Солдат и Инфанта

- Чудны дела твои, Господи, - счастливо бормотал херувим-агнец, едва ли не приплясывая чечётку по притихшему кварталу Утробы. И никто бы из прочих падших собратьев по несчастью не обратил на него внимания - помешательство от голода, безысходности или наркотиков здесь не было в диковинку - если бы не натуральная счастливая улыбка, полуприкрытые от удовольствия глаза, новая чистая одежда и невероятных размером пакет, из которого пахло чем-то вкусным и праздничным. Запах, похожий на что-то среднее между рождественской запечённой курицей и карнавальной смесью поп-корна и сахарной ваты, словно окружил ягненка защитным пузырём, разгоняя исконное для захудалого района амбре из гниющих помоев, жирной гари, застарелого пота и мертвечины. Только сейчас Коллин понял смысл высказывания о том, что Ад является зеркалом пороков и желаний любого разумного существа: грустным здесь кисло, озлобленные каждый день идут на извечную войну против судьбы, а для весельчаков здесь ежедневно устраивается грандиознейшее представление. За эту ночь херувим успел и удивиться, и испугаться, и обрадоваться, а самое главное - счастье пришло откуда не ждали, а названное бесом имя оказалось действеннее всех произнесённых до этого молитв. Проводив Лурама глазами, Коллин, зажав записку в зубах для надёжности, поспешил в "Капризный сфинкс" на всех парах, словно уже видел маячивший перед глазами хвост птицы-удачи, который надо было непременно поймать. Ох и непростая была погоня за этой вёрткой синей особой, за ночь Коллин натерпелся страха, но не зря! Первым делом, на самом пороге огромных дверей в варьете его едва не зашиб огромный, толстощёкий, похожий на гориллу демон в чёрной высокой фуражке с вышитыми позолотой дубовыми листьями. Швейцар набычился и уже приготовился прибить пудовым кулачищем ягнёнка, но Коллину хватило мужества пропищать "Меня послал Лурам!" и протянуть верзиле пожёванную бумажку. Услышав это имя, демон нахмурился, но без злости, а с сосредоточенностью, и сам отвёл агнца на разговор с боссом - Коллин вспомнил, что того звали Думузид. Вавилонский демон сначала даже и слушать ничего не желал, но, заслышав имя беса, сам поставил для внезапного гостя высокий стул с малиновой обивкой, предложил сигару и принялся расспрашивать. Колин, хоть и не курил, но сигару припрятал в карман фрака, уселся поудобнее и рассказал всё, что запомнил: подробно описал дорогой костюм беса, шляпу с расшитой тульей, прищуренные усталые глаза, шрам на щеке, припомнил даже чёрную прядку волос, и только потом протянул уже успевшую помяться бумажку и, припомнив наставления Лурама, попросил небольшой гонорар за свои услуги. Думузид, недолго думая, протянул Коллину десятку привычным жестом, как уже машинально раcсчитывался с посыльными и курьерами, но агнец отказался и попросил в качестве награды взять его на постоянную работу. Владелец варьете вскинулся от такой наглости - прилизанные седые волосы встопорщились клубком ядовитых гадюк, серые глаза сделались полностью чёрными, а ногти выросли чуть ли не вдвое, став острейшими алмазными когтями. И пропал бы Коллин, если бы страх снова бы не подсказал нужные слова - мол, это Лурам ему так посоветовал поступить. Услышав знакомое имя ещё раз, Думузид незамедлительно остыл, успокоился, пригладил волосы, сделал звонок и переписал адрес, после чего вежливо, но настойчиво выпроводил херувима за порог "Капризного сфинкса". И по пути к месту назначения, Коллин только и мог гадать о том, что общего может быть между древним демоном и простым бесом? Всё вышло как нельзя лучше, но пришлось сразу включиться в работу, без всяких объяснений и стажировок. Коллин только пришёл по адресу семейного кафе "Крошка-обжорка" и, не успев даже открыть рта, был подхвачен в четыре руки, переодет в пятнистое от разноцветных заплат трико, загримирован под клоуна и лёгким пинком под хвост отправлен на растерзание двум десяткам бесят и щенят. Завидев множество плотоядных жёлтых глаз и зубастых ртов, херувим не успел ни пикнуть, ни позвать маму, ни помолиться напоследок, как тут же был подхвачен маленькими ручками и превращён в большую мягкую игрушку, которую можно было тискать, щипать, тянуть за мех и закидывать разноцветными шариками из бассейна игровой комнаты. Четыре часа пролетели незаметно, мелюзга вволю наигралась и набили животы пиццей, после чего были разобраны родителями, а помятого Коллина откопали из-под шаров и отправили в душ - агнец не возражал да и сил на какие-то разговоры просто не осталось. Впервые за долгое время отмывшись под горячей и не смердящей дустом водой, Коллин был ещё больше удивлён, когда вместо своего засаленного и протёртого до полупрозрачности фрака обнаружил пиджак цвета кофе с молоком в "черепашью" клетку: не новый, но чистый и без прорех, и сигару любезно переложили в тот же карман. Хозяйка заведения была очень рада заполучить к себе такого работника - мол, на роль аниматоров для детишек сюда приходят либо смердящие сивухой пропойцы, которым срочно нужно на стакан чего-нибудь, либо извращенцы. Коллин немножко похвастался, что ещё до изгнания в Ад успел месяц поработать в райских яслях, а потому владелица предложила райские условия для полноценной адской жизни: семь адских долларов за смену, плюс подработки с ночными сменами уборщиком и выездными праздниками, а в качестве приятного бонуса - возможность спать здесь же в раздевалке и возможность забирать остатки недоеденных блюд вместо того, чтобы просто списывать объедки. Незамедлительно ударили по рукам, и теперь Коллин резво шагал домой, пританцовывая от восторга нового витка жизни, и с наслаждением уплетая пряный гамбургер с острой свиной котлетой прямо на ходу - сложно быть щепетильным вегетарианцем, когда живёшь впроголодь, да и октябрь вроде как месяц скоромный, так что грех невелик. Ну, и если говорить совершенно откровенно, то даже в той, небесной жизни, далеко не все придерживались означенных добродетелей, которые старались привить ещё с пелёнок. В том числе, его коллеги по ремеслу - Клетус и Кини, которые тоже были лишены всех привилегий бригады "Перста Мессии" и низвергнуты в Преисподнюю. Вспомнив о своих вынужденных соседях, херувим остановился прямо перед дверью убогой хибары, в которой они втроём делили крышу и несчастья. Коллин почесал в затылке, вздохнул, присел на единственную ступеньку и, вытащив из пакета бутылку газировки, сделал несколько глотков - возвращаться домой резко расхотелось. Опять будет очередная сцена, и неизвестно, кто первым сорвётся - он или она. Ещё со школьной скамьи, Коллин стал подмечать, что некоторые его одноклассники ведут себя как-то не так, как следовало бы - особенно выделялись двое. Первым был Клетус - потомственный купидон, но вместо того, чтобы пойти по стопам отца и соединять сердца влюблённых, попутно противостоя искушениям трижды проклятого Асмодея, херувим неожиданно подал документы в академию Мессии - выпускники этого направления занимались тем, что уговаривали заблудшие и отчаявшиеся людские грешные души отложить в сторону бутылку или бритвенное лезвие, вспомнить о своих добрых деяниях, по необходимости - отпустить им грехи и отправить жить дальше, уповая на то, что человек усвоил урок, перестанет грешить - или хотя бы будет делать это реже обычного - и начнёт праведную жизнь с чистого листа! Клетус преуспел на новом поприще - за одну неделю он отпустил столько грехов, сколько Коллин, при всём своём усердии, мог бы сделать максимум за месяц, да и то - если душа попадётся сговорчивой, а то могут и обругать последними словами или того хуже - пошлёт куда подальше и сиганёт с крыши или с табуретки, только позвонки хрустнут да махнет ногами в воздухе напоследок. Коллин сначала искренне восхищался скоростью работы купидона, но потом в херувимскую душу заползли червячки подозрения - Клетус одевался с иголочки, крест носил - из чистого золота, через полгода работы приобрёл себе собственный пентхаус, а самое главное - никогда не брал Коллина с собой на задания, работая либо один, либо в паре с жёлтой овечкой Кини. Она не понравилась Коллину ещё до личного знакомства - вместо того, чтобы по чести и совести соблюдать правила, которые устанавливали учителя, Кини как-то постоянно умудрялась трактовать и объяснять заповеди и цитаты жития святых так, чтобы извлекать из любой ситуации какую-то выгоду для себя. Ещё в начальных классах эта овечка умела делать большие умильные глаза и с таким трепетом в голосе повторять слова о том, что "Да не оскудеет рука дающего", принимая сладости, фрукты и карманные деньги с видом самым скромным и кротким. Разумеется, все эти подношения либо употреблялись самой просящей, либо она передавала эти вещи кому-нибудь ещё, действуя по какой-то неведомой для простодушного Коллина логике. Лишь потом до агнца дошло, что кто-то даст ей списать контрольную в обмен за шоколадку, а другой - поможет подделать родительскую подпись в дневнике. Сама же она и пальцем бы не шевельнула, если бы кто-то пришёл к ней за помощью с пустыми руками - лишь печально вздыхала и говорила что-то наподобие "На всё воля Божья", "Нельзя уповать лишь на Всевышнего", имея в виду то, что чужие проблемы - не её забота. - Коллин-Коллин, - ласково промурлыкал Клетус, качая головой на возмущённые речи своего коллеги. - Ты просто не смотришь глобально и масштабно, ведь какой может быть дурной умысел в этих шалостях? Ты только представь, сколько добрых поступков Кини сможет совершить, и сколько заблудших душ она направит к божьему свету, если она закончит школу с медалью! - на этих словах купидон чересчур широко перекрестился и неприлично громко поцеловал свой захватанный нашейный крест. Коллин с тоской посмотрел на свой простенький, сделанный из хвои, утешаясь приятным запахом и фактом своей честной, истовой веры. - А если ты донесёшь на неё, то это тёмное пятнышко, эта ложка дёгтя, это гнилое яблоко в бочке свежих... Ты погубишь её, а следовательно - загубишь множество будущих праведников! Или неужели ты сомневаешься в своих же братьях и сёстрах? Апистия есть прямой путь к ереси, Коллин! Никогда об этом не забывай! И Коллин не стал доносить свои подозрения, лишь потуже закусил удила рабочих дней и продолжал свою честную службу, стараясь не обращать внимания ни на полные фальши речи Кини, ни на странный блеск в глазах Клетуса, когда какой-нибудь кающийся бандит и убийца предлагал отмолить свои грехи за щедрое пожертвование. Нет, сама эта пара ничего не брала, но, как бы невзначай, советовала пожертвовать в конкретные монастыри и церкви, после чего, не проходило и трёх дней, как Клетуса и Кини вызывали к себе, чтобы похвалить за проделанную работу и наградить. И пока купидон и овечка, молитвенно прижав руки к груди, напускали на себя вид робеющего школьника, Коллин не удостаивался и простой благодарности, слыша только заунывные поучения брать пример со своих успешных коллег по группе и шелест бумажных кип, которые ему предстоит заполнить в одиночку. Но позже случилось непредвиденное, сменился куратор их группы "Перста Мессии". Этот оказался куда менее сговорчивым, чем его предшественник - в первый же день потребовал от Коллина все подшитые дела, позвонил куда следует, что-то долго сверял между собой, как-то странно помрачнел и вызвал к себе всю троицу на ковёр. Кини, по своему обыкновению, целомудренно улыбалась и потупила взгляд в пол, а Клетус проворно просеменил до мрачного херувима-отставного сержанта "Первой компании" и что-то тому прошептал, потерев большой и указательный пальцы своей пухленькой ручки между собой. Офицер молча выслушал предложение купидона, кивнул и попросил обождать за дверью. И какой невинный вид не напускала на себя Кини, как бы Клетус не убеждал в том, что "всё на мази, просто бюрократические проволочки", но вынесенный через час приговор выбил почву из-под ног и копыт у всех троих. "Нижеперечисленные херувимы из группы №...: изъять имущество, пересчитать денежные средства в соответствии с действующим акцизным ведомством и оприходовать соответственным образом... Лишить звания младшего Перста, всех имеющихся регалий и наград, и низвергнуть из Эдема в Преисподнюю как еретиков, вероотступников, клеветников, мздоимцев и нарушителей божественных заповедей в соответствии со статьями №... настоящего действующего "Elysii Codicis" от сегодняшнего числа рождества Христова". Вот там-то, в Аду, приземлившись в апрельскую грязную хлябь одной большой кучей тел, жизнь и показала кто есть кто, расставив всё по своим местам. Коллин даже немного гордился собой, что не впал в отчаянье и жалость к себе самому и не начал роптать на Господа - пускай барашек никогда не обманывал и ни разу не брал взяток, но всё-таки отчасти тоже был виноват в случившемся своим молчанием и бездействием. Здесь, на новом месте, Коллин единственный, кто решил обустроиться, найти честную работу и надеяться на прощение, в то время как Клетус и Кини, не желающие так легко расставаться с вольготной жизнью и начать трудиться в поте лица как велит заповедь, решили полностью отказаться от каких-то моральных ограничений - это только в Раю не под крышей нужно быть скромным, а раз здесь Ад, то и стесняться некого. Коллина же и слушать не стали, а впервые за долгое время наконец-то показали своё настоящее лицо, обругав его последними словами, которые ягнёнок ожидал услышать разве что от бесов, но никак не от своих соплеменников! Первой вернулась Кини - её Коллин даже не сразу признал в этой облезлой замухрышке с поредевшими зубами, нездоровым цветом лица, странными желтоватыми синяками на локтевых сгибах и бёдрах, а в глазах не было ничего живого или даже прежней кокетливой змеиной хитрости, успешно маскируемой маской нестяжательства и послушания. Из сбивчивого рассказа, в котором постоянно путались детали, имена и лица, ягнёнок понял, что на одинокого херувима обратил внимание какой-то хлыщ, который предложил ей попасть на большой экран в два счёта - мол, у нас здесь неподалёку кинопробы, а им как раз нужна такая чистая и непорочная пташка на роль главной героини! Затем ей дали что-то выпить, а потом... На этом моменте Кини как-то странно ухмылялась, вспоминая случившееся - её три месяца продержали в борделе, раз в неделю угощая её дозой наркотиков. И страшнее всего то, что уже на исходе первого месяца, овечку отстегнули от кровати, а она даже не попыталась сбежать, и не потому, что её воля была сломлена - у Коллина шерсть встала дыбом от ужаса, то Кини с жутким смехом выплюнула несколько чудовищнейших богохульств - ей такая жизнь пришлась по вкусу, и даже сейчас, утратив всякий "товарный вид", она продолжала плыть дальше по этой реке из нечистот, зарабатывая всё таким же способом - таблетка эфедрина, стакан водки или пачка сигарет за час её времени. Клетус пострадал и того хуже. Он приплёлся спустя месяц после возвращения Кини, страшно избитый, еле волочащий ноги и поддерживающий неестественно вывернутыми посиневшими пальцами левой руки свои распоротые по шву некогда великолепные шерстяные брюки, а на правой руке осталось только два пальца: большой и мизинец. Купидон тоже вляпался по самый нимб - оказался падок на лесть и, даже умудрившись протащить с собой в Ад кое-какие ценности, совершенно не умел распоряжаться деньгами. Клетус сумел выгодно обменять золото на местную валюту, но промотал всё меньше, чем за месяц, влез в долги, попытался рассчитаться с кредиторами их же собственными деньгами, но был пойман с поличным в самый разгар ограбления роскошных апартаментов криминального босса. Другой бы взмолился о пощаде, попросил отсрочки, наобещал бы вернуть долги с небывалыми процентами, но вместо этого Клетус стал хорохориться, так что наказание было страшным - Коллин, всё ещё не лишившийся милосердия даже к таким непорядочным созданиям, воссоздавал в голове все полученные купидоном травмы, прикладывая примочки с целебным бальзамом к наиболее страшным ранам. И каждый раз купидон вздрагивал и взвизгивал, когда Коллин подходил к нему со спины, чтобы сменить повязки. Сначала Клетуса просто избили, несколько раз прошлись бритвой по животу и груди, правую руку изуродовали кусачками, а как стал вырываться и брыкаться, кто-то из бандитов отшвырнул пернатого оплеухой и несколько раз хорошенько наступил копытом на пальцы левой руки. Другой бы, поразумнее, попытался бы замереть и затихнуть - такие бы попинали, посмеялись да разошлись, но купидон, всё ещё уверенный в собственной правоте, и в том, что эти "грязные рогатые выродки" будут страшно наказаны за свои деяния, незамедлительно озвучил свои мысли вслух как можно громче. О последствиях сказанных слов Коллин даже не хотел знать, но догадался - передние зубы были выбиты с корнем, из разбитого и потрескавшегося рта смердило дерьмом и семенем, а распоротые сзади брюки и затравленный взгляд говорили лучше всяких слов о случившемся с Клетусом унижении. Коллин отпил ещё газировки и вздохнул - почему они не понимают или даже не пытаются понять, что так жить нельзя? Молитва, гуманизм и любовь: да, можно жить и среди грешников, и при этом не вымазаться греховностью. Кини до сих пор торгует своим телом прямо на улице и считает вечер успешным, если ей удалось выторговать на две-три таблетки опиатов и бутылку паленой водки, или залезть к клиенту в карман; Клетус же копается в помойках или тащит всё, что плохо лежит, нередко воруя даже у других херувимов, а всё заработанное тратит на спиртное или дозы, чтобы хотя бы ненадолго позабыть о случившемся и снова воображать себя там, на Небесах, в своём утопающем в роскоши поместье. Мало того, ещё и вместо того, чтобы помогать друг другу и поддерживать в такое непростое время, они с Кини между собой собачатся и ругаются последними бранными словами и даже не от злости, а с какой-то беспомощной, тупой досады, и поводом для вражды может послужить любая мелочь, вплоть до неправильного взгляда. Опустошив бутылку до дна, ягнёнок аккуратно, чтобы не разбить стекла, опустил опорожненную тару в мусорный бак, и решил про себя - ночую здесь последнюю ночь, собираю пожитки и перебираюсь в кафе насовсем, а там - как Бог даст! Но оставлю продукты, всё равно деньги спустят на алкоголь или наркотики, только хуже им сделаю такой медвежьей услугой. Я делал для них всё, что мог, но так не может продолжаться вечно. Захотят взять с меня пример и тоже устроиться на работу, тогда помогу, замолвлю за них словечко, ведь любая душа заслуживает прощения, разве что не каждая его желает. Собравшись с духом, Коллин толкнул ветхую, поеденную жуками тяжёлую дверь, кое-как наспех приколоченную к сараю, служившему жилищем для него, Клетуса и Кини. Ягнёнок зажмурился, за это время он так и не привык к затхлой вони нечистот, пота, гнилушек в костре и размокших газет, служивших набивкой для матрасов. - Закрой дверь! - негодующе завизжала Кини откуда-то из дальнего угла, и тут же зашлась раскатистым кашлем. Судя по интонации и громкому дыханию, организм требовал новую дозу. - Я хочу поспать! - Захлопнись! - зарычал в ответ Клетус, сидящий в центре комнаты и жарящий на костре какую-то рыбину, готовя нехитрый ужин для себя самого. - Не можешь уснуть, значит плохо работала! - Ещё бы, - злобно прошипела овечка, сплюнув в угол. - Куда мне до тебя, профи своего дела? По сколько раз тебя бандиты пропустили между собой? В одну сторону или в обе поочерёдно? Лицо купидона исказила судорога, рыба выскользнула из дрогнувших покалеченных рук и упала прямо в огонь. Клетус бросился доставать ужин, но только опалил себе и без того пострадавшие пальцы и вымазался в саже. Кини была довольна, испортив настроение кому-то другому - Коллин тяжело вздохнул, осмотрел левую руку Клетуса. Кости худо-бедно срослись, на пианино хоть и не сыграет, но вилку держать будет вполне по силам - и, жестом доброй воли, ягненок поставил у костра пакет с прихваченной едой и пригласил скандалистов к ужину. - Откуда? - Кини первой вылезла из темноты к костру, дрожащей рукой приоткрыла пакет, выхватила первое, что ей попалось, и на четвереньках отбежала обратно на свой матрас. Отвернувшись в пол-оборота и с каким-то нездоровым урчанием пожирая свой ужин, овечка больше напоминала некоего одичавшего зверя. - И пиджак новый? И денежки? - Устроился на работу, немного подкинули на аванс, - просто ответил Коллин, задвинув обратно столь невовремя выглянувшие из бокового кармана треугольники загнутых купюр. Подойдя к своей лежанке, агнец свернул свои немногочисленные пожитки в узел из старой скатерти, которой он раньше отгораживал своё место для сна. - Мне завтра на первую смену, так что всем спокойной ночи. Ешьте сколько хотите, ещё заработаю. - А ты? - Клетус лихорадочно заморгал. Вопрос был не из вежливости, и не из реального беспокойства за сытость товарища. Ему не понравился тон, каким разговаривал ягненок. - А я ухожу, насовсем. Надумайте слезть с иглы и прекратить нырять в бутылку - помогу, - Коллин примял кулаками свой матрас, наиболее чистый из всех троих, демонстративно отвернулся к костру спиной, ловко завернулся в огромную чёрную шубу, найденную когда-то давно на помойке, просунул рукава себе вместо подушки и, накрывшись с головой, тихо засопел. Клетус немного полежал на спине, тараща воспаленные глаза в прохудившийся потолок - сон и голод как рукой сняло. Это время он и Кини жили лишь с щедрости и наивности Коллина, который терпел их истерики, помогал обрабатывать раны и кормил... как будто бы это не была его обязанность! Жажда новой дозы, гордыня, страх и злость - всё это смешалось воедино в изуродованной душонке купидона в одно отвратительное воплощение. Почему жизнь так несправедлива и нечестна? Почему так повезло этому тупому барану, который искренне верит в заповеди и святые писания, словно эти записки сумасшедшего создавались не для того, чтобы за их счёт править стадом и погонять туда, куда вздумается пастуху? Клетус закусил губу, ногой толкнул в костёр новое полено, не желая вставать со своей лежанки. Каждый вечер в голове крутились одни и те же мысли, которые не давали покоя херувиму - это было просто нечестно, что он был сброшен в Ад, что здесь он лишился всех денег, что здесь нет вкусной еды и достойной жизни, к которой он так привык в Раю: стейки из лосося, копчёные сосиски, свежий хрустящий салат, запечённые рябчики, монастырское вино... Когда-то он ел эти лакомства каждый день. Первое время в Аду он тоже ел нечто подобное, пока не кончились деньги. Стейки сменились горькой и костлявой многоглазой рыбой-гнилоедом, которая водилась в сточных водах мегаполиса, и была совершенно отвратительной на вкус, но неплохо утоляла голод. А после того, как бандиты выбили ему зубы и воспользовались им как распоследней проституткой, купидон мог есть жидкую овсянку или, в удачные дни, взбитые яичные желтки с крошечными волоконцами сала, не крупнее ногтя мизинца. Почему же судьба такая несправедливая? Скорее всего, потому что он, Клетус, самый умный. Умнее и порядочнее всех херувимов и купидонов вместе взятых! Его отец был одним из лучших купидонов, недаром он был награждён лентой Амура за успешный десятитысячный союз! Поэтому ему так завидуют и ненавидят! Ведь это никак не может быть его вина в том, что он попал сюда - этому тупому солдату нужно было просто пораскинуть мозгами и согласиться на скромное подношение, а не принимать деньги за взятку! Когда Коллин простонал что-то сквозь сон, душа Клетуса достигла высшей степени ожесточения - пальцы менее пострадавшей руки нащупали под набитой соломой подушкой заточку, сделанную из загнутого костыля, найденного когда-то около железной дороги. Этот слюнтяй, этот святоша получил, по меньшей мере, сотню долларов, а сам отдал только еду. А ведь эти деньги могли бы хорошо послужить Клетусу - вставить себе новые зубы, наложить нормальные лубки для левой руки, поставить протезы утраченных пальцев. Но, где-то глубоко внутри, купидон просто не хотел признаваться себе в том, что он хотел потратить эти деньги лишь на одно. Этот страшный зверь без формы и лица, со множеством лязгающих пастей, терзающий любого, единожды отведавшего запретный плод. Его сложно увидеть, если только не повернёшь голову достаточно быстро в тот момент, когда твои вены и живот начнут грызть невидимые крысы - тогда ты успеешь разглядеть это бесформенное тело и на секунду, если ты не совсем успел пропасть и выжечь себе эндорфиновые рецепторы, ты взвоешь от ужаса, потому что любой, кто хотя бы раз пробовал наркотики, навсегда останется таковым. Где-то рядом мелькнула белоснежная молния, ударившись об асфальт, в воздухе запахло палёным рогом и чем-то давно забытым, небесным. Клетус прислушался к частому, болезненному дыханию Кини и зловеще ухмыльнулся. Он медленно стянул одеяло, поёжившись от гуляющего по халупе сквозняка, вытащил самодельный нож из-под подушки, осмотрел кромку лезвия при тускло-жёлтом свете увядающего костра и, крадучись как огромный уродливый краб, подполз к чёрной шубе, служившей для Коллина одеялом. "Подползти. Вытащить денежки. Мне положены денежки. На них я куплю... да... Будет не спать - ткнуть под подбородок. Забрать деньги. Кини? Разберёмся. Что-нибудь придумаю." Подобравшись к лежанке барашка практически вплотную, Клетус лишь на секунду обратил внимание на то, что от чёрного искусственного меха шёл лёгкий дымок, а сама шуба немного обгорела. Подавив страх совершаемой подлости и, кое-как зажав заточку обеими руками, купидон тут же позабыл про свой изначальный план - зависимость беспощадно стегала его длинным бичом, требуя завладеть деньгами и купить что-нибудь для неё незамедлительно! И Клетус безжалостно, молча обрушил острое лезвие, вложив в удар весь свой вес - мысли о чистом, тёплом наркотике, который утихомирит зверя внутри него, бездушно задавили остатки чего-то хорошего. Оксикодон, кодеин, гидрокодон, морфин, да любой марафет - купидон был согласен и на "червя" с "кайманчиком", лишь бы только сработало! Нож без усилий пропорол шубу и с тихим треском достал до досок, но Коллин не вскрикнул, не захрипел, не застонал, даже не пикнул. Клетус, недоумевая, выдернул "перо" и развернул шубу, с какой-то брезгливостью раскидывая в сторону рукава, похожие в темноте на лохматые ноги огромного паука. Сначала было удивление - на почерневшем матрасе никого не было! Не веря собственным глазам, братоубийца ощупал шубу, подушку и даже заглянул под тюфяк, но Коллина не было и там! А потом удивление сменилось ужасом - ведь денег тоже не было! Остатки пожелтевших задних зубов заскрежетали друг об друга, а изо рта вырывался стон, до краев наполненный обреченностью. В отчаянии, Клетус, позабыв о любых предосторожностях, распорол ножом шубу, изрезал матрасик и подушку, но нигде не было ни Коллина, ни денег, ни одежды, за которую знакомый скупщик мог бы дать хотя бы шестёрку. Но ничего не было, а значит, не было и дозы... Услышав за спиной шорох, купидон резко обернулся и громко закричал от неожиданной боли где-то в животе - настоящей, реальной боли, а не медленной мучительной ломки. Клетус махнул заточкой в ответ не глядя, целясь куда-то на уровне источника боли - подкравшаяся сзади Кини тихо всхлипнула и схватилась за горло, опрокинувшись всем телом назад. Между пальцами овечки брызнула кровь, казавшаяся чёрной в полумраке. - Одной проблемой меньше, - пробормотал Клетус. Купидон опустил голову, чтобы понять почему так сильно заболел живот, и теперь он озадаченно и непонимающе смотрел на обмотанную изолентой рукоять сапожного шила, торчащего у него прямо между пуговиц пиджака. Не было страха, не было злости, не было мучительной тряски, осталось лишь искреннее изумление. - А вот и я, - это были последние слова, которые произнёс Клетус. В следующий миг, купидон упал замертво, рядом с Кини. Костёр потух уже совсем, скрыв темнотой случившееся чудовищное деяние.

***

- Чудны дела твои, Господи, - повторил Коллин, вздрогнув от непривычки. Что же это происходит-то, в самом деле? Ещё минуту назад он ложился спать в своём домишке, а теперь он просыпается в совершенно незнакомом месте! Хотя нет, место кажется знакомым - похож на Рай, но не тот, где сам херувим жил когда-то. Это место больше походило на Эдем, который преподносили земным грешникам - мир вокруг был залит ярким, мистически мерцающим солнечным светом, каждый длинный лучик сияющего светила танцевал и сверкал по покрытой росой траве, словно маленькая озорная фея. Никогда Коллин не видел такой травы - зелёная, сочная, цветущая под ласковыми солнечными лучами красоты и безмятежности. Легкий ветерок доносил сладкий и душистый аромат полевых цветов и незнакомых песнопений невидимого хора: сами слова были непонятны и незнакомы, но они обращались к чему-то глубоко внутри самого Коллина, даря давно позабытое ощущение блаженства и счастья, которое может быть доступно только детям. Не удержавшись, Колин присел на корточки, собрал ладонью росу, вымочив рукав пиджака - жидкости было так много, что ягнёнку пришлось подставить и вторую руку. Собрав обе пригоршни росы, Коллин с наслаждением утолил жажду: вода была сладкой, чистой, словно родниковая! Второй горстью агнец вымыл лицо и шею. - Как закончишь, маленький ягнёнок, то присоединяйся к нашей компании! Подойди, не бойся! От услышанного озорного женского голоса, Колин совсем не по-джентльменски подавился водой и закашлялся. Подняв мокрое от росы лицо, агнец только сейчас понял, что находится здесь не один. Неподалёку, под кроной высоких оливковых деревьев, за белоснежным столом полным ходом шла шахматная партия. Собравшись с духом, Коллин прихлопнул щёки ладонями и приблизился к женщинам, разглядывая их с неким любопытством и гадая о том, что их может связывать, совершенно позабыв о том, что ещё пару минут назад он был в Преисподней. - У тебя странный способ ведения дел, Матильда, - голос первой женщины был уравновешенным и бесстрастным, как звук кассового аппарата. Это была худощавая дама лет сорока, с настолько бледной кожей, что голубые вены на её шее и запястьях казались нарисованными или вытатуированными. Сама женщина была сплошь облачена в одежду цвета тёмного ультрамарина: жакет, приталенная юбка, чулки и сапожки для верховой езды со множеством пуговиц, помпадур её жёстких волос, поджатые тонкие губы, зрачки зорких и внимательных глаз, длинный мундштук едкой сигареты, похожий на кривые когти маникюр, колье с большим камнем вокруг тонкой птичьей шеи, заткнутые за поясной ремень длинные перчатки и даже богато разукрашенная инвалидная коляска, в которой эта особа держалась с дворянским достоинством, гордо вскинув свой хищный римский носик - всё было тёмно-синих оттенков с редкими бронзовыми узорами и вензелями. - Ты думаешь, что какой-то бес, какая-то мелкая пешка способна пройти до конца доски и стать ферзём? Если бы я тебя не знала, Матильда, то я бы точно решила, что ты сошла с ума. Сначала ты находишь резидента среди Воплощений, потом ты выбираешь совершенно сломленную душу самого низкого адского создания, а а теперь ты, рискуя всем и вся, вытаскиваешь из самой смердящей адской клоаки этого падшего барана. Нет, только не говори, что... - Пути Отца неисповедимы, - а вот вторая женщина, игравшая чёрными фигурами и зорко следящая за ходом игры, приглаживая подбородок и скулы двумя пальцами, сразу понравилась Коллину. На ней было самое простое монашеское облачение цвета самого чистого неба, тонкие черты её лица были милыми, излучающими материнскую любовь и доброту, от улыбки на щеках появлялись нежные ямочки, и в то же время глаза женщины были преисполнены вековой мудростью - наверняка, она была принцессой или королевой. Так бы и решил сам Коллин, но вовремя осёкся, увидев, что монастырский вимпл был опоясан вокруг женской головы не простой лентой, а тяжёлой шестизубой короной как символом ответственности и статуса, а под туникой виднелся сшитый из дорогого атласа подрясник с огромными кистями, обёрнутый позолоченным поясом, состоящим из множества икон. Сомнений не осталось: перед ним была святая. - Вы - дева Мария? - замирающим голосом промямлил Коллин, трепетно прижав свои руки к груди, то ли защищаясь, то ли не зная, куда деваться самому. Тут же, вспомнив, что к женщине обратились "Матильдой", бедный агнец покраснел и стыдливо вжал в голову плечи - такая неловкость лишь посмешила святую, но смех был добрый, заливистый, словно множество бубенчиков, которыми украшают дугу лошади на церковные праздники. - Ну, это, положим, ты высоко замахнулся, маленький ягнёнок! - она совершенно обыденно подмигнула Коллину с одобрением и некой похвалой за старание держать себя в руках с должным тактом, а смех как будто касался не неловкости, а какого-то смешного анекдота или старого забавного воспоминания. Херувима не покидало ощущение, будто они знакомы с самого раннего детства и даже жили на одной улице. - Простите, я с вами не знаком, - признался агнец, стараясь тут же исправиться и вспомнить имя незнакомки. - Матильда... Матильда... - Не утруждайся, - внезапно вмешалась женщина в инвалидном кресле, указав загнутым когтем пальца куда-то вверх. - Даже они плохо помнят её имя. Коллин поёжился - в бездушном женском голосе отчётливо проскочила насмешка. Вообще, создавалось впечатление, что эта дама в синем здесь вынужденная гостья, которая всей душой не желает здесь оставаться не минутой больше, но при этом ей совершенно некуда пойти, и лишь широта души, достойная святого терпеливость и гостеприимство хозяйки позволяют ей не оказаться на улице и держаться здесь со всем достоинством и гордостью, на которую только способна эта женщина. - Я не в обиде, гордыня точит душу, - святая миролюбиво пожала плечами и взглянула на агнца так, как могут смотреть только истинные праведники. - Итак, теперь нужно решить, что делать с тобой, юный Коллин. - Вы знаете моё имя? - робко спросил агнец, ткнув пальцем себя в грудь. - Матильда, у тебя странная привычка выбирать или недоразвитого, или сломленного, - сердито проворчала "синяя", бесцеремонно стряхивая сигаретный пепел на сочную траву. - Грехи прошлого замаливаешь? - У меня есть свой план на каждого, - всё так же любяще проворковала Матильда, совершенно не сердясь на угрюмый тон своей собеседницы. - Если не ошибаюсь, ты недавно имел удовольствие поговорить с бесом по имени Лурам, это так? - Да-да, говорил, - Коллин задумался. А что ему ответить дальше? Что он не желает иметь ничего общего с грешным адским существом, и что это была только вынужденная необходимость, но сам Коллин не замарался грязью ереси! Так бы ягненок и ответил, если бы был кем-то другим, кем-то вроде Клетуса и Кини, но он всё ещё оставался самим собой. - Он мне очень сильно помог. Подсказал, где можно найти хорошую и честную работу, чтобы не пропасть с голода и не заниматься чем-то... нехорошим. - Трогательно, - всё так же надменно, пассивно-агрессивно протянула курильщица, выдув кверху несколько колец зеленого, пахнущего серой удушливого дыма. - А теперь, мой милый Коллин, я прошу тебя о помощи, - всё с той же скромностью и кротостью сказала святая. - И я прекрасно пойму, если ты захочешь отказаться. Я вовсе не обижусь, но мне очень нужна твоя помощь, мой друг! Коллин оторопел, даже язык прилип к горлу. Святая просит о помощи его! Просит о помощи обыкновенного заурядного херувима, простого мальчика на побегушках для любого, кто старше его по возрасту или духовному званию, так ещё и падшего в придачу! И называет его другом! И она просит его о помощи так, как могла бы просить родная мама сходить до ближайшего магазина за молоком - как тут можно отказаться! - Что я должен буду сделать? - стараясь не заикаться, спросил Коллин. - Всему своё время, но я очень рада, что ты согласился, - Матильда улыбнулась ещё шире и, прищурившись, кивнула. - Можешь пока отдохнуть здесь, а позже я поручу тебе первое задание. - Матильде важен этот бес, - снова вмешалась дама в синем. - У неё некий грандиозный план: приютила меня, умудрилась завербовать себе одно из воплощений смертного греха и сделала ставку на этого... Лурама. Назревают большие перемены... Ад обречён, Небо обречено, земля людей утонет в крови! Эта земля грешников будет стёрта в порошок со всеми обитателями. Грядёт великая буря, а наш полководец в рясе надеется, что один бес способен перевернуть исход боя. - Кто же вы, леди? - удивлённо спросил Коллин. В голове агнца всё спуталось в кашу: святые и грешники, бесы и херувимы, Ад и Рай, какие-то поручения и задания, а самое главное - причём здесь Лурам и кто эта женщина? Вместо ответа, сидящая в инвалидном кресле дама вытянулась, сделавшись ещё стройнее, переложила мундштук в правую руку, взяв его только двумя пальцами и краешками своих белоснежных зубов, а левую протянула херувиму с достоинством королевы. Здесь Коллин ошибся в третий раз, пожав руку вместо поцелуя, но женщина не обратила на это внимание - ей понравился сам факт возможности поприветствовать кого-то другого своей дежурной ролью. И озвученное имя хоть и объяснило вредность характера и манеры, но при этом окончательно перемешало остатки мыслей в черепной коробке бедного Коллина, абсолютно потерявшего нить рассуждений. - Бельфегор де Вальфелия Иорданская, Верховный Архииерофант.