𝐈'𝐥𝐥 𝐥𝐞𝐚𝐯𝐞 𝐬𝐨𝐦𝐞 𝐜𝐨𝐥𝐝 𝐦𝐞𝐚𝐭 𝐨𝐮𝐭 𝐟𝐨𝐫 𝐲𝐨𝐮

Ливень — иглами по горячей коже, фонари впереди — тёмные, размазанные грязью липкой, глубокие лужи имеют слишком много схожего с тихоокеанским дном, чёртовым рвом. Ты бежишь, спотыкаясь босыми стопами, и думаешь, что скоро задохнёшься. Ты думаешь, что легкие твои лопнут раньше, чем фонарный свет из крошечных светлячков превратится в красивые и приветливые лампочки заправки. Ты думаешь, что умрешь здесь. Ты практически надеешься на это, когда сквозь шум слышишь, чувствуешь больше, каждым позвонком, бегущий за тобой шаг. Шаг гончей, никогда не теряющей след. Ты срываешься всё больше, из последних сил, уверяя саму себя, что осталось немного. Что это «немного» действительно правда, что «немного» — твоё единственное спасение. Тебе кажется, что нескончаемый ливень — это твои слёзы, слюни и пот. Ты практически не можешь дышать, твоя грудь горит, горло холодно саднит, а по ногам бежит кровь подарком лесных тропинок косых. Но ты бежишь, потому что «бежать» то немногое, что у тебя ещё осталось. Ветер, лающий и неспокойный, вместе с кровью в ушах и шорохом листвы заглушают всё, ты почти забываешь. Ты почти уверена, что сможешь. Ещё чуть-чуть, ещё немного. Ты видишь на влажном тротуаре нечётко тянущийся след от машинных фар, совсем недалеко, и тебя одолевает бесконтрольная радость, наивное счастье. Ты, с улыбкой бешеной, открываешь рот широко, готовая в ту же секунду громко закричать, завопить во всю глотку, но нет. Тебя обрывает ладонь, ледяная и мокрая, зажавшая плотно губы, резкое падение в царапающую листву. Вас не видно в тени этой чёрной, закутывающей со стороны мелькающих машин, нечастых. Ты уверена в этом, ты знаешь. Ты вырываешься гневно, с мольбой к чему-то, пытаешься укусить, поцарапать, избавиться от человеческой веревки, облепившей твоё вопящее от боли и разочарования тело, хоть как-то. Нет толка. Питер обнимает, держит и сжимает, слишком сильно, крепко и наверняка. Ты слышишь стук его загнанного сердца спиной, ты слышишь хруст своих костей. Он сжимаешь тебя ногами и руками, всем существом своим, держит рот закрытым, как твой, так и свой. Только дышит, глотая, больновато на звук. Ты не дышишь вовсе от забитого носа и нового потока слез, потому что машина, спасение твоё, проезжает мимо. Мимо. Уходит. Сбегает одна, снова. Ты плачешь, дергаясь уже от накатывающего холода ночного дождя, сбиваешься. Мурашки — муравьями красными по коже. Луна в лужах без дна — потонувший кораблик, тарелка треснутая в раковине, которую Люси никогда не помоет. А Питер целует твои волосы лишь да плечи ласкает нежно, тихонько отпуская, когда «беда» проезжает стороной. Вырезает словами любовные нервы. — Хорошо набегалась?