что на небе видно все-все звезды, складывающиеся в созвездия. Дазай замечает даже слабую туманную полоску Млечного пути, простирающуюся сквозь весь небосвод. Темно и тихо — это настораживает, и вообще ощущение такое странное, а самый громкий звук, который способен услышать Дазай сейчас — это стук собственного сердца. Он поднимается, моментально подкашиваясь от закружившейся головы, но удерживает равновесие, жмурясь до боли. Не хватало ему ещё валяться здесь брошенным псом; от того, что он останется на месте, ничего не изменится, а новой информации не добавится. Оглядывается — он находится в парке, вокруг него простираются деревья и дорожки, скамейки, а вдалеке видно каменное здание. Нэгиси, заброшенный ипподром. Далековато от агентства. Вокруг ни души, не горят фонари, и всё такое темное, мрачное, только луна едва освещает погрузившийся во тьму город. Это тоже странно, но Дазай уже знает, что находится внутри способности одного из тех людей, которые похитили его; более того, он добровольно сдался, не сопротивляясь, чтобы изучить её изнутри. Его удивило, что эти люди нашли способ воздействовать способностью на него, когда с его Исповедью ни одна способность не может причинить ему вреда — сыворотка, которую ему вкололи и от которой его сейчас так мутит, была ничем иным, как подавителем способностей. И, стоит сказать, она отлично сработала, заткнув Исповедь — Дазай не мог активировать свой дар, как бы ни хотел. Он никогда не чувствовал себя таким свободным от вечного пожирающего клубка холода в груди. Дазай шарится в карманах, не замечая при себе ни пистолета, ни телефона. Его радует только то, что он успел отправить сообщение Куникиде, прежде чем его вырубили и забрали личные вещи. Насколько Дазай может судить, где-то в городе находятся сейчас трое его коллег, Люси и Чуя. О том, где их искать, он даже не беспокоится, потому местом назначения сразу выбирает Агентство. Если это точная копия Йокогамы, то наверняка детективы засели в привычном для них месте, выбрав его своеобразной базой. Идти до него около четырех километров, и Дазай мог бы сесть в машину, вскрыв любую из тех, что заметил рядом с парком, но решает пройтись пешком, чтобы проветриться и разложить по полочкам всю информацию. Ему необходимо проанализировать ситуацию, чтобы выбрать верную тактику для своего следующего шага; также изнутри он может контролировать многие вещи, пока детективы извне будут выслеживать похитителей и изучать их базу. Дазай оставляет на Рампо все остальные действия. Верит, что если его и поймают, то в самую последнюю очередь. Он и сам мог бы ещё очень долго не попадаться в руки противников, но сделал это намеренно, и уверен в том, что не ошибся в принятии такого решения. Дело за малым — найти всех пропавших и вернуть их обратно. Он понятия не имеет, сколько сейчас времени, но не замечает, как доходит до родного кирпичного здания Агентства — по его прикидкам, шел Дазай около часа, но он пролетел, как секунда. Слабость всё ещё ощущается в организме, отчего дорога заняла больше времени, чем он предполагал, но всё это — и тошнота, и головокружение его сейчас не волнуют почти. На верхнем этаже виден слабый свет — никто ещё не спит. Это единственный источник света в полностью темном городе, и Дазай с удовлетворением отмечает, что не ошибся. Дазай поднимается, уже слыша за дверью в офис негромкие разговоры, среди которых узнает голоса своих коллег. Когда дверь внезапно распахивается и впускает в помещение Дазая с мягкой улыбкой, все присутствующие вздрагивают от неожиданности и оборачиваются ко входу. — Дазай-сан?! — восклицает Ацуши, а потом срывается с места и кидается на него с объятьями. — Я тоже рад тебя видеть, Ацуши, только слезь с меня, — усмехается Дазай; ему не очень нравятся прикосновения, но он упорно терпит, пока Ацуши радостно его обнимает. Всего-то пару дней не виделись. — Подождите, а как?.. Как вы тут оказались? — задает он резонный вопрос, отходя на шаг назад. Дазай пробегается взглядом по остальным: Наоми сидит на диване, закутанная в плед, а глаза её красные от слёз. Рядом с ней Люси, держит в руках кружку с чаем и удивленно смотрит на Дазая. Ни Танизаки, ни Чуи он не видит, и что-то подсказывает ему, что случилось очень, очень плохое. Он снисходительно улыбается, потрепав Ацуши по волосам, и проходит дальше, садясь в кресло. Свет, который виден был с улицы, источают несколько ночников, работающих на батарейках. На столе стоит электрический чайник, не работающий от электричества, конечно, но от него ещё клубится пар. Голодными они здесь не остались — уже хорошо. Дазая берет какая-то гордость за то, как они здесь устроились и вполне себе существовали и жили. Все они были живы и здоровы, никто их не пытал, и никаких ранений Дазай не замечает. Единственное, что его волнует — почему Наоми плакала, но и до причины он уже дошел своим умом, только верить не хочется в это. — Думаю, вы уже догадались, что находитесь внутри способности. Как сюда попал я — очень просто. Сыворотка, подавляющая способности. — Сыворотка? Значит, вас тоже поймали, — грустно вздыхает Ацуши. Он быстро вводит Дазая в курс дела и рассказывает об играх на выживание; о том, как он сам с Чуей уже прошел две, и это убеждает Дазая в очередной раз, что Чуя тоже где-то в этом мире. Когда Ацуши распаляется в деталях о том, что Чую успели ранить, а потом он героически спас его и помог пройти игру до конца, Наоми хмыкает и отворачивается, не желая слушать. Дазай хмурится, но продолжает внимать словам грустно вздыхающего тигра — он переходит к событиям прошедшего дня, и очень осторожно, выбирая слова, сообщает о жертве. Танизаки, значит. Наоми снова начинает плакать, но слез у неё уже совсем не осталось, поэтому она только тихо хнычет, обнимая себя. Люси делится с ней своим чаем, пытаясь выразить поддержку хотя бы так. Дазай раздумывает недолго, приходя к логичному выводу, что Наоми обвинила во всём Чую, и теперь эта собака с доброй душой винит себя за то, в чем его вины-то и не было. — Наоми, — зовет Дазай и садится перед ней, привлекая внимание. Она поднимает голову, глядя ему в глаза. — Послушай. Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить это, и я не хочу давать тебе ложных надежд, но поверь мне: никто не виноват в этом, кроме тех людей, кто поместил вас всех сюда. Мы выберемся отсюда, я обещаю. Дазай никогда никому не дает обещаний, никогда, потому что знает, что не сможет их выполнить; но в этот раз он обязан утешить Наоми. И в этот раз он обязан вытащить всех из этой способности — для этого он и оказался вместе с ними внутри. Он прекрасно понимает, каково это — видеть смерть дорогого человека, но лучших слов, чем он уже сказал, он не сможет произнести; даже они дались ему с трудом, потому что поддерживать он умеет очень плохо — а выражать свои эмоции и вовсе не умеет, и сказал это всё не ради того, чтобы сказать, а чтобы дать им, детективам, надежду. — Спасибо, Дазай-сан, — шепчет Наоми, совсем коротко улыбаясь и шмыгая носом. Он сделал всё правильно? Ему хочется думать, что да. Может быть, Одасаку гордился бы им, если бы видел это. — Что насчет этой псины? Он нашел себе другую конуру? — спрашивает он у Ацуши, поднимаясь. — Вы про Чую-сана? — Ацуши чешет затылок. — Э-э, если честно, я не знаю где он. Скорее всего, он в Мафии, мы ночевали там в первый день. Ясно, забился в угол, как маленький ребенок, и не высовывает носа. Дазай мысленно закатывает глаза. Не хватало ему ещё за одним ребенком таскаться. — Расскажите лучше, удалось ли вам что-нибудь выяснить? Мы не смогли найти Мисиму в этом мире, но, возможно, он просто хорошо прячется. — Его здесь нет, поэтому вы его и не нашли, — пожимает плечами Дазай. Его всё ещё тошнит, но он видит на столе распечатанную пачку с печеньем и закидывает одно в рот — может, легче станет. Ничего крупнее и сытнее в горло не лезет, но Дазай даже виду не подает, что ему всё ещё плохо. Некоторым в этой комнате гораздо хуже. — Как ты назвал того человека, который устраивает для вас эти игры, Уроборос? Так вот, у него есть сообщники: как минимум двое. Черная Королева и Фудзин. Я нашел переписки с ними на ноутбуке Мисимы; они были удалены, и нам с Катаем пришлось повозиться, но мы не смогли отследить адрес, откуда сообщения были отправлены. В доме самого Мисимы тоже ничего нет. Ещё, м-м, Куникида разговаривал сегодня с матерью пропавшего и осмотрел их дом, он смог выяснить, что Мисима не всегда работал программистом, а до этого даже состоял в каком-то подпольном литературном клубе. Возможно, эти люди со странными псевдонимами были его друзьями оттуда, потому что он сам, оказывается, пишет романы. — И к какому выводу вы пришли, Дазай-сан? — Мисима связан с этими похитителями теснее, чем мы думали. — Они заодно? Что, если он работает на них? Может, его шантажируют? — хмурится Ацуши, нервно дергая свой длинный ремень. — Хорошее предположение, Ацуши-кун. Но это не всё. Почему они стали нападать на Агентство и похищать эсперов? Дазаю хочется спать — тошнота никак не проходит, и он вообще скатывается чуть ниже в кресле, но держится. Ацуши весь погружается в мысли; ему и правда интересно, помимо этого, с присутствием Дазая он чувствует большую уверенность в себе и своих силах. И в том, что им точно удастся разгадать эту загадку и выбраться в реальность. — Меня больше интересует, почему здесь оказался член Мафии? Если целью похитителей было ослабить Агентство или избавиться от эсперов, они могли бы и не придумывать все эти игры, но нас решили убивать медленно, вынуждая выживать. Но при чем здесь тогда Чуя-сан? — И при чем здесь я? — хмыкает Люси. — Я даже не член Агентства. — Хороший вопрос, предлагаю пойти и спросить! — говорит Дазай и вскакивает с кресла. Его тут же ведет от резкого подъема, но он хватается крепко за стол позади себя и удерживается на ногах. Тогда Ацуши и подмечает что-то неладное. — Дазай-сан, вы в порядке? Вы побледнели. — Все хорошо, просто я сегодня не выпил спасительной кружечки кофе от милой Люси, — отмахивается Дазай, а Люси закатывает глаза. — Могу сделать, если вы мне заплатите. Он всё же выбирает не откладывать разговор на завтра, потому что нутром чувствует, что с его появлением в этом мире совсем скоро их всех ждёт новая игра, поэтому Дазай выходит обратно на улицу. Его догоняет Ацуши и вручает фонарик — так гораздо лучше видно дорогу, пусть Дазай и может дойти до порта с закрытыми глазами, от дополнительного освещения не отказывается. Идти недолго, и Дазай погружается обратно в размышления, пытаясь не отвлекаться на кричащий об отдыхе организм. Накачали его этими транквилизаторами знатно — и ведь прошло уже больше двух часов, за которые действие должно было пройти, но оно ничерта что-то не проходит. Он даже не сопротивлялся, за что, спрашивается! Ацуши молчит всю дорогу, и на подходе к мафии говорит, что зайдет за едой в комбини — проголодался, и с пустыми руками как-то не хочется идти к мафиози. Дазай поднимается в главное здание один. Только подходя к лестнице, он понимает, что ему придётся идти пешком до самого верха, потому что лифты, черт бы их побрал, без электричества не работают. Если он не рухнет по пути в истощенный обморок, это уже будет победа — глубоко вздохнув, Дазай всё же ступает на лестницу, медленно поднимаясь наверх. А если Чуи там нет, он найдет этого слизня и выкинет в море — потому что, ну, он тут столько ступеней прошел ради разговора! И зачем он вообще в абсолютно пустом городе выбрал поселиться в своем кабинете на высоте полета птиц? Когда, наконец, заканчиваются все ступени, Дазай шагает по коридору до кабинета исполнителя. Давно он здесь не был — но и словно не уходил вовсе. Ничего почти не изменилось, все осталось таким же, каким помнил Дазай, и сейчас, в полной темноте, офис мафии казался ещё более мрачным, чем был всегда. Его радует то, что сейчас здесь нет никого, и особенно босса этой самой организации; иначе он бы и шагу не ступил сюда просто так. Он бы и ради Чуи сюда не зашел, но ему жизненно необходимо узнать информацию из его уст, потому что Акутагава, очевидно, исполнителем не был и не знал многих вещей. А ещё, ну, Дазай хотел просто убедиться в одной своей теории. Он распахивает дверь и видит стоящего спиной к нему Чую, который опирается руками на стол. — Боже, ну ты бы ещё на крышу залез, слизняк на ножках, нельзя было как-то пониже? — ноет Дазай, прислоняясь к косяку двери. Он устал, между прочим, подниматься! Чуя резко разворачивается, и Дазай успевает заметить его широко распахнутые в испуге глаза, а потом — тонкую вспышку летящего прямо на него клинка. Дазай в ту же секунду уворачивается от ножа, наполовину прячась за дверью, и возмущенно охает: — Эй! Неужели так встречают своих напарников?! Дазай всё же делает два шага по направлению к Чуе, но тот выставляет вперед себя руку с пистолетом, направляя его на детектива. — Не подходи, — рычит Чуя, а его взгляд — совсем как у загнанного в угол зверя. И чего он так напуган? Дазай поднимает руки в беззащитном жесте. — Я безоружен, — улыбается он, но вовсе не от того, что рад видеть Чую; рассматривает его, замечая тонкую рубашку, разорванную и окровавленную на правом плече, а сквозь дыру видит бинты. Шляпы на нём нет, как и панамы, в которой он был два дня назад, зато Дазай замечает его бомбер на спинке кресла — всё же, он не ошибся в том, что правда видел Чую в тот вечер. Под глазами едва заметны темные круги, зрачки расширены и рассматривают Дазая так, словно он враг народа, и он не понимает причины. Ну, вернее, понимает, но реакция Чуи далека от его привычной. На столе сзади него лежит зажженный фонарик, и это единственный источник света в кабинете. Там же стоят бутылки с водой, пустая коробочка от лапши и ещё один клинок. Сам Чуя не двигается, но готов или нападать, или пятиться. Дазай делает ещё один пробный шаг вперед, опуская свои руки, но не сует в карманы, чтобы Чуя видел — он ничего плохого ему не желает, по крайней мере, сегодня, пришел с миром, все дела — но Чуя всё равно шагает назад, не опуская пистолет. — Я сказал не подходить! — повторяет Чуя, и Дазай устало вздыхает. — Чуя, — о, где там носит этого Ацуши, когда он так нужен! — Чего ты так испугался? Я не настолько страшный. Вообще-то, я хотел поговорить. Например о том, почему эспера из мафии вроде тебя похитила какая-то кучка дилетантов. — Дазай-сан! — Ацуши влетает за ним в кабинет и сгибается пополам, упирая руки в колени, чтобы отдышаться. Он набрал воды, несколько упаковок с онигири и взял даже какую-то упаковку со сладкими моти. — Уф, как долго я поднима… А что происходит? — Я задаюсь тем же вопросом, — хмыкает Дазай. Чуя, увидев Ацуши, заметно расслабляется и успокаивается, поэтому медленно опускает оружие, но не сводит недоверчивого взгляда с Дазая. Смотрит так, словно призрака увидел, и не может поверить своим глазам. — Что вы здесь делаете? — хмурится Чуя, опираясь на стол бедрами, и обращается после к Дазаю. — Что ты здесь делаешь, когда тебя тут быть не должно? — О, это очень веселая история, я обязательно тебе расскажу, если ты успокоишься и уберешь свой игрушечный пистолетик, — Дазай проходит дальше и садится на диван, откидывая голову на спинку. Боже, наконец-то — у него так кружилась голова, что постой он ещё хоть минуту, точно бы рухнул. — Простите, что помешали и пришли так поздно, Чуя-сан, но Дазай-сан решил не ждать до завтра, — неловко улыбается Ацуши и протягивает ему еду. Словно подношение злобному богу — Дазай усмехается от этого сравнения. — Это вам. Чуя убирает пистолет и забирает из рук Ацуши продукты, кивая ему в знак благодарности, и Дазай, наблюдая за этим, удивляется, как быстро Чуя спелся с Ацуши и так доверительно к нему относился. Они бы сработались вместе, но Дазай всё равно упорно не видит рядом с Чуей лучшего напарника, чем он сам, и недовольно, незаметно почти, поджимает губы. Ацуши был тем самым человеком, который смог бы найти общий язык с кем угодно в силу своего характера, доброй души и эмпатии, и Дазай даже немного, по-хорошему, ему завидует. Неудивительно, что он смог растопить сердце Чуи. — Я слушаю, — почти в приказном тоне говорит Чуя, переводя взгляд на Дазая, развалившегося на его диване. — На тебя же не действуют способности, тогда какого хрена ты здесь, скумбрия? — О, я просто хотел посмотреть, как вы тут, не переубивали ли ещё друг друга! — Я выкину тебя в окно, — угрожающе шипит Чуя, и уже собирается кидать в него упакованным онигири, но жалко на него тратить вкусняшку, поэтому только вздыхает. — Я удивлен, что ты додумался до способности, Чуя, неужели у тебя появился мозг? — нет, он не сдерживается и кидает всё же в него этот онигири, а Дазай не уворачивается даже, а ловит его, тут же раскрывая упаковку. — Подавитель способностей, — отвечает вместо него Ацуши. — Из-за этого Дазай-сан не может использовать свой дар, и поэтому оказался здесь. — Это всё ещё не объясняет причину. И ты мог бы сказать с начала, а не устраивать клоунаду, тупой Дазай. Хотел поговорить? Ну, так говори нормально, — Чуя складывает руки на груди. — Не я тут кидаюсь с ножами и пистолетами к своим гостям, между прочим! — с набитым ртом парирует он, вообще никак не реагируя на напряженный тон Чуи. И, пока он не начал его игнорировать и вытягивать уже из Ацуши информацию, продолжает. — Ладно, ладно. За мной следили, и мне стало интересно, как эти ребята будут пытаться поместить меня в мир способности, учитывая, что ни одна способность на меня не действует. У них есть сыворотка, подавляющая способности, которую они вкололи мне, и вот он я, здесь, без Исповеди. — Ты опять делаешь это. — О чём ты? — Нахрена ты добровольно сдался? От тебя было бы больше пользы в реальной Йокогаме, но теперь ты точно так же застрял здесь, как и мы все, — качает головой Чуя. — Скучно стало? Или это ещё один твой дурацкий план? На самом деле, Чую больше волнует эта самая сыворотка, и Дазай замечает, что Чуя заметно напрягается, когда слышит о ней. — Что насчет тебя? — Дазай не отвечает на вопросы, отмахиваясь. — Птичка нашептала мне, что из мафии украли кое-какие важные документы, и что-то мне подсказывает, что ты неразрывно с ними связан. — Откуда ты?.. Ай, неважно. Какое это имеет отношение к тебе и вашему пропавшему эсперу? — Самое что ни на есть прямое! Даже после съеденного онигири его всё ещё мутит, и он проклясть хочет тех придурков, которые ввели ему лошадиную дозу всяких препаратов, потому что они замедляют будто бы его мысли, и Дазай не знает, куда деваться от этого отвратительного состояния, а от еды ему становится только хуже. Он бледнеет ещё сильнее, и вдруг замолкает, замирая в одной позе и сложив голову на руки. Его театральность вмиг отключается, и он просто сидит, пытаясь прийти в себя, и мысленно корит себя за это. Ну же, почему так невовремя — он ещё не закончил допрашивать слизняка, а тут такая подстава! Ему не хватило совсем немного сил. — Дазай-сан? Может, воды? — взволнованно бормочет Ацуши, садясь рядом с ним. Чуя смотрит на них задумчиво, а потом молча срывается с места и уходит куда-то за пределы кабинета. Ацуши ничего не говорит, пока Дазай пытается собрать себя, рассыпающегося по кусочкам. Сил нет никаких, но ещё не время отключаться и валяться овощем — только его ослабленный организм так не считает. Чуя возвращается быстро, и в руках держит какую-то маленькую ампулу и шприц. Он садится с другой стороны от Дазая и без слов вскрывает препарат, наполняет им шприц, а после — тянет на себя запястье Осаму. Он стягивает часть бинтов на локте и вводит лекарство в вену; его действия отточенные и расслабленные, словно он занимался этим сотню раз, и Ацуши может только пораженно наблюдать. Дазай ничего не говорит, даже не противится, и это доверие — он ведь может даже не знать, что ему там вкалывают, как так можно! — очень удивляет Ацуши. Всё же они очень хорошо знают друг друга. — Надеюсь, это яд, — негромко говорит Дазай, немного приходя в себя. Он не раскрывает глаз и не шевелится, только возвращает руку на место и держит в сгибе: какой послушный, всегда бы таким был. — Помолчи, а, — по привычке огрызается Чуя, и встает, чтобы согреть воды для кофе. — Что это? — интересуется Ацуши. Чуя методично насыпает кофе в кружку и заваривает, больше даже чтобы занять чем-то руки, но краем глаза поглядывает на Дазая и следит за его состоянием. Не то, чтобы ему было какое-то дело, но ему здесь лишние трупы не нужны, хватило уже. — Если не вдаваться в подробности, что-то вроде энергетика. Не хочу, чтобы эта вяленая рыба откинулась на моём диване. Он прекрасно знает, как себя ощущает Дазай сейчас, и помогает ему не из жалости, а просто потому, что не хочет для себя проблем. Наверняка одной сывороткой похитители не обошлись, и Чую даже не удивляет то, как Дазай так хорошо держался всё это время и ни слова не сказал. Он делает так всегда, на протяжении всех семи лет, что его знает Чуя; даже при смерти храбрится и шутит, потому что так уж он привык. Показывать свои слабости Дазай ужас как не любит, пусть он и является всё ещё таким же обычным человеком, как и все остальные, и он тоже может уставать и чувствовать себя отвратительно. Но больше всего он любит замалчивать свои проблемы, и даже не разбирается с ними, а делает вид, что их не существует — авось, пройдет само, а не пройдет — тоже хорошо, быстрее в могилу сляжет. Дазай ненавидел только боль: но сейчас ему не было больно, только очень, очень мутило, словно он не спал неделю или потерял больше литра крови. Чуя не знает, сколько часов назад он здесь появился, но подозревает, что не очень давно, потому что ещё три часа назад Чуя катался по городу и проверял некоторые места, до которых не добрался вчера с Ацуши — и никого нового не видел, даже когда был рядом с Агентством и наблюдал издалека, как детективы сидели вновь у огня тем же составом и жарили, видимо, мясо на костре. Запах простирался едва ли не на километр, и Чуе тоже хотелось жареного мяса, но он не мог подойти к ним. Он был лишним в этой компании, поэтому, убедившись издалека, что с ними всё в порядке, убрался восвояси. Чуя исследовал квартиру Мисимы, но ничего интересного и подозрительного там не нашел, а все документы, так же, как и в мафии, были лишь пустыми бумажками. Оставив это бесполезное действие, Чуя проверил ещё и парк Ямасита, в котором полдня назад проходила их игра — хотел осмотреться и проверить, лежит ли там всё ещё тело убитого Танизаки. Ему было тревожно возвращаться туда. Он просидел тогда у машины с бутылкой виски до тех пор, пока солнце не село. И алкоголь давно уже закончился, только не выветрился до конца из организма его, и вообще пора было вставать и что-то делать, а не жалеть себя на холодном асфальте, поэтому Чуя всё ещё пьяным вернулся за руль. И хорошо, что он отлично мог себя контролировать даже будучи под градусом, и хорошо, что город был пуст, иначе вся его поездка повысилась бы в опасности в тысячу раз. Но в парке ничего не было. Ни Танизаки, ни брошенных на земле браслетов, ни даже лужи крови. Асфальт оказался абсолютно чистым, словно ничего здесь и не произошло. Водой так быстро его не отмыть от крови, да и не было здесь влаги, кроме редких брызг из фонтана, что навело Чую на некоторые мысли. Во-первых, способность эта отлично может заменять пространство или возвращать ему другой вид, потому что ничего будто бы не изменилось, словно здесь идеально убрались. Во-вторых, даже трупа Танизаки в этом мире, скорее всего, не было — и вот это уже вызывало поток новых вопросов. Если он правда погиб здесь, вернулся ли он в реальность? И если так, значит ли это, что он очутился на том же месте, в парке Ямасита, напугав беззаботно гуляющих там людей? Или же создатель этого мира, человек со способностью, перенес тело Танизаки в другое место, и это снова вызывает вопрос — куда именно? Если уж Дазай здесь, Чуя может спросить у него некоторую информацию о реальном мире, потому что он появился здесь явно спустя несколько часов после их игры. Он смотрит на него, приходящего в себя, и снова в голову возвращаются образы, из-за которых Чуя так отреагировал на появление Дазая. За час или полтора до этого, когда Чуя вернулся в свой кабинет в мафии и собирался уже помыться и поесть, его вновь настигла галлюцинация. Он светил фонариком, чтобы видеть хоть что-то в кромешной тьме, хотел уже было взять с полки в шкафу новую, чистую одежду и полотенце, которые лежали здесь для тех самых случаев после кровавых миссий, когда не было времени или сил ехать домой; и в целом, Чуя мог спокойно жить в своем кабинете несколько дней, и очень даже комфортно. Но стоило ему обернуться, как он чуть не закричал, а тело пробрала до кончиков пальцев ледяная дрожь. Перед ним стоял Дазай в черном костюме, и вся его фигура сливалась с окружающей тьмой. Самое пугающее — Чуя не слышал ничего и не видел, а ещё умом понимал, что Дазай не мог здесь оказаться ну просто никак, а значит то, что он видит перед собой, не реально. — Чу-у-я, — расплывается в улыбке этот мрачный Дазай, и похожа она больше на оскал, чем на его привычную приклеенную улыбочку. Он не настоящий. Его здесь нет. — Уходи, — Чуя замирает на месте и не может пошевелиться, будто его ноги приклеились к полу, и уже ожидает чего угодно от этого призрака Дазая, потому что помнит ещё свои ощущения от встречи с Флагами в первый день. Дазая он никогда не боялся, но это не Дазай — поэтому Чуя напряжен. От этого он не знает, чего ожидать. Он не позволяет страху заполнить себя и старается держаться уверенно, чтобы точно не показывать этого странной галлюцинации, и успокаивает себя, словно мантру повторяя — всё это не по-настоящему, весь этот мир не реален, и Дазай тоже не реален. Дазая здесь нет. — Ну, я же только пришел! Я хочу поговорить. — Я не хочу. Я сказал: проваливай. Тебя здесь нет. Чуя не может даже отвести фонарик от него, потому что этот Дазай может оказаться где угодно, и пока Чуя его видит перед собой, он чувствует себя увереннее. — Но я прямо тут! — Дазай разводит руки в стороны. — Я всё хотел спросить: тебе не стыдно? — Что?.. — Тебе не стыдно, что ты убил моего коллегу? Не стыдно стоять здесь и смотреть мне в глаза, зная, что ты способствовал смерти невинного человека? Что он сделал, а, Чуя? Чуя распахивает рот, не находя слов. Этого он точно не ожидал. — Я не убивал его. — Ты это сделал, Чуя. Этот Дазай смотрит ему прямо в душу, и пробирает так, будто он касается его и чувствует под кожей его Исповедь, но ничего этого нет. — Я не собираюсь выслушивать твои нотации. Тебя здесь нет и быть не может. Уходи. Дазай начинает хохотать, как ненормальный, ещё сильнее напрягая Чую. — А если не уйду, то что? Что ты мне сделаешь? Ты же слабак, Чуя. Он достает нож и замахивается, но этот призрак, не прекращая дико смеяться, вдруг бежит прямо на него — Чуя машет ножом, но ударяет только воздух, и Дазай весь растворяется, холодным ветром проходя сквозь него, оставляя после себя только эхо своего ненормального смеха. Чуя тяжело дышит, его сердце стучит, как бешеное, но он пытается взять себя в руки и успокоиться. Получается плохо. Но он знает точно — всё это не по-настоящему. Это галлюцинации, призраки, созданные способностью, созданные этим кукольным миром, и никакой Дазай здесь не может появиться. Только он появляется — вполне себе реальный, и спустя всего минут двадцать после того, как сквозь Чую прошел его призрак, и именно поэтому Чуя так сильно испугался. Он же только что избавился от него, и тут Дазай появляется вновь, и плевать, что совсем в другой одежде; откуда Чуе было знать, что этот идиот и правда попался в руки похитителей, сдался с потрохами, и всё это ради глупейшей затеи! Откуда ему было знать, что даже на него нашлось оружие в виде подавляющей способности сыворотки, которая сработала на нём — на том, кто должен обнулять все способности без исключения. Стоит сказать, очухался Дазай довольно быстро. Чуя протягивает ему чашку с самым недовольным выражением лица, на которое способен — по нему и не скажешь, что он только что добровольно помог Дазаю, и выглядит это всё больше как одолжение, будто детектив теперь обязан ему будет по гроб жизни. Дазай подозрительно щурится, поднимая, наконец, вполне себе ясный и осознанный взгляд на Чую. — Чу-уя, когда ты успел стать таким добрым? Ацуши-кун положительно на тебя влияет. Не хочешь присоединиться к Агентству? Я даже готов выделить тебе место под столом. — Я всё ещё могу вколоть тебе яд, ублюдок. — Ну вот, я же говорю — святая душа! — он забирает всё же кофе из его рук, пока Чуя ещё и туда яда не налил — или не плюнул. — Так вот: документы, Чуя. Что это было? Он устраивается за столом, вздыхая и откидываясь на спинку кресла. Дазай довольно греет руки о кружку и довольно улыбается — ему вкусно, и голова наконец проясняется, даже издеваться над этим уставшим и хмурым Чуей хочется с новой силой. Словно второе дыхание открывается — ну красота! Вся ночь впереди, и он собирается испытывать терпение Чуи до конца. — Нахрена ты спрашиваешь, если сам уже всё знаешь? Давай, колись, в чём твой план. Я не собираюсь торчать здесь целую вечность. Вопреки его ожиданиям, он даже не бесится, а подпирает подбородок ладонью и настойчиво смотрит на Дазая. — У меня есть минимум три причины, по которой ты мог понадобиться этой группе похитителей. Во-первых, ты исполнитель мафии, а значит, второе важное лицо после босса — устранить тебя значит добраться до Мори, подкосить авторитет, а ещё — ослабить организацию. Во-вторых, ты, без преувеличения, один из самых сильных эсперов в Йокогаме, а значит, сам по себе представляешь опасность. Твою способность легко можно использовать во вред. И третье, самое главное — Порча. Без меня ты не можешь её контролировать, а это делает тебя оружием с одноразовым запалом, и тут весь пазл складывается — из архивов мафии были украдены документы с твоим личным делом и информацией об Арахабаки и взрыве в Сурибачи, а теперь мы знаем, что в руках похитителей есть очень даже рабочая сыворотка, подавляющая способности. Понимаешь теперь? Чуя округляет глаза. Вот черт, он знал, что не всё так просто, но в словах Дазая есть истина. Он натурально злится — кучка идиотов решила, что имеет право распоряжаться им и его способностью так, словно Чуя не человек, а машина для убийств, к тому же, не с одноразовым применением? Будь при нём сейчас Смутная печаль, он бы загорелся весь алым светом, но он может только сжать зубы и нахмуриться. — Допустим, в этом есть смысл. Тогда при чем здесь ваше Агентство? — вскидывает бровь Чуя. Его вымораживает тот факт, что его, возможно, хотят использовать, но сквозь эти мысли пробивается одна, светящаяся ярче солнце: сыворотка. Та, что сработала даже на Дазае. Если он сможет заполучить её, когда выберется из этого ненастоящего мира, то его проблема с Порчей будет решена. Он сможет останавливать Арахабаки даже без Дазая, и освободится, наконец, от этих оков, связывающих их жизни. Его всегда раздражало, что его жизнь буквально зависит от Дазая — он доверял ему, но всё же, последнее слово всегда оставалось за Дазаем. Он мог не успеть остановить Порчу, пусть и всегда успевал, но кто его знает, что может взбрести этому идиоту в голову? Дазай может умереть однажды, и хотя Чуя старается не думать об этом исходе, в таком случае он больше не сможет использовать Порчу, и этот единоразовый запал останется лишь на крайний случай. Чуя не боится умереть за свою организацию и за свой город, но быть зависимым от идиотского Дазая ему не нравится вовсе. — При том, чтобы избавиться от всех разом, превратив это в игру. Если ты нужен им как оружие, тебе не дадут умереть; а вот если умрет большинство членов Агентства, появляется смысл повесить все эти смерти на тебя, и тогда твоя добрая душонка будет винить себя. Бум — и у тебя не остается выбора, кроме как искупить свою вину, согласившись на сделку, иначе Отдел по делам Одаренных посадит тебя в тюрьму за убийства и опасность для эсперов. Ацуши пораженно ахает, переводя взгляд с довольного и уверенного в своих словах Дазая на ошарашенного и задумчивого Чую. А он — а Чуя не может вдохнуть. Он ведь прав; один из детективов уже погиб, и всё случилось именно так, как сказал Дазай. Он стал винить себя, даже если объективно ничего не сделал и сам был лишь жертвой обстоятельств. Всё это — и похищения, и сыворотка, и украденные из мафии документы навалились на него разом, обухом по голове, и Чуя злился, цеплялся за остатки своих принципов, чтобы не сойти с ума, чтобы найти во всём этом хоть какой-то смысл и понять, как выбраться из запертого наглухо мира. И Дазай в который раз оказался прав — но только лишь потому, что обладал большей информацией, чем застрявший здесь без связи с внешним миром Чуя. После всей этой навалившейся суматохи с вампиризмом и концом света, которого чудом удалось избежать, ему хотелось всего лишь небольшой передышки; но мир снова и снова окунал его в грязь, где каждый, имевший хоть немного власти и уверенности, желал оторвать себе кусок побольше. Где каждый видел в Чуе и его сильном даре лишь оружие, но вовсе не человека со своими мыслями, устоями и силой. Он возвращается будто в прошлое, в свои проклятые шестнадцать лет, и перед глазами в очередной раз встают призраки его мертвых друзей, которые не должны были умирать, призраки профессора Н и Верлена, которые видели в нём лишь лабораторную крысу, призраки его собственных загонов и ненависти к самому себе, потому что он очень и очень долго считал себя вовсе не человеком. Считал себя монстром. Тем, кто не имел права на существование. И вновь колесо сансары дает оборот, и вновь уроборос кусает себя за хвост, повторяя все эти события и все его страхи. — Дазай-сан… — Ацуши жмет бутылку воды в руках, так и не глотнув из неё. — Что нам делать? Он не успевает ответить, зато видит прекрасно по лицу Чуи всё, о чём тот думает, и ему хочется заехать тому по лицу, залепить пощечину, чтобы убрать это выражение и вытряхнуть из его слизняковой головы те старые воспоминания, но — за окнами кабинета исполнителя, в котором Дазай когда-то и сам сидел большую часть времени и делал вид, что работает, грохочет вдруг сирена. — Чёрт, — шипит Чуя и подрывается, выглядывая в окно. Соседние здания загораются алыми огнями, а на рекламных экранах вновь появляется надпись, оповещающая о новой игре. — Опять?! — испуганно шепчет Ацуши. — Даже двенадцати часов не прошло с предыдущей игры! Чуя открывает свой ноутбук, лежащий на столе — тот автоматически загорается и освещает неоновым цветом полутемный кабинет. — Это стадион, — читает Чуя. — Сразу говорю: я не умею играть в футбол! — вскидывает руки Дазай, а потом поднимается с дивана. — Прекрасно, я станцую на твоей могиле, когда ты сдохнешь в этой игре. — Взаимно! Обратно к Агентству они едут на машине Чуи, и, к его великому сожалению, Дазай садится на переднее сиденье, нисколько не замолкая всю дорогу. Чуя грозится выкинуть его из машины на ходу и жалеет, что вообще вколол ему «антидот»; лучше бы мучался и дальше, по крайней мере, сидел бы молча и не бесил. Люси и Наоми уже выходят из офиса, когда машина Чуи подъезжает к ним и останавливается. Дазай машет рукой из открытого окна и зовет девушек сесть, но Наоми упрямится. Она не хочет играть в эти ужасные гонки не на жизнь, а на смерть, а ещё сильнее она не хочет ехать в одной машине с Чуей, которого она по прежнему считает убийцей своего брата. Ацуши уже рвётся выйти из машины, когда Наоми разворачивается и шагает обратно в здание, а Люси нелепо стоит на месте и не знает, что делать. Но Дазай соображает быстрее и сам покидает машину, догоняя Наоми. Отсюда Чуя не слышит, о чём они говорят, даже с открытым окном и в полностью пустом и тихом городе, и только хмурится. Он всё ещё чувствует вину, но раздражение на похитителей сильнее. Ему тоже хотелось бы не играть. Если теория Дазая верна, то Чуя не умрет, потому что он и его способность нужна похитителям. А значит… Дазаю каким-то чудом удаётся уговорить Наоми, и Чуя с Ацуши видят, как она мелко кивает и утирает тыльной стороной ладони заслезившиеся вновь глаза, пока Осаму держит её за плечи. Удивительно — Чуя знал, что он умеет убеждать и заставлять людей делать то, что ему нужно, но он впервые видит, чтобы Дазай очень спокойно и понимающе разговаривал так с девушкой, без своих кривляний, без обаятельной улыбочки, а очень серьёзно. Чуя давно его таким не видел. Его слова, видимо, работают, потому что Наоми всё же садится в машину, но не смотрит на водителя, а вглядывается в окно. К ней пододвигается Ацуши, что-то нашептывая ей на ухо, а последними запрыгивают Люси и Дазай. Чуя молча трогается и едет в сторону стадиона. Дорога недолгая, но даже так Дазай успевает рассказать Ацуши о том, как Куникида созванивался с Сидзуэ-сан и встретился с ней, едва не получив культурный шок. Рассказал, смеясь, о том, что ему наверняка удалось спеться с ней, учитывая, как оба ценят свое время и следуют точному расписанию. Он говорит и о том, как Куникида скучает по Ацуши, который единственный, наверное, в Агентстве делает всю работу вовремя. Чуя слушает это всё краем уха, поражаясь тому, как всё-таки получилось у Дазая спеться с Агентством. Они всё же были хорошими людьми, пусть со своими странностями, пусть немного детьми, но с другими Дазай бы не смог найти общий язык. Его с головой поглощают мысли на подъезде к стадиону, словно мрачная морская пучина, даже когда он останавливает машину и все выходят. Чуя продолжает сидеть на месте. Все, кроме Дазая, нервничают и идут опасливо ко входу на стадион, будто боясь, что из-за угла на них тотчас же нападут, и только когда заходят уже за стеклянные двери, Ацуши оборачивается и спрашивает: — А Чуя-сан? Почему он не идёт? Дазай оборачивается тоже, наблюдая издалека за помрачневшим и погрузившимся в глубины мыслей Чуей — он не шевелится даже и не смотрит ни на кого, и его глаза выглядят, как стекляшки, пусть и не видно этого особо с расстояния десятка метров. Дазай прекрасно знает, о чём он думает сейчас. — Пусть сидит, без него только лучше, — фыркает Наоми. — Ацуши, пойдем. Дазай хватает с земли небольшой камень и кидает его ровно в машину Чуи, попадая прямо по лобовому стеклу. Чуя тут же дергается, переводя взгляд на Дазая, который начинает весело прыгать на месте. — Эй, Чиби, хватит изображать декоративное растение! Он хватает ещё один камень и уже целится, чтобы кинуть снова, но Чуя резко выходит из машины с самым что ни на есть недовольным выражением лица и орет вслед Дазаю, пока тот начинает уже убегать за детективами: — Убью, блять! Стадион под открытым небом выглядит вовсе не так, каким он был всегда в Йокогаме. По периметру горят огромные фонари, освещая поле в центре, но оно вовсе не пустует: на нём с помощью способности возведено огромное сооружение высотой метров в десять. Стены плотные и гладкие, и выглядят так, будто прямо на поле возведен неоновый город с небоскребами — только небоскребы эти не настоящие и не такие уж высокие. Вся эта инсталляция светится фиолетовыми, розовыми и синими огнями, а прямо посередине высится щель, у которой игроков ждет небольшая табличка. — Ого, — пораженно выдыхает Люси. — Никогда такого не видела. На табличке написана короткая фраза: «Добро пожаловать в неоновый лабиринт!» И никакого Уробороса рядом не появляется. Никаких браслетов, таймеров, ничего нет, и всё это кажется ещё более странным, чем в предыдущие игры. — Видимо, нам нужно всего лишь пройти лабиринт до конца. И это ваши игры? Слишком просто, я ожидал чего-то поинтереснее, — Дазай зевает, потягиваясь, и первым заходит в лабиринт. — Дазай-сан, подождите! — кидается за ним Ацуши. — Я думаю, нам стоит держаться вместе, чтобы точно не заблудиться. Чуя складывает руки в карманы, хмыкая. — Разумные вещи говоришь, кошак. Следом за Ацуши идут Люси и Наоми, держась за руки, чувствуя себя так увереннее, а замыкает колонну Чуя, заходя в лабиринт последним. Первые несколько метров дорога одна, и она ведет их по левой стенке, никуда не ответвляясь. Когда Дазай заворачивает направо, пути расходятся в три стороны, и он, ни на секунду не останавливаясь и не сомневаясь, идет прямо. — Дазай-сан, а вы уверены, что нам сюда? — опасливо оглядывается Ацуши. Стены слепят своим ярким светом, но это выглядит очень красиво, и он рассматривает мигающие окошки-огни на стенах лабиринта. Касается пальцами и чувствует тепло — похоже на огромные панели экранов, но умом понимает, что это точно не построенные из мониторов стены, а лишь творение способности. Он часто оборачивается, следит за Люси и Наоми и поглядывает на задумчиво плетущегося сзади Чую. — Конечно, а ты сомневаешься, Ацуши-кун? — щебечет Дазай. Он так ни разу и не оборачивается, вполне себе уверенный в том, что все безоговорочно идут за ним. Лабиринт ведет их в неизвестность — влево, снова влево, потом направо. Пройти прямо около десяти метров и снова свернуть направо. Расслабленные спокойной дорогой и первыми десятью минутами игры без происшествий, детективы расслабляются, и Ацуши равняется с девушками, начиная с ними о чём-то разговаривать. Чуя хмурится — плохое предчувствие и жар от неоновых стен давят на него, и он ожидает чего угодно, но только не такой спокойной игры. Не может быть всё так просто. Дазай что-то напевает себе под нос, засунув руки в карманы, и продолжает уверенно вести всех за собой. На его счастье, он ещё ни разу не ошибся и не завел их в тупик, и это спокойствие и слишком гладко идущая игра ещё сильнее напрягает Чую. Он не сомневается в умственных способностях Дазая, только, ну, неужели все игры с ним будут проходить так просто? Какой смысл похитителям был заключать в мир человека вроде Дазая, умеющего перехитрить всех и вся? Ацуши расслабляется совсем — перед ним идёт его наставник и учитель, и в его способностях он не сомневается, а доверяет всецело и полностью, и только радуется тому, что теперь, с Дазаем, они смогут пройти любую игру. Эта уверенность сохраняется ровно до момента, пока Дазай вдруг не замирает, как вкопанный, и вся колонна едва не врезается в него. Как Чуя и думал. Рано расслабились. Он не понимает, чего они все встали, и пытается за спинами рассмотреть, что там такого увидел Дазай. Черт бы побрал их всех, почему такие высокие?! — Эй, чего вы застряли там? — не выдерживает Чуя и протискивается сбоку от Ацуши. И тогда — о, он понимает. Прямо перед Дазаем стоит Ода Сакуноске. Стоит и улыбается, совсем как живой, и выглядит он так же, каким был тогда, четыре года назад. Та же щетина, тот же бежевый плащ. Руки в карманах, совсем как у Дазая, только есть одно но: он не настоящий. А вот Дазай, похоже, этого не понимает — потому что он делает шаг к нему и едва слышно выдыхает: — Одасаку?.. Ода улыбается шире и зовет его за собой, маша рукой, и пятится назад. — Давно не виделись, Дазай. Он уходит влево, когда развилка дорог предоставляет им путь вперед, и Чуя уверен почти на двести процентов, что этот призрак Сакуноске ведет их в ловушку, и верный путь был прямо. — Дазай-сан, подождите! — зовет Ацуши, но тот, не оборачиваясь, манит всех за собой. Боится обернуться даже, потому что ему кажется, что Одасаку растворится в воздухе, стоит ему моргнуть или отвести взгляд. — Идем, я знаю дорогу. Значит, ты всё-таки ушел из мафии, да? — Ода ведет их куда-то в пропасть, и Чуя нутром ощущает, что это точно тупик, и там их не ждет ничего хорошего, и он понятия не имеет, как достучаться до Дазая. А этот Ода — ну, он и правда совсем как настоящий, словно и не умирал никогда, и улыбается Дазаю с отцовским теплом, спрашивает его о жизни, и Дазай уже почти отвечает ему, радостный, никак не прекращая повторять его имя. — Дазай, блять! — орет Чуя и хватает его за руку. — Очнись, идиот, он не настоящий! — Отвали, Чуя, — Дазай впервые за эти минуты отрывает взгляд от Оды и с невероятной яростью в глазах смотрит на него — Чуя едва не отшатывается. Он не видел его таким со времен мафии; однако, его это не пугает. Ему важно, чтобы этот придурок пришел в себя и вернул свой холодный разум, не затуманенный всякими галлюцинациями. Это он уже прошел сам, повидал тут призраков, знает — как тяжело видеть живых мертвецов. Знает, как хочется верить в то, что эти люди живы, но это невозможно. Это всё похоже на сон. Очень жестокий сон. — Ты нас тут всех в могилу загонишь, ты не понимаешь?! — Чуя крепко держит его за запястье, но Дазай свободной рукой замахивается и влепляет Чуе пощечину. Со всей силы. От неожиданности его голова даже откидывается набок, а щека медленно наливается алым. Чуя ахает — это было больно. Ублюдок. — Это ты не понимаешь, тупой слизень, — шипит ядом Дазай, вырывая руку из ослабевшей хватки. — Если тебе так хочется, вали и ищи выход сам, только ко мне не лезь. — Дазай, ты идешь? — мягко, но настойчиво зовет Ода, и он тут же переводит взгляд за спину Чуи. Прямо верная собачка — смотреть тошно. Чуя останавливает его вновь, крича в спину идущему за Одасаку Дазаю: — Да пожалуйста, если так рвешься умереть — скатертью дорога, только нас всех в это не впутывай! Только такой придурок, как ты, будет шагать добровольно в ловушку! — А что, ты завидуешь, Чуя? Мне плевать, что ты там думаешь, и даже если это всё нереально, я хочу хоть раз в жизни увидеть что-то хорошее. И ты не имеешь права останавливать меня. Ацуши где-то сзади пораженно вздыхает, и зовет Дазая тоже, но не знает, что сказать. Все они сомневаются, на чью сторону встать, и Наоми только подогревает этот спор, высказываясь в пользу Дазая: — Я верю ему. Дазай-сан знает, что делает! Так что вам лучше прекратить, — она метает молнии, глядя на Чую свысока, и только раздражает его сильнее. Наоми, идиотка, стоит тут с такими глазами, замыленными обидой и местью, и отказывается принимать реальность и правдивые слова Чуи только потому, что всё ещё обвиняет его во всех грехах. Сука. Идиоты, до чесотки в руках идиоты! — Я сказал. Ты туда не пойдешь, — низко рычит Чуя, снова хватая Дазая за руки, на этот раз крепче, и он готов уже драться, готов даже вырубить этого придурка, чтобы он не принимал всех этих решений, из-за которых они все тут поубивают друг друга. Дазай, в свою очередь, кривит недовольно губы и готов отстаивать свои слова, но их вновь отвлекает голос — не Одасаку, нет. — Наоми? Ты здесь? Это Танизаки — и он появляется позади них, в противоположной от Сакуноске стороне, и Чуя хмурится: он появился из ниоткуда, а позади него ещё один неоновый проход, ведущий уже направо — и Чуя точно помнит, что раньше его там не было. Блять. — Братик? — Наоми едва не начинает реветь, и кидается тут же к нему в объятия, поступая ещё глупее, чем Дазай. — Братик, ты жив! Я так рада тебя видеть, ты меня так напугал! — Стой, Наоми! — кричит Ацуши, явно начиная сомневаться во всем, что он видит своими глазами, но ничего страшного не происходит, и Наоми правда обнимается просто с призраком своего брата, и выглядит всё так, будто совсем по-настоящему, и никогда он не умирал и не лежал в луже крови с пулей во лбу. — Видишь? — усмехается Дазай. — Только ты один здесь идиот. Чуя не знает, что делать — он не может одновременно держать и Дазая, и Наоми, и пытается показать Люси, единственной здесь, наверное, у кого нет слабости в виде восставшего из мертвых дорогого человека, и взглядом умоляет её остановить Наоми. Дазай не прекращает попыток вырваться и начинает уже пинаться и заезжает кулаком Чуе по ребрам, а он не остается в долгу и ударяет в ответ — завязывается драка, и никто не в силах остановить Двойной Черный, пока они с ненавистью в глазах бьют друг друга. Люси и Ацуши пытаются, наконец-то, додумавшись, удержать Наоми и вырвать её из рук Танизаки, потому что помнят прекрасно, что её брат пал в прошлой игре. Им бы выбираться быстрее из этого лабиринта, но Дазай и Чуя кидаются проклятьями и спорят так, что едва земля ходуном не ходит, а Ацуши замечает вдруг, что они остаются здесь одни, и нет ни Танизаки, ни этого взрослого мужчины, очень, видимо, дорогого для Дазая. Никто из них, кроме Чуи, не знал, кто он, потому все и верили беспрекословно в уверенность Дазая, но теперь, когда призраки исчезли, им нужно идти дальше, только Дазай продолжает отбиваться от Чуи и вырываться из его хватки, а Чуя не останавливается и бьет в ответ. Они знают прекрасно удары друг друга наперед, но это не мешает им довольно сильно колотить противника. Как и не мешает им в процессе покрывать друг друга такими проклятьями, каких детективы в жизни не слышали. — Ты, ублюдок безмозглый! Думаешь, ты тут самый умный? Нихрена! Все твои проблемы от того, что ты не умеешь и не хочешь отпускать прошлое! — Заткнись, ты нихрена не знаешь! Дазай впивается рукой со всей силы в его правое плечо, прямо в место ранения, которое, конечно, ничерта ещё не зажило, и Чуя шипит и кривится от боли. — Это ты нихрена не знаешь! Что, многого ты добился? До сих пор пытаешься умереть, ведешь себя, как капризный ребенок, требующий внимания! Лучше бы сдох тогда вместе с ним! Чуя отражает удар и врезается кулаком в его скулу. — Что ты вообще понимаешь, тупой маленький гном?! Ты, пародия на человека, даже способность свою не можешь остановить сам, так что ты можешь знать про людей? Давай, расскажи мне! Чуя даже замирает на месте от этих слов. Это была запретная тема — и Дазай, сам того не понимая, полоснул ножом по сердцу. Дазай, который с самого начала утверждал и уверял Чую в его человечности, сказал, что он не человек вовсе. Они никогда не касались темы Порчи в таком ключе, обоюдно решив не затрагивать её, и Дазай никогда не высказывал ни слова против того, что именно он ответственен за жизнь Чуи, за то, чтобы остановить его от бессердечного безумия, пока он корчился в агонии от боли. Он просто смирился с этим, пусть и бесился и капризничал поначалу для вида, но всегда обнулял Арахабаки, иногда, конечно, затягивал с этим, засмотревшись, однако Чуя доверял ему свою жизнь. А теперь он говорит, что Чуя — не человек. Пародия. Это очень неприятно. Это больно. Больно так, что Чуя не замечает даже, как кричит Ацуши, чтобы они оба прекратили, не замечает, что Дазай снова бьет его по лицу, и как из его носа и разбитой губы стекает густая кровь. Весь его запал вмиг потухает, словно сгоревшая спичка, и Чуя прекращает бить в ответ, опускает руки и отшатывается на шаг назад. Сплевывает кровь на землю, и ещё с минуту смотрит на тяжело дышащего Дазая с таким отвращением, что от одного его взгляда хочется провалиться сквозь землю. И когда Чуя просто проходит мимо него, ни слова не говоря, лишь этим взглядом давая понять, как сильно ненавидит его, Дазай, наконец, приходит в себя. И понимает — черт, черт возьми. Как же он облажался. Ему хочется взять слова обратно и вымыть рот с мылом, потому что он вовсе не имел это в виду, но сказанного уже не воротишь, и Чуя уже ушел вперед, не оглядываясь, вглубь лабиринта. Но Дазай сказал это — на эмоциях хотел задеть посильнее, намеренно хотел сделать больнее, и, да, у него это получилось. Только какой ценой. — Блять, — под нос выдыхает Дазай, впервые за долгое время матерясь. Он и правда жалеет, впервые так сильно жалеет о сказанных словах. Вокруг нет ни Одасаку, ни Танизаки, стоят только рядом Ацуши, расстроенная иллюзией Наоми и Люси, что уже сунулась дальше в лабиринт, чтобы посмотреть хотя бы, в какую сторону пошел Чуя — остановить его у неё не вышло. — Дазай-сан? У него расцарапана бровь и разбита губа, кровь из которой Дазай просто по привычке глотает и не морщится, хотя от этого вкуса собственной крови блевать тянет, потому что это возвращает его словно в те старые времена в мафии. Неприятно тянет в ребрах — удар у Чуи поставлен очень хорошо, и Дазай удивлен, как он не сломал ему никакие кости, хотя мог. Должен был. Болят руки от хватки, но в остальном он вполне себе дееспособен, и даже не так сильно его бил Чуя, больше пытался удержать и отражать удары самого Дазая, и во всей этой потасовке они будто поменялись местами. Чуя бил сильно, но не так, чтобы навредить, и только сейчас, выдыхая и успокаиваясь, он понимает это. Дазай отмирает, переводя взгляд с травяного покрытия стадиона, почти черного в неоновом свете, на Ацуши, и грустно улыбается. — Прости, Ацуши-кун. Идем, нужно выбираться отсюда. — Вам стоит извиняться не передо мной, — возвращает улыбку Ацуши и следует за наставником — на этот раз в сторону верного пути, единственного, который правда приведет их всех к выходу. Никто из них ничего не говорит до тех пор, пока не выходят, наконец, из лабиринта. Больше им не встречаются призраки, а Дазай, погрузившись в свои мысли, ни на что не реагирует, смотрит под ноги и по наитию будто выводит всех из проклятых неоновых джунглей в считанные минуты. Никто из них не знает, вышел ли Чуя из лабиринта, потому что когда они оказываются на свободе, вся эта неоновая конструкция с яркой вспышкой исчезает, и весь свет на стадионе мгновенно выключается, погружая детективов во тьму. Чуи на поле не было. — Как вы поняли, где нам искать выход? Вы ни разу не завели нас в тупик… ну, если не считать… — Видишь разметку на поле? — Дазай указывает на траву, включая фонарик, который лежал у него в кармане плаща. — Лабиринт стоял прямо на ней и не закрывал рисунок, а белые линии отлично видно в неоновом свете. Ацуши пораженно выдыхает. И правда — как легко это было, если знать, как она должна выглядеть! — Смысл был в том, чтобы разделить нас и рассорить, когда мы должны были держаться вместе — иначе лабиринт и правда очень легко пройти, — кивает Ацуши сам себе и шагает к выходу. — А Чуя-сан? — робко спрашивает Люси вслух, не обращаясь ни к кому конкретному. — Он вышел раньше, — пожимает плечами Дазай, пряча руки в карманах. — Почему вы так уверены? В темноте город кажется опасным, даже если никого вокруг нет. Через пару часов наступит рассвет и начнется новый день, но детективы рады и тому, что смогли пережить этот без очередных потерь. Все они живы, пусть и напуганы и дезориентированы произошедшим в лабиринте — и теперь Дазай понимает, в чем смысл этих игр. Он очень давно не чувствовал таких эмоций и ему не нравится то, что его коллегам пришлось увидеть Дазая в таком отвратительном состоянии. Таким, каким он бывал очень и очень редко, а в Агентстве и вовсе никогда. Он и правда поступил глупо, и Чуя на этот раз оказался прав. И как бы он ни бесил Дазая, в этот раз он был благодарен за то, что с его помощью они все остались живы. — Его кровь на траве, — отвечает Дазай так, словно это самая очевидная вещь на свете, и никто не говорит слова против. Особенно когда они все выходят обратно к машине и видят включенные фары и Чую за рулем. Удивительно — сидит и ждёт их, как послушная собака. Дазай ожидал, что он уйдёт, может, даже оставит их без машины самим пешком добираться до Агентства, но нет. Он здесь. Он мог бы уйти и без машины, потому что Дазай тоже умел водить, но выбрал дождаться остальных — и это давало Дазаю надежду на то, что ещё не всё потеряно. Но он знал и видел прекрасно, что сказанные слова его сильно задели, только Чуя был отрешенным, сидел со спокойным выражением лица, словно ничего не случилось, и только Дазай видел за этой маской его настоящие чувства. Ацуши бежит к машине первым и садится на переднее сиденье вместо Дазая. — Чуя-сан, вы в порядке? На его лице всё ещё видно кровь, уже запекшуюся и размазанную, как будто Чуя небрежно просто смазал её рукой, не заботясь о том, чтобы нормально вытереть. Плевать ему было на это. На щеке багровел синяк, который оставил ему Дазай, и это тоже его не волновало. Костяшки рук покрасневшие, окровавленные и сбитые, и всё это видно отлично даже в полутьме, потому что перчатки он здесь не носил. Он дожидается, пока все остальные запрыгнут в машину, и трогается с места, возвращая детективов в их родной дом. — Да, — спокойно отвечает Чуя. Дазай смотрит на него в отражении зеркала заднего вида, пытаясь то ли поймать его взгляд, то ли просто рассмотреть и разобрать его эмоции, не понимая, что он сам чувствует после этой драки, кроме какого-то идиотского тянущего чувства внутри — и вроде не стыд, и вроде не сожаление, потому что Чуя ему вовсе и не друг и не близкий человек, только что-то всё равно не дает ему покоя. Но Чуя не обращает на него абсолютно никакого внимания, даже если чувствует взгляд Дазая — а он его чувствует всегда, иначе бы не понял ещё тогда, в Йокогаме, кто следует за ним по пятам. На его лице нет никаких эмоций, и это напрягает ещё больше, потому что Чуя всегда был ярким в проявлениях своих чувств, в своей злости, раздражении, радости, грусти, чего угодно — но когда он такой, безразличный, это куда страшнее. Ацуши всё ещё пытается с ним как-то поговорить, и Чуя отвечает односложно, не сводя взгляда с дороги. Дазай даже завидует немного тому, как Ацуши хорошо его понимает и как быстро нашел общий язык с мафиози, зная его так близко всего три дня. Ацуши доверяет ему, и Дазай это видит. Ничего не говоря и не вслушиваясь даже в их негромкий разговор, Дазай переводит взгляд на темный город за окном, едва не засыпая в дороге — но доезжают до Агентства они очень быстро. — Чуя-сан, пойдете с нами? — зовет Ацуши, когда все уже выходят из машины, а он не торопится заглушать мотор. — Вам, наверное, скучно одному, и подниматься в ваш кабинет так долго… Ацуши стоит у водительской двери, наклонившись к приоткрытому окну и всматриваясь в Чую с умоляющей улыбкой. — Если хотите, мы можем выделить вам целый кабинет Йосано, у неё там очень удобные кровати! — Спасибо, Ацуши, но я откажусь. — Ну пожа-алуйста! Вы помогли нам в лабиринте, и я уверен, что никто не будет против. И у нас есть запасы лапши, и ещё мясо с костра осталось, вы наверняка голодны, хотите? Этот кошак явно умеет убеждать своим невинным взглядом. Чуя впервые за этот день улыбается краем губ и кивает. — Ну если мясо с костра, тогда я согласен, — и Ацуши радостно подпрыгивает даже, будто ничего и не случилось на этом проклятом стадионе. Когда он поднимается наверх, Люси и Наоми негромко разговаривают и греют еду и чай, а Дазая в этой комнате нет. Оно и к лучшему — Чуя его вообще видеть не хочет. Они не говорят ни слова, а Ацуши провожает Чую по коридору дальше и показывает ему кабинет Йосано, а потом вместе с ним возвращается к их своеобразному обеденному столу. Чуе хотелось бы поесть в одиночестве, скурить пару сигарет перед сном, хотя и спать ему вовсе не хотелось, но его тут так усаживают и делятся с ним едой, и никто не кидает на него ненавистные взгляды, и всё это выглядит так, будто они успокаивают его после идиотской ссоры с Дазаем, пока этого самого Дазая рядом нет. И Чуя чувствует себя просто отвратительно, потому что раскис, потому что его это всё волновать вообще не должно, он жестокий и уверенный в себе мафиози, и вообще все эти детективы должны его ненавидеть и презирать, но ничего такого не происходит. Даже Наоми смягчается будто, не кривится в его присутствии и не посылает убийственных взглядов и ядовитых замечаний, хотя и видно, что она ещё сильнее расстроена, потому что галлюцинация Танизаки подкосила её ментальное состояние снова. В очередной раз напомнив, что он больше не рядом, что его больше нет. И Чуя, на самом деле, даже рад, что ему не пришлось возвращаться в свой кабинет в мафии, потому что он мог в очередной раз увидеть там призраков прошлого. Но всё ещё чувствует себя жалким и ненавидит себя за то, что вся эта компания детективов так тепло его принимает и по-доброму относится к нему, хотя он этого вовсе не заслуживает. Они ничего не говорят про Дазая и его слова, пусть и слышали каждое оскорбление — и за это Чуя в очередной раз чувствует себя благодарным и обязанным им. Люси, к удивлению Чуи, протягивает ему влажные салфетки и бормочет что-то о том, чтобы он вытер свою кровь и не портил тут всем аппетит. Чуя кивает, но ему хочется, на самом деле, помыться полностью, чего он сделать не успел у себя на рабочем месте — сначала из-за призрака Дазая, а потом из-за настоящего. Он благодарит детективов за ужин и уходит в кабинет Йосано, и вовремя — потому что в эту же секунду в офис заходит Дазай, неизвестно откуда выплывший. И именно с ним он сталкивается в дверях, и они так и замирают на мгновение и не могут разойтись — Чуя даже задерживает дыхание невольно, потому что ощущает его запах и сильнее бесится, и руки чешутся ударить снова, но он решает не реагировать никак на Дазая, пусть он до сих пор, даже спустя четыре года поодаль провоцирует его и заставляет разозлиться до максимума одной фразой. Но сейчас Дазай молчит и просто стоит, пока Чуя не цыкает под нос и не отталкивает его вбок, протискиваясь, наконец, в коридор. Дазай смотрит ему вслед, глупо моргая, а потом заходит всё же к детективам, вновь напяливая на себя привычную шутливую и беззаботную маску. Чуя встречает рассвет, просидев у распахнутого окна часа два и скурив половину пачки сигарет, прерываясь на какие-то идиотские раздумья, о которых он думать не должен в принципе. Из его головы не выходят сказанные Дазаем слова. «Ты, пародия на человека, даже способность свою не можешь остановить сам. Так что ты можешь знать про людей?» Что ты можешь знать про людей, Чуя? О, многое. Например, то, что такие люди, как Дазай Осаму, какими бы умными ни были, иногда совсем не умели думать. Он ковыряет пальцем старый темный шрам от карандашного грифеля на запястье и едва не начинает нервно смеяться от того, какими глупыми были все эти слова. Одна лишь эта точка уже была доказательством того, что он человек. Одна лишь эта точка отделяла половину его жизни от другой, где он был уверен в том, кто он такой. Это не сильно его успокаивает и точно не заставляет Чую прощать так просто слова Дазая, потому что его это и правда ранило. Однако ожидать от Дазая сожаления и, тем более, извинения — словно ждать появления снега в середине лета. Бесполезно; и Чуя, уставший уже злиться, уставший от того, что слова Дазая никогда не может воспринимать без эмоций и не реагировать на них, только вздыхает бессильно. Он выкидывает очередной окурок в окно и ложится на кровать, забываясь коротким и беспокойным сном.