Обоюдобольно

Когда они ехали на дичайшей скорости — как этот пацан, блять, гоняет, даже по городу, а уж на трассе-то — уже часа три, Клайд впервые заговорил. Клайд Диамкею сначала показался совсем мелким, сколько там ему? Наверняка даже двадцати одного нет. Пацан азиатского происхождения, какой-то мигрант, даже удивительно, что ему машину доверили. Да ещё молодой такой, ну и гоняет дай Боже, ага. А потом они остановились. Клайд припарковался на обочине, потянулся за пачкой сигарет и объявил: — Границу штата пересекли полчаса назад. Перекур. — Ты что, женщина? — тут же спросил Диамкей. Потому что ну это просто не мог быть мужской голос. У парней так голоса не ломаются. Клайд посмотрел…а на него очень внимательно. У неё типичное азиатское лицо неопределённого возраста — с чего бы Диамкею разбираться в понаехавших? — растрёпанные волосы, прямые и сухие, и очень-очень тёмные узкие глаза. Такой взгляд обычно зовут тяжёлым, и так пацаны лет восемнадцати не смотрят, и конечно же так не умеют смотреть женщины. Кроме этой. — А ты? — Чего?.. — Клайд на это только вздохнула. Весьма выразительно, хотя выражение лица у неё совсем не поменялось. Потом взяла фонарик. — Да, женщина. Пока постоим, мне машину надо глянуть. Диамкею до одури хотелось закатить глаза. Мало того, что девка, так ещё и узкоглазая. — Удивительно, что без акцента говоришь. — Ты вот реально хочешь ругаться с человеком, который сидит за рулём? — тут же отозвалась она. Ответ ей явно был неинтересен — она вышла из машины, аккуратно закрыла дверь. Диамкей вышел следом. Посмотрел, как Клайд лезет под капот с фонариком, и подошёл поближе, заглянул даже через чужое плечо. По правде говоря, он в машинах-то не разбирался совсем, и водить не умел, так что это было абсолютно бессмысленное действие. Но ему просто хотелось себя занять. Пахло от начинки машины как-то стрёмно. — Мы же дальше поедем, да? — Всё маслом залило, сука, амортизация, — она покачала головой. — Поехать-то поедем, но медленно. И надо будет задержаться у тех, как алкашку сдадим. Чиниться буду. — Вот ты так говоришь как будто я виноват. — Не говорю, — она опустила крышку капота, достала из кармана сигареты. — Нет, говоришь, — с каким-то вредным упрямством повторил Диамкей. — Дай тоже. Она молча протянула ему сигарету и дала подкурить. Была ночь, они стояли на трассе в каких-то ебенях, а вокруг поля. Очень тихо. И небо такое звёздное-звёздное, какого не бывает в городах. Диамкей давно такого не видел, и было чертовски красиво, так красиво, что ему даже поддевать эту женщину расхотелось. — С тебя за машину спросят? — Это моя, — Диамкей закашлялся. — Серьёзно? А деньги откуда? — Клайд в ответ вздохнула только. Затянулась. У неё были какие-то дёрганные, отрывистые движения, как будто она на нервяке была. Диамкей с этого усмехнулся только. Интересно, из-за машины переживает? Или из-за того, что спирт везёт? — Давно с грузом катаешься? — Подработка, — она пожала плечами. Диамкей уже в голос рассмеялся. — А у кого сейчас не подработка, а? — Клайд на него опять тяжело глянула этими вот узкими и чёрными-чёрными глазами, выбросила окурок и села обратно в машину. Из-за того, что Клайд соизволила рот в принципе открыть — до этого-то молчала, вот даже когда ей Диамкея посадили только кивнула и по газам дала — ему теперь хотелось разговаривать. Клайд не хотелось. Мнение какой-то девки-мигрантки его не очень волновало. — У тебя родители не в курсе, что Клайд это мужское имя? — впрочем, благодушное настроение никогда у него надолго не сохранялось. — Это для таких, как ты, — она фыркнула. На предыдущие попытки начать разговор не реагировала, так что это можно было считать прогрессом. — Кичащихся мордахой парней, которые не сядут в машину, если за рулём девка. Диамкею правда его внешность нравилась. И да, он правда к идее пустить женщину за руль относился весьма… скептически, можно так сказать. Но, во-первых, он не знал, и выбора у него особо не было. Во-вторых, он ничего такого не говорил. — А что я-то сразу? — он отвернулся к окну. Всё равно пытаться прочитать мимику Клайд было бесполезно. Потому что и не было у неё никакой, блять, мимики. — Я тебе ничего вообще-то не говорил. — По тебе заметно. — Да иди ты, — Клайд фыркнула в ответ. Диамкей ей сказал, что спать собирается, но хватило его, наверное, минут на десять. Во-первых, спать было нереально, машину трясло даже на сравнительно ровной дороге. Во-вторых, ему было ужасно скучно. — И всё-таки, как тебя зовут? По-настоящему. — Тебе паспортное или так, как по-нашему? — Диамкею хотелось знать оба. Клайд не сказала ни одно, а на замечание, мол, чего шифруешься-то, как будто не собираешься здесь задерживаться, ответила, что ей негде задерживаться. Её, бедную-несчастную, из комнаты выселили дня четыре назад. Диамкей фыркнул — надо вовремя рассчитываться, работу какую-никакую искать, дура — и попытался узнать, а что так. А что к семье там не поедет. Клайд на все вопросы молчала. Она вообще неразговорчивая была, на самом-то деле. В основном попытки поболтать она игнорировала, иногда позволяла себе колкости, но хватало её умения словами через рот говорить на пару реплик. А потом она снова замолкала. — Что бука-то такая, лапуль? — Мне перед выездом вручили мужика, за которым копы едут, — голос звучал недовольно. Диамкей глянул на неё краем глаза, но лицо вообще ничего не выражало. — С чего мне довольной быть? — Ой, я как будто виноват, а. — Сиди молча, ну невыносимо же, — она вдруг затормозила. Снова вырулила на обочину. — Скоро приедем. Там городок на пару тысяч человек, сгрузим алкашку, могу там высадить. Можешь ехать до нормального города, но, — она сделал паузу. Достаточно долгую. Снова взяла сигареты. — Молча. Или высажу прям на трассе. — Ага, блять, разбежалась! — возмутился Диамкей. — Я тебе заплатил, вообще-то! Ты не из тех женщин, которых просто так возят. — Ага, — она впервые за весь разговор засмеялась. — Мигрантской рожей своей не вышла. Дверь машины она закрывала аккуратно, вообще всегда, и как потом Диамкей узнал — очень злилась, если кто хлопал. Ещё она не была прям мигранткой, а выросла в Штатах, поэтому и без акцента говорила. И японский она тоже знала. Машину сама чинила в том гараже, где они сгрузили ящики с алкоголем. Диамкей тут же этой самой алкашкой надрался, попытался начать диалог с Клайд снова, но его снова заткнули. Это, блять, было обидно. Он, вообще-то, умел разговаривать с женщинами, и всегда считал, что так-то язык у него хорошо подвешен. Нет, не считал. Так по факту-то и было, и осечка только на Клайд случилась. Проблема в ней и только в ней. Определённо. Она действительно довезла его до нормального города, высадила даже не непонятно где, а у какого-то мотеля. Диамкей дал чаевые даже, всё-таки, довольно мило с её стороны было. — Купи себе платье, лапуль, — сказал он. — А то брюки тебе не идут. — Мне злиться на подачку или на твой сексизм? — с непроницаемым лицом спросила она, но деньги всё-таки взяла. — Иди давай. У меня свои дела. Диамкей ей назло хлопнул дверью, так, побесить. Клайд не поленилась опустить стекло, чтобы ему средний палец показать. А потом исчезла. Диамкей постарался запомнить номер её машины. Потом решил, что лучше записать. У него была хорошая память, конечно, но вот просто на всякий случай. А потом он принялся искать себе подработку — понятно, в каких кругах. Это вообще не сложно было. Допиздеться он умел, бутлегеры на каждом углу водились, всякими другими… скажем, веществами, он тоже никогда не брезговал. Он вообще ничем не брезговал. И умел стрелять. Он быстро нашёл, с кем работать. Загвоздка была одна — нужен был водитель. Предыдущего, видите ли, застрелили конкуренты, а ещё машина в непригодном состоянии. Такую сразу копы остановят — если она вообще соизволит ехать. И тогда Диамкей вспомнил про Клайд. — Есть на примете кое-кто. Водит хорошо, на своей, — сказал он. — Только рожа азиатская. — Да хоть обезьянья, — махнули рукой. — У нас простой такой, что нас за него скоро вывезут, блять. Диамкей не был уверен, что она ещё в городе. А даже если бы знал, что точно здесь, ну… Найти в достаточно большом городе одну-единственную азиатку было той ещё задачей, на самом деле. Диамкей начал с мигрантского квартала, где пытался описать Клайд людям, которые на английском говорили очень ломано, а ещё отчётливо понимал, что не знает, как её описать. Ну, узкоглазая. Разве что волосы короткие и штаны носит. Водит, аж машина своя. И глаза — пиздец. Впрочем, даже если бы он мог объяснить, его бы не поняли. На убогом, очень убогом английском ему сказали, что сейчас придёт женщина. Которая язык знает и всё-всё обязательно переведёт. А ещё намекнули, что за помощь-то надо приплатить. Диамкей только собирался огрызнуться, мол, сначала полезное что скажи, а потом деньги требуй — и услышал голос. — Ну и что тебе тут надо? — Клайд задолбанно в край звучала, а когда Диамкей к ней повернулся, то смог рассмотреть залёгшие под глазами тени. — О! Тебя-то и надо, — всё складывалось как нельзя удачно. — Работа у меня есть тебе. Подработка. — Ага, пошли, — она сразу кивнула, не раздумывая особо. — Вещей у меня нет. Только Уэно заплати. Пришёл, спрашиваешь. — Да она ничего толкового не сказала! — возмутился Диамкей. Клайд на него очень-очень тяжело посмотрела, потом вздохнула и сама достала кошелёк. Что-то на своём затараторила, сунула женщине купюру непонятного номинала. И, сука, поклонилась перед тем, как уйти. — Это что было? — Вежливость, Диамкей, — и ему отчего-то хотелось поспрашивать, что у них за традиции там, в их Азии, но Клайд была очень хмурой и на диалог явно не настроенной. С таким же мрачным ебалом выслушала ребят, какие ящики куда везти, а потом сказала короткое «сделаю» и пошла те самые ящики грузить. Диамкея хлопнули по плечу, он на это едва лицо удержал. — Это ещё и баба? — Водит ручаюсь, что хорошо. Она от погони уходила. — Помочь-то подружке своей не хочешь? — мужчина заржал, потом тон его поменялся. — Груз спиздите или проебёте — убью. Они всё сделали нормально. Раз, второй, третий. Четвёртый, пятый. В итоге — чёрт знает какой. И, вообще-то, с Клайд было хорошо ездить. Если их вдруг останавливали, Диамкей мог договориться, а если нет — Клайд прекрасно умела уходить. На заправках ни её, ни машину не запоминали никогда. Вернее, не запоминали машину — а вот Клайд была приметная со своей азиатской внешностью и мужской одеждой. Дело было в другом. Как раз в том, что она азиатка, и среди таких же азиаток её опознать не могли. Клайд только фыркала: — Белые нас не различают. Никогда такого не было, чтобы запомнили. — Ну, не обобщай, — Диамкей фыркнул. — Я-то тебя сразу узнал. — О, и как же? — У тебя волосы короткие, — сказал он максимально серьёзно, и Клайд засмеялась в ответ. — А вообще — глаза запоминающиеся. Она покачала головой. — Не хочу даже знать, чем. — Знаешь, — Диамкею почему-то не всегда хотелось острить. Возможно, Клайд была… ну, интересной. Неплохим собеседником, если рот решалась открыть наконец, конечно. — Тебе бы пошли длинные волосы. — Неудобно. — И брюки идут, — она махнула рукой. Они сидели тогда в пустом спикизи, только вот вдвоём и всё. Диамкей пил со скидкой — может, в этом была причина его благодушного настроения — а Клайд, закинув ноги на стол, читала какую-то книжку. Она вообще по возможности что-то печатное таскала, любила газеты и чиркать на книжных полях, а на подколки, мол, неужели умеешь слева направо читать только ответила — в Штатах выросла. И её даже можно было чуть-чуть пожалеть. Каково вырасти на американском юге, когда ты японка и тебя как минимум две трети города мечтают на ближайшем столбе повесить? — Ты другое говорил. — Передумал, — Диамкей пожал плечами. — Бывает так, знаешь. Клайд оторвалась от книги и долго на него смотрела. Так ничего и не сказала. Диамкей отчётливо подумал тогда — могла бы, блять, соизволить. И решил, что комплименты Клайд ему ещё будет делать обязательно. Будет ещё за ним бегать. — Слушай, а. — Что такое? — Знаешь, — Диамкей вдохнул, как перед прыжком в воду. — Я тут в курсе, кто за ящики на сорок процентов больше заплатит. Клайд ему сказала, что он еблан, если хочет местных ребят обокрасть. И что ему придётся бежать через несколько штатов уж точно, потому что банды — это вам не полицейские, у которых в соседнем штате полномочий никаких. А потом усмехнулась и отложила книгу. — Водить ты всё равно не умеешь же. — Зато умеешь ты, — и Клайд, осторожная и на самом деле расчётливая Клайд вдруг согласилась. Их знакомство было не иначе, как божественным провидением. Следующую же поставку они украли, перепродали и дали дёру. Диамкею такое было привычно. Он поэтому-то никогда и нигде не задерживался надолго — дурная репутация его всегда догоняла, такое вот дело. Клайд, вроде как, нервничала. Ничего не говорила, разумеется, но было видно, что она дёргано стала двигаться. Плохо спала. Диамкей регулярно заставал то, как она сидела где-нибудь посреди ночи и одну за другой сигареты курила. Они жили где попало — когда в мотелях, когда в квартирах, когда даже в доме. Жили в хороших районах, жили в каких-то задрипанных комнатушках в мигрантском квартале. В таких Клайд постоянно болтала на своём, а Диамкею от этого лезть на стенку хотелось. Но ещё в таких она учила его есть палочками и ругаться по-японски, и хихикала над его дурацким произношением так, так будто в жизни ничего забавнее не слышала. И отчего-то даже не обидно было. — Ты же вроде в Штатах выросла, а по-вашему болтаешь будь здоров. — Мама не говорила на английском, — она затянулась. Предложила сигарету Диамкею, и он не отказался. Он никогда не курил один, но с Клайд выходил, ага. — То отчиму переводила, то ей. Они так на одном и не заговорили. — А что так? — Клайд пожала плечами. Она больше никогда не рассказывала про семью. Сам Диамкей про своих предков тоже не любил рассказывать — были причины. Но вот про то, как он уже сам место искал, он не против был рассказать. Про работу, про то, как он всё бросил — и стабильное место, и тех, кто его знал, и даже авраамическую подвесочку на шее поменял на Красную церковь. Клайд сказала, что он не особо религиозен, а потом махнула рукой на встречный вопрос про веру. Их жизнь была хаотична. Диамкею всё в голову бил адреналин, и этого всё равно постоянно было мало, мало, мало! Хотелось больше, как когда-то, когда он впервые в человека стрелял, когда за ним реально была погоня, когда он не алкоголь крал, а концентраты зелий и лицензии подделывал, когда… Ну, когда его не хватали за шиворот, всегда угадывая, что завтра он собрался что-то выкинуть. Иногда Клайд ругалась, что их найдут и вздёрнут, иногда ворчала, что Диамкей тратить деньги не умеет — что было неправдой, тратить примерно дохуя он умел очень быстро — а иногда просто говорила, мол, мне город нравится. И почему-то Диамкей на поводу у неё шёл в такие моменты. Они оставались подольше — дать этой женщине хотя бы раз полной грудью вдохнуть. Просто как-то так вышло, что Клайд никогда не была довольной, да даже спокойной никогда не была. И ей эти скачки эмоций и опасности нихуя не доставляли, она боялась, видно, что боялась. Но всё равно никогда, ни в какой авантюре не отказывала. Помогала продумать так, чтобы у них всегда было отступление, и они ехали через всю страну — с алкоголем и наркотой, с оружием, с какими-то людьми, даже пару раз Диамкей вспомнил былое и вынес несколько ящиков концентрата. Или же они просто ехали. И Диамкей даже не знает, в какой момент он обнаружил, что начал этой женщиной любоваться откровенно. Он никогда за собой не замечал, что ему вот такие вот нравятся — кусачие, резкие, и вообще она азиатка, но с Клайд по-другому как-то было. Она была хитрая и решительная, и ей тоже нечего было терять и нечем дорожить. В какой-то момент они целовались на заднем сидении, и Диамкей, вообще-то, пьян был, его понятно, почему так повело. А про Клайд он ничего не знал, и даже спрашивать не хотел, потому что на расспросы она обычно только фыркала. И своими чёрными-чёрными глазами таращилась, будто с ней заговорил, ну, дорожный знак? — Поехали домой, — мягко сказала она и пересела на переднее. Положила руки на руль, и чаровальные руны — она вот настолько парилась — вспыхнули синим, потом погасли и исчезли. Диамкей не знал, что это за чары, и не спрашивал. Клайд виднее. Вот водить он как-то не учился. И учиться не хотел, и связываться с её дурацкой привязанностью к жестянке. В тот день они впервые в одну кровать легли. Диамкей думал, что на одну ночь, а утром в него чем-нибудь швырнут, а потом будут невозмутимый вид держать и прикидываться, что не было ничего. Клайд, оказалось, была другого мнения — а он, конечно же, не отказался. — Собирайся! — объявил Диамкей, едва ли не влетая в комнату. В том городке они квартировались в мотеле. — Вечером танцевать пойдём. — Очень смешно, — Клайд на него коротко подняла глаза, а потом вернулась в газете. Вернее, к складыванию непонятно чего из тонкой газетной бумаги. Она это звала журавлями, но, на взгляд Диамкея, похоже было мало. Может, она просто на самом деле не умела их складывать — Я не умею. — Научишься, — Диамкей сел на кровать с ней рядом. — Я научу. Сейчас пойдём платье тебе искать. — Юбки неудобные. — Ты так же на брюки ноешь. — Ну а что я сделаю, если у вас, американцев, такие дерьмовые вкусы? — она пожала плечами. — Слушай. Ну иди, если тебе нравится такое. Я-то зачем? Диамкей сел с ней на кровать рядом. Клайд с момента их знакомства отпустила волосы — конечно, не сильно, с совсем длинными действительно будет неудобно, но хоть что-то появилось. Ему нравилось её расчёсывать, нравилось, когда Клайд вдруг вспоминала про существование косметики. Когда у неё вечно спокойный тон менялся немного на кокетливый. — Клайд, — позвал он, растягивая гласную, и положил руку на коленку. Медленно повёл вниз, к щиколотке, и заметил, как отчётливо Клайд дёрнулась. Глубоко вдохнула. — Ну пойдём, а. — Прогуляешь все деньги, — строгим тоном начала она. Диамкей сразу закатил глаза. Как прогуляет, так и работу им найдёт, вот взъелась-то. — Я больше не полезу с телефонной будки мелочь гребсти. — Да Боже блять мой! — он всплеснул руками. — Я же уже извинился! Вот тебе постоянно надо доебаться или что? — Кеи. — Ну что?! — в принципе-то… Он, конечно, скандалить не планировал. Но вознёй и криками Клайд тоже довольно просто вывести на то, что ему надо. Выпросить согласие на какую-нибудь штуку. Потому что Клайд в него всё-таки влюблена. — Ну вот каждый раз ты мне этим телефоном тыкаешь. Это обидно, вообще-то! Это я нам обычно работу нахожу, нормальную работу, — он демонстративно фыркнул. — А не таскаюсь по япошкам, спрашивая, не надо ли кому наркоту повозить. — Как будто на наркоте мы плохо зарабатываем. — Так не в этом дело! — Диамкей демонстративно отвернулся. — А в том, как ты себя ведёшь постоянно. Вот для тебя как будто не значит ничего, что… — Ладно, — она вздохнула и отложила газету, бросив попытки её потрошить. — Ладно. Извини. Клайд легко отступала в ссорах. Диамкей не очень-то знал, в чём дело, но ему и не хотелось. Достаточно было того, что он запомнил, как на неё давить, как её вынудить извиниться. — Давай, собирайся, — Диамкей нарочито-тяжело вздохнул. — Ну знаешь же. Ну я не хочу ругаться, зачем вот меня носом в хуйню тыкать, которая была всего-то раз? Клайд открыла рот, как будто собираясь что-то сказать, но потом передумала. И они действительно пошли ей искать платье, и, ну, не повседневное. Постоянно носить юбку эта женщина уж точно не будет, Диамкей это отлично понимал. А вот что-то нарядное, вроде как на выход ей подобрать… Это было можно. Ему давно хотелось посмотреть, как Клайд будет выглядеть в платье. На самом деле, по современным-то меркам у неё фигура очень даже ничего была — Клайд вся была тонкая, её не просто так регулярно принимали за пацана. Ей шёл чёрный, шёл верх из полупрозрачной ткани, шли длинные рукава — от платья без них Клайд категорически отказалась — шла из такой же лёгкой ткани юбка, кайма ярусов у которой была выполнена красным. Диамкей уговорил её уложить волосы. Хотел бы притащить серьги, но, увы — у Клайд уши не были проколоты, и уж точно не сейчас этим заниматься. И, Господь, она такая красивая-красивая была, Диамкею очень хотелось её сфотографировать. — Ну вот и зачем это? — Джаз, лапуль, — Клайд на такое обращение всегда смотрела строго-строго, но никогда ничего не говорила. — Потанцуем, выпьем. Будет весело, ну правда. Или ты все выходные собиралась над газетами издеваться? Под машиной лежать? — Если мы машину угробим, то новую купить не сможем, — монотонно отозвалась она, скептически разглядывая своё отражение. Поправила юбку. Клайд немного скованно держалась. — Ну вот и как я в этом поведу? — Стараясь ничего не порвать, — Диамкей её приобнял за талию, наклонился к уху, чтобы шепнуть парочку вещей. Клайд всегда смешно смущалась. Становилась неловкой, глаза у неё бегали, и она надолго замолкала — не так, как обычно, когда ей разговаривать не хотелось. Это совсем иначе воспринималось. Поджатые губы, румянец на щеках, суетливые движения руками. Следы помады на сигарете, в последний момент ей сунутая в руки сумочка, удивлённое лицо — о, действительно удивлённое, а не обычное её выражение — и внимательный взгляд чёрных-чёрных глаз. Она вертела головой, пытаясь освоиться в непривычной обстановке. Они, конечно, бывали во всяких спикизи, но никогда в таких — вернее, Диамкей-то был, а вот вместе никогда. Клайд вообще любых заведений избегала, старалась улизнуть сразу, как все дела с алкоголем улажены. Или задерживалась, всё же дожидаясь Диамкея — когда бар был или почти, или уже совсем пустой. Она всё-таки пила в тот вечер, и Диамкей правда вытащил её танцевать, и даже почти успешно пресекал попытки забиться в дальний угол и курить-курить-курить, нервно постукивая пальцами по столешнице. Она была до очаровательного к этому всему непривыкшая, неожиданно робкая для женщины, которая за независимость свою цеплялась до болезненного остро — а сейчас так же цепко держащаяся за его руку, как будто боялась потеряться. В один момент Диамкей даже подумал, что это было бы весело. Оставить Клайд одну. Посмотреть, как она будет ориентироваться в месте, которое её поражало — пугало даже, быть может? Она, оказалось, никогда не слушала джаз. Никогда-никогда никуда не ходила с подружками. У неё и не было никого, то есть, вообще никого. Полностью оторванный от общества человек, всегда на расстоянии, всегда совсем-совсем один. Со всеми плюсами и минусами. Одинокая, отчаянная и не боявшаяся в этой жизни ни за что — потому что у неё ничего не было, за что можно было бы бояться. Диамкей был таким же. Они целовались на заднем сидении машины, но при попытке полезть ей под юбку Клайд всё-таки дала по рукам. — Мы не будем трахаться в машине, Кеи. — Да ладно тебе! — Нет, ни за что, — она покачала головой. — Ну отстань ты от моей машины, она нас кормит. Диамкей демонстративно закатил глаза, но действительно отстал. Это позже, когда они вернутся в снятую комнату. У Клайд мог быть очень красивый голос, если знать, куда положить руки. И Диамкей знал, куда. Они лежали потом на кровати. Клайд курила прямо в постели, забив на все правила приличия, и на удивление стойкая помада у неё была немного размазана по лицу. Растрёпанные волосы, засосы на шее и плечах, немного сонный взгляд. Довольный. Она курила, облокотившись на спинку кровати, а Диамкей пальцем выводил какие-то узоры на её бедре. Коснулся губами острого плеча, поверх следа от укуса. Клайд выдохнула, прикрыла глаза. — Хороша из нас парочка, — она рассеянно кивнула в ответ. — Понаехавшая. — Разве ты не местный? — Ну вообще я из нерукопожатных, — Диамкей усмехнулся. — Мне тринадцать было, когда мы всей семьёй в Штаты перебрались. Клайд наискось на него глянула, стряхивая пепел, пальцем по сигарете так стукнула, что не просто пепел в пепельницу уронила, а ещё и сам огонёк. — То есть, блять, — у неё дрогнул голос. — Ты меня просто так тыкал что я мигрантка? А сам, сука, не местный, — Диамкей рассмеялся ей в плечо и снова поцеловал, Клайд дёрнулась. Глубоко вдохнула. — Из нас двоих я американка?.. — Ну выходит что так. — А ты не думал, что надо сразу говорить? — она нахмурилась и закусила губу, но Диамкей уже научился различать у неё эмоции, хотя бы часть. Он всегда смотрел на глаза, и сейчас ими Клайд смеялась. — Намигрировал. Сволочь ты иногда, такая сволочь. И она не смогла этот тон держать. Тоже рассмеялась, отложила потухшую сигарету. Ладонью прикрыла рот, пытаясь это рвущееся хихиканье давить, но у неё не получалось. — И откуда ты, нерукопожатный? — По крови хер пойми, — он пожал плечами. — Родился в Германии, но мы много переезжали. Только в Штатах остановились. — Немчуга. Клайд рассмеялась ещё громче, уже совсем в открытую, и в порыве какой-то нежности коротко поцеловала Диамкея в лоб. Он тут же потянулся к её губам, и именно сегодня было спокойно и хорошо, с теплом алкоголя в крови, с удушающей нежностью, мягкостью поцелуев, с её руками на плечах и улыбкой, которую так приятно было сцеловывать. А потом Клайд всё испортила. — Может, распишемся? — предложил ей Диамкей, а потом на ухо зашептал: — Кольца пока что не предлагаю, потом выберешь. Клайд вздрогнула, затаила дыхание и как-то разом вдруг заморозилась, и её движения вновь стали резкими, дёрганными. — Нет. Клайд отстранилась, села на кровати. И стала одеваться. — Клайд, я… — Зачем нам это? — она повела плечами. Собрала волосы на макушке, достала из тумбочки ночную рубашку. — У нас имущество общее? Или ты детей делать собрался? Мне такого не надо. Говорила Клайд отрывисто, рублено, отчётливо чеканя предложения. И никогда раньше у неё Диамкей не слышал такого голоса. Сначала стало не по себе, а потом в груди загорелось что-то жаркое и болезненное. От возмущения и злости он даже не смог вдохнуть нормально, только вот сидел и глазами хлопал, пока Клайд одевалась. А потом смог медленно проговорить: — Вот ты как относишься, значит, — Клайд вздрогнула и дёрнулась от постели, тут же поворачиваясь к нему лицом. Она казалась совсем-совсем спокойной, а глаза стали непроницаемыми, такими по-страшному чёрными, как провалы. — Я тебя кольцо предлагаю, а не ошейник. Если ты не расслышала. — Нет, Кеи, — она покачала головой. — Я замуж не пойду. — Очень… — Диамкей запнулся. — Ты мне серьёзнее казалась. Интрижка на ночь, да? Так ты теперь себя ставишь? — Ты знаешь, что это не так, — она села на угол кровати. Прямая спина, взгляд в стену… нет, в сторону Диамкея она больше даже не косилась. Голос у неё стал монотонным. — Не слишком ли много ночей для этого? — О, блять, а зачем заморачиваться, когда рядом влюблённый придурок есть?! — и Диамкей не знал, правда не знал, действительно ли он эту женщину любил. Он никогда об этом не задумывался, и оно шло своим чередом, пока не пришло сюда вот. И теперь он так ебуче злился. И ему хотелось укусить побольнее, как-то в ответ задеть. Вернуть контроль, который Клайд играючи забрала. — Когда дело обо мне, я всегда за бортом, так? Ты вот так ко мне относишься? — Кеи, не рычи на меня, — Диамкей прикусил губу. — Дело не… — Не настолько у меня акцент яркий, чтобы я прям рычал, — дёрнулся он в ответ. Ему хотелось задеть, что-то такое сказать, чтобы… и ещё хотелось уйти. Пусть Клайд сама в этом варится. — Мне тебя расисткой считать, м? Клайд промолчала. Конечно, блять. Ты же, сука, не умеешь разговаривать, тебе-то это просто не нужно, и люди тебе не нужны, Клайд. Диамкей тогда стал собираться. И, да, он специально шумел, стараясь привлечь как можно больше внимания. Клайд на него так и не посмотрела больше. Она сидела на углу кровати, закрыв лицо руками — и от этого боль и злость в груди только ширились, росли в объёме, пытались вывернуть его грудную клетку наизнанку. — Я думал, хотя бы человек, который меня любит, такого не сделает, — Клайд не шелохнулась. — Ты сделала. Теперь сама рыдаешь? Диамкей вернулся уже утром. Она так нормально и не объяснила, почему. Боялась она, не любила, реально Диамкей типом лица не вышел для свадьбы? Клайд не отвечала. Клайд никогда, ничего не рассказывала, как будто он, сука, не заслуживал доверия! И Диамкей как угодно мог стараться, но всегда ответ был один. Нет. Она не выйдет замуж, и Клайд всё говорила, что вообще никогда и ни за кого не выйдет. Но кто её, сука, знает. — Я тебе жизнь доверю, — сказала она как-то. — Но домохозяйку делать из меня не надо. — Боже, я похож на человека, которому эти киндер-кюхен-кирхен нужны? — Ты мужчина, — Клайд пожимает плечами. Вот и поговорили, блять. Они продолжали работать вместе. Возили алкоголь, наркоту — когда работу у соотечественников искала Клайд — людей, ещё какие попало грузы. Они жили в дороге, нигде надолго не задерживаясь. Диамкей такое всегда любил. Ну, знаете, он пытался. Он честно пытался не быть сплошным разочарованием, найти нормальную работу, жить, как самый обыкновенный человек, не связываться ни с чем опасным. Он вроде как неплохо зарабатывал, ходил в авраамическую церковь, обещался найти жену — обязательно правильную, из хорошей семьи, которая будет дома сидеть и возиться с парой-тройкой пиздюков. Но он так не смог. Это было скучно, тоскливо, ему на стенку хотелось лезть от перспективы где-то на ебучей фабрике работать — как Клайд в своё время несколько лет швеёй выдержала? Как она от скуки не повесилась? Диамкей был в шаге от непоправимого. И сбежал. И оказалось, что вот такая погоня постоянная, азарт и адреналин, то, что ты не просто не знаешь, где будешь через пару дней, а даже не представляешь, будешь ли вообще жив — так он мог жить. Он порвал все связи с семьёй и друзьями, принял крещение в Красной церкви и поменял имя. И ему больше нечего было терять. Работу им в очередной раз искала Клайд. То есть, сначала закатила глаза на то, что Диамкей немного — ну уж точно не так критично, как Клайд считала! — потратился. — Знаешь, — сказала ему Клайд обычным своим тоном, недовольно его разглядывая и докуривая предпоследнюю сигарету. Диамкей немедленно утащил последнюю, хотя ему не хотелось курить. — На моей исторической родине семейным бюджетом женщины распоряжаются. — О, и когда мы с тобой семьёй успели стать? — едко отозвался Диамкей. — Или ты надумала соизволить не быть такой расисткой? Клайд тяжело вздыхает, снова сверлит его очень спокойным, чернющим взглядом. Они стоят на улице. Вечер, немного прохладно — они забрались довольно далеко на север страны, и продуваемый осенний ветром город откровенно неприятен. Диамкей надеется, что они уедут южнее до зимы, потому что видеть снег и жить в снегу ему не хочется. — Мы сейчас пойдём к моим, — говорит Клайд, выдыхая дым, и делает паузу. Ещё одна затяжка, и Диамкей повторяет её жест. Клайд полусидит на капоте, движения скупые, резкие. Боится. Всегда чего-то боится. — Не отсвечивай. И не проси перевести прямо во время разговора, и вообще молчи. — Да знаю я, — отмахивается Диамкей. — Лапуль, совсем мне не доверяешь? — Ты гайдзин. Они тебе не доверяют. Она не поясняет, что это значит, хотя Диамкей и не в первый раз это слово слышит. Он не спрашивает больше. Мигрантские кварталы — одновременно яркое и очень мрачное место. Узкие улочки, нависающие сверху пристройки поверх крыш невысоких домов, какие-то тряпки на окнах, разбитые фонари и дороги. Красочные вывески. Те фонари, которые не побитые — цветные. Они идут до какой-то двери — вернее, Клайд идёт с отчётливо видной целеустремлённостью, а Диамкей просто за ней тащится. Сжимает кулаки. Ему никогда не нравилось, когда Клайд им работу ищет. Когда она главная. Когда она открывает очередную дверь, подсвеченную красноватыми лампами, когда над косяком звякают висюльки какие-то. И они — в очередном японском борделе. Или просто азиатском, Диамкей мигрантов не различает. Их уже ждут. Какой-то мрачный мужчина с проседью в прямых волосах и со смешными усами. Клайд стукает Диамкея кулаком по спине, намекая поклониться, и сама склоняет голову. Диамкей остаётся стоять с прямой спиной и расправленными плечами, и до переговоров его обыденно не допускают. Не то чтобы он хотел. Клайд со своими соотечественниками всё равно говорит по-японски. Они с тем мужиком поднимаются на второй этаж, а следом, будто бы отдельно, сам по себе, следует вышибала. Диамкей закатывает глаза и заказывает себе выпить, хотя не выпивкой такие места славятся, конечно. Медленно тянет что-то непонятное и крепкое, и когда к нему подсаживается какая-то местная девочка, сначала думает даже её снять. Потом думает, что Клайд его задушит нахрен за такое. Вот даже не за проститутку — если бы это имело вес, она бы его ещё давно придушила за все загулы — а потому что проститутку он снял перед делом. Когда они должны получить заказ. — Прости, красавица, — улыбается он девочке, снова поднося к губам стакан. — Но я тут жену свою жду. — Ждать жена? — растерянно на ломанном английском говорит та. Значит, не в Штатах выросла. — Мы жениться не на чужак. — Ну, мы издалека. Она с юга, — Диамкей чуть молчит. — Видела, с вашим главным поднялась? Как парень одета. Волосы ниже плеч. Девочка понятливо кивает. Потом спрашивает: — Дать выпить? Диамкей заказывает это непонятное крепкое и ей. И пытается поболтать от нечего делать, прогрызаясь через её ломаный язык, акцент и постоянно подсаживающихся, что-то спрашивающих других девочек. С ними его собеседница болтает на японском, иногда посмеиваясь. Ей, скорее всего, дали задание — и Диамкей рассказывает обо всех делах, которыми они занимались. Ну, почти обо всех. В основном о том, как они работали на других узкоглазых, потому что как будто бы это даёт понять — мы с Клайд знаем, что делаем. Диамкей пытается припомнить названия этнических банд, с которыми они имели дело, и девочка на его попытки выговорить японские названия улыбается только. Тянет алкоголь, чуть кокетливо приспускает с плеча лямку платья. Диамкей качает головой. — Жена. — Кольца не носить. — Она водит. Ей неудобно. — А ты не носить? — Диамкей качает головой. А потом слышит громкий хлопок дверью, потом быстрые шаги. Клайд не спускается — слетает с лестницы, торопливо и резко, и сразу же к нему несётся. — Что ты тут наговорил? — на повышенных тонах спрашивает она. — Нас прокатили! Что ты напиздел за ебучие пятнадцать минут? — Не ори на меня, лапуль. — Ты!.. — она всплёскивает руками. — Пошли. Дохлёбывай и пошли. Диамкей старается объясниться с барменом по поводы цены. Клайд достаёт свой кошелёк, кладёт на стол купюру и несколько монет разного номинала, что-то тараторит на японском. Бармен ей отвечает так же, и вот в его речи Диамкей слышит это злоебучее «гайдзин». Клайд хлопает ладонью по барной стойке, отрывисто говорит несколько своих матов. Потом берёт Диамкея под локоть. — Мы расплатились. Пошли, — и обратно к машине они идут быстрее, чуть ли не бегут. Клайд заскакивает на водительское сидение, но, хотя и взвинченная, злая до чёртиков — дверь осторожно закрывает. Диамкей специально хлопает. — Что там случилось? — Нормально было, — бесцветно бросает Клайд. — А потом ты меня женой назвал. И я выслушивала, какая я мразь, раз связалась с гайдзином, и что веры мне нет. — Ну я же не знал, как у вас строго! — Диамкей всплёскивает руками. — Никогда так не было, ты же договаривалась раньше! Даже с теми, которые нас чуть с лестницы не спустили, мы допизделись! — Так ты меня женой не звал, — Клайд выдыхает. Стучит пальцами по рулю, и руны мягко переливаются на чёрной поверхности. — А ещё мне не пытались в постель лезть. — Что вообще это ваше гайдзин значит? — Чужак. Это оскорбление, Кеи, — она прикрывает глаза и откидывается на спинку сидения. — Надо было тебе сказать. Или сразу уйти. — Да, блять, надо, — дёргается на её слова Диамкей. — Соизволила признать! Мне твои замалчивания поперёк горла. Они мешают. Ты когда себя вести нормально начнёшь? Клайд поворачивается к нему и смотрит тяжело-тяжело. Выдыхает. Диамкей не знает, злится она, расстроена или что это вообще такое — он всё никак не привыкнет к мёртвой, почти отсутствующей её мимике. Клайд жмёт на газ. Они едут по ночному городу, на улицах тихо и темно, машин почти нет. Ночевать они рассчитывали также в мигрантском районе, но теперь, видимо, Диамкей будет спать на задних сидениях. А Клайд не будет вовсе. — Нет больших расистов, чем японцы в Штатах, — говорит она устало. — Этот ку-клукс-клан и его срачи с неграми рядом не стояли. — Да ну? Линчевания там, всякое. Изобретение свободной Америки, — Диамкей пожимает плечами. — Так а что с деньгами у нас теперь? — Я не знаю, — честно отвечает Клайд. — У тебя тут есть знакомые? — Неа, — Диамкей думает немного. Прикрывает глаза. — Но я знаю, где взять недорогой пистолет. — Ага, и что мы с ним делать будем? Двойное самоубийство? — Есть идейка, — Диамкей улыбается. — Доедем до заправки вне города? Клайд, конечно же, понимает, о чём речь. Она ничего не говорит против. Она никогда не говорит ничего против, вписывается в любую авантюру, какую бы Диамкей ей не предложил. Любую, кроме брака. И он до сих пор не понимает, почему. — Я слышал, из азиатских женщин самые покорные жёны. На тебе система сломалась? — Не говори такое человеку за рулём. Диамкей прикрывает лицо платком. Клайд смеётся и снова шутит — уже не шутит — о том, что белые не различают их лиц. И не смогут даже понять, что она женщина, если она говорить не будет. Голос… да, голос её выдаёт, очень-очень женский, с небольшой хрипотцой — от курения, наверное. И, да, они грабят заправку. И говорит Диамкей. — Мы на юг или дальше на север? — спрашивает Клайд, выжимая опять максимум скорости. Диамкей уже предвкушает, как она будет ругаться, как опять масло натечёт или ещё что-нибудь. Они будут искать, где бы Клайд могла починить машину — или остановятся прямо на обочине. — Зимой бы на юг лучше, — Клайд пожимает плечами. — А ты когда-нибудь раньше?.. — Нет, я водитель. И только, — она удивительно спокойная для человека, который в таком деле впервые участвует. Или на самом деле не спокойная? По лицу-то хер разберёшь, оно у неё всегда с одним выражением. Жизнь идёт своим чередом. Они мало где задерживаются. В основном стараются от мокрухи держаться как можно дальше. Клайд говорит: — Это сейчас такое не считается федеральным преступлением. Так что можем быстренько уехать в другой штат, — когда они останавливаются, Клайд берёт с заднего сидения нераспакованную пачку сигарет. У них там теперь штук десять валяются. — Но скоро власти на эту хуйню перестанут закрывать глаза. Она была права — в начале тридцатых законы сильно поменяются. Но тогда Диамкей об этом не думал. Они вообще мало о чём думали. Жизнь, хаотичная и горячая, подхватила их и всё куда-то несла. Диамкей не знал, что будет завтра, и его это устраивало. Клайд? Боялась, боялась, боялась. Он никогда не пытался угадать, что творится у неё в голове, когда прикусывал кожу на плече, сжимал челюсти и не отпускал, пока Клайд ему по спине не стукнет. Она никогда не ругалась на синяки, её было легко под себя уложить. Сложно — вытащить хоть какие-то звуки, почти невозможно — увидеть момент, когда она перестаёт пытаться сохранять спокойное, отстранённое выражение на лице. Да, в постели тоже. Клайд невыносимая иной раз, но это в ней Диамкею и нравилось. Вызов, который она бросала самим своим существованием. Миру в целом, их партнёрам-конкурентам, каждому знакомому и ему, Диамкею, лично. Он любил и ненавидел это одновременно, и так и не смог решить, чего в нём больше. Спустя четыре месяца Клайд продолжала ему отказывать. Они не расходились, нет — и по работе они оставались партнёрами, и в целом. И только если о браке речь заходила, всё менялось. Клайд отстранялась сразу же, становилась… странной. Она как будто вся замораживалась, у неё становились дёрганными и неловкими движения, и голос менялся, и… и это так ебуче злило. Ужасно просто. У Диамкея от каждого её отказа в груди всё сильнее и больнее горело, и эта обида ширилась, тянулась, лилась сквозь рёбра. Это её нервозное отрицание, это недоверие были просто, блять, унизительными. И, конечно, они по этому поводу много ругались. А кто бы на его место не ругался? Они были знакомы несколько лет. Больше того — они несколько лет спали, делили одну машину и одну на двоих суматошную жизнь, они друг другу жизнь могли доверить, ни секунды не задумываясь… Но нет. Кольцо на пальце для этой суки — слишком, перебор, она продолжит так отчаянно цепляться за видимость этой независимости, что просто смешно уже. Тем более, что её и не было, независимости-то. Они напарники. Они партнёры. И она безбожно влюблена. — Да пошла ты нахуй, Клайд, — Диамкей сжимает в руке стакан. И очень-очень хочет его в эту женщину кинуть, вот честное слово. И даже почти плевать на слишком уж дорогой тут алкоголь. — Ты ждёшь, что я тебя закрою в доме? Так ты не с такими людьми уже. Или ты совсем мне не веришь? — Я уже объясняла. — Да нихуя ты не объясняешь! Никогда! — Диамкей подрывается с кресла. Квартиру они тут сняли неплохую — недавно удалось загнать ящики со спиртом едва ли не по двойной цене. Конечно, им пришлось кинуть пару-тройку человек… чуть побольше, ладно. И позаметать следы. Но это определённо того стоило. — Тебе говорили. Тебе сколько говорили? — Кеи. — Ты то в любви клянёшься, то ведёшь себя как ебучая сука. Ты хоть раз можешь подумать не о себе? — Диамкей, — резко говорит она. — Прекрати. Хватит, замолчи. — О, что такое? Нервишки шалят у тебя? Противно? — Диамкей ей руки на плечи положил. Хотелось встряхнуть хорошенько. — Что тебя не устраивает, блять? Боишься меня? Не веришь? Или национальностью не вышел? Только на своих по-настоящему западаешь? — Я никогда тебе в любви не клялась. И Диамкей вдруг отчётливо и остро осознаёт — так и было. Никогда ему ни в каких чувствах не признавались, Клайд просто была рядом, близко-близко… и всегда молчала. Ни разу с ним честной не была. Сносит ли ему крышу? Да, блять, сносит. Потому что Клайд невыносимая. Маленькая, вся из острых углов и холода, с тяжёлым, нечитаемым взглядом, всегда невозмутимая и далёкая. Полная сарказма, какой-то застарелой боли, страха, злости. Всегда держащая его на расстоянии вытянутой руки — так, чтобы не позволить Диамкею притронуться просто так, по своему желанию, но чтобы она сама, коль захочется, всегда могла схватить покрепче за ворот и не отпускать. Ненавидящая его до ужаса — и непонятно, за что. Он никогда раньше не поднимал на неё руки, даже когда до хрипа ругались, когда теряли дело из-за нелепой ошибки, когда… нет, что бы ни случилось, Диамкей себя в руках держал. Видит Бог, он старался никогда не переходить черты. Раньше старался. В эту ночь Клайд ни звука не издала, когда он её за волосы выволок из дома. Выставил за дверь. — Ну и иди. Пожалуйста, блять, катись куда хочешь! — его лихорадило. — Если найдёшь ещё хоть кого-то, кто согласен тебя терпеть. — Ты сволочь, Диамкей. Клайд пропала на четыре дня. В какой-то момент он правда испугался, что нашла. Хотя, наверное, она бы тогда пришла если не за вещами, то за машиной — ещё бы, столько заморочек у неё было с жестянкой. Что эти четыре дня делал Диамкей? Гулял. Напивался вдрызг, умудрился что повесомее попробовать, проебал их — теперь его? — бюджет почти полностью. Решил, что если за оставшиеся пять дней аренды она не объявится, то он уйдёт своей дорогой. Он-то найдёт, как быть. Клайд? Да пусть, блять, что хочет делает. Меняет своих любовников, работает на других япошек, расистка несчастная. Пьёт, по вене пускает, чем она там эти четыре дня занимается? Диамкею не плевать, нет. Он просто в ярости. И ревность к непонятно чему разъедала его изнутри, всё рвалась наружу. Он много пил. Он ударил какую-то проститутку. Он не всё из этих четырёх дней помнит. Первые два его точно не было в доме, потом он появлялся там отсыпаться. И как-то так вышло, что между четвёртым и пятым днём он оказался в квартире ночью. Во всего-то час. Он спал, когда придётся, и почти за временем не следил — просто взгляд случайно упал на циферблат часов. В три часа ночи он проснулся от грохота. Кто-то ломился в дверь, не стучался, а именно ломился. Диамкей не собирался открывать, пока не услышал её голос, отчаянно зовущий его по имени. — Вернулась, блять? — он собирался сострить, мол, ничего получше не нашла, лапуль? Но Клайд с неожиданной для её комплекции силой его оттолкнула и влетела в квартиру. — Где ключи от машины? — она прикусила губу. Разбитые. И нос, кажется, сломан. У неё кровь на лице и на рубашке с чужого плеча — слишком большая. Не на Диамкея даже. Штаны, вроде как, её. Потом Клайд мазнула рукой по выключателям, метнулась в ванную и включила воду на максимум, попыталась лицо от крови вытереть. В зеркало она не смотрела. На пол полилась вода, часть — красная, стекающая с её лица. — Что за хуйня? — Диамкей мало что соображал. — У тебя… Господи. Кровь у тебя. — Не моя. Три. Нам надо уезжать, срочно, потому что это не всё, — она дёрнула плечом. — И я не хочу больше. За окном громыхнуло. Начался ливень. — Чего?.. — Ключи где? Когда Клайд переодевала окровавленную рубашку на свою, Диамкей увидел её спину и всё, что на ней. Ещё — заткнутый за пояс пистолет. Они выехали через две минуты, и Клайд сразу втопила педаль газа в пол, забив на все городские ограничения скорости. И на то, что не закончила техобслуживание до своего загула. И вообще дверью хлопнула, и как будто произошло что-то ужасное. Наверное, произошло. — Что происходит, блять? — Молчи, ради твоего сраного Бога молчи! — она обычно никогда не поминала вроде как бы религиозное воспитание. Это было странным. Она вся была, сука, странной. Они до одури быстро ехали. — Я за рулём, сейчас дождь. Мешаешь. — Нет уж, высунь язык из жопы и хоть что-то объясни! — Диамкей всплеснул руками. — Ты устраиваешь загул на четыре дня, а теперь!.. — Какой, нахуй, загул? — Тебе виднее! Что, сука, с любовником посралась? Порешила его, дура узкоглазая? — Слушай сюда, ты, блядский гайдзин! — Клайд поворачивается к нему лицом. Первое, что Диамкей видит — то, что она не бесстрастная, как обычно. Что Клайд упустила контроль, что она вся — сплошная ярость. Второе — то, что она отпустила руль. Видит Бог, Клайд стоит отдать должное. Диамкей даже испугаться не успел. Только услышал, как она тараторит что-то совсем уж непечатное на всех языках подряд — английский, японский, немецкий, и он клянётся, что там ещё что-то было. В темноте отчётливо вспыхнули руны, она вывернула руль, машину знатно тряхнуло, послышался какой-то очень стрёмный скрежет, ударил по ушам. Машина вильнула раз, другой, а потом Диамкея тряхнуло ещё сильнее и как будто что-то толкнуло вперёд. И они остановились. В салоне пахло жжённой резиной. — Там что-то сгорело, клянусь, там что-то сгорело, — забормотала Клайд. — Только бы не насовсем, нам нельзя оставаться, Кеи, нельзя, понимаешь?.. — Ты, блять, — он на секунду даже растерялся. — Ты нас чуть не убила! Ебучая истеричка! — Да у меня есть причина, это не истерика, — уставшим, дрожащим голосом сказала Клайд. Таким же, каким она говорила про брак, каким снова и снова повторяла проклятое «нет». Она закрыла лицо руками, и Диамкею показалось, что она плачет. Он протянул к ней руку, чтобы утешить — но от простого прикосновения она вся дёрнулась и потянулась к дверной ручке, как будто выпрыгнуть собиралась из машины. — Не смей меня трогать! Мне уже из-за тебя досталось, тебя и твоих ебаных приколов! — Это я, блять, во всём виноват?! — А кто людей налево и направо кидает? Это ты не можешь перестать козлить, конечно мы из-за тебя влипли! — А ничего, что мы вместе работаем?! — Клайд вцепилась в руль. — Сама не меньше виновата. У неё на самом деле по щекам текли слёзы. И тихо-тихо, очень спокойно, на контрасте со всем разговором она произнесла: — Выметайся из машины. Клайд наставила на него пистолет, когда Диамкей отказался. Его собственный остался в той квартире, вместе со всеми остальными вещами, так что ему пришлось подчиниться. И Клайд просто бросила его за городом. Оставила ночью на обочине, под дождём, совсем одного и вообще без вещей — кроме того, что у него в карманах было. Ключи, спички, которые тут же промокли, и пара монет. В тот день он вернулся в снятую квартиру даже не под утро, а уже в районе двух часов. Собрал вещи, договорился со знакомым, чтобы его вывезли, как он уже когда-то делал. Клайд отчего-то бежала ведь, и ему знать не хотелось, от чего. Её вещи, кстати, Диамкей почти все выбросил. Парочку не смог. Он ещё много встречал Клайд на своём пути. Диамкей с ней больше никогда не работал, но, когда выпадала возможность, рассказывал про эту суку как можно больше. Про все её ужимки, про то, что она постоянно что-то утаивает. Про то, что она истеричка. Тот самый день, когда они окончательно и бесповоротно разошлись, он много раз пересказывал. И про истерику, про то, как она руль бросила, и, конечно же, про то, как его бросили на дороге. Как Диамкей так и не узнал, что случилось. Не то чтобы это было удивительно — Клайд никогда ничего о себе не говорила. Зато про него пиздела прекрасно — и о том, как Диамкей крал алкоголь даже у сильных и влиятельных, и про его немецкое происхождение, и ещё много чего. Они регулярно оказывались в одних и тех же городах, портили друг другу репутацию, а потом кто-то исчезал первым. И в один день Клайд вдруг совсем пропала, безвозвратно, и Диамкей бы на её могиле сплясал, если бы знал, где она. Если она вообще есть. У Клайд не было ни семьи, ни друзей, у неё вообще никого, кроме Диамкея, не было, и не было ничего удивительного в том, что она одна быстро сгинула. Во всяком случае, Диамкей так думал. Потом он приехал в Город. Он уже человеком не был, не верил ни в какие слухи, которые вокруг этого места ходили. Собирался на местных, которые почему-то за иногороднее что угодно платили дохуя, срубить денег и уехать. Обычная его жизнь. И она одним днём сломалась. Диамкей оказался жертвой проклятия. Ему думалось, схожие чувства испытывают птицы, когда им подрезают крылья. Когда ты можешь летать и этого лишаешься, ты будешь оплакивать себя и свою тоску по небу. Когда ты всю жизнь куда-то бежал, когда не задерживался, когда тебе нравился этот хаос — каково будет оказаться запертым в этом Городе, как в клетке? И всё своё, то, чем дорожил, Диамкей оплакивал так, как не оплакивал человечность, как вообще ничего и никогда не оплакивал. Он быстро сообразил, как вывернуться, чтобы тут неплохо — нелегально, как и всегда — зарабатывать. Это было легко, Господи, уж с этим-то легко справиться. До чёртиков сложно — смириться, что это теперь навсегда. Эта работа, эти люди, этот Город. И Клайд. Впервые Диамкей о ней услышал, когда болтал в каком-то спикизи со своим будущим нанимателем. Пугод отпил из бокала вино — он крепкого ничего не пил — и как-то вскользь упомянул, мол, бордели тут в основном на азиатский манер. Плохой алкоголь и хороший опиум, красные фонарики, это вот всё. — У вас этнические районы есть? — удивился Диамкей. Пугод покачал головой. — У нас есть Ямакаси. И Ямакаси они, потому что ими крутит какая-то японка, — Диамкей в тот момент напрягся. — Странная, но договороспособная. Только в глаза ей смотреть жутко, и… — И зовут её Клайд, м? — Пугод глянул на него. Медленно кивнул. — Вот сука! Да какого хрена она опять здесь? — Знакомы? — Моя жена-истеричка, — объяснил Диамкей. И, конечно, ту самую ночь пересказал. Пугод на него долго-долго смотрел потом, допил вино. Критически по нему взглядом прошёлся и спросил, мол, ты ещё человек? А потом сделал охренительно выгодное предложение. И Диамкей, конечно, не отказался. — Ты меня преследуешь или что? — рявкнул он, когда впервые удалось пересечься. Клайд всё ещё носила брюки, коротко стриглась, выглядела на неопределённый возраст. Диамкей уже знал, что у неё есть сын, и это почему-то… ранило больнее, чем должно бы. — Здравствуй, Кеи, — у неё были такие же интонации. Она вообще ни капли не изменилась, застыла, словно фотография. Словно время над ней не властно, хотя, вообще-то, должно было быть наоборот. Клайд осталась человеком. Диамкей — нет. — Почему из всех людей — ты? — Я проклята, — Клайд пожала плечами. — Как и ты, полагаю. Раз уж не разъедемся, давай хотя бы жизнь друг другу не портить? — А ты объясниться не надумала? — и потом Диамкей будет, конечно, знать, что поступил глупо. Что ругаться вот так просто, на улице, с человеком, который и правда очень-очень много власти имеет… ну, сомнительная идея. — За ту ночь. Хотя бы, блять, за ту ночь. — Если ты не можешь дальше собственного носа увидеть, то это… — Клайд замерла, пристально его разглядывая. И чёрные-чёрные глаза больше не тяжело смотрели, нет. Они были совсем-совсем пустые. — Ты работаешь с Пугодом? Диамкей кивнул. Клайд сказала, что это забавно, и уехала. Вот и поговорили, блять.