Книги на Перекрестке

— Я требую речь, — решительно произнесла Табрис, и Логейн добродушно ухмыльнулся, глядя на нее. — Мне обещали, что будет много речей. Она радостно улыбнулась темным остовом губ и подбросила сухих сучьев в костер; стоянка близ заброшенного тейга помнила, должно быть, сотни Серых Стражей, уходивших дальше, вниз — в кострище темнело с десяток пряжек с грифонами, у лежака рядком стояли подписанные бутылки. — Прекрати так громко думать и явно страдать, — фыркнула Табрис. Прогоревшее полено обвалилось, взметнув сноп искр, и во вспышке света Логейн ясно увидел ее побелевшие глаза, лишь у зрачка сохранившие слабый оттенок зеленого. Он наклонился, чтобы поцеловать Табрис в щеку — в губы она уже не разрешала — и коснулся сухой, будто старый пергамент, кожи, под которой выделялись, как кляксы, почерневшие набухшие вены. — Неправильно это, — пробормотал он. — Я старше тебя на двадцать лет, я... — Я тебя дождусь! — заверила Табрис и прижалась к нему боком — рыжая и бесстрашная, будто двенадцать лет назад. — Просто иди по дороге из трупов Порождений — я буду в самом конце. — У тебя храбрости больше, чем у целой армии, — хрипло сказал Логейн. Верхняя губа, съеденная скверной, слегка обнажала зубы Табрис, когда она широко улыбалась. — Бессовестный льстец, — Табрис игриво пихнула его в плечо. — Я сплю справа, как всегда. И только попробуй украсть одеяло! Они договорились, что разойдутся после последней совместной ночевки, каждый в свою строну, но когда костер совсем догорел, Табрис тихо поднялась, подвязала ножны, забрала походную сумку, коснулась ладонью его волос — и неслышно ушла. Весь вечер она держалась ради него — теперь Логейн, старавшийся дышать ровно, отплатил ей тем единственным, чем мог — притворился спящим.