Неизбежное

Если бы в Доме отыскался летописец, страстно возжелавший запечатлеть недельный запой Ральфа во всех красках, оттенках и подробностях, то его неторопливый рассказ начинался бы со следующих строк: «В начале была бутылка водки, позабытая в морозилке на неопределённый срок, найденная и в срочном порядке размороженная под струёй горячей воды. Радости воспитателя не было предела…» Ещё были песни Кровостока на повторе и распечатанная картинка с надписью: «Внимание! Ведутся работы по самокопанию. Не беспокоить, а то уебу с ноги». Ральфу показалось это очень остроумным. Что взять с пьяного человека?.. Но всё это произошло уже позже. Когда он окончательно опустился на дно. Дня через три, стало быть. Лучше всего пилось под пресловутый «Череповец». Ну, и «Биографию», конечно же. Тут сам бог велел забухать по-чёрному. «Запивай, брат, запивай». Ральф всегда подозревал, что собственные запасы алкашки способны впечатлить даже его самого. Ну, он как-то не считал. Просто прятал — на чёрный день, — и тут же забывал, куда спрятал. Всерьёз не надеясь, что когда-нибудь, да наступит этот Апокалипсис. Настоящие масштабы бедствия поразили Ральфа. Сначала он отыскал бутылку водки. Распил её, закусив килькой в томатном соусе. Килька оказалась невкусной, отдавала кислятиной, водка — подосланной. Однако, грех было жаловаться, учитывая обстоятельства. Кровоточащую дыру в груди. Удовлетворённый эффектом, он завалился спать прямо на диване, не раздеваясь. Один раз можно. Ральф ещё и не догадывался, что вся следующая неделя пройдёт на этом самом диване, в той самой рубашке, которую он наглаживал перед свиданием с Душенькой. Проснувшись утром, он почесал подбородок, покурил в окошко — и заперся в комнате изнутри. Решил пройтись по всем тайникам разом. За томиком Бродского обнаружилась склянка спирта. Ну, а где ей ещё быть, возле Блока, что ли?.. В духовке — две бутылки полусладкого, красного и белого. Коньяк нашёлся под кроватью, пыльный, позабытый, уже не надеявшийся побликовать в свете заходящего солнца. А ещё у Ральфа было много пива. Целое пивное море, разлитое по одинаковым бурым бутылкам, с улыбающейся девахой на этикетке, одетой почему-то в кокошник. Про таких Акула всегда говорил «православная», хотя религией здесь и не пахло. Видимо, славянская внешность хорошо вязалась с церковью в голове директора. Это ему Шериф подогнал. У него племянник на пивзаводе работал. Когда обнаруживался очередной ящик на грани фола, с выходящим сроком годности, он просто сплавлял его благодарному дяде — и никаких тебе проблем. А, говорят, алкаш — горе в семье… В глубине души, Ральф понимал, что логичнее всего начать с пива. Тем более, оно не молодеет, как и печень, собственно. Логичнее, да… но не так увлекательно. Его разбитое сердце требовало чего-то экстравагантного. Затейливой игры с градусом, блеводрома, вертолётов до потери пульса и так далее, и тому подобное. Белой горячки оно требовало, честное слово. Реалистичных приходов в виде полуголого Стервятника. А сердцу разве прикажешь?.. В общем, Ральф ни в чём себе не отказывал. На третий день в дверь постучались. Он ни за что бы не открыл, да только с той стороны послышался понурый голос Шерифа, — Э, Ральф, слышь… впусти. Выпить надо. — А ты принёс, чего выпить-то? — с подозрением спросил Ральф, у которого из запасов осталось пол склянки коньяка и куча просроченного пива, горчившего, и вообще, в горло уже не лезет. Тухло в холодильнике, дожидалось нового витка отчаяния. Когда становится пофигу, что пить. — Обижаешь, — отозвался Шериф. И был пущен на этот праздник жизни, минуя дальнейшие расспросы. Воспитатель второй притащил самогону. Стоило им хлопнуть по рюмашке, как он стал заливать про свои горести — мол, крысёныши достали в край, так бы и передушил их всех голыми руками прямо в спальниках вонючих, нестиранных. А Рыжего бы первым порешил, потому что не следит за ними, падла такая… а ещё вожак, называется. — Один вот, давеча, решил порезаться прям на уроке. От скуки, что ли… Всю парту кровью уляпал — Мымра там сама чуть не отъехала. Пришлось нашатырём отшаманивать, а потом ещё и валерьянку силой в рот вливать. Старая она уже, для таких-то штучек… Да и я, признаться, тоже. — Мда уж, — протянул Ральф, не зная, что сказать. Бедствия Крысятника мало его заботили — ему и своих вполне хватало. — Ну, что, ещё по одной?.. Когда самогон закончился, как заканчивается всё прекрасное в жизни — молодость, первая любовь, отпуск, — Шериф громко выругался не в тему, огляделся вокруг и выдал осоловело, — Ну, я пошёл… Слушай, пованивает у тебя чем-то. Тухлятиной. Ты бы хоть проветрил. И в душ сходил, а то смотреть страшно. Да и вообще… Что «вообще» Ральф так и не узнал — потому что немилостиво вытолкал собутыльника в коридор. Ишь ты, разошёлся. Советы ему даёт, ага. Иди, спи, алкаш проклятый. Судя по всему, Шериф кому-то сболтнул про плачевное состояние воспитателя, потому что со следующего дня некто стал таскать ему еду из столовки. Явно из собственной тарелки. Один раз принёс надкусанную тефтельку. Стучался в дверь — и сразу рвал когти. Ральф несколько раз пытался вычислить, кто же это у нас такой сердобольный, не доедающий, но не смог. Некто растворялся в ту же секунду, словно и не было его вовсе. «Загадка», — подумал Ральф и забил. Еда была очень кстати — и неважно, кто её приносит. Хоть матушка Анна. Закуска давно уже иссякла. А не иссекал лишь энтузиазм. Энтузиазм — и треклятое пиво. Однажды он забрёл в ванную комнату — хрен знает зачем, — случайно посмотрел в зеркало и испугался до полусмерти. Мужик с пропитым ебалом, недельной щетиной и краснющими глазами просто не мог оказаться им, Ральфом. Так не бывает. Это противозаконно, мать его. Или всё же мог?.. В воскресенье снова припёрся Шериф. Выдал классическое: «Надо выпить». «Надо так надо», — решил Ральф, — и открыл. Про алкоголь спрашивать не стал, постеснялся после прошлого раза. Принёс, наверное. Это была блядская ошибка. — Ну что ж ты, братишка?.. — трагичный надрыв в голосе Шерифа трудно было переоценить. Спектакль одного актёра, камерная сцена, первый ряд у пианино. — Сколько можно бухать, в конце-то концов?.. Скоро уж вторая неделя пойдёт, между прочим. — Могу. Хочу. И буду, — ответил Ральф, прикуриваясь. По правде говоря, выслушивать подобную отповедь из уст главного алкаша Дома было забавно. Сначала пользуется чужим запоем, сука такая… стелит про своих Крысёнышей ненормальных, как они вены режут на алгебре… а теперь ещё и лечит. Заливает в уши по самое не хочу. Паук недоделанный. — Сам ты Паук, — обиделся Шериф. — Базар фильтруй, что ли. Мы, конечно, друзья — но разок по роже никто не отменял. — Не нравится — не слушай, — нехотя огрызнулся Ральф, глядя на него снизу вверх. Он сидел прямо на полу, привалившись спиной к батарее. Всё ещё холодной, потому что отопление опять задерживали. Сидел, широко расставив ноги, небритый, в одном ботинке на босу ногу. Второй валялся где-то между диваном и холодильником. Зато носок на месте. — Подумаешь, тёлка бросила, — попробовал Шериф опять. Наклонился, задушевно глядя ему в глаза. — Было бы из-за чего расстраиваться, в самом деле… Она ж кожа да кости. Супнабор блондинистый. Даже подержаться толком не за что… Хочешь, нормальную бабу тебе найдём, а? Как Ральф и ожидал, девушка решила ему отомстить за тот вечер — и распустила через своих воспитанниц слух, мол, она сама отшила Р Первого. Похуй. Может, так даже лучше. Придаёт его запою некоторую легитимность в глазах общества. А ему самому — ореол мученика. Святой Ральф. Он ведь действительно страдал именно за любовь. Правда, не к Душеньке — но это уже лирика. — Шериф… — Ральф на секунду задумался. Подбирал слова позабористей. Чтоб проняло. Воспитатель, глядя на него, задержал дыхание — поверил, что проникновенная речь про супнабор подействовала. Наконец, Ральф изрёк, — Пошёл ты нахуй. Серьёзно. Вот прям нахуй и прям пошёл. «Пошёл — и сразу нахуй». Сечёшь фишку?.. Шериф не обиделся. Кажется, он заранее подготовился к подобному нагляжу со стороны приятеля. Покачал головой, уставившись на безучастного Ящера. Да, он тоже здесь был. Дипломатично помалкивал. Коптил воздух, землю и чужие сигареты. — Может, ты попробуешь?.. Серое лицо Ящера сделалось несчастным. Он явно не знал, что говорить в подобных случаях — но и оставаться в сторонке тоже не мог. Шериф ждал. И это ожидание напрягало. Мешало жить всем присутствующим в комнате. Воспитатель вздохнул, закуриваясь. — Акула сказал, что если ты не выйдешь из запоя к завтрашнему утру — он тебя уволит, — зашёл Ящер с предполагаемых козырей. Несколько секунд Ральф тупо пялился на воспитателя Псарни — а потом громко, с чувством рассмеялся. Подрагивая всем телом, скрючившись, обхватив себя за живот свободной рукой. Пепел с сигареты падал на пол причудливыми снежинками. Ржал, пока слёзы на глаза не навернулись. Потом резко успокоился. Сказал, очень серьёзно, — Да пусть увольняет. Невелика потеря, если честно. Я, может быть, сам уволюсь… Он в самом деле об этом подумывал. О чём он только не думал в эту запойную неделю… О пернатом, в основном. Иногда о самоубийстве. Склонялся в сторону повешения. Надо только набухаться хорошенько… Беда пришла, откуда не ждали. Закончилось не бухло, а сигареты. Ральф помаялся, помаялся — да пошёл в ванную. Бриться, мыться и приводить себя в божеский вид. Нельзя же просто так взять и выйти из запоя прямо в коридор, правда?.. Несколько секунд он мялся возле двери. Представлял, как выйдет сейчас — и окажется в жутком водовороте, именуемом домовской жизнью. Бррр. Аж мурашки по хребту. Может, ну его нахуй?.. На том свете курить необязательно. Встряхнулся, решительно взялся за ручку — и повернул. К чёрту. И охуел. На пороге стоял Стервятник. Точнее, сидел — на кортах, как заправский гопник, с тарелкой пюрешки наизготове. Он тоже замер, и, судя по всему, охуел не меньше. Только янтарные глаза отсвечивали на Ральфа, по пять рублей каждый. — Так это ты?! — выдохнул Ральф, приходя в себя. — Я, — отозвался Стервятник робко. — А что вас так удивляет?.. — Да как бы тебе объяснить, друг ты мой пернатый… — он потерялся. Запутался в собственных словах. Мотнул головой, спросил. — Сиги есть?.. Курить хочется просто жесть. Щас помру. — Есть, — пернатый медленно выпрямился, придерживаясь за стенку. Сунул руку в карман и вынул серебряный портсигар. — Ух ты, — искренне восхитился Ральф. — Клёвая штуковина. — Нравится?.. — поинтересовался Стервятник. Ральф кивнул. — Дарю, — торжественно объявил он. И улыбнулся — как тогда, в столовке. В самый первый раз. Когда всё и пошло по пизде в жизни Ральфа. Наверное, он должен был возмутиться, отказаться, брызжа слюной, ядом, распространяя перегар по коридору… но Ральф просто взял портсигар, а второй рукой принял тарелку с пюрешкой, из которой призывно торчала вилка. — Спасибо, пернатый. — Зайдёте к нам сегодня?.. — поинтересовался Стервятник. — Зайду. — Хорошо. Буду ждать. Когда дверь захлопнулась — сама по себе, без участия Ральфа, — он ещё некоторое время стоял, тупо пялясь в мутное окошко, за которым ничегошеньки не было видно. Пытался осознать, как оно вообще. Оттого, что его будут ждать. Так и не понял. Ну да ладно. Подошёл к подоконнику, поставил пюрешку, ещё горячую, к жухлому цветку. Впервые за долгое время распахнул окно. Вдохнул полной грудью запах приближающейся осени — терпкий, морозный, обжигающий лёгкие. Посмотрел на элегантную коробочку у себя в руке. Прикурился. Самокрутка дымилась медленно, тянулась с трудом. Лёгкие охуевали. Ральф радовался. Кажется, табак отдавал вишней. Или ванилью. Ральф не разбирал. И, вдруг, он понял, как себя чувствует. Он чувствует себя спокойно. Его отпустило.