Сын Ороку Саки

Донни вошел в свою команту и к его ноздрям врезался запах наркотиков, которые он сделал из припрятанных порошков вчера. Он посмотрел на свой письменный стол и невольно почуствовал кол вины — все его концелярские вещи были хаотично разбросаны по углам столам, а некоторые упали на пол и в самом центре был белый порошок и своеобразная трубка из ручки. Он направился в сторону своего стола и вытащил из нижнего ящика пакет. Он аггресивно начал пригоршнями выливать порошок в этот самый пакет. Его глаза все еще были красными от вчерашней дозы и слез, а черепашья кожа под глазами стала больше серой, чем зеленной. Он на секунду остановился, прежде чем уверенно бросил пакет в мусор. Донни начал собирать свои вещи со стола и пихать в ящики под столом. Он посмотрел на свою кровать. Там все еще был тот самый канцелярский нож с коркой его крови и довольно большые пятна на простыне. Его подушка высохла на месте его лица — там, где он заревел как ебанутый психопат — стал немного «твердым». Он выдернул простыню и подушку и бросил в угл, там, где были его ранние простыни с такими же пятнами крови и его грязные и доношенные элементы гордироба. Он резко пошатнулся и упал неподалёку от своей кровати, на мховый и мягкий ковер. Голова Донни резко и туго разоболелась, его живот скружился и он почуствовал рвотные рефлекс на секунд пять, после чего все прекратилось. У него все еще было звенящее ощущение головокружения, но теперь он мог ясно видеть. Донни подполз к своей кровати и прижался к ней панцирем. Свет в его комнате все еще не горел, настольная лампа и неоновые самодельные светельники на потолке были единственным освещением в его уголке пространства. Он сжался и обнял ноги руками, прижавшись к ним до неприятного трения на коже. — Блять, — истерично-подавленный взгиг был единственным звуком, прежде чем Донни опять начал плакать. — Блять. Какого хрена все так хреново, блять? Его тело задрожало на несколько больных и очень долгих секунд. Донни собирался силами и резко перестал издавать сдавленные звуки отчайния. Это не здорово и он знает, что уже десять лет как не здоров. — Блять… , — он опускает тугую хватку на ногах и ладонью протирает слезы. Он поворочивается к тумбочке неподалёку и сдавленно выдыхает, прежде чем потянутся и открыть ящик. Донни немного поискал в нем и наконец наткнулся на то, что искал. Он вынул фотографию и приблизил к себе. — Блять, Лео… Ты из меня веруйшего сделаешь… Он часто повторял это когда они были маленькими и Лео всегда смеялся с этого. В основном, тот кто создавал страшные и рискованные ситуации был он сам, но иногда это делал Лео. Ситуации, потипу — как они однажды просто взяли и выбежали из их квартиры и начали тупо пугать проходящих мимо людей. Как они чуть не подожгли Мивину любимую сумку или случайно разорвали на части любимого плюшевого мишку Рафа. Сколько Лео и Донни из низ четверых вылупились прежде остальных двоих, Раф с детство был намного сильнее их всех и тогда Раф сильно разозлился. Что ж, они бегали и от разьеренной Мивы, и от разьеренного Рафа вместе. Лео иногда крал краски Мики и они вместе рисовали крутые узоры на руках друг друга в их отдалённой комнате, пока Микки не находил пропажу или Мива приходила забирать что-то из комнаты. Донни иногда в прямом смысле молился всевышему Господу, что бы они выходили из таких опасных ситуаций целыми и Лео иногда так истерично смеялся с этого, что Донни начинал молится мысленно, что бы от смеха Лео их не застукали. Эту привичку он не потерял за эти годы. Сколько их отец из Японии, но он христианин, так что они все с детства знали наизусть молитву и Донни два раза перечитывал Библию в слух для них. Иногда Донни спрашивал разрешение и выходил на ружу вместе с Микки. Они тихо и незаметно доходили до церкви, где работает один из кланов Хамато и у них появлялась возможность слушать проповедь за сценой. Раф и Мива атеисты и с ними у Донни не самые хорошие отношения. Отец не мог покидать их особняк и Микки оставался единственным выбором. Мики не то, что бы атеист, не то, что бы веруйший — что-то между этим. Донни приходил сюда не для того, что бы молится Богу, а для того, что бы почуствовать близость своего брата.Он чшетно верит, что когда он приходит в церковь, то Лео тоже появляется там и находится за его спиной, когда он, сжавшись в комок, тихо шепчет молитву. Пение хора кажутся ему пением ангелов и он иногда слышит детский голос своего брата. — Ну, как ты там, — его лишённые сил руки еле держат фотографию маленького Леонардо вертикально, пока он сам почти что задыхается из-за нехватки воздуха. — Я надеюсь, ты там не скучаешь. Ты все-таки сделал из меня веруйшего, приятель, — он улыбается, потому что отчайно надеется, что его брат здесь, рядом с ним. Это глупо. Это глупо, надеятся что его брат это услышит. Он чертовски глуп. В голову Донни резко и очень неприятно врезается осознание собственной беспомощности и слабости. Он тяжело выдыхает и его трясущиеся руки наконец опускают фотографию. Они закрывают его лицо и он отчайно пытается не словить еше один приступ паничкской атаки. — Блять, — он тяжело дышит, пытаясь привести себя в порядок. — Блять, — его голос резко вырвался на несколько тон ниже. — Блять! , — он резко отстраняет ладони и всей дурой бьет кулаком об пол его комнаты. Он рассержен и тупо не может не захотеть кричать. — Ладно, Донателло, — он еще раз тяжело выдохнул и встряхнул голову, в попытке отогнать тупые припадки агрессии. — Привести себя в порядок и уходи с этого дурдома. Он встал на шатающихся ногах и направился в сторону шкафа. Донни не любил находится в своей комнате долго. Лаборотория была его комфортной зоной, ведь там у Донни происходило меньше панических атак, чем в своем комнате. Он часто думал, что бы отдать свою комнату Микки для его художественных работ, а сам перебратся в лабороторию, но он точно расчитал, что таким образом создаст из единственной комфортной зоны что-то похожее на его команту. Уж простите — где он спал, он часто резался, а где он оставался не услышанным, ибо у него начинался приступ панической атаки, ибо он просто начинал грустеть и в конечном итоге рыдать. Сквозь полумрак Донни смог разглядеть свои очки на тумбочке и напялил на себя. О, красава! Прям не скажешь, что ему в детстве угрожали, что используют его рот для грубово минета — не спрашивает, какого хрена он в десять лет это знал. Или, то как его брата частично изнасиловали перед ним или, может, это, ну, было, так сказать, началом… Э… Бля, он ебанулся… — Ахуенно, Донни. У тебя еще один приступ шизофрении, мать твою, — отдаленный голос в голове заговорил это сколько не громко, столько резко и неожиданно. Донни посмотрел на себя в зеркале сквозь мрак. Он выдохнул и надел то, что первым попало ему под руку.