Искусство Камисато: Аратаки Итто

      Сейчас, глядя в потолок высокого помещения, имеющего статус спальни Камисато Аято, Итто думал о том, что наткнулся на весьма странную реакцию со стороны главы клана. Сам спросил, сам не стал слушать.       Красный о́ни даже понять ничего не успел, как ориентация его тела относительно комнаты изменилась. Он услышал, как упала на пол тушечница и бумаги Аято. Как по столу покатилась кисть и сорвалась с него вниз.       Это всё произошло так быстро… Не понял, как и в какой момент они перебрались со стола в постель. Хорошо помнил, как чувствовал Аято внутри. У него всё сводило от этого прекрасного ощущения.       Всякий раз, как Итто сжимал мышцы, он чувствовал истому и приятную пустоту. После того, как тебя какое-то время заполняли и растягивали, а потом оставили в покое, даруя лишь лёгкость, невольно получаешь наслаждение от любого сокращения.       В этот раз с ним обошлись по-человечески. Аято ничего не спрашивал, только командовал, но был предельно внимательным и следил за любыми изменениями в поведении Итто или в выражении его лица.       Поза в этот раз тоже была полегче и поленивее. Его просто уложили, делать ничего не заставляли, двигались без посторонней помощи. Если не брать в учёт, что брали его боком и нужно было держать ногу выше. В любом случае Аято взял эту обязанность на себя, поэтому Итто вообще ничего не пришлось делать, кроме как получать удовольствие.       Чудно. Только чувствовал себя немного бесполезным. Обещал сам себе, что исправится, едва придёт в себя и ему позволят отыграться. Он ждал, когда Аято подпустит его к себе вплотную. Сейчас мужчина чувствовал, что его возлюбленный ещё не решился.       Или не наигрался с ним, что более вероятно… — Аято… — М?       Итто повернул голову в сторону. Аято лежал в такой же позе, как и он сам. Оба тупили в потолок и думали о своём. И если у красного о́ни мысли уже закончились, то у главы Камисато их может быть ещё очень много. Он хотел диалога, ведь они так ничего и не выяснили. — Ты не дослушал меня. — Действительно? — Да. Я сказал, что есть ещё кое-кто, кто знает о нас. — Какой кошмар… — нарочито встревоженно. Лёгкая усмешка ожила на его губах. — Он кому-то скажет? — Вообще… Он довольно болтливый, но есть плюс. — Его никто не понимает, кроме тебя? — Ну… почти. Как ты узнал? — Догадался. — Аято… — Это уси? — Да. — Это, конечно, трагедия. — Издеваешься?       Аято рассмеялся и перевернулся на бок. Подложил локоть под голову, смотрел в профиль Итто. — Чуть-чуть. — Глава Камисато с юмором… — Уже не немножко? — Ещё с прошлого раза не немножко. — Ты рассекретил меня.       Он так лучисто улыбался, что Итто невольно допустил мысль о том, что это, вероятно, искренняя улыбка? Может, первая настоящая, которую ему довелось видеть. — Ты всегда улыбаешься, Аято. И никогда потому, что хочешь. Это уже давно вошло у тебя в привычку, но я хочу попросить тебя, чтобы ты не делал так со мной. Улыбайся мне только тогда, когда ты действительно хочешь улыбаться. Можешь? Или я наглею? — Ты не просто наглеешь. Ты борзеешь. Вечные условия и условности. Ты точно хочешь, чтобы я тебя вышвырнул. — Совсем не хочу.       Так честно и проникновенно, что Аято потерял мысль. Хотел выговорить и отчитать его, но забыл, что собирался сказать. Прикрыл глаза, вздыхая. — Неважно. Забудь. — Аято…       Итто протянул руку и погладил возлюбленного по щеке. В который раз убрал в сторону ниспадающую на глаза чёлку. — Пробивает на «поговорить»? — Я всегда готов говорить. А вот ты — нет. Ты много работаешь, поэтому мне нужно искать время, чтобы ты был готов к диалогу. — Снова упрёки? — Нет. Ни в коем случае. Я лишь говорю, что понимаю тебя. — Разве, когда я работаю не отвечаю тебе? — Отвечаешь. Но ты занят. Ты распыляешься. А сейчас ты сосредоточен только на мне. Потому я и хочу говорить. — Хорошо. Говори. — Спрошу. Ты разговаривал с Томой после вчерашнего? — Да. — И как? Что между вами? — Что между нами? — Вы помирились? — Нет. С чего бы? — Мне жаль. — Хочешь, чтобы мы помирились? — сквозь смешок. — Конечно. Ведь он твой друг. — Да, наверное. — Не так? — Так. Я разберусь с ним сам. Нет причин для переживания. — Если я могу чем-то помочь — скажи мне. — Например? — Чем угодно. — Спасибо, Итто. Ничего не нужно. — Да, мне понятно твоё пренебрежение. Но это ничего. У тебя ещё будет куча времени, чтобы проверить меня в действии. За пределами твоей спальни, Аято. — Это не пренебрежение. — Да-да-да… Расскажи мне…       Итто потянул его на себя, сгрёб в охапку и сжал в объятиях. Аято застыл в какой-то абсолютно неудобной, неестественной позе. Кряхтел, но не сопротивлялся. — Вот ты как считаешь?.. мне удобно? — Ляг так, чтобы тебе было удобно. — Тогда отпусти меня.       Итто повиновался и расслабил руки. Похлопывал пальцами по груди и широко улыбался, приглашая. Смотрел на недовольную моську Камисато Аято. Тот с каким-то остервенением завалился на бок, щекой падая на грудь о́ни. Приобнял его одной рукой, пальцами раз за разом прощупывая упругие мышцы живота. — Нравится? — Да. — У тебя такие же. — Такие же, да не такие же. — Это похоже на культ поклонения телу. — Это он и есть. — Ты постоянно пытаешься коснуться меня, если можешь. — Невероятная наблюдательность. — Ну перестань. Вот что ты? — Что? Что тебе надо? — Чтобы ты перестал колоться. Ты можешь расслабиться со мной, Аято. Я укрою тебя от тревог и защищу. Почувствуй себя, наконец, слабым со мной. Мне известно, что ты невероятно силён и морально, и физически. Но я стану твоей отдушиной. Будь слабым. Я никогда не использую это против тебя.       Так сильно хотел сказать ему, чтобы Итто заткнулся, но не мог. В глубине души он хотел сделать так, как ему предлагают, однако не мог. Аято никогда прежде не думал, что ему придётся повзрослеть в кратчайшие сроки, взять на себя ответственность за клан, возглавить комиссию.       Позаботиться об Аяке и обо всём, о чём будет нужно. Это тяжело ему далось и у него не было права на ошибку. Ему пришлось за один день из мальчишки превратиться в мужчину. Забыть обо всех своих желаниях, делать то, что до́лжно и никогда не ошибаться.       Поэтому Аято хотелось тепла, уюта и кого-то такого или какого-то такого, с кем или где он мог бы дурачиться, чувствовать себя свободно, ничего не делать и ни за что не отвечать.       Но не мог. Это атрофировалось в нём. Погибло вместе с его родителями. — Считаешь, это именно то, чего мне не хватает? — Уверен. — Опрометчиво. — Отрицаешь? — Целиком. — Я тебя чувствую. — Бред. — Ты боишься. — Чего? — Открыться мне. — Закрой рот, Итто. Иначе… — Что? Вышвырнешь меня? — . . . — Ещё раз скажешь это — я сам уйду, — не хотел заострять, поэтому сразу же продолжил: — Расскажешь, что ты приготовил для меня? — Попробуй. — Это надо есть холодным или горячим? — Не имеет значения. Вкус всё равно будет крайне странным. — Позволь мне судить. — Судить… — фыркнул Аято. — Ты питаешься всякой дрянью. Тебе всё будет вкусно. — Например? Какой дрянью? — Жареными фиалковыми дынями.       Итто посмеивался. Совсем недалеко от правды. И не поспорить ведь… — Я только надеюсь, что ты не отравишься. — Точно нет, Аято.       Он принялся степенно гладить его по волосам и спине. В отличие от его собственной, кожа была прохладной. Он подумывал, что Аято холодно, но тот попросту не обращает на это внимания. Так было всякий раз. Глава Камисато холоден не только в словах и действиях, его кожа тоже холодная. — Замёрз? — Нет. — Это правда? — Да. — А если я укрою тебя немного ты будешь против? — Нет. — Тогда, я так и сделаю.       Итто потянулся через него, подцепил пальцами край одеяла и накинул его на плечи, спину и поясницу. Так ему нравилось куда больше. — Ты очень заботливый, верно? — Как и ты. — Я эгоист. Сам сказал. — А ещё лицемер, садист и лжец. Но не всегда. Всё, кроме последнего. — И зачем я тебе такой нужен? — Нужен. Нужен всякий. Нужен любой.       Аято опустил взгляд, упираясь им в грудь Итто. Сглотнул и молчал. Чувствовал, как его волосы накручивают на палец, затем распрямляют, прочёсывают и накручивают снова. Ничего не имел против. Ему нравилось. Касания к волосам — это весьма приятно. — Идиот. — Да хоть тапком назови — мне безразлично. Я всё равно буду любить тебя, бороться и защищать.       Глава клана промолчал. Что за дикость? Почему этот Аратаки Итто так вцепился в него? Аято понимал, что лучше не будет. С каждой их встречей воздух между ними становится только жарче. И несмотря на то, что он постоянно говорит вслух о том, что между ними ничего не будет, Итто всякий раз подбирается ближе к нему.       Он чувствует это и видит словно со стороны. Даже то, что Аято сейчас лежит у него на груди в своей собственной постели, уже говорит о том, что они за чертой условностей. Ведь глава Камисато ни с кем так время не проводил.       И прямо сейчас он вроде как должен поставить его на место и провести жёсткую непоколебимую черту снова, но что-то как-то ему не делалось это. Бурчал на него, фыркал, однако лежал на месте и тыкал пальцами в мышцы на животе.       В те самые, от которых у него умирает здравый смысл. В те самые, на которые он смотрел какое-то продолжительное время кряду и не мог дотронуться. Сейчас их обладатель лежит в его постели открытый морально и физически, готовый к любым предложениям.       Как он мог его выгнать?.. — Ты не отступишься, да? — Никогда. Настоящие мужчины никогда не отступают. Помнишь, когда-то давно, когда у меня шла череда поражений в боях жуков. Их было уже восемьсот! Ты сказал мне… — Семьсот восемьдесят, — тихо.       Итто беззвучно улыбнулся исправлению, но ничего на это не ответил. Понял всё, что должен был. Эта короткая правка внесла ясность, что для Аято эти воспоминания так же важны, как и для него самого.       Камисато Аято всё помнит. — Ты сказал мне, что даже в самом слабом из жуков можно разжечь боевой дух. И я пробовал снова. Такое ощущение, что ты всегда был со мной в моменты моих сомнений, неуверенности в чём-то или самом себе. — Я думал, что ты всегда в себе уверен. — Прекрати, Аято. Ты знаешь, что ничто нельзя назвать абсолютным, и я, так же, как и все, падал на колени. Не мог подняться или не знал, зачем мне это делать. Так же, как и ты. Мы оба падали. — . . . — Только разница между нами в том, что ты поднялся сам. А меня поднимал ты. Появлялся тогда, когда был нужен больше всего. Как будто чувствовал. Ты был мне братаном.       Аято засмеялся, и Итто потянулся чуть вперёд, чтобы поцеловать шелковистую макушку. Глава Камисато уже перестал дёргаться, когда о́ни так поступал. В первый раз мужчина удивился настолько сильно, что позабыл, что делал. С тех пор это продолжалось всякий раз. При каждом удобном случае.       Сейчас… Аято больше не дёргался и не удивлялся. Только чуть прикрывал глаза, потому что это было приятно. Удивительно. Совсем не то же самое, что целоваться в губы. Это другое.       К хорошему привыкаешь быстро… — А теперь кто я для тебя? — Ты — булка. — Чего? — Нет, правда. Запечённая в печи. — Что это значит? — Корочка подрумянилась. Она грубая. Жёсткая, почти чёрствая. Но если её продавить, то внутри будет мягкая и тёплая начинка. Вот ты такая булка. — Совсем головой поехал, — выдохнул Аято. — Я заметил, — Итто заливисто и весело смеялся. — …что простыни другие. Верно? — Да. — Кто менял? — Тома. — Т… А! Какой ужас! Аято, ты что?!.. — Что? — Он же всё понял по тем постелям. — Тома всегда меняет постельное бельё. Это часть его работы. — Каждый день? — Раз в неделю. — Но те были свежими. — До нас. — Ты вызвал его? — Да. — Чтобы он поменял постельное бельё…       Итто хлопнул себя ладонью по лбу и звук щелчка разлился по помещению. Аято прыснул со смеху, но держал себя в руках. Его ужасно забавляла реакция мужчины, на котором он лежал. Это было весело.       Что-то причитал, бубнил под нос, ужасался, терял сознание, обретал его вновь. Разве это не самое весёлое, что происходило с Аято за последние… годы?.. — Успокойся. Он всё понял ещё тогда, когда закрыл дверь. Ничего нового ему не пришлось узнать или испытать. Ты думаешь, закрытая дверь значит что-то кроме того, что ему ясно, что здесь будет ночью? — Я старался об этом не думать! Я хотел, чтобы вы помирились! — Тише. У меня голова лопнет от твоих возгласов. — Извини. — Ничего. — Ты в порядке, Аято? — Да. Почему ты спрашиваешь? — Показалось. — Что? — Ничего. Скажи мне то, о чём ты промолчал ранее.       Аято слегка напрягся. Не хотел портить беззаботное время препровождение. Итто и сам всё узнает, когда придёт время. Эта информация есть где-то на задворках его сознания, он просто не придал ей вовремя нужного значения и сейчас совершенно ничего не подозревал. — Я не помню. — Ложь. — Что начинается? — Скажи мне. — Вот же прицепился. — Не нужно от меня скрывать то, что касается меня. Скажи, в чём дело. Ноги брить не буду, сразу говорю. Задницу тоже. Лобок — по твоему желанию. Но я стриг же… Вполне аккуратно, разве нет?..       Аято повернулся лицом в грудь Итто и тихо посмеивался. Ну вот куда его понесло? Что это за безостановочный станок по выработке теорий? Глава Камисато прижимался губами к коже. Сначала поцеловал его, а затем несильно прикусил. — Давай я лучше покормлю тебя чем-то, Аято! Не грызи! Щекотно!       Он брыкался, но не сильно. Ему скорее нравилось, но тело протестовало. В частности, Итто наслаждался тем, что холодный нос Аято греется о его грудь. Пальцы сжимались на животе, будто тот пытается прижаться плотнее. Он не понимал, что происходит. — Ты боишься говорить? Аято? — Не хочу. Я просто не хочу этого говорить. — Чего «этого»? Доверяй мне. Я помогу. — Ты бессилен в этом случае. — Позволь мне самому оценить свою бесполезность. — Там нечего оценивать. Это известно всем и давно. — Мне тоже? — Да. Ты просто не помнишь об этом. — О чём?       Аято мялся. Дышал в его грудь, тёрся лбом о гладкую кожу и непрерывно посмеивался, будто придумал что-то до ужаса забавное. — А почему ты отказываешься брить задницу? А если я хочу? — Там есть что? — Не-е-ет. Подожди. Отвечай на вопрос. — Сам будешь брить тогда. Если тебе так надо. — Не буду. — Значит, всё останется как есть. Не устраивает что-то? — Устраивает. Ты очень аккуратно выглядишь. Тебе не о чём беспокоиться. — Пф! — фыркнул, едва слюни не полетели. — О чём ты говоришь вообще?! Я идеален. Прекрасен. Лучший. — Да-а, да-да. Всё, успокойся.       Аято поцеловал его в последний раз и снова лёг на грудь, поплотнее прижимаясь телом. — Холодно? — Немного. — Давай под одеяло? — Хорошо.       Итто не мешкая сел в постели, Аято отпустил его и тот вскочил на ноги. Был весьма бодрым. Глава клана заключил, что завтра, которое сегодня, поясница не отвалится. Жить будет.       Красный о́ни принялся катать возлюбленного по одеялу из стороны в сторону, чтобы вытащить его из-под Аято. Наткнулся на возмущение, конечно. — А подождать, пока я встану, ты не мог? — подхватывая венок из падисары. — Не за чем. Лежи. Я всё сделаю. — Мне не нравятся эти покатушки. — Нравятся. Я знаю, что нравятся, Аято. Просто позволь себе радоваться. Позволь делать то, что хочется.       Глава Камисато задумчиво посмотрел на него, но не долго. Итто продолжил невозмутимо перекатывать его и вытаскивать одеяло. Он раскинул его в воздухе, накрывая будущего мужа. И едва ткань успела опуститься вниз, как о́ни уже был на месте. Успел к моменту, когда одеяло легло на него.       Воодушевлённо открыл рот, хотел было начать восхвалять себя и превозносить, но внезапно запнулся, когда Аято поднял его руку и молча улёгся на место. Прижался щекой к груди, обнимал рукой живот и поглаживал пальцами.       Итто нахмурился, а затем выгнул бровь. Ему не нравилось. Нет, ему нравилось, но не нравилась возможная причина. — О чём ты думаешь?       Аято молчал. Кажется, совсем не слышал. Итто какое-то время ждал, но ничего не менялось. Он принялся гладить его по плечу и мягко водить ногтями по коже. Рисовать разнообразные узоры. У него стояла цель перед собой: убаюкать Аято, чтобы завтра тоже спать с ним в одной постели.       Он помнил, что, если тот не уснёт — больше его сюда не пустят. Это недопустимо.       Сам глава Камисато спокойно относился к этим прикосновениям. Они его не раздражали, но и какой-то полезности тоже не несли. Мужчина думал о том, что сказал Итто. О самых последних его словах. — Позволь делать себе то, что хочется… — беззвучно.       Он закрыл глаза, погружаясь в размышления.       Солнце стояло в зените и било ослепляюще яркими лучами прямо в глаза. Камисато Аято шёл по улицам Инадзумы, улыбался прохожим, а в ответ на него косились. Не понимали, что это за подозрительный мужик в белых тряпках, который ни с того ни с сего гипнотически улыбается направо и налево.       Косились, пока в поле их зрения, некоторых из них, не попадал герб клана Камисато, что красовался на внутренней стороне фалда. После этого, выражения лиц прохожих как-то менялись, люди воодушевлялись… Или побаивались.       Аято не видел их. Ни одного. Смотрел сквозь и шёл так же. Ориентировался на конечную цель: сёгунат. И периферийным зрением видел Тому, который хотел идти быстрее, но глава Камисато тормозил его и ему всякий раз приходилось ждать своего господина.       Дел сегодня было так же много, как и всегда. Шёл тринадцатый день беспросветной и беспробудной работы Камисато Аято. Заканчивал глубокой ночью, приступал на рассвете. Чувствовал, что начинает выдыхаться.       По крайней мере, у него не было совершенно никакого желания куда-то торопиться. Без него всё равно ничего с места не сдвинется. Значит, всё подождёт, все подождут. Шёл так, как ему было комфортно. Вдыхал аромат цветков юмэмиру. — А-а?! Да как так-то?! Ведь он всю дорогу лидировал!       Аято остановился и повернул голову в сторону источника звука. Это было странно. Он всё время слышал голоса людей, но не фильтровал их, а этот возглас услышал чётко и ясно. Бархатный звук впился в его уши. — Конфеты! Отдавай конфеты! Ты проиграл! — Ха-а?.. Что проиграл, то проиграл… Но я требую реванша! Сыграем ещё! — Ну уж нет! Это наши конфеты. Мы победили. — Конечно! Вы победили! Это был фантастический бой, и вы все большие молодцы! Каждый из вас. Но неужели вы не дадите мне шанса отыграться?! — Сначала мы съедим выигрыш, а потом можно продолжить.       Заливистый смех только больше привлёк внимание Аято. Его расфокусированный взгляд собрался в одной точке. Смотрел, как красный о́ни схватился за живот и ухахатывался со своей искренностью. Глава Камисато хмыкнул, уголок губ исказился, приподнимаясь вверх. — Как же я потом отыграюсь, если вы всё съедите? Ставить ведь будет больше нечего. — То есть, если мы сейчас съедим конфеты, то не сможем играть следующий раунд? — Конечно! Ведь вы съедите их! — А если оставим, будем играть дальше и проиграем? — Тогда их съем я! Ведь я точно не проиграю больше!       Дети посмотрели на него максимально осуждающим взглядом. Аято пропустил смешок. Был близок к тому, чтобы прыснуть со смеху, но это недопустимо. Лишь механически улыбался. — И зачем нам тогда давать тебе шанс отыграться? — Потому что так поступают настоящие мужчины! — Поделом тебе, старикан! Мы отказываемся! Отдавай конфеты! — А-а?! Вы же согласились! — А вот и нет! — А вот и да! — Отдавай! — Да я отдам, отдам… Но как же!.. — Ты проиграл. Твоя каракатица еле двигается. — Враньё! Он лидировал всё время, под конец только сдал! — Конфеты!       Заливистый и звонкий, громкий звук снова окутал Аято, прочнее приковывая его внимание к незнакомцу, которого он видел впервые в жизни. Это выглядело очень весело. — Вака, — осторожно одёрнул Тома. — Мы торопимся. Пойдёмте. — Да, ты прав. Идём.       Аято отвернулся и сделал шаг вперёд. Но вдруг застыл на месте, не в силах пошевелиться. В его память врезались воспоминания из далёкого прошлого.       Почувствовал, как Тома коснулся его плеча, видел сквозь молочную поволоку, как тот заглядывает ему в лицо. — Всё в порядке, господин? Нам нужно спешить.       Прошлого, где Аято был ещё совсем ребёнком. Как он точно так же по пятам спешил за прислугой, не отставая ни на шаг. Как сжимал в руках и прижимал к груди кучу книг, и всегда. Всегда куда-то торопился. Всякий раз.       Его подгоняли, не давали нигде задерживаться, что-то рассматривать. Времени никогда не хватало. Его постоянно в обрез. — Вака? Вы себя хорошо чувствуете?       Он хотел посмотреть, как играют другие дети. Хотя бы только посмотреть. Хоть сколько-то минуточек. Ничего не говоря уже о том, чтобы поиграть вместе с ними.       Голос прислуги велел ему поторапливаться и суровым тоном вещал о том, что эти дети не чета ему. Что молодому господину нужно учиться, много читать и писать. Так было всегда.       Всё детство и юношество. Позже, когда Аято был предоставлен сам себе, с разбитым кланом на руках, остатками сюмацубан и маленькой младшей сестрёнкой, он сам решил, что ему нужно много работать, читать, принимать важные решения.       Его больше не прикроет отец. Он не спросит у него совета. Никто ничего ему не подскажет. У него есть только он сам и Аяка.       …и совершенно нет права на ошибку.       Никакого веселья, проветривания мозгов, мыслей о себе и ради себя. Всё его существо было сосредоточено на том, что ему нужно восстановить клан, его имя, комиссию. Не позволить недругам забрать власть и положение семьи Камисато. Не дать в обиду Аяку.       Сейчас всё работало как часики. Слаженно, точно, оперативно. Опасность миновала. Состояние клана Камисато очень стабильное, устойчивое. Имя восстановлено. Все крысы по норам.       Пристальный и вездесущий взгляд Камисато Аято неустанно следил за этим. Мужчина мог позволить себе больше, но не мог. Привычки. Это всё дело привычки. Однако сейчас ему так сильно захотелось… — Вака?.. — Тома.       Он поднял взгляд и тепло улыбнулся ему. — Что-то не так? — У тебя есть конфеты? — Чт?.. Конфеты? Э-э. Да, несколько есть. — Отдай.       Аято протянул ладонь, обрамлённую чёрной перчаткой, и ждал. Тома недоумённо смотрел на него, но выполнял. Порядка семи конфеток опустились в руку, и глава Камисато закрыл пальцы.       Весело улыбнулся, чуть склоняя голову в сторону. — Иди в сёгунат. Прими дела и начни их. Закончи сам, если можешь, а если нет, то отнеси в мой кабинет. — А Вы? — Я приду позже. — У господина появились более срочные дела? — Да. Я хочу поиграть с ними в бои оникабуто. — В… Вака?..       Тома смотрел на него с подозрением. Никогда такого не было. И вот опять… — Бои оникабуто? — Ага.       Аято развернулся к нему спиной и пошёл в сторону того странного красного о́ни. Сейчас ситуация выглядела иначе, нежели он видел до этого всего ничего назад. Дети облепили его, благодарили, лезли обнимать. — Спасибо, дядя Итто!       А тот улыбался им в ответ.       Совсем недавно Аято слышал обращение «старикан», а теперь эти детишки называли его дядей и скакали вокруг. Он не понимал, когда это ему удалось пропустить так много? Хотел узнать, вникнуть, пропитаться. — Я могу присоединиться к вам? — Хм… А жук у тебя есть? — Нет. Жука нет. Но есть ставка.       Аято раскрыл ладонь, демонстрируя конфеты. Глаза красного о́ни забегали и засияли от счастья. Тот вскинул голову, занимая величественную позу. Приглаживал чёлку, а потом внезапно выбросил руку в сторону. Аято казалось, что тот вложил в этот жест столько гордости, что небеса способны изумиться вместе со всеми архонтами…       Он пропустил короткий смешок. Занимательно. Ему нравилось. — Что же…       О́ни нырнул головой вперёд, занял стойку сумоиста и взмахнул белоснежной гривой с красными кончиками. Топнул ногой, чтобы земля задрожала и детишки запищали от восторга. — Перед тобой Аратаки — Первый и Величайший — Итто. Предводитель прославленной ханамидзакской банды Аратаки! Слыхал о такой? — Я… — Братан, я возьму тебя в банду! — Обещаешь? — улыбнулся глава Камисато. — Конечно! Как звать? — Аято. — Я буду называть тебя «братан Аято». Идёт? — Прекрасно. — Клади конфеты! — Что получу я, если ты проиграешь? — А-а?! Снова?! Ну уж нет! Ты пролетишь всухую! — Это мы ещё посмотрим.       Аято положил конфеты на деревянную бочку, и Итто усмехнулся ему. — Если ты выиграешь — я выполню одно твоё желание. — Договорились.       Глава Камисато пошевелил ногой, прикасаясь тёплым коленом к горячему бедру Итто. Приоткрыл глаза и сквозь небольшие щёлочки смотрел на то, как лунный свет проникает в спальню через окно и заливает стол. — Благодаря тебе и только тебе, Итто. Я и приобрёл эту дурацкую привычку… Позволять себе делать то, что хочется. Если бы не она, я бы тогда не подошёл.       Аято слушал размеренное и спокойное дыхание Итто. Понимал, что тот спит, как убитый. Мужчина приподнял голову, чтобы увидеть его лицо. Чуть улыбнулся. — Ты всегда останешься на расстоянии. Может ты и сократишь его, но я сделаю так, что тебе всегда будет не хватать ещё чуть-чуть, чтобы перешагнуть за черту. Не позволю тебе приблизиться так, как ты хочешь.       Аято потянулся вперёд, поцеловал его в подбородок и застыл. — Ты — ёкай, Итто. А я всего лишь человек. Через двадцать лет мне будет за пятьдесят, и, я надеюсь, что ещё буду в состоянии, чтобы заниматься с тобой сексом. А ещё через двадцать мне будет за семьдесят, и вскоре я умру. А ты…       Он бесшумно протянул руку и погладил его по гладкой щеке. — А ты останешься прежним. Когда я умру от старости, ты будешь выглядеть так же, как и сейчас. Я не буду обрекать тебя на страдания после моей смерти.       Венок из падисары начал съезжать, и мужчина быстро поймал его, возвращая на место. — Ты вспомнишь, что человеческая жизнь хрупка и скоротечна, когда госпожа покинет тебя. Все умирают. Все, кого ты знаешь, умрут, а ты будешь жить ещё очень и очень долго. И я не хочу становиться очередным в списке твоей скорби. Хотя всё равно попаду туда. Скорее, не хочу становиться особенным. Возглавлять его.       Итто пошевелился, и Аято замер. Тот что-то пробубнил, схватил главу клана в охапку и перевернулся вместе с ним на бок. Обнимал. В состоянии дрёмы проверил, чтобы спина и поясница Аято были укрыты, чмокнул его куда попал и закопался носом в область между виском и волосами. — Спи, любимый.       Глава клана ничего не имел против, пока не услышал это обращение. Аято нахмурился и пихнул его локтем в живот. — А ну отстань. Мне дышать нечем из-за тебя. — Не ругайся на меня, бу-у-улочка. Я так люблю тебя…       Итто развернул его спиной к себе, венок в процессе съехал в сторону и упал, и вновь окутал руками, обволакивая нежными, тёплыми объятиями. Аято тяжело вздохнул. И снова: глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Обхватил ладонями комфортное предплечье и примостился поудобнее. Прижался спиной и холодными ягодицами к горячему животу и паху.       Удобно. Ему было удобно. — Идиот… — но не бурчать на него он не мог.       Аято был уверен, что тот спит. Слышал и по дыханию, и по векам видел ранее, что фаза сна глубокая. Итто ничего не слышал, что он сказал. Так и нужно. Он и не собирался говорить ему.       Жаждал, что, когда Итто вспомнит о том, насколько уникален перед людьми, то его интерес поугаснет к нему, а общение будет постепенно сходить на «нет».       Аято верил, что сможет сделать всё так, чтобы через двадцать лет они снова стали чужими людьми. Тогда Итто не придётся смотреть на его старость, скорбеть по нему после смерти.       Всецело будет с ним и никогда не будет одновременно. — А пока мы просто можем трахаться каждый день на протяжении десяти лет.