Три предательства

— Почему ты молчал о яде? Король лехинд вопрошает твердо и властно, но Эол чувствует, как в его душе кипят ярость и отчаяние. И Эол молчит. Он знает, что не уйдет живым из проклятого сокрытого города, а потому не видит смысла тратить последние часы своей жизни на пустые разговоры. Он не рассказал о яде на клинке потому, что смерть — достойная плата за предательство. Но что король лехинд знает о предательстве? Когда-то Эол был наивен и не сомневался в других квенди, считал их верность чем-то естественным. Это было давно, еще до жгучих новых светил, даже то того, как Эгладор укрыла Завеса. Тогда с несколькими друзьями Эол искал в горах металл, чтобы сковать орудия и оружие, столь же славные, как те, которые щедро раздаривали Таурон и его свита. Они были молоды и отважны, и недра гор, укрытых синей туманной дымкой, только и ждали часа, чтобы раскрыться перед ними. Но судьба рассудила иначе. Вовсе не металл нашли они — а рыщущих между скал орков. Оказавшись в меньшинстве, Эол с друзьями бежал прочь, ловко взбираясь на скалы и перескакивая через трещины. Несмотря на испуг, квенди держались вместе, помогая друг другу, чтобы никто не отстал. Но вот покатился камень под ногой Эола, а за ним еще и еще, весь склон будто бы сдвинулся с места, увлекая несчастного в глубокую трещину. Эол помнил сокрушительный удар, боль в спине, пронзившую все его существо, взорвавшуюся в его теле, словно перегретый горн. Помнил на несколько мгновений наступившую темноту — а затем боль отступила. Эол попытался пошевелиться, выбраться из-под камней и встать, но ноги отчего-то не слушались, будто бы просто перестали существовать. Ужас и отчаяние обострили все чувства, и Эол слышал, как далеко вверху перекрикиваются его товарищи. — Он разбился, мы уже ничем не поможем, — заверил Нендор. — Может, твари позарятся на добычу и отстанут, — предположил Арас. В трещину, хищно скалясь, действительно спускались гламхот. Так Эола предали в первый раз. — Почему ты молчал о яде? — снова вопрошает король лехинд. — Отвечай! Эол опускает голову, но не от раскаяния, вовсе нет. Он вспоминает. По счастью гламхот не сожрали его на месте, а притащили в мрачные подземелья своего владыки — меньшего владыки, коего квенди называют Тху. Задолго до того, как пробудилась мощь Ангбанда, в кузнях и шахтах кипела работа. И орки, и рабы-квенди дробили камень, плавили руду, ковали мечи и доспехи. Эол хотел жить, потому показал свое оружие из металла — и оно приглянулось самому Тху. Так Эол был излечен от увечья и трудился в кузнях не как простой раб, а как почитаемый мастер. В черных доспехах ходил он, с мечом и длинным хлыстом, чтобы подгонять невольников и нерадивых слуг. С каждым годом все больше любил его Тху, обучал и премудростям кузнечного дела, и могущественным темным чарам. Но в сердце Эол оставался квендо и тайно сочувствовал сородичам. Иногда удавалось ему ускользнуть от взгляда своего господина, и так он сошелся с некоторыми рабами, приносил им еду и воду, отваживал от них жестоких надсмотрщиков и подсказывал, где найти рудные жилы среди злого камня Эред Энгрин. А еще медленно, кропотливо готовил он побег — но не для себя одного, а для многих. Забыв о предательстве, он снова доверился квенди. И когда все было готово, собрал он десятки узников, дал им оружие из арсеналов Тху, выкрал ключи и разомкнул их цепи. Тайной штольней бежали они, и так близка казалась свобода! Но на выходе, когда проглянуло в просвете между скал звездное небо, поджидал сам Тху, и был он разгневан. А с ним — квендо, что выдал ему план в надежде на такой же почет, каким пользовался Эол. Эол и его соратники не собирались сдаваться. Они сражались яростно, предпочитая смерть рабству, пока не оказались перебиты. Все, кроме одного. Обессиленного и израненного Эола Тху захватил живым и подверг жестоким мукам. Так Темный Эльф был предан во второй раз. — Неужели даже сейчас, осужденный на смерть, не сожалеешь ты о содеянном? Твоя жена молила о милости для тебя, но ты обрек ее на гибель. Глаза короля сияют беспощадным светом. Он жаждет отомстить за свою сестру. — Ты предал ее, — добавляет он. Спустя годы Эол сумел выбраться из Ангбанда — на этот раз один. И дал он себе слово не повторять прежних ошибок. За меч Англахель выкупил он у короля Тингола лес Нан-Эльмот и поселился там. Все тропы к своему дому он укрыл чарами, отравил безумием пастырей Древ, превратив их в чудовищ у себя на службе. Со слугами в своем доме он поступил иначе. Если квендо забредал в его владения, колдовские тропы выводили его к дому. И там Эол опаивал его особыми настоями, а затем проникал в разум, как учил его некогда Тху. Ни памяти, ни собственных желаний не оставалось у этих квенди. Эол стал их господином и единственным смыслом существования. Безмолвные и безвольные, они тенями ходили по дому и исполняли любой приказ не раздумывая. Больше никто не мог предать Эола. Так ему казалось. Но судьба снова посмеялась над ним. Однажды в Нан-Эльмоте заплутала принцесса лехинд, столь гордая, свободная и прекрасная, что от одного взгляда на нее Эол потерял рассудок. Он думал, сердце его давно сделалось холодным и твердым, как черные камни Эред Энгрин. Но нет. Не разум, но сердце приказывало ему привести эту деву в свой дом. И Эол доверился сердцу, а затем доверился деве в ослепительно-белых одеждах. От нее исходил свет — и Эол вспомнил, как истосковался по свету. Она стала его сокровищем, лекарством для израненной души, радостью для глаз и для тела. Не посмел он сломить волю Арэдэли, а может, и не сумел бы. Она подарила Эолу сына, его продолжение, его наследника, что стал ему дороже всех мечей и доспехов, всех чар, хитроумных механизмов и колдовских снадобий. Но сын до поры был подобен заготовке, из которой лишь предстояло выковать совершенное творение. От любви Эол сделался наивным слепцом как в годы своей юности. Жена и сын становились все своевольнее — но он прощал им это. Они смели не слушаться его приказов, и сына он наказывал, а жене повторял снова и снова. Они никогда не принадлежали ему по-настоящему, как все прочее в его доме. И все же Эол не хотел превращать их в молчаливые тени, безмолвные и безвольные. Так он был предан в третий раз. — Нет, — Эол улыбается, глядя в глаза королю лехинд, и улыбка эта похожа на оскал. — Я жалею лишь том, что не убил и моего сына-предателя. Яда на кинжале хватило бы на обоих.