В доме с битыми окнами

Как-то так вышло, что Секби оказался здесь. Здесь — угол кабака, общий зал, глухой жёлтый свет, водка на столе, шумная пьянка боевиков Алфа, девочки в откровенных платьях, снующие туда-сюда, какая-то певичка на подобии сцены, пронзительно тянущая какой-то романс с кучей пошлых намёков, Джаст, ехидно комментирующий особенно смешные — по его мнению — строчки. Как бы праздник. Как бы что-то отмечают ребята Алфа, он не знает, что. И Секби понятия не имеет, что здесь делает. Просто так вышло. — Погоди, блять, — Джаст взмахивает руками, чуть не роняет стакан. Алфёдов вздыхает, наливает себе ещё стопку — и предусмотрительно ставит её от суетливого Джаста подальше. Секби подтягивает к себе стакан поближе. — Ты правда не помнишь? — Я помню, как ты ко мне в дом влез, — Секби давится, но кашель пытается скрыть. Альцест, конечно, их ебанутой парочкой звал, но чтобы кто-то к кому-то в дом лез? — Откуда ты выполз — нет. — Ну охуеть теперь. Ты меня не запомнил!.. — А должен был? — у Алфёдова дёргается уголок губ. Джаст делает очень возмущённое лицо, наиграно-обиженное такое, и фыркает. Потом наклоняется к Секби, приложив руку ко рту, и громко шепчет: — Мы в изоляторе познакомились, — подмигивает. Секби на секунду жалеет, что отказался от водки. Алфёдов, вон, надирается и охренительные замашки Джаста спокойно переносит. И, наверное, без этого постоянно терпеть рядом Джаста вообще невозможно. — Алф пересмотра ждал, а я… э, просто сидел? — В следственном? — Ну, там дурацкая история, — Джаст дёргает хвостом, обвивает им ногу Алфёдова. Тот вздыхает. — Я же постоянно с приводами за чары без лицензии был, ну и знали там меня уже, вот. Обычно придёшь, недельку в камере поночуешь — и обратно. — Специально ты попадался, что ли? — спрашивает Секби, не особо и желая на самом деле поддерживать разговор. Но и просто молчать ему кажется слишком неловким. Джаст кивает и руками разводит. — Зачем? — Ну зимой на улице ебать стрёмно. А в тюрьме тепло хоть. И кормят даже. — Дурак, — Секби мысленно соглашается, но молчит. Смотрит, как Джаст смеётся, и как Алфёдов от него стакан отодвигает. — Тебе хватит. — Да это не водка даже! С хренов мне хватит? — Хватит, блять, — Джаст фыркает и снова делает обиженное лицо. На Алфёдове, конечно, такие приколы не работают. — Ты уже перебрал. — Я же тебе ничего не говорю! — Прямо сейчас говоришь. — Алф, — тянет Джаст, щурясь, и вдруг мгновенно переключается. Поворачивается к Секби. — А, да, следственный. Короче, такое дело было, — стучит пальцами по столу. — Ну, накрыли рынок наш, меня опять за шиворот. Опрашивать не стали даже, сразу к канцелярским, чё за мной водилось-то кроме того, что я малолетка с чарами. А там следак новый. Алфёдов вздыхает. — Дай угадаю, — говорит. — Ты с ним посрался? — Ну а хули он, — Джаст водит руками, голос возмущённый. — Мужика поставили работать в отдел, который почти целиком магичками занят, а он с порога — вы, значит, грешники все, из вас магию бы пиздюлями выбивать. Вот так и сказал, серьёзно. — Я бы тебе так же сказал. — Ой, иди ты, — Джаст хмурится. — Следак новый мудаком был. И не потому что магию ненавидит, нихуя, — он поворачивается к Секби. — Ну не чаруют без лицензии от хорошей жизни. Малолетки тем более. Да и зима была тоже. А потом он как-то всем телом вдруг вздрагивает и замирает. Смотрит на на Секби, а куда-то сквозь, и как будто он вообще забыл, где он, кто он и что мир существует. И у Джаста — ну, того, который кошмарил своими приколами всех, кто на Альцеста работал — вдруг становится такое несчастное лицо, что у Секби ёкает сердце. Алфёдов на это только закатывает глаза и наливает себе стопку, но не пьёт сразу. Хлопает Джаста по плечу. — Чего это застыл? — Да вот думаю, — медленно говорит Джаст. — Какой же блядью надо быть, чтобы малолетку с магическими ожогами собраться отправить исправительные на стройке хуярить. Секби прикусывает губу. Звучит… действительно невесело совсем. По-честному, тяжело. У него у самого рука бы не поднялась, даже сейчас, когда Джаст взрослый уже, и всё равно… этого-то на стройку, ага. Он же даже выглядит так, как будто сейчас в обморок грохнется. — А в следственный почему тебя пихнули? — спрашивает он. — Тем более, ну… Алфёдов, на тебе же убийство висело? — Ага, — тот пьёт. — Ну это следак на меня разозлился просто. И засунул, типа, о поведении подумать. — За что? — Секби моргает. — Что ты попадаешься часто?.. Или почему? — Да он когда выдал про исправительные, ну, мне не понравилось, — Джаст фыркает. — И я договориться попробовал. С чарами сунулся — он не пользуется, деньги брать не стал. Я отсосать предложил. Секби тут же понимает, что попробовать отхлебнуть было очень-очень поспешным решением. Он давится. Джаст хлопает его по спине несколько раз, а потом двигается чуть ближе к Алфёдову. Тот не шевелится. На то, как ему кончиком хвоста ведут по бедру, не реагирует тоже. — Ну чё ты дуешься, Алф? — Он отказался? — Джаст фыркает. — Я тебе больше скажу. Он в психиатричку пообещал моё личное дело передать, — Алф хмыкает. — Нормальные люди, типа, так себя не ведут. — Ну вообще-то не ведут. — Нормальные люди детей строить хуйню зимой не отправляют! — Джаст чуть ли не на месте подскакивает. Тащит у Алфёдова стопку, сам себе наливает, и его не останавливают. Секби неловко спрашивает: — Так а изолятор?.. — Ну он меня послал. И я на этого мужика смотрю так, смотрю, — Алфёдов наливает себе стопку, но Джаст тут же ворует её и опрокидывает в себя. Вздрагивает, возвращает обратно. Алфёдов только вздыхает — и отодвигает от Джаста подальше бутылку. — И он бесит — пиздец уже. Говорю, типа, чё, не стоит, дядь? Натуру брать не осилишь? Алфёдов наливает себе снова с неизменным своим выражением лица. Крайне заёбанным выражением, если бы Секби кто спрашивал. — Джаст, ты вот скажи, — Алфёдов вздыхает. — Ты вот нахуя себя так ведёшь? — Ой, блять, — Джаст машет рукой. — Не было же ничего. — Не было же ничего, — передразнивает Алфёдов с каменным выражением лица. — А нахуя ты вообще предлагаешь? Секби от угрозы в чужом голосе чуть-чуть самому страшно становится. Но Джаст как будто наоборот — расслабляется, улыбается довольно так, и ласково тянет: — А ревнуешь? — Не в этом дело, — строго говорит Алфёдов. — Ты вообще хотя бы иногда головой думаешь? — Думаю. Обычно договориться-то хоть как-то можно, — Джаст пожимает плечами. — Чаще отчароваться, но с парой дежурных так вот прокатывало. А этот почему-то на меня обиделся и запихал в мокрушный следственный. Типа мариноваться. — О, действительно, почему же он обиделся, Джаст. Секби отчётливо чувствует себя лишним. На какое-то мгновение ему даже хочется ну сбежать уже откровенно, выскользнуть из-за стола и потеряться в толпе. А эти пусть отношения сколько угодно выясняют. Но почему-то он этого не делает. — А это… вообще легально? — Неа, — Джаст смеётся. — Но мужик же царь и Бог, блять. Что ему до законов каких-то. — Он же следак, — Алфёдов фыркает и вдруг отчётливо смотрит прямо на Секби. Усмехается. — Ну вот откуда тебя Альцест выцепил, пацан? — Секби хочет ответить, мол, где выцепил, там уже нет. Потом решает, что вот вообще не хочет пьяному Алфёдову хамить. — Он с отцом дружил. Отец умер. Альцест меня… приютил, — Секби немного лукавит, но, кажется, общепризнанная версия Алфёдова устраивает. Джаст у него уточняет с удивлением: — А ты что, не знал? — Мне всё равно было, — Джаст смеётся и стукает его по плечу. — Да тебе всегда всё равно, — бормочет он сквозь смех, а потом вдруг резко затихает. — Почти всегда. Меня ты спас. Алфёдов молча наливает себе. Секби отодвигается от них чуть подальше, пьёт свою медовуху несчастную и почти решает уже, что нужно сваливать. Певичка на сцене затягивает какую-то очень тоскливую песню, но слова Секби различает плохо. Его вдруг глубоко задевает этот контраст — праздник, вроде как. Вокруг голоса довольные, какие-то тосты, кто-то стукается кружками и стаканами, девочки щебечут с будущими своими клиентами. А у этих двоих — мрак, водка, ревность, всё какое-то очень паршивое и тоскливое. — Понял, — говорит вдруг Алфёдов. — Ты тот еблан, который по хуйне сцены закатывал. И драться лез, хотя тебя пиздили каждый раз. Джаст поворачивается к нему с удивлённым выражением лица. Говорит: — Но ты же за меня заступался. — Да потому что ты орал у меня над ухом постоянно, — Алфёдов морщится. — И втащить кому было легче, чем твой вой терпеть. Джаст почему-то расплывается в улыбке и картинно вздыхает. — Романтика, — тянет он гласные. Секби смотрит на этих двоих и отчётливо чувствует, как у него что-то в голове ломается. — Такая романтика. — Да пошёл ты. — К тебе? — Джаст жмётся ещё ближе, кладёт голову на чужое плечо, хвостом цепляется Алфёдову за запястье. Тот фыркает и убирает руку. — Всегда рад. Ты только… — Угомонись, а. — Алфёдов, — зовёт Секби. — Нальёшь мне тоже? Тот смеётся в ответ. Говорит Джасту: — А я говорил, что ты кого угодно до запоя доведёшь, — Джаст тоже хохочет. Потом, когда он куда-то отходит, Алфёдов наливает себе и Секби ещё. Чокаться отказывается, как кого-то поминает; оказалось — здоровый рассудок Джаста. — Мы оттуда вышли с разницей в пять дней, — пьёт. — Я раньше. А он на пять дней остался с людьми, которые его ненавидят нахуй. — Мне… — Секби спотыкается. Что тут скажешь? Мне жаль, блять? Серьёзно, Секби? — Завались, — Алфёдов прикрывает глаза. — Придурок сам всех провоцировал. Язык за зубами держать не умеет, а потом ноет, что ему въебали. Он говорит небрежно, но Секби отчего-то кажется — ему страшно. Его тоже догнало ощущение этого вот контраста, этой… безысходности, которая всегда идёт за Джастом. Алфёдов часто-часто моргает. — Нехуй его жалеть, — пожимает плечами. — Проблем нахватаешься. Я, вон, дожалелся. — Я никому не скажу, — тут же выпаливает Секби, не подумав, и прикрывает рот ладонью. Алфёдов смеётся. — Нашёл секрет, ага. Джаст сам всем подряд рассказывает хуйню. Секби хочет сказать — не расскажу про тебя. Не говорит.