О дикий новый мир II / Победа Шрёдингера

      И вот больше всего на свете мне хочется сказать, что больше мы к разговору про привлечение дополнительных людей в наш досуг никогда не возвращались, но, к сожалению, это не так. Весьма долго, но не никогда. Тут поневоле начинаешь сомневаться и в себе, и в Дэвиде — ведь, казалось бы, с годами мы должны были понять друг друга лучше — но нет! И иногда хочется узнать, кто этот самозванец, и что он сделал с моим Денни, который тратил драгоценные дни своего увольнения, чтобы пролететь полстраны и встретиться со мной, который выдерживал все эти пытки на дисциплинарной комиссии, чтобы добиться нашего совместного проживания, который проходил через пассивно-агрессивное отношение своей семьи и пересмотрел свои принципы об абсолютной тайне личной жизни?       Может, проблема была в том, что мне особо ничем не приходилось жертвовать? Может, это была просто проверка? И может… Нет!.. Но все-таки, может, я должен был согласиться? Фу, черт, нет! Зовите меня старомодным, но для меня все, что больше двух — слишком многолюдно. Я был прав. И вообще, это, наверное, был единственный случай, когда я сказал нет.       А еще больше мне хочется умолчать про события лета, но это нечестно, что ли… Перематываем на конец второго семестра. Я вполне благополучно сдал все экзамены и подал заявку на экстернат. Нет, не из-за того, что моя жизнь стала слишком проста. Но Дэйв сообщил, что мне очень желательно выпуститься уже через два года, так как начало нашей операции поставлено на третий или начало четвертого года, и мне надо было получить хотя бы несколько месяцев реального боевого опыта. При этом мы постоянно успокаивали друг друга надеждами, что все пройдет мирно, и военная поддержка — это простая предосторожность. Ага…       У меня возник логичный вопрос, зачем мне вообще заканчивать это образование? Ведь если (исправим, когда) мы возьмемся за реализацию плана, никого не будут интересовать мои оценки. И учитывая, что это была дорога в один конец, диплом тоже не был предметом первой необходимости. Но Дэйв объяснил, что именно это образование нужно нам для получения необходимых навыков, а также вербовки и налаживания связей. Я тут же спросил, в курсе ли Шварценбахер, так как этот вопрос давно меня мучил. Дэйв вздохнул, разрешил обвинить себя в сентиментальности, но объяснил, что не может заставить себя так поступить с Йоханом, хотя тот явно мог быть очень полезен. По этой же причине была отвергнута кандидатура Гейтса.       В конце концов, мы решили, что нам не нужно так уж много народу в руководящем составе, но пригодятся люди с полевым опытом и различными практическими навыками: пара врачей, связные, электроинженеры, механики, взрывники и прочие. У Дэйва на лето планировалось целых два вида учений: с середины мая — в дружественной стране, чтобы попрактиковать язык и поучаствовать в обсуждении их антитеррористических методов. Вторая же — в страну весьма недружественную, чтобы применить свои знания на практике. У меня были опасения насчет этого второго этапа, но я посмотрел статистику и выяснил, что за все годы существования программы ни один кадет не погиб, значит, Дэйв тоже был там в относительной безопасности.       Я же отправлялся всего лишь менее чем на 8 миль к юго-западу от академии в старый добрый Кэмп Бакнер на КПУ. Предполагалось, что в третье лето я, как и Дэйв до меня, отправлюсь в Бакнер на продвинутую тактическую программу, но затем мы решили диверсифицировать ресурсы и попробовать попасть на летнюю программу командиров саперных отрядов. У меня были некоторые сомнения в успехе этого предприятия, но нужно было просто дожить до октября, пройти 12-часовой отбор и ждать результатов. У Шварца были знакомые, которые через это уже проходили, и он обещал добыть информацию и все, что можно, со мной отработать. Следовательно, какие бы то ни было каникулы в июле отменялись.       Это меня не сильно расстраивало, так как — ура! — уже в начале мая стало известно, что после окончания семестра я могу переехать к Дэйву.              Совсем немного меня мучила совесть, потому что я как будто выселял Шварценбахера, но мы решили посмотреть, не уживется ли он с Гейтсом. И знаете, это вполне получилось! У меня даже есть подозрения, что для них это было к лучшему. Нужно было видеть, как проходила их беседа! Как всегда гиперэмоциональный (ага) Кевин бросил взгляд на Йохана и спросил: — Так ты первый класс? — Да. Так что задержусь всего лишь на год. — Ты храпишь? — Чувак, я в первых 5 процентах! Я не сплю. — Я там же, но сплю не менее 4 часов. — Я утрирую. — Я понял. Ты не увиливаешь от обязанностей по уборке? — Никогда. — Уважаешь личное пространство? — Всегда. — Хорошие новости, — Гейтс посмотрел на меня, и в его взгляде читалось «учись». — Что?! — возмутился я. — Подумаешь! Все дерутся полотенцами. — Я — нет, — заверил Йохан. — Он иногда откусывает мою еду, — сообщил Кев. — Прямо когда я держу ее в руке. — Ну да, в этом отношении он явно не закомплексован, — подтвердил Шварц. — Это у него такой знак особого расположения. — Я не буду по этому скучать, это явно вне моей зоны комфорта, — сказал Гейтс. — О, это непредсказуемо. Я вот уже начинаю планировать, что подарить им на новоселье.       И это была его самая плохая идея за тот месяц, потому что, когда час спустя я, Дэйв и Йохан собрались в их комнате, и он принес нам какое-то растение в горшке, обклеенное пожеланиями: «Уютного дома молодой семье», «Молодоженам», «С днем свадьбы» и прочей чушью, я заставил его все это съесть. То есть, буквально, я сел на него и заставил прожевать пару стеблей. Дэйв мои действия одобрил, сказав, что хотел сделать точно то же самое, но рука не поднялась.       Пока Дэйв был в первом отъезде, я перетащил свои вещи. Была вероятность, что мы пересечемся 2 июля на несколько часов, но тут — о чудо! — я первым сдаю зачеты, и меня отпускают из лагеря вечером 1-го. И из-за этого случилось все, чего я боялся в жизни. Кого я обманываю! Не из-за этого, конечно, просто в этот же момент.

***

      В общем, я планировал завалиться спать, а утром попробовать связаться с Дэйвом и выяснить, где он. Я всунул карту, открыл дверь и провалился в ад. По-другому это не назовешь. Нет, в первую секунду я подумал, что ошибся дверью, но тогда какого черта она открылась? Потом было это мерзкое пугающее ощущение, когда видишь то, чего в этом месте не должно быть: на моей десне не должно быть этой опухоли, на моем доме не должно быть крыла разбившегося самолета, в моей еде не должно быть насекомых. И только на третьей секунде полыхнуло адское пламя, и до меня дошло, что происходит.       Я до сих пор не понимаю, как не скончался там на месте, потому что это был тот уровень ночного кошмара, от которого останавливается сердце. Но нет же, нет! Я даже смог произнести: «Извините за беспокойство» и метнуть рюкзак. Он не долетел, потому что у меня сил было ровно, как у старика после инсульта. Я захлопнул дверь и сполз по стене в коридоре.       Буквально мгновенно из комнаты вылетел кадет третьего класса, как его звали? — кажется, Мартинес. Да, точно, у него была латиноамериканская фамилия и английское имя. Он посмотрел на меня, тяжело вздохнул и сказал, застегивая брюки: — Кёрк. — Эммет. Не стоило так торопиться, я мог подождать. — Черт, я не знал… — Что я тут появлюсь? Я сам не знал, как видишь. — Да нет… — Убирайся, серьёзно. Если я встану, я тебя убью.       Он исчез, а я, в конце концов, смог зайти в комнату и запереть за собой дверь. Какие-то мгновения я еще стоял, держась за ручку, надеясь, что меня отпустит, и я смогу хотя бы говорить с ним. Но на меня нахлынула еще большая волна ярости, и я набросился на него, как на все зло мира. Самое отвратительное, что он даже не пытался защищаться, и я остановился только тогда, когда от двух сломанных пальцев начала неметь рука.       После этого я схватил рюкзак и вышел.       Мне стало хуже, намного хуже, потому что начал включаться мозг, и я понял, что нахожусь в безвыходном положении. Мне нельзя покинуть кампус, потому что я уже отметился на входе, мне некуда пойти, мне нельзя заночевать на улице, я не могу обратиться в центр помощи или к своему ТОРу, потому что целый чертов год мы добивались совместного проживания, и что я им теперь скажу? А знаете, вы были правы? Ведь именно таких ситуаций вы хотели избежать?       И знаете, что самое поганое? Я понимал, что это не могло быть вот такой несчастной случайностью, злополучным совпадением. Ну, какова вероятность, что это произошло раз в жизни, и вот в этот уникальный момент появляюсь я, приехавший раньше? Гораздо правдоподобнее выглядит вариант, что это просто рано или поздно должно было всплыть.       Я валялся на газоне, истязая себя всеми этими мыслями, пока дозорный не попросил меня убраться. И тут я вспомнил, что у меня все еще есть доступ в старую комнату. Гейтса до завтра там точно не будет, а если Шварц на месте, что ж, это же Йохан… На всякий случай я постучал, и да, открыл Шварц. И тут случился настоящий конец света: я повис на нем и зарыдал в голос. Сказать, что это его напугало — это сильно преуменьшить произведенный эффект. Он сначала лишился дара речи, потом усадил меня на пол, так как больше не мог меня удерживать, вроде бы собирался обнять за плечи, передумал, похлопал по спине, но я снова схватил его в охапку и рыдал у него на плече, а он только мог бормотать: — О, господи боже… Мэтт… всё будет хорошо… Иисусе… что же это… как же так…       Я встал только когда понял, что меня вот-вот стошнит, и тут он увидел, что мои руки и частично форма в крови. Он тут же побледнел еще сильнее и закрыл шторы. Я присосался к крану и, несмотря на то, что горло было сжато до предела, попытался выпить воды. Потом вымыл руки и умылся. В зеркало взглянуть так и не смог. — Ради всего святого, скажи, что все живы, — взмолился Йохан. — Не знаю, — ответил я, все еще всхлипывая. — Черт, да что случилось?       Я почувствовал, что меня начинает трясти и смог сказать только: — Д… Дэйв… с… Мартинесом… я приехал… и… и… — Где? У вас?       Я только кивнул, и Шварц уже набирал номер. — Так, без паники. Он не отвечает. Гадство, почему Кев еще не вернулся?! — он прижал телефон к глазам и, когда снова посмотрел на меня, выражение его лица стало немного более решительным. — Ты сейчас останешься здесь, будешь просто сидеть и ждать меня. Никому не открывай, не выходи даже в туалет. Карту давай.       Я достал из кармана слегка погнутую карту, и Шварц ушел. Через час, в течение которого я почти ни разу не шелохнулся, он вернулся и тяжело опустился на стул. — Можно выдохнуть, ты все сделал правильно, он жив. — Я, похоже, пальцы сломал, — я поднял опухшую конечность. — О, черт! Нам нельзя сейчас в медпункт. Я еле выпутался сейчас, сочинив историю про ограбление в метро. Если и ты сейчас туда заявишься, они быстро сложат пазл. — Ладно. У тебя есть охлаждающий пакет? Я дотерплю до утра. — Но у меня нет таблеток. Хотя, стой, Дэйву сейчас дали пачку, пойду заберу у него половину. — Нет, Шварц, пожалуйста, не надо! — взмолился я. — Я выдержу, честно! Мне есть, чем отвлечься. — Ну, смотри, — он достал хладпакет, и я прижал его к пальцам. Шварценбахер достал крекеры и воду. И мы стали говорить про Бакнер. Что угодно, только чтобы избегать главной темы. Но вечно это продолжаться, конечно, не могло. — Он полный ублюдок, — наконец, сказал Шварц. — Если тебе интересно мое мнение.       Я машинально кивнул. — И я ничего об этом не знал, — добавил он. — Я тоже. — Вижу. Вот ведь хрень! И все потому, что ты просто слишком хорош для такого типа, как Дэйв. Это, кстати, наше обоюдное мнение. — Чье это, ваше? — Мое и Дэвида. — Мне прямо легче стало. — Имеешь полное право на сарказм сейчас, но прими это во внимание. — Йохан, ты не понимаешь, я полный тупица. — Вот самоуничижения не надо! — Нет, правда. Были приметы, по которым следовало догадаться, что все не так, как я себе представляю. — Все не так, как ты представляешь, в любом случае. Сейчас, конечно, все рисуется в черном цвете, но ты должен знать, что я видел, что с ним происходило, и с тобой он изменился в лучшую сторону. Нет, я не знаю о его прежних отношениях с…людьми, это всегда было величайшей тайной. О, я помню, как у меня чуть глаза из орбит не вылезли, когда он притащил тебя в нашу комнату! Нет, ну я, конечно, кое о чем догадывался, но чтобы вот так… Но я как-то быстро привык, потому что мне казалось, что в вашем случае все так, как должно быть. — Как видишь, нет. — Блин, жаль. Надо что-то думать. — Я люблю его. — Об этом я тоже догадывался, но спасибо, что подтвердил мои опасения. — У нас столько планов. И я даже не уверен, что их можно отменить. — Да перестань! Вы что, уже совместную ипотеку взяли? Нет ведь? Тогда отменяй, и все тут… Если, конечно, это то, чего ты хочешь. Тебе, наверное, о многом нужно подумать, так что я, пожалуй, отправлюсь спать. У тебя же был нижний этаж? Но теперь там я, вроде как, так что… — он повернулся, ожидая какого-нибудь ответа, но я просто встал, подошел к нему, обхватил левой рукой за голову и поцеловал. Он не отшвырнул меня в другой конец комнаты, но зубы сжал надежно, и когда я отпустил его, сказал сначала спокойно: — Простого спасибо было бы достаточно, — потом воскликнул шепотом: — Мэтт, ты охренел? — и вытер губы рукавом. — Извини. У меня крыша едет. — Оно и видно! Ты просто подумал, что это такая хорошая идея — отомстить ему с его лучшим другом! С вашим общим другом! Что за фигня?! — Ну, прости. Это было тупо, — я опустил голову от стыда за такую неимоверную глупость, но тут мне пришла новая идея. — Я должен переспать с женщиной. — О, нет! Не верю, что говорю это, но этот план еще хуже предыдущего. Пожалей женщин — они совсем не виноваты в этой истории! Оставь их в покое. — Что же мне делать? — Я не знаю. Но уж точно что-то не предполагающее склонение случайных людей к сексу. Мэтт, ты просто не такой, так что ложись спать.

***

      Я изо всех сил оттягивал момент возвращения в свою казарму, но в полдень Шварц безапелляционно заявил: — Через час мы отправляемся, и, если ты точно решил, что не хочешь его видеть, то сиди уже спокойно, а если нет — иди, только прекрати эти метания. Но на твоем месте я бы сходил полюбоваться на свою работу — это действительно впечатляюще.       Я тупо кивнул и все-таки пошел, останавливаясь через каждые пару метров. Почему у меня было ощущение, что это я возвращаюсь на место преступления? Мне не в чем было себя упрекнуть. Ах, ну да, конечно, цивилизованные люди должны разрешать конфликты на словах! Но это был не конфликт. Это было чистой воды предательство, и за это не делают просто выговор. Меня не должна была мучить совесть — так почему это все-таки происходило?       Перед дверью в комнату я снова остановился в нерешительности, заметив на ручке следы крови. Но пришлось все-таки вдохнуть и зайти.       Дэйв стоял у умывальника. При звуке открывающейся двери он резко отвернулся и нахлобучил кепку, сдвинув козырек почти до подбородка. Так и не повернувшись, он сказал: — Я сейчас уйду, — и я никогда не слышал такого голоса, я бы, возможно, даже не узнал его — настолько он был тихим, сдавленным, с плохо проартикулированными звуками. Меня начало мутить, я сел на кровать и уставился в пол. Я слышал, как Дэйв шипит и сквозь зубы ругается от боли, пытаясь натянуть форму, и мне хотелось заткнуть уши. Через некоторое время он спросил: — Надеюсь, у тебя не будет из-за этого проблем? — Что? А…Мне все-таки пришлось пойти в медпункт, — я поднял руку с загипсованными пальцами, — и когда мне напрямую задали вопрос, не связан ли я с твоим травмами, я не мог ответить нет. Теперь это в моем личном деле. — Прости. Это может не лучшим образом повлиять на твои шансы попасть в летнюю программу. — Спасибо за беспокойство! F*ck! Это так мило с твоей стороны извиняться за то, что моя летняя программа летит к черту, но ни слова не сказать о том, что тебе хоть сколько-нибудь стыдно за траханье всех подряд! — меня снова начало накрывать. — Да, извини, наверное, и за это. Но, знаешь, мы не договаривались, что я не могу этого делать, так что…       Меня так и подбросило, и я впечатал его в стену. — Ты нормальный вообще?! Никто не договаривался и о том, что если у тебя конфликт на футбольном поле, ты не можешь пырнуть противника ножом, но это, вроде как, очевидно! — Это не одно и то же.       Мне пришлось посмотреть в то, что сейчас представляло собой его лицо, и у меня тут же опустились руки. Почти не пострадал подбородок, все остальное было полной катастрофой: швы на губе и брови, повязка на носу, а между ними ярчайшие кровоподтеки. Судя по тому, как он морщился, с плечом тоже было не все в порядке, а сломанные ребра были очевидны с самого начала. — Да, черт возьми, это не одно и то же! По мне, так это намного хуже! — Мэтт, но ты же… Подожди, серьезно, ты же не хранил мне верность все это время? — Конечно же, да! Как это вообще может быть по-другому? — Ох ты, боже мой. И даже до академии?.. Вот это да… — Дэйв, кажется, был искренне удивлен. — Или как ты себе это представляешь? В учебном году нам запретили встречаться, и я тут же пошел и затащил кого-нибудь в душ после отбоя? — Примерно так. Нет, я, конечно, пытался этого не представлять, но мне и в голову не приходило… Я, кажется, вижу теперь ситуацию твоими глазами, и да, это выглядит так себе. — Ты думаешь? — Мэтт, прости, это просто недопонимание. — У меня так уж точно! До меня даже не доходит, зачем? Ведь мы бы уже сегодня увиделись… Или ты втрескался в Мартинеса? — Вот уж точно нет. — Я должен чувствовать себя от этого хуже? Или лучше? Я ничего не понимаю! Пожалуйста, убирайся отсюда, пока все не стало еще запутаннее. — Я понимаю. Поможешь надеть рюкзак?       Я не мог отказать, но постарался, чтобы его еще раз ударило по ребрам. — И что, тебя в таком состоянии берут в кампанию? — Ну да. Сроки сдвинуть нельзя. Как-нибудь продержусь. — Я не буду извиняться. — Тебе и не за что. Будешь здесь, когда я вернусь? — Пока да. — Хорошо, — сказал Дэйв и, хромая, вышел.