Будни Эспады

— Нет.— Улькиорра пришел в себя довольно быстро, не понимая, как позволил самому себе отключиться. Но того времени, что он был без сознания хватило Гриммджо, чтобы тот осознал, насколько он ошибся в своих умозаключениях насчет Кватры.  — Моя форма.— Шиффер говорил бесцветно, холодно, отстраненно больше обычного. — Да, точно, твою мать! Какая ещё форма?— Гриммджо навис над Улькиоррой, опираясь руками о подушку по обе стороны от его головы, язвительность маскировала его нервозность. — Это ты про те кровавые, драные ошметки, которые на тебе болтались?— Кошачьи глаза прищурились, метая злые искры. Кварта прикрыл глаза, медленно выдыхая воздух через нос. Гриммджо поумерил свой пыл, переставая так активно напирать на полуживого Шиффера. Он уселся рядом на свою не очень-то и широкую койку. Пока Улькиорра был без сознания, он отнес того к себе в покои. Раздел, обтер влажной тканью чужие ссадины, кровоподтеки и ранки и укрыл одеялом. Очень…нетипичный поступок для такой злобной твари, как он. Проявление заботы — удел людей и слабых…Но Гриммджо никогда бы не подумал про себя, что его будут так…задевать чужие травмы, и что он сам способен на проявление хоть малой капли заботы о другом существе. Разве у Пустых было внутри место для таких чувств? Нет. «Там» должны были жить только те эмоции и переживания, которые они испытали при обращении. Но сейчас все было иначе. Он никогда и не замечал за собой подобного раньше. Раны — это признак слабости или силы, смотря в какой ситуации. Но эта…В этом случае, каждый кровоподтек на теле Улькиорры, каждый след от укуса, синяки на белых бёдрах, шее, запястьях…прокушенная губа…каждый след вызывал в Гриммджо волну дикой ярости. Улькиорра был сильным и точно не позволил бы никому такого с собой сделать. Если бы какой-то идиот осмелился к нему приставать с такими предложениями, это был бы сам Джагреджек. Но за это он бы сразу получил гранд-рей серо в лицо. Никаких всплесков рейацу в последние часы не было…это означало, что никто ни с кем не дрался. И даже Заэль устроил затишье со своими экспериментами. Все эти мысли наводили Гриммджо на определенный вывод: Улькиорра был вынужден подчиниться. Видимо, все мысленные метания Сексты ярко отразились на его лице, потому что стоило ему опустить взгляд на Улькиорру и открыть рот, чтобы озвучить свою догадку, как тот снова безапелляционно отрезал: — Нет!— Но даже его вечная маска холодности и отстраненности дала трещину в этот момент. Голос его повысился на целый тон. Поняв, что «раскрыл» себя, Кватра медленно заворочался, пытаясь отвернуться от Гриммджо на бок, к стенке. Это выглядело достаточно уязвимым и совсем нетипичным поведением для Шиффера, и Джагреджек позволил ему отвернуться, убрав руку и чуть отстранившись. Он тоже отвернулся, сгорбился, опираясь локтями о расставленные ноги. Повисла гнетущая тишина. В тот день… Он окончательно убедился в том, в чей капкан угодил. Никто не мог воспротивиться Его воле.  *** Сейчас. Улькиорра негласно возвращал ему долг. Как благородно. Как высокопарно для аранкара. Шифферу стоило переродиться шинигами, а не пустым. Мысли Гриммджо хаотично всплывали в сознании. Он лежал тихо, позволяя о себе заботиться. Это было странно…что-то болезненно-неуютно жглось внутри  от этой заботы. Пальцы Улькиорры словно бы оставляли следы, но не на теле, а на обрывках души сексты. Он не привык. К чужому теплу. К ласке. К заботе. Разве мог Шиффер быть с ним таким? Что нашло на них обоих?…Гриммджо медленно распахнул тяжелые веки, взгляд его пытался сфокусироваться на чужом лице. Пальцы кватры замерли на его щеке, и он уже было убрал руку, но Джагерджек её смазано перехватил, прижимая обратно к своей щеке.  — Это было глупо.— Первым тишину нарушил Улькиорра. Его голос был спокойным и тихим. Он не отчитывал. Так он ни с кем не говорил раньше. К Гриммджо у него действительно было особенно отношение. С губ сексты сорвался вздох, и он закатил глаза. Ну, начинается.  — Ненавижу. Чертовы шинигами.— Его в очередной раз забил озноб, и он подавил в себе дрожь, судорожно выдыхая.  — Ничего не изменить.— от брюнета чужая дрожь в теле не укрылась, и он медленно накрыл Гриммджо вторым одеялом, прикасаясь пальцами второй руки ко лбу сексты. Улькиорра говорил о неизбежности их участи как о само собой разумеющемся факте. Спокойно. Откровенно тускло. Каким он был сам. Удивительна и непонятна была его логика именно Гриммджо. Он не мог понять, почему цель своего существования Шиффер видел в служении Айзену, и в то же время, Гриммджо ощущал, что Шиффер с ним согласен, может быть не вслух, но внутренне. Внутренне Улькиорра понимал то же самое, что и секста — Эспада, созданная Айзеном Соуске, была лишь орудием в руках шинигами, смысл их жизней должен был сводиться к смерти ради Владыки. Но смерть есть смерть. Такой исход противоречил самому смыслу существования аранкаров: ведь они всю свою жизнь боролись за выживание, чтобы в итоге…сдохнуть ради какого-то шинигами?… Голубые глаза встретились с зелёными. Да, они оба думали об этом. У каждого был свой путь становления вастерлордом, но ни Улькиорра, ни тем более, Гриммджо, не собирались умирать.  Шиффер медленно склонился к Гриммджо, продолжая вглядываться в его лицо. Секста же выдыхал горячий воздух, его глаза метались по лицу Улькиорры. Он что-то искал. Какой-то свой ответ. Ещё с минуту они разглядывали друг друга, а после одновременно поддались вперед. Кусачая маска Гриммджо царапнула скулу Улькиорре, но никто не обратил на это внимания. Их губы только плотнее прижались друг к другу. Пальцы Шиффера сильне надавили на подбородок Гримма, заставляя того приподнять его. Зубы столкнулись с зубами, язык кватры скользнул в горячий рот сексты. Он слились в этом поцелуе из отчаяния и боли. Улькиорра целовал так, словно в последний раз, жадно, глубоко, больно. Гриммджо отвечал пылко, горячо, остервенело, и так же больно. В какой-то момент Джагерджек оказался на спине, а Улькиорра прижал его своим небольшим весом к кровати, устраиваясь сверху. Эта ночь, полная боли и отчаяния была только для них двоих.