Неизбежное

— Помните, вы как-то рассказывали про пять стадий принятия Неизбежного?.. Ральф рассеяно кивнул. Даже не подал виду, что напрягся. — Помню. Он слушал голос Стервятника в пол уха, чуть склонив голову. Опять засиделся с бумажками допоздна. Задумчиво выводил ничего не значащие слова от руки, без былой пылкости в почерке. Подле остывала кружка кофе, приятно отдававшая корицей и чем-то хвоистым на всю воспитательскую. Пернатый заварил. В углу гудел обогреватель. За окном привычно накрапывал дождик, веял сырым холодком в приоткрытую форточку. Стервятник примостился рядом с ним на краю стола, небрежно покачивая ногой. В зону видимости попадала когтистая лапа, украшенная множеством разномастных колец. Устрашая их количеством. Вот же фанат эклектики, прости господи… — Мне кажется, эту схему нужно расширить. Добавить ещё одну стадию. Заключительную. — Какую?.. — пробормотал Ральф, стараясь не отвлекаться. — Ну-у… — задумчиво протянул Стервятник, отстукивая пальцами по лакированному дереву в такт дождю. — Я бы назвал её «Охуевание». Он даже дёрнулся от неожиданности, чуть не запортачив себе весь отчёт к чёртовой матери. Пришлось бы переписывать. Слышать матершину из уст пернатого ему приходилось нечасто. — Это ещё почему? — спросил он, глядя на него с подозрением. Стервятник улыбнулся. В янтарных глазах плясали незнакомые Ральфу огоньки. А, может, он просто их не замечал всё это время?.. — Потому что вы сейчас знатно охуеете, Ральф, — заключил он, наклоняясь… …прошёл уже месяц с тех пор, как он принял свою участь — окончательно и бесповоротно. Смирился. Добазарился с внутренними демонами. Они перестали отплясывать на его костях чечетку и увлекаться дабстепом, подталкивать к совершению совсем уж безумных действий. Вроде обыска в третьей. Максимум, что Ральф мог сотворить под их уговоры — это напиться посреди недели без предупреждения. Всё. Взамен он старался лишний раз не думать о Стервятнике — а иначе бесы начинали волноваться в своей тесной клетке из рёбер. Нет, Ральф его не разлюбил. В конце концов, схема предлагала принять Неизбежное, а не сделать Невозможное. Но, теперь он весьма успешно держал себя в руках. Болтал с пернатым как раньше, особо не залипая на него в людных местах. Разве что чуть-чуть. Самую малость. Так можно. Москва тоже не сразу строилась… Салютовал двумя пальцами от виска, походя — жест, понятный лишь им двоим. Мол, не теряйся. Крайне редко бродил по коридорам без видимой на то причины. Они даже, как прежде, стали посиживать тоскливыми осенними вечерами у него в каморке, распивая бутылочку-другую креплённого. Стервятник изредка его подстёгивал за тот случай в Гнездовище — а Ральф отшучивался, что в него всего-навсего вселился бес. Проклял кто-то, наверное. Он ведь Чёрный — а в Доме это почти то же самое, что рыжий — в Наружности. При упоминании недружественного места Стервятник морщился, а Ральф посмеивался чуть злорадно. Чувство юмора к нему тоже вернулось. Ирония и бронебойный сарказм. Он почти что не мучался. Понял, что ничего не может сделать в сложившейся ситуации. Не в любви же пернатому признаваться, в самом деле?.. Бред. Ничегошеньки не даст его признание. Только хуже сделает. Разрушит едва устоявшееся равновесие между ними. И без того хрупкую связь. Ральф теперь очень сильно дорожил этим равновесием, до конца осознав, что дружеское общение со Стервятником — это то немногое, что ему светит отныне. Хочешь — бери. Не хочешь — откажись. Умойся. Он хотел. Точнее, не мог отказаться. Всё вместе. За окном стоял ноябрь — слякотный, мерзкий, снежно-дождливый. Снег выпадал — и таял через час, оставляя грязные лужи. Потом они замерзали, превращаясь в ледяные озерца, на которых было очень легко подскользнуться. Ральф даже радовался этому ноябрю. Погода отражала настроение во всей красе. Соответствовала неизгладимой тоске внутри. В каком-то смысле, помогала справиться с щемящей, пусть и не такой пронзительной болью. Когда куришь на улице, уже начинает пощипывать костяшки рук от мороза. Кожа краснеет на сгибах. Потом шелушится, отмерзая в тепле. Так ощущалась осень для Ральфа. Только чесались, отогреваясь, не пальцы — а его усталое сердце. В Доме уже почти не шептались о таинственной чумке, которой переболел воспитатель — и ныне пребывал в добром здравии. Тема изжила себя сама. О Душеньке и вовсе забыли. Крысёныши потихонечку переставали шугаться — снова скалили зубки, расшаркивались и посмеивались вслед. Птицы по-прежнему дулись, но уже не столь явно. Ощущая свою вину перед воспитанниками, Ральф подогнал им гейзерную кофеварку — и всё пошло совсем хорошо. Да, хорошо… Всё действительно было хорошо. Настолько, насколько могло быть — при условии, что Ральф по-прежнему любил пернатого. Он не мог желать большего. Не имел на это права. Довольствовался малым. Поэтому, когда после заявления про «знатно охуеете» Стервятник склонился, обхватил его лицо прохладными ладонями и поцеловал — Ральф действительно охуел. По-настоящему. Как ребёнок, встретивший живого, всамделишного Деда Мороза где-то возле супермаркета — там, где и не ожидал увидеть. Губы Стервятника обожгли. Горячий рот резко контрастировал с тем холодком, что источали его пальцы, которым веяло от тела вожака, только что вернувшегося с улицы. Вымокшей одежды. Он целовал Ральфа жадно — как будто дорвался, как будто только об этом и грезил вот уже много дней к ряду. Так, как мог бы поцеловать сам Ральф, если бы только решился. И откуда в нём это?.. — подумал он отстранённо и тут же запретил себе думать. Отдался моменту целиком. Стервятник отстранился так же внезапно, как и приблизился, врываясь в личное пространство Ральфа. С любопытством заглянул ему в глаза. Присмотрелся. — Ну что, охуели?.. — спросил он вкрадчиво. Ральф только кивнул. Сил разговаривать не осталось — пернатый вынул из него всю душу этим поцелуем. — То-то же, — усмехнулся Стервятник. Уже сидя у растерянного Ральфа на коленях, заключив его в небрежное объятье, он нарушил молчание. Спросил шёпотом, прямо на ухо, обжигая своим дыханием тонкую кожу скулы, — Знаете, как я догадался?.. — Как?.. — отозвался Ральф, которого этот вопрос мучал с самой первой секунды. Стервятник едва заметно улыбнулся. — Вы стали гладить рубашки. — Чего?.. — не понял он. — До этого вам было наплевать, как вы выглядите. «Мятое, не мятое… На чёрном не видно», — повторил он слова воспитателя, посмеиваясь тихо. — Тогда я и понял, что вы влюбились. Правда, долго не мог сообразить, в кого… — Когда сообразил? — спросил Ральф, стараясь не шевелиться. Боялся спугнуть момент. Пресловутых бабочек в животе, почтивших его своим присутствием. — После того разговора на Перекрёстке. Когда вы подарили мне букетик фиалок, предназначавшийся Душеньке, а потом обиделись на безобидную шутку, — тут Стервятник усмехнулся. — Умная Птица, — протянул Ральф рассеяно. И — улыбнулся. Впервые за очень долгое время. Он хотел спросить, когда сам Стервятник понял, что влюблён — но не стал. Какая разница?.. Ральф и так был слишком счастлив. Если бы всё-таки спросил, то получил следующий ответ: «Фиалки решают». Да, Р Первый не маргаритка. Но и не кактус. Он — фиалка. Замёрзшая фиалка из кабинета биологии, приготовившаяся издохнуть на исходе дня — но, неожиданно отогретая чьими-то ладонями и тёплым дыханием. Чьим-то по-птичьи неугомонным сердцем… — …чёрная фиалка, — поправил его Стервятник. — Фиалка-мутант, — согласился Ральф. — Из Чернобыля. — И вместо бабочек у вас птицы в животе… — Фу, пернатый!.. Остановись. Это уже чересчур. Тебе самому не мерзко?.. — Бедные птицы, сожранные вами прямо живьём… — подытожил он, скорбно покачивая головой. Накручивая прядь чужих волос на один из окольцованных пальцев. Улыбаясь чему-то сумрачно. — Они застряли в вашей грудной клетке и трепыхаются там, не в силах вырваться наружу… — С анатомией человека у тебя не очень, я погляжу. — Ой, заткнитесь, пожалуйста. — Это самая хуёвая метафора о любви, которую я только слышал, — вздохнул Чёрный Ральф. — Сама хуёвая — и самая, блять, жизненная…