A Means to an End

      — Как он?       Взгляд Кикио метнулся к голосу. Сильва появился рядом с ней, его бледная кожа казалась янтарной в свете факелов. В конце узкого коридора стояла толстая железная дверь – очевидный источник ужасного шума: звериного рычания, болезненного визга и пронзительного воя, который мог быть как звериным, так и человеческим.       — Он выигрывает, — радостно сказала она.       Её спина была выпрямлена, руки скрещены на груди. Когда Иллуми исполнился четвертый год, его тренировки стали более строгими и суровыми. Она ещё не привыкла к тому, что ей приходится подвергать сына смертельной опасности, а потому каждый крик приносил ей столько же боли, как и настоящий удар.       Разумеется, всё это было для его же блага. Репутация Золдиков была заслуженной: любой ребенок, воспитанный в их семье, вырастает в смертельное оружие задолго до подросткового возраста. К пяти годам он будет ровней взрослому мужчине. К десяти к нему не сможет прикоснутся никто, кроме пользователя Нэн. К пятнадцати даже опытные нэн-бойцы будут трусить перед ним, и даже после он будет становиться только сильнее. Тем не менее, Кикио беспокоилась о том, чтобы не давить на него слишком сильно – об этом редко говорили, но один из братьев Сильвы умер молодым вследствие таких тренировок. Мысль о том, что подобная участь постигнет её собственного первенца, заставила её желудок скрутиться.       — Выигрывает? — Сильва покосился на дверь. — Как давно ты проверяла?       — Около двух минут назад. Он держал руку на горле собаки, — раздался безошибочно человеческий крик, и она непроизвольно сжала кулак, впиваясь ногтями в ладонь. — Мне стоит проверить ещё раз, дорогой?       — Нет, скоро всё закончится. Я пришел поговорить с тобой по другому поводу.       — М? — Кикио не отводила взгляда от двери. — Проблемы с новыми дворецкими?       — Нет. Не об этом, — последующую паузу заполнил собачий рык; сквозь него она различила низкие, тяжелые всхлипы рыдающего ребёнка. — Время пришло, Кикио.       — Время для чего? — спросила она, уже зная ответ. Использование ею противозачаточных средств было предметом разногласий на протяжении более трёх лет. Сильва часто спрашивал, когда она планирует прекратить. «Скоро», – говорила она, а её мысли неизбежно возвращались к кошмарам, к мертвецу, гниющему в её животе. – «Мне просто нужно ещё несколько недель».       — Сегодня утром дедушка проверил ауру Иллуми. Он манипулятор.       — И что?       — И то, что главой семьи Золдиков по традиции всегда был трансформатор.       Кикио почувствовала укол раздражения. Дедушка Сильвы, Маха Золдик, был усилителем прежде, чем стал специалистом, и ей казалось нелепым сбрасывать со счетов Иллуми, основываясь только на ауре.       — Были исключения.       — Было одно исключение, — поправил Сильва. — И, если Иллуми продемонстрирует мне достаточную силу, как Маха своему отцу, я, возможно, пересмотрю его право на наследство. А до тех пор я буду исходить из того, что он не способен нести ношу семьи Золдик.       Из комнаты вырвался очередной рык. Если Иллуми не суждено стать наследником, то ей необходимо родить хотя бы ещё одного ребенка, и по сжатым челюстям мужа она могла сказать, что он не потерпит дальнейших откладываний.       — Прошло четыре года, Кикио, — он вздохнул, положив руку ей на плечо. — Ты солгала, когда сказала, что хочешь большую семью? Просто сказала мне то, что, по-твоему, я хотел услышать?       — Нет, — слово эхом раздалось во внезапно погрузившимся в тишину коридоре – шум за дверью прекратился. — Я бы никогда не стала лгать тебе, — сказала она, понизив голос. — Я хочу ещё детей, так же сильно, как и ты.       — Тогда пора. Давно пора.       В дверь тихо постучали, крошечный кулачок ударил по железу, и Кикио бросилась отпирать щеколду. Петли заскрипели, когда она распахнула дверь, и окровавленный мальчик, который, очевидно, прислонился к ней, упал вперёд, в холл.       — Вставай, Иллу, — рявкнула она.       Пёс неподвижно лежал за его спиной – нескладная фигура на каменном полу. Даже после смерти его желтые зубы были оскалены, с белой морды капало красное; её сын был залит кровью, и она никак не могла понять, как много из неё принадлежало животному.       Когда Иллуми так и не пошевелился и не ответил, она сменила свой тон на более трепетный и мягкий:       — Ты можешь подняться, милый? Встанешь ради мамы?       Мальчик пошевелился. Его маленькая рука дернулась. Дрожа от усилия, он приподнялся на одной руке; другую он оставил близко прижатой к своей груди. Следы от укусов покрывали обе конечности, а кусок одного предплечья, похоже, отсутствовал.       — Вот так, — проворковала она. — Храбрый маленький Иллу. Давай тебя подлатаем, а?       Взяв сына за руку, Кикио двинулась по коридору – лазарет был наверху, и Иллуми в нём явно нуждался, – но не успела уйти далеко, как её окликнул Сильва:       — Кикио, — её имя в его устах прозвучало как предупреждение. — Подожди.       Она остановилась, повернувшись лицом к мужу. Его силуэт вырисовывался в свете факелов – тёмная фигура в тёмном коридоре; она не могла разглядеть выражение его лица, но ей это было и не нужно. Силы его Рен, которое заполонило пространство, как густой дым, было более чем достаточно, чтобы определить его настроение.       — Всё в порядке, — она натянуто улыбнулась. — Я готова попробовать ещё раз. Честно.       Он долго смотрел на неё, не двигаясь и не говоря ни слова. Наконец он развеял свою ауру.       — Спасибо, Кикио. Так будет лучше. Вот увидишь.       Даже в первый год их брака (который был полон разногласий) её муж лишь однажды использовал на ней своё Рен. Ей было больно осознавать, что она стала причиной такого гнева, но это её не удивляло; Сильва ясно выражал свои претензии, особенно в последние несколько месяцев. Она предпочла игнорировать его ради себя самой и теперь расплачивалась за это.       Чуть ли не волоча Иллуми за собой, Кикио сбежала из подземелья. Быть может, другой ребенок исправит сделанные ею ошибки, а, возможно, эта пропасть между ними останется навсегда. Так или иначе, её передышка закончилась.

***

      Кикио покосилась на мелкий шрифт. Заголовок, выделенный жирным, она могла прочесть достаточно легко («Еда за двоих: основная диета для здоровой беременности»), но содержание главы было неразборчивым. Она нахмурилась. Буквально на прошлой неделе она без труда прочитала похожую книгу. Быть может, в гостиной было слишком темно? Все окна выходили на восток, и вечерний свет почти не падал в угол комнаты, где она сидела.       Перегнувшись через двухместное кресло, она протянула руку к настольной лампе. Одно движение руки добавило в комнату света: тёмная кожаная мебель показала свой тёплый коричневый цвет, а красные акценты их изысканного коврика какинского происхождения казались яркими, как кровь, на фоне чёрного каменного пола.       Текст стал более чётким. По-прежнему казался расплывчатым, но теперь она могла его прочесть.       Никакого сырого мяса? Это было обидно. Она любила сырую рыбу, но ела редко, так как муж ненавидел её.       Никаких мягких сыров? Без разницы. Её никогда не заботили молочные продукты.       Никакого алкоголя? Что ж, это было предсказуемо. Она перелистнула страницу, просматривая гораздо более длинный список продуктов, которые ей рекомендовалось есть. По расчётам доктора Зана, она была на двенадцатой неделе, как раз на втором триместре. Из-за ночных кошмаров и тошноты она чувствовала себя жалкой как в постели, так и наяву; стресс не мог хорошо сказаться на ребёнке, но она с осторожностью относилась к лекарствам, несмотря на заверения врача в безопасности. Несмотря на то, что большинство выкидышей (включая тот, который у нее был четыре года назад) происходили в первом триместре, она не собиралась рисковать.       В соседнем коридоре послышались шаги. Слабый стук каблуков, становящийся всё громче — вероятно, один из дворецких направлялся на кухню. Кикио потёрла виски и попыталась сосредоточиться на достоинствах бобовых.       Внезапно шаги прекратились. Она не отрывалась от книги, но слышала девушку в проходе: её дыхание было быстрым и резким, как будто она бежала.       — Простите, госпожа?       Кикио вздохнула и закрыла книгу. Если весь мир решил сговориться, чтобы помешать ей читать, она не собиралась тратить энергию на борьбу с этим.       — Что такое, Сака?       Дворецкий уныло посмотрела на ношу в своих руках. Лохматая чёрная голова (он так и не подстригся) уткнулась в её белую кофточку; тонкие конечности, свешивающиеся из её рук, были утыканы иглами разной длины и толщины. Кровь сочилась из каждой ранки, сотни красных струек бежали по бледной коже.       — Он потерял сознание, — сказала Сака. — Я пыталась разбудить его, но он даже не шелохнулся. Я подумала, что будет лучше принести его к вам.       Кикио изогнула бровь.       — Ко мне? Не к врачу?       — Господин сказал не беспокоить доктора Зана, только если это не экстренный случай, — она поёжилась под взглядом Кикио. — Он всё ещё дышит, так что не думаю, что этот случай считается.       — Я поняла, — Кикио отложила книгу. — Значит, ты считаешь, что время доктора дороже моего?       — Нет, госпожа. Нисколько. Я просто подумала, что–       — Всё в порядке, Сака, — перебила Кикио. Девушка недавно появилась в их семье, её забрали из Метеор-сити в прошлом году, и ей едва исполнилось шестнадцать. Кикио была готова простить ей нарушение субординации – в этот раз. — Давай его сюда.       Сака поспешила повиноваться, осторожно уложив мальчика у ног Кикио. От этого кровь из некоторых ран потекла ещё сильнее.       — Как ты пыталась разбудить его?       — Я пыталась кричать на него. Встряхивала его. Била по щекам, — она закусила губу. — Быть может, ему просто необходимо поспать.       Кикио соскользнула на край кресла и взглянула в бледное лицо сына. Она ненавидела видеть его без сознания даже больше, чем видеть его в минуты страданий; по крайней мере, когда он кричал, зажмурив глаза и оскалив зубы, она знала, что он все ещё борется. Конечно, она предпочла бы, чтобы он терпел тренировки с каменным лицом, не показывая ни малейшего намека на слабость, но это придёт со временем. Прямо сейчас, с расслабленными бровями, закрытыми глазами и приоткрытым ртом, он выглядел совершенно уязвимым.       — Дай мне шокер — сказала Кикио, протягивая руку.       — Госпожа?       — Шокер. Только не говори мне, что оставила его в подземелье?       Сака покачала головой, доставая из внутреннего кармана блейзера тонкий черный предмет около полуметра в длину. Кикио взяла его из её рук, нажимая на кнопку на рукоятке, чтобы проверить работоспособность. Между металлическими зубцами на другом конце заплясали синие искры.       — Похоже, работает, — сказала Кикио. — Согласна?       — Да, госпожа.       Прежде чем девушка успела даже вздрогнуть, Кикио приставила рабочий конец электрошокера ей под рёбра.       — Но этого не может быть, — продолжила она, — потому что, если бы он был в рабочем состоянии, ты бы применила его к моему сыну, как тебе было приказано.       — Но–       Кикио снова нажала на кнопку.       К её чести, Сака не кричала; дворецкие Золдиков были сделаны из более прочного материала. Тем не менее, она согнулась пополам, пытаясь защитить свой живот, но Кикио держала шокер неподвижно целых пять секунд. К тому времени, как она отдернула его, в воздухе отчётливо чувствовалась вонь горящего мяса.       — Хм, выходит, он действительно работает, — сказала Кикио. — Не хочешь объяснить, почему не воспользовалась им?       Сака выпрямилась с видимым трудом. На её рубашке расползлось прожжённое пятно, но она держала руки по бокам, не цепляясь за рану.       — Я подумала, что это может убить его, — сказала она. — Он потерял уже достаточно крови и выглядел таким слабым…       Глаза Кикио сузились.       — Что ты сказала?       — Не слабым. Я хотела сказать–       — Ты сказала именно то, что хотела, — повернувшись к сыну, Кикио прижала зубцы шокера к центру его груди. Она чувствовала, как он поднимается и опускается в такт его дыханию.       — Почему бы нам не проверить, права ты или нет, а?       Не дожидаясь ответа, она активировала электрошокер; Иллуми судорожно дернулся, электричество пробежало по его обмякшему телу. Из его колотых ран хлынула кровь, а вокруг игл начали образовываться ожоги. Наконец, он открыл глаза – чёрные, широко распахнутые и растерянные; через мгновение его лицо сморщилось, отображая агонию.       — Видишь, — Кикио отодвинула шокер. — Ты можешь встать ради меня, Иллу?       Иллуми вскочил на ноги. На его голой груди образовалась уродливая рана, которая вздымалась от коротких, частых вдохов. Кикио сидела, и так их глаза были на одном уровне; её сын был высок для своего возраста, но всё же едва превышал метр.       — Ты упал в обморок, Иллу, — сказала Кикио. — Сака беспокоилась о тебе.       Смутившись, мальчик посмотрел себе под ноги. Сверху до низу их покрывали иголки, и пальцы ног были покрыты запекшейся кровью.       — Прости, мама.       — Не извиняйся, Иллу. Просто постарайся получше в следующий раз, а? — внимание Кикио переключилось на девушку, её слабая улыбка сменилась хмурым взглядом. — Мой муж разработал этот режим тренировок с учётом особенностей Иллуми. Если он говорит тебе использовать шокер, чтобы разбудить его, то ты используешь шокер. Если он скажет тебе сломать руку моему сыну, ты сломаешь её. Если он скажет тебе перерезать ему горло, то перережешь. Если его сердце остановится, то отнесёшь к доктору Зану, который более чем способен оживить его. Иллуми — Золдик. Похоже, ты забыла, что это значит, — её голос, успевший подняться до крика, вдруг стал тише. — Я готова дать тебе ещё один шанс. Если ещё раз намекнёшь, что мой сын слишком слаб, чтобы выдержать тренировки, я посажу тебя на автобус обратно в Метеор-сити прежде, чем закончится день. Поняла?       Сака побледнела, почти сравнявшись по тону кожи с Иллуми, но всё же сумела произнести: — Да, госпожа.       — Хорошо. А теперь, — Кикио взяла сына за руку и снова улыбнулась. — Ты готов вернуться в подземелье, Иллу?       Слёзы навернулись на большие чёрные глаза Иллуми. Он всхлипнул:       — Это обязательно?       — Да, милый, боюсь, что да, — свободной рукой она пригладила его волосы, вставшие дыбом за счет остаточного электричества. — Разве ты не хочешь вырасти большим и сильным, как папа?       Иллуми снова посмотрел себе под ноги. Он не ответил.       — Иллу?       — Да, мама.       — Вот это мой мальчик, — она погладила его по щеке. — Пойдём завтра в город за мороженым, а? Прошло уже много времени с тех пор, как мы покидали гору.       Иллуми угрюмо кивнул, явно испытывая двоякие чувства по отношению к этой идее. Мороженое было его любимым лакомством с тех пор, как он научился есть твердую пищу, но в последнее время никакая награда, казалось, не прельщала его. Восемнадцать часов тренировок, несомненно, утомительны для четырехлетнего мальчика, даже если чередуются с днями отдыха; скоро Сильва увеличит продолжительность до двадцати четырех часов, и бедняга будет спать на ногах.       — Забери это, — сказала она, протягивая Саке шокер. — И немедленно пришли кого-нибудь почистить ковер. Не хочу, чтобы осталось пятно.       — Да, госпожа.       Она отпустила руку Иллуми, подавляя боль в сердце. Он поковылял к арке, как деревянная кукла, а девушка-дворецкий последовала за ним по пятам.       — Постарайся, Иллу, — позвала она. — Мама любит тебя.       Когда их шаги стихли, Кикио постаралась вернуться к чтению; но в свете лампы перед глазами поплыло, и волна тошноты заставила её отложить это до завтра. Она пыталась не думать о том, что растёт в её утробе, о его хрупкости. Она старалась не думать об Иллуми, который наверняка кричал в (к счастью, звукоизолированном) подземелье, учась терпеть колотые раны.       Вместо этого она позволила своим мыслям вернуться к матери.       Кикио вспомнила, как стояла в тени материнской красной шляпы от солнца, прячась в складках её юбки. Перед ними на столе были разложены различные кольца и ожерелья, яркая медь на пурпурной ткани; серебряные и золотые изделия хранились в запертой витрине, поскольку Метеор-сити был полон воров. Пока женщина торговалась с продавцом насчёт «великолепной безделушки», Кикио впервые заметила белое пятнышко в её острых чёрных глазах. Это было не отражение, поскольку оно оставалось неподвижным, даже когда она качала головой, отказываясь от встречного предложения, – бледное пятнышко на краю каждого зрачка. За все шесть лет она ни разу не видела ничего подобного. Заинтересовавшись, она начала дёргать маму за юбку.       — Не сейчас, Кикио. Мама занята.       Другой дворецкий вошел в комнату, прервав её мысли. Резиновые перчатки прикрывали манжеты его узкого чёрного блейзера, а в руках у него было жестяное ведро с деревянной щеткой.       Точно. Она сказала прислать кого-нибудь почистить ковёр.       — Сюда, — сказала Кикио, закидывая ноги на кресло. — Здесь кровь. Разберись с этим по-быстрому.       Небо снаружи потемнело, и в высоких окнах можно было увидеть зеркальную копию гостиной. Глядя на своё собственное отражение, Кикио положила руку на выпирающий живот. Дворецкий сгорбился у её ног, усердно работая; шелест щетины, царапавшей ковер, заглушал все остальные звуки.       К обеду от пятна не осталось и следа.