Чёрный цвет солнца

«…ты красивая, как банши.

Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,

Только не пиши мне…»

Рекс прильнул к зеркалу, в очередной раз выверяя ровность стрелок. Они придавали взгляду выразительность, особенно в сочетании с тенями, похожими на пыльцу причудливого цветка. Золотистая радужка будто светилась в тёмном ореоле. Таинственно. Притягательно. И, всё бы ничего, только Рексу почему-то казалось, что стрелки разные. Это непозволительно. Ведь он собирался на свидание к Ральфу, а, когда речь заходит о Ральфе, всё должно быть идеальным. Несовершенства в этом мире и так хватало. Несовершенства и несправедливости. Полный решимости всё исправить, Рекс сжал чёрный карандаш в пальцах и принялся за ту из стрелок, которая показалась ему наиболее перспективной. Почти не дыша, повёл тонкую линию по веку, добрался до уголка… и тут пальцы дрогнули. Несколько секунд он безразлично смотрел на загубленную красоту. Не до конца сознавая, что именно натворил. Потом крепко зажмурился, словно не хотел знать этого вовсе — или не желая видеть себя. Смотреть самому себе в глаза. Слёзы подступили, как всегда, внезапно. «Нет», — взмолился Рекс, — «Только не сейчас». Но слезам наплевать, их уже ничто не остановит. Это началось полгода назад, а тянулось, по ощущениям, целую жизнь. Ему поставили педпрактику в обычной муниципальной школе, но, потом кто-то что-то напутал в деканате, заработала уродливая бюрократическая машина, всё завертелось, и в результате Рекса отправили вести биологию в детский дом. Помнится, тогда он этому не обрадовался. Скорее, наоборот. Радость пришла уже в процессе. Когда выяснилось, что симпатичный воспитатель, которого он приметил чуть ли не с порога, приходит к ребятам на каждое занятие. «Какой ответственный», — восхитился Рекс про себя. И заранее влюбился. Он приходил, молча ставил стул в углу класса, и смотрел на Рекса так внимательно, что казалось, будто кроме них двоих и нет никого. А Рекс рассказывал о митохондриях не кучке школьников, нет. Он рассказывал Ральфу. Ему одному. Потребовалось несколько месяцев, наполненных болтовнёй в коридоре, посиделками в столовой, планёрками, перекурами и, наконец, распитием алкогольных напитков в неурочное время, чтобы Рекс решился как-то обозначить свою симпатию. Сердце гулко било в набат, ежесекундно порываясь вырваться из груди, но Рекс собрал всю волю в кулак и выпалил, — Вы мне нравитесь!.. То есть, ты, — добавил он слегка смущённо. То, что произошло дальше, Рекс запомнил даже слишком хорошо. Ральф обратил на него взгляд страдальца (да, страдальца!) и произнёс голосом монаха, тяжко согрешившего ещё в юности, — Извини, Рекс, но я глубоко женат. Так и сказал: «глубоко женат». Рекс, мысленно уже научившийся варить борщи, чтобы закормить ими Ральфа до смерти в их уютной квартирке с видом на пруд, опешил. Или, даже так. Он почувствовал себя обманутым. Почему Ральф об этом умолчал?.. Ведь умолчал же! Ни разу не обмолвился и словом о своём наисчастливейшем браке. О таком вообще-то нужно предупреждать с порога! И где, спрашивается, его кольцо?.. Вот где?.. — Почему ты не носишь кольца? — поинтересовался Рекс тоном прокурора, и нехорошая улыбка застыла на его лице как маска. Погребальная. Ральф нахмурился. Стащил с левой руки перчатку, которую Рекс всё это время считал своеобразным предметом гардероба, и показал ему увечную ладонь. — Не ношу за отсутствием места, где его следует носить. Ещё вопросы?.. — Никак нет, — буркнул Рекс. Чувствуя, что мир вокруг него осыпается и сереет, как штукатурка. Тем вечером он долго лежал в горячей ванне, полуприкрыв глаза, и размышлял о своей несчастной доле. Ну почему? Почему именно он? И почему именно Ральф? Заложена ли какая-то логика в эту жестокую игру под названием «любовь», или происходящее не имеет абсолютно никакого смысла?.. И как же всё-таки обидно проиграть лишь оттого, что ты вступил в неё слишком поздно!.. Рекс не сомневался, что обыграл бы соперницу, если бы только время не выступало с ней на одной стороне. Здесь стоило бы поставить точку. Остановиться. Забыть. Но потом случился День Учителя, бар, курилка и пьяный поцелуй, инициатором которого стал сам Рекс. Он вцепился в куртку Ральфа и прильнул к нему, крепко зажмурившись, твёрдо решив, что поцелует его, даже если после того отхватит по лицу. Чужие губы оказались жаркими, отдавали табаком, а ещё отчего-то позволяли себя целовать. Возможно, тоже были пьяны. Когда Рекс раскрыл глаза, Ральф смотрел на него так, что захотелось обратиться в кучку сигаретного пепла и развеяться по ветру. В чёрных зрачках пламенело и гасло, мертвело и оживало, поднималось из глубины… И Рекс вдруг понял, что этот взгляд кричит «да». Пусть его обладатель и не догадывается об этом. Пока что. А Ральф перехватил запястье Рекса, запоздалая реакция, отцепил от своей куртки, но не выпустил. Сжал крепко. И ответил на вопрос, который тот не задавал — по крайней мере, вслух, — Я подумаю. — Хорошо, — выдохнул Рекс, отступая. И пальцы на его запястье разжались. И вот, ответ прозвучал. А Рекс сидит перед зеркалом, зарёванный, плачет из-за кривой стрелки, несправедливости, обречённости и чёрт знает чего ещё. И тёмные тени, пыльца причудливых цветов, давно превратилась в чёрные лужицы, мазню. Слились с бессонными синяками под глазами. «Я не приду», — пишет дрожащими пальцами СМС. «Почему?», — вопрошает экран через секунду. Рекс ничего не отвечает. «Я тебя жду», — сообщает экран на это молчание. «Зачем?» «Жду и всё тут». «Зачем?..» Ральф по ту сторону экрана обречённо вздыхает. Блокирует телефон, прикрывает глаза. И выдыхает вместе с табачным дымом, — Если бы я только знал, Рекс.