Останешься навсегда

      Веревки отпечатались красными, кое-где даже посиневшими следами. Зубы Сиралоса с силой впивались в тело Сатаника, не оставляя на нем живого места. Сладковатый одеколон смешивался с потом и тяжелым дезодорантом. Перед глазами в темени комнаты светловолосые локоны превращались в темные короткие, чужой оскал становился знакомым, сильные руки на шее, вместе с не на шутку сжимавшимися вокруг пальцами, сидели, как влитые; его любовь была восхитительно безобразна*. Больная, безобразная любовь, перемешанная со словами братской любви, с намеренным унижением, с гематомами на бедрах, с кровью на простынях, со слезами на щеках, которые прекращались пощечинами с размаху. Только непривычно нежный поцелуй вытащил его из повторяющегося перед глазами кошмара. Тело изнемогало от боли, но было в этой боли что-то сладкое, что-то такое, доступное для понимания лишь мазохистам по неволе.       Сатаник вышел на балкон, подвинул пепельницу в виде скелета поближе к себе на маленьком столике и закурил. Вид звезд успокаивал. Жалкая жизнь казалась еще более жалкой. Он стряхивал свои горести в пепельницу, устремляясь взглядом вверх. Даже эти светила находят себе место на темном полотне, пока Сатаник так и не знает, где его.       — Ничего не хочу сказать, — голос подкрался вместе с теплыми руками на плечи, — но ты простудишься. Ты столько пота вылил, что у тебя должен быть уже сушняк полнейший.       — Да нет, мне заебись, — он улыбнулся, приглашая за стол и вежливо предлагая сигарету.       — Нет, спасибо, я не курю, ты же знаешь, — выходили слова, как советский плакат с «сухим» законом.       — Знаю, но досадно, — Сатаник затянулся и выдохнул дым за пределы перил. — Ночь сегодня безоблачная, будто звезды намеренно их разогнали, показывая свое превосходство и величие над мелкими сошками.       — И вправду, — Сиралос пытался высмотреть в звездах то, что видел его друг, но безуспешно. — Всегда куришь после секса?       — Всегда, — Сатаник откидывается на пластиковую спинку стула, и он скрипит от своей участи.       — Как одна из твоих книг? — аспирант положил локоть на перилу, с интересом рассматривая серьезное лицо. Сколько человек видело его таким? Сиралос не был уверен в цифрах, но ощущение подсказывало, что крайне мало. Лил сто процентов хоть раз его таким да видела — все же самая приближенная к Сатанику и ей он доверял без малейшей тени сомнения.       Сатаник натянуто улыбнулся и потушил бычок, закуривая новую, зажатую зубами. Он молчал, выпуская яд наружу в и так загаженный человеческими жизнями воздух.       — Если не хочешь говорить, то ладно, — Сиралос поправил свои до этого взъерошенные руками Сатаника волосы.       — Так, как не должно быть. Временами что-то на ум приходит, а потом пустота пустот, — он обратил внимание на благородного цвета золотые волосы, переводя тему:       — А я говорил, что ты похож на Солнце?       — Было такое, — тот кивнул.       — Рядом с Солнцем звезды уже не кажутся такими величественными, не находишь?       От Сатаника такое было слышать как минимум странно, как максимум — немного пугающе. Человек, которого обычно интересует лишь то, с кем он переспит в ближайшее время и где проведет время в алкогольно-сигаретном запое, вдается в философские размышления — чудо из чудес.       А он все продолжал о своем:       — Ты затмеваешь все звезды перед собой. Изо дня в день светишь, укореняя свою значимость.       — Что ж, твоя правда, — Сиралос улавливал, куда ведет беседа, но не мог предугадать продолжение. — И кем ты воспринимаешь себя?       — Быть или не быть, вот в чем вопрос... — Невпопад процитировав Шекспира, он вновь умолк.       Названное Солнце терпеливо ждало, как если бы человек пытался скрыться от его лучей в воде, но Сатаника испепеляющая жара вовсе не волновала. Может, он каждый день мажется солнцезащитным кремом?       — Скорее всего я Венера, — он закурил новую сигарету, посмаковав сладкий фильтр.       — В душу, значит, не залезешь? Сожжешь кислотными дождями, задушишь в атмосфере, а того, кто решится все-таки внедриться, увидев запретное, сразу превратишь в звездную пыль? — Сиралос по-доброму усмехнулся.       — Может да, а может и нет, — пепел теперь выбрасывался не в пепельницу, а в заперильное пространственное бытие.       Аспирант наблюдал за его действиями, смело предполагая следующее:       — А ты и вправду та еще вечерняя и утренняя звезда, — если уж говорить метафорами, так делать это по-полной, — ярко светишь, предзнаменуя возникновение Солнца и Луны. Прямо-таки находка для астрономов. Жаль, что тебя лишь со стороны можно наблюдать, но даже так люди получают достаточно информации о тебе.       — Пока я позволяю это делать, конечно, — Сатаник осклабился.       — Могу ли я считать себя счастливчиком? — Сиралос с прищуром всматривался в того под восходящее Солнце на оранжевом небе с розовыми кучевыми облаками.       — Кто знает, — лицо его высекалось теплыми лучами, словно превращая древнегреческое изваяние. Разве что мешал бычок, выброшенный щелчком пальцев в свободный полет. — Насколько можно вообще считать Богов счастливчиками?       — Мы успели перейти на древнегреческую и римскую мифологии? Вот так уж сюрприз, — Сиралос зевнул, явно ощущая потребность во сне. — Давай-ка закончим на сегодня.       — Точно, ты же препод, которому нельзя проебывать пары. Ты точно далек от статуса счастливчика, — Сатаник снисходительно улыбнулся, прикрыв глаза и пожав плечами.       — Засранец. Если ты думаешь, что я тебе позволю не прийти в институт, то ты ошибаешься. Надо будет — за шкирку потащу, — его очки недобро сверкнули.       — О, продолжение сегодняшнего развлечения? — Сатаник со смехом представил, как этот коротышка пытается тащить его по асфальту до учебного учреждения.       — Хватит ржать, как конь, — Сиралос поджал губы и нахмурился. — Я серьезно.       — Ладно-ладно, папочка, все для тебя, — он даже не стал по обыкновению докуривать третью сигарету кряду. Так он проявлял незаметную толику уважения к своему другу.       Сиралос успел забрать у него все одеяло, и Сатанику пришлось тащить фиолетовый плед покойной бабули из гостиной. Покойной бабули давно не было, и плед она, в общем-то, не дарила. Он ради драматизма придумал эту историю. Сатаник не уступал Фумусу в манипуляциях над другими, если ему это было нужно, а рассказать слезную историю для новой пассии — вмиг приобрести несколько очков сочувствия, доверия и любви. Сатаник временами козырял подобными замашкам, но ими не гордился, потому что это дурная привычка с детства, необходимая, чтобы выжить. Говорят, что первый блин комом, но в этот раз иронии ради судьба решила сделать иначе. И нет ничего хорошего в том, что он делал. Нет ничего хорошего в том, что делал его старший брат.       — В общем, иди как обычно, чтобы никто ничего не заподозрил, — Сиралос поправил оранжевую рубашку перед зеркалом во весь рост. Конечно, следовало бы ее погладить — воротничок плохо ложился, но сил на это не было от слова совсем. Он обернулся на Сатаника, который смотрел на него с постели. — Чего таращишься?       — Да так. Думал о том, какой же ты все-таки сексуальный. Повезло Фумусу, — послышался капризно завистливый стон.       — Ты что, думаешь, мы встречаемся? — Он удивленно поднял брови.       — А разве нет? Сто пудово сжираете друг друга у тебя дома-а, — Сатаник зарылся лицом в подушку.       — Ощущение, что вы не братья и никогда не говорили в принципе. Его не интересуют отношения, раз уж ты не знал, — он вытащил забившиеся под рубашку пряди и покрутился вокруг, оценивая, чтобы не было все чересчур плачевно. Высокие на талии брюки в дополнение смотрелись шикарно.       — Ну чем-то же вы занимаетесь, — подушка едва ли пропускала связанную речь. — Пьем чай и обсуждаем литературу, иногда последние новинки в робототехнике. Ты и впрямь озабоченный.       — И горжусь этим! От секса же одни плюсы! — Сатаник неспешно сел на кровати, закидывая пальцами тапочки на ноги, а потом стал перечислять, загибая пальцы: — Он снимает стресс, сжигает калории, доставляет удовольствие, в конце концов! Лил рассказывала, что он так же помогает при болезненных месячных. В чем тогда плохо быть озабоченным пошляком?       — Должен согласиться, что твои слова имеют смысл. У тебя есть лишняя зубная щетка?       — Да, в каком-то шкафчике в ванной. Поищи там, — Сатаник помахал ему рукой в сторону двери, мол, кыш отсюда.       — Не обращайся со мной, как с собачкой, — Сиралос нахмурился и отошел.       Сатаник остался лежать в кровати. Он обратил внимание на изящную позолоченную люстру, похожую на несколько вытянутых лун, после взглядом перекинулся на резной шкаф из красного дерева, рядом с которым недавно крутился Сиралос. Одиночество тяжелым одеялом придавливало к кровати: утро не радовало, его друг сейчас уйдет дальше заполнять головы тупым студентам своими умными знаниями, а он продолжит лежать здесь еще как минимум с час. Если повезет, он сможет заснуть. Если не повезет, то будет курить снова на балконе, считая пролетающих белых голубей: их почему-то всегда меньше. Статные, вселяющие ребячий восторг, но в то же время они всегда окружены другими голубями, очень редко такими же как они. Одиноко ли им из-за цвета своих перьев? А какие перья у Сатаника? Тьфу, задолбали эти метафоры. Уже не перевариваются, только выплевываются наружу, стоит проглотить хоть часть. Ну вот, снова ты об этом! Хватит. Хватит. Хватит.       Стул, пепельница, сигарета. Небо, дым, крыша. Что там дальше было? Улица, фонарь, аптека... нет же, там же длинные темные волосы и круглые очки.       — Сатаник? — Сиралос заглянул в комнату, но в постели того не обнаружил, зато сразу почувствовал новую порцию табака. — Я пошел. Закрой уж, а то воры заберутся и украдут твой торшер.       — Было бы что воровать, — Великий и Могущественный плевал на все это с высокой колокольни. Над златом чахнуть — это для лохов.       — Знаешь, ты будто все еще не избавился от юношеского максимализма, — Сиралос устало вздохнул в последний раз и закрыл дверь в комнату.       Сатаник хмурился и продолжал курить, смотря на крышу соседнего дома. Она привлекала внимание. Она была последним, что видел Виктор. А еще он видел то же небо, на которое Сатаник смотрит каждый день. Он давится дымом, тот попадает в глаза — они начинают слезиться.       — Да какая разница! — запоздало отвечает на фразу уже ушедшего Сатаник, пытаясь пепельницей достать до соседней залитой лучами небесного светила крыши, но она лишь камнем летит вниз, как и он когда-то.       Сатаник разбивает стол, отламывая каждую ножку новым ударом о решетку балкона, колошматя ее так, будто он забивает дикого кабана. Он с грохотом заваливается обратно на стул, ногами отпинывая остатки некогда целого дубового стола. В руке была ножка с парой торчащих гвоздей, вокруг — отлетевшие деревянные куски и запах сбитого железа. Сатаник проводит пальцем по одному из концов, выпуская наружу весь стресс. Он кровью стекает по гвоздям, уродливо капая на пол. Это только палец, но даже так это больно, но не настолько, как перемешанные в кучу воспоминания. И не настолько больно, как сжирающее чувство одиночества, до одури размазывающего его по пластиковому стулу. Сатаник хотел помочь, он был готов ради Виктора на все, но это было тщетно с самого начала. С того самого дня, когда Сатаник к нему подошел на церемонии поступления в институт. С того самого дня, когда Франкенштейн, не умолкая ни на чертову секунду, трепался о девушке с физфака. Но то, что тебе не принадлежит, защитить невозможно. Люди, к преогромному сожалению Великого и Могущественного, не были вещами, пусть он так ко многим и относился, но Виктор был для него неприкосновенен.       Их дружба загнившей раной всплывала воспоминаниями: вот они ели среднего качества сэндвичи в столовой, запивая таким же посредственным кофе с наценкой из автомата; вот они запускали самими сделанный вертолет на пульте управления; вот они сидели у него на кухне и разговаривали о будущем, которое теперь никогда не настанет. Девушка с физфака его отшила, родители давили, чтобы он уже нашел стоящую работу, ведь он гений, а гениям положено быть гениями с высокооплачиваемой работой сразу. Потом Виктор долго не выходил на связь, не посещал пары, заставляя Сатаника переживать больше, чем он хотел. И спустя несколько дней он от их куратора узнал о разбившемся насмерть студенте, которого отскабливали с асфальта в черный пакет. Сбросился с крыши — печальный инцидент! Ни предсмертной записки, никакого объяснения. Сатаник помнил чужие слезящиеся глаза за круглыми очками; помнил, как ненароком проводил пальцами по чужим щекам, успокаивая очередную истерику; помнил, как притягивал к себе дрожащее со всхлипами тело. Замученный, злой, недоверчивый, но все же позволяющий изредка о себе заботиться.       — Ненавижу, — Сатаник отбросил ножку к остальным частям. Шум растаял в ту же секунду.       Лаконичное односложное «ненавижу» крутилось дальше заезженной пластинкой, пока он собирался в институт: обычная белая рубашка, черный пиджак поверх, красная бабочка. Разве что для полного изыска не хватает розы в маленьком нагрудном кармане.       — Больше никаких Викторов, Сатаник, — говорил он себе, тыкая пальцем в зеркало, оставляя жирные отпечатки. — Мы пиздуем на пары, чтобы доставать Ивлиса, может, ушастика — тут уже как придется. Понял, скотина по ту сторону зеркала?       Скотина понимающе кивнула.