—

в жизни так заведено: всегда есть, куда хуже. когда ты погружаешься с головой в беспросветный кислотный омут, где тебя разъедают мысли о суициде и единственное, о чем ты готов молиться, лишь бы не вернуться к селфхармическому марафону по сантиметрам тела, то наверняка проскальзывала мысль о том, что хуже уже просто не может быть. так вот, может. самое отвратительное, что эмоциональная яма может простираться до вселенских просторов. во вселенной есть чёрные дыры, червоточины и квазары. это своеобразные аналоги засасывающих мыслей:”все могло быть по другому,” – по массе эти думки намного больше, чем сам ты. таким образом, каждый субъект является носителем своей маленькой реальности, которую видит по своему, так как и загоны у всех разные в связи с обстоятельствами. моя реальность – одна из миллионов триллиардов возможных. она строится на нескольких чувствах, на нескольких эмоциях. и всë в этой реальности как-то не до талова. а может быть реальность – всего одна, а представление у всех о ней разное? вместе с началом чего-то нелепого, но из-за галлюциногенов – идеального, приходит увенчание с зависимостью от этого самовлюблённого, сумасшедшего мерзавца. – не смей ей ничего говорить, ты слышишь меня? слышишь? мне повторить? я сказал, не смей. не смей даже думать. марионетка, которая задаётся вопросом: а что же тогда вообще реально, если представление действительности у всех разное? марионетка, которая связана по рукам и ногам. он бы выбил ей зубëшки, лишь бы она была лишена возможности разговаривать. флэки, как фортепьяно – ласково скользишь по нужным клавишам и она издаёт требуемые звуки. сначала звуки, потом слова, а потом целые предложения. патетика звучного синтаксиса. флип всë умеет: прижимать демпфирование, жать жëсткое и лязгающее туше, делать его нежным и одновременно пустым. мендельсон бы позавидовал. самый грустный спектакль, который можно было видеть. канва, сопровождаемая огромным успехом лейтмотивов. веселитесь и плачьте, это ведь просто кормушка. какова главная косная фабула и чем она отличается от простого садизма, прогрессирующем на могильных дорожках? это всего лишь экспозиция, честно. дальше – круче. к гению пришла идея, родившаяся от сожранной музы. а что, многоуважаемый автор, без остатка? обижаешь, читатель. жалкий остаток трясëтся под флиппи. и мы все ждëм, требуем перемен, но он снова мажет миМО ВЕЕЕЕЕЕЕЕНННЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫБЛЯЯЯЯДДДДДЬЬЬЬЬЬ. аха. иголка проскальзывает в представление о том идеальном мире, где всë разукрашено в самые яркие-кислотные цвета, и всë постоянно в движении, и все так рады друг другу, и звуки круче, и опьянение доводит до эйфории, до сумасшествия, и флиппи, о, флиппи делает его реальным. и нет, и не было абьюзов этих всех, страшных убийств, не существует зверства, границы стëрты, делая буквально все возможности абсолютно бесконечными. – ᵣ Լ|×𝑏Լ _₀ 𝑚ₑ𝑏𝒒, – и это так вязко, так искренне, что практически можно поверить. – я тоже, – врëт флиппи, ведь любви не существует. флэки так слëзно и моляще катит пальцы по коже и улыбается, улыбается, ахахахХАХА. – опять? – опять. – опять. – опять. :) опятьопятьопять. – хорошо, хорошо, хорошо, только не смей. не смей. рассказывать. никому. пообещай, дурко. – обещаю, обещаю. ренатурация и возвращение былой структуры. все так привыкли верить в карму, но существует прикол, который тупо приписывает к этому же термину в начале букву “а”. действия могут не порождать последствия. а предикторы зашкаливают количеством. квантор создаёт массивную конструкцию, которая никогда не захочет наконец-то схлопнуться до точки, как мой ебальник в конце дня. мне жалуются на косность дней, но как я могу перестроить вашу рутину, если только не внушением через периметр сознания. ну а даже так, я не буду мразью. меня это поражает. это исскуство слова, которое подходит под термин "экспрессионизм", которое должно даваться чем-то на генетическом уровне вместе с объективным пониманием этого маленького мироздания. здесь скучно. трактуйте через призму аппроксимации, потому что упрощённые объекты в понимании экстраполяционных событий у даунов контрастируют с треском надлома настоящего. они просто не готовы принять, что предугадывая дальнейшее и рассматривая различные варианты (как будет.), ментально мы готовимся к ним. жить становится от этого менее паршиво. но какой-то гений выдал, что "вчера" не существует, а "завтра" может не наступить вообще. создать цирковой гротеск в умах других людей, но для них эта чистая моральная жилка. так наивно на это полагаться. ***

1.

сколько же переговоров было проведено за этим столом. и они уже второй час о чём-то разговаривают. почему-то флиппи строго настрого запретил заходить к нему и петунии, пока они на кухне. он обговорил это с ней ещё до того, как нефор-мент успела прийти. ***

2.

– милая, это для твоей же безопасности, – говорил флиппи некрологически обдолбанной флэки, держа еë тонкое запястье, целуя сапфировые ниточки вен. он так хитростно щурит глаза и замедленно тянет уголок губ в ухмылке, похожей на рассечение, а не на адекватную эмоцию. флэки уже не чувствует нарастающие басы сердца, отдающие звоном стекла в ушах. ей уже кристально похуй, какая там бесоëбщина снизошла в его разум – она уже на всë согласна. перечить смысла нет. двухметровый шнурок оплетает трубу батареи раз за разом, смыкая руки с источаемым холодом. в конце концов, он делает крепкий узел. оценивает взглядом, нахмурившись. скользит по подбородку указательным пальцем и проверяет, натянув. достаточно. она прискорбно смотрит на гнойник свободы, там точно останется синяк. отпечаток багрового взгляда столкнулся с безумно палящими зенками. ровно тут ты должна была понять, что этот ебальник не загасить. это будет аллегория на тотальный контроль, ломающий онемевшие конечности с хрустом в тех местах, которые захочет. – последняя деталь, – он поднимается на коленях, чуть задирает футболку и растëгивает пряжку ремня. флэки шумно задышала, вскопошив ворох опарышей тревоги. они противно шипели бы, будь реальными. – м? – флиппи остановился, склонив голову набок. отросшие чёрнильные волосы упали на заинтересованное лицо. флэки смотрела на пряжку, как из под воды. будто бы не понимала, что это на самом деле такое, выглядывала очертания, складывая 2 + 2. – а, я понял, – флиппи продолжил вынимать ремень из шлëвок. – нет, до тебя сейчас дойдёт, что я хочу сделать. флэки уже зажмурила глаза, напрягла обросшую тушу на скелетном форте. почувствовав прикосновение ко рту чего-то продольного, кожаного, шершавого, она вскинула удивленное личико и выгнула одну бровь. – ну что? – выдохнул флиппи устало. – тебе же идëт. застегнув ремень, он цепнул подбородок и кивнул. – мне нравится. флэки могла лишь испепелять его взглядом от злости. эти меры слишком радикальны, зачем такие сложности? – прикинь так поебаться? лицо флэки перетерпело череду выражений: сначала возмущение, потом перекошенную ненависть, которая сопровождалась подобием неразборчивого мата, потом недоумение, заинтересованность и согласие. он, не открывая рта, посмеялся и встал. – пойду ждать твою подружку. молись, чтобы не зарезал нахуй эту овцу. дверь за ним закрылась. флэки тем временем немо зарыдала. ***

3.

– как хорошо, что вы оказались свободны, – петуния присаживается на любезное предложенное место. по традиции, флиппи поставил перед ней чашку кофе и сел напротив сам. петунии показалась эта квартира чистой, прибранной, но была в ней какая-то деталь, какой-то элемент, который никак не вписывался и в силу этого отталкивал. будто бы этот порядок наводил не он. безусловно, прекрасная работа женской руки. флэки не было дома, как думала петуния. не было еë обуви или верхней одежды на вешалках. вещей первой необходимости при выходе из дома тоже не наблюдалось. но на часах уже 8 часов вечера, поэтому вопрос повис в воздухе сам собой:”куда она ушла так поздно?” – для вас 24 на 7 свободен, – он обольстительно улыбнулся, стрельнув пронырливыми глазами. колкими, как иголочки. тык-тык-тык-тык-тык. это хэндпоук, выбивающий на теле слово “гнида”. петуния уже улыбнулась в ответ для подражания этому театру одного актëра. выблядок ещё не понял, что это станет его пожизненным статусом за решëткой? – как мило. манерность держится на кобальтовом сплаве терпения обоих. они друг друга ненавидят до дурки. пену из-за рта пустят, по головам пойдут, но захуярят. это два натасканных цепных пса, созданных во имя разных целей, но до безумия похожих. разница только в степени, а не в сути. ожог обиды за смерть друга вздулся, лопнул и окрестил кровью с гноем это замогильное желание разъебать. – итак, флип- – мы виделись ранее? – он не даëт закончить предложение, задав вопрос, на который уже знает ответ. – аммм, возможно, – заминка специальна. петуния не смогла подобрать более подходящую реакцию, чем посмотреть на него, как на невменяемого. – ах, да, на той вашей посиделке с флэки, по-моему? – прапор произносил это с приятельским выражением лица, пока его тон не начал скатываться в более надменный перед паузой, которая означала не менее, чем попытка принизить собеседника. – я вас помню. он опëрся головой на руку, начал свой рассказ таким образом, будто это вчера было. – вы находились вместе с моей красноволосой дамой сердца в той квартире, из которой шëл просто невозможный шмон. о да, он чувствовался даже на лестничной клетке, когда я поднимался туда. основательницей кстати самой тусовки была некая ваша подружка, да? позже трагически скончалась. как еë там, вы не напомните? – гигглс, – процедила петуния сквозь зубы, насторожившись. она столкнулась с тем, кто отлично парировал удары, при этом находясь на грани игры и насмешки. это совсем безобидно в случае, если его будут слушаться. что-то петунию даже притягивало в нëм и его образине харизматичного, но во многом мутного типа. его голос был гипнотизирующим, усыпляющим, томным и бархатисто-сладострастным, с кошачьей ленцой. лукавый взгляд, колкий, но одновременно пустой и усталый. в конце концов, это отважно слишком. даже для неë. прийти на допрос в квартиру к этому на всю голову ëбнутому, к этой сумасшедшей гниде. но так надо, ибо просто так его вызывать в участок – бред. коллеги просто напросто не поймут этого поступка, а они итак всегда херово к ней относились. петуния немного дел раскрыла. в основном, это всегда было что-то мелкое. единственное, что еë выделяло среди остальных ментов – охотное желание приезжать на вызовы, связанных с домашим насилием, тиранией, драками пьяных алкашей и прочая такая залупа. именно один из таких случаев породил близкую дружбу с гигглс, когда еë и ккккакедготлассам чуть не отпиздили гопники возле подъезда каким-то кирпичом и разбитой бутылкой. если бы не петуния, которая находилась в трëх минутах езды от указанного адреса, то этим двум идиотам вынесли бы бошки раньше, гораздо раньше приезда флиппи сюда. ему ничего не стоило положить бесславный конец еë надоедающим уловкам, но он видел в ней цель, пусть саму по себе бессмысленную, но манящую. тактика просто бездействовать сама по себе в корне ошибочна. да и флиппи никогда не мог по другому, когда вещь в перспективе – очередное достижение. ему прям надо. она ему нужна. живой или мёртвой. в голове петунии зародилась аналогия с карточным шулером. если слишком мало информации о человеке, который в курсе этого факта, то от него требуется только блеф и самообладание. впечатление столь приятно, что хотелось тонуть в этой иллюзии. что более удивительно, это казалось взаимным. – точно. флэки рассказывала о ней, как о наркозависимой, распускной, безответственной девице, у которой неясно, что на уме и которая известна поведением шлюх- – понимаете, в чëм дело, – перебила в ответ она, отпив кофе, – я ищу пропавшего 𐌊𐌀[d()S‡æ. флиппи застыл в хищно уставленном выражении лица. он всего лишь выдвинул потенциальный аргумент в свою пользу – могла бы и дать договорить. прапор чувствует не только захлëб в собственном апатичном океане, беспробудную твердолобость еë, но ещё тупой конец слабой агрессии, которая тыкала будто бы куда-то в висок. – а, – снова заиграла эта лицемерная улыбочка на лице ядовитой сколопендрой. – знаете что-нибудь? – нет. – вы несерьëзно подходите к делу. речь о нескольких смертях, которые в теории могут быть связаны. смерть ******, *****, ******* не случайна. разве вы не понимаете? – щëки петунии начинают багроветь от злости. она действительно только что проболталась? зубки подцепили уголочек нижний губы. черныë брови слегка сдвинулись в недовольстве. под его смешок она прикоснулась большим и указательным пальцами к переносице, массируя еë в попытке более менее успокоиться. ладонь попозла вверх, словно ей стало плохо. затем наманикюренные чëрным пальцы с миниатюрными колечками убрали назад волосы, выкрашенные яркой синевой. флиппи прикидывал по чëрным корням, когда был последний визит в парикмахерскую. – а вы думаете, за этим кто-то стоит? – было непонятно, всерьёз он это говорит или так нагло подшучивает. – ну а вдруг мы разговариваем не о череде смертей, а серии убийств? всë возможно. – о как. диалог развился быстро и петуния даже радовалась такому развитию событий. он не стал с ней церемониться в попытке заставить почувствовать неловкость, возвысить себя. так зачем ей растягивать этот и без того неприятный процесс?

ты облегчаешь мою работу.

но эмоциональный фон низко упал. здесь становится некомфортно. особенно дизморалит почему-то смотреть на клыкастую пасть, которая искажена в подобии улыбки лунатика. хочется заставить его ползать, унижаться, но на самом деле ты просто эскапируешь, но так хочется, так безумно хочется. поднимаешь глаза на него из под ресниц и видишь не себя, не гущу, которой можно спаивать стальные швы, а сибироязвенный скотомогильник. – чтóж? – вопрос всплыл холодным трупом. военному уже настопиздел этот отвратный диалог. он показал, что “безоружен”, а она сыпет вопросами и намëками, делая разговор вязким. флиппи думал, будет интереснее, а получил какую-то угрюмую бабу.

но.

хах.

ноо.

была одна деталь. маленькая пакость. совсем крошечная.

– а вы, – снова сюрб из чашки, – не помните, где были 17 мая?

блять, ХВЗАХА, пошла нахуй.

– это было слишком давно. я помню, что в мае я уезжал из города по вынужденным обстоятельствам. – каким это? – родителей хоронил, – которые по сути и сотворили эту суку. петуния боится представить, что это были за животные. порой сомневаешься, что перед тобой вообще человек, а не бес ебаный. здесь боишься представить, они были просто менее прожжëными версиями самого флиппи или он их стоил? внезапно, петуния погрузилась в размышления о его детстве. интересно, насколько было всë плохо? а может, он был как раз излишне избалованным ребëнком? эта ядерная триада долго напитывалась, чтобы в итоге так разздороветь. сначала это возникло на почве идеализма, потом – из практических соображений. но он говорит, что уезжал, хотя на записях камер он часто мелькал в том месяце. – я безумно вам сочувствую, – нет, нихуя, так тебе и надо, выблядок. – а где кстати флэки? – ушла. еë нет дома. петуния вздрогнула. этот тон совсем не похож на тот, с каким он еë встретил. он заявил об этом, а не сообщил. где флэки? ох, о боже, где флэки? флэки прикована к батарее в комнате, в которую ты не войдëшь. – очень жаль. хотелось бы и с ней провести беседу, но в более формальной обстановке. давно не виделись с ней. она общалась с ʞɐ๔๔ꀊꊐꏿm перед его пропажей? – петуния внезапно поникла. почему-то эту тему стало неимоверно сложно развивать для неë. всë-таки они были достаточно близки. – да, был один момент. сталь взгляда грянула штормовой бурей, преисполненная надеждой на прапора, который как ни в чëм не бывало сидел, подперев щетинистый подбородок рукой. железный занавес глаз со свистом схлопнул любую попытку в спасение на радость всем. когда он начал свой рассказ, то петунии показалось, совсем на секунду, что он тоже как-то потускнел. – я не особо вдавался в это. мои слова – не более, чем ностальгия для вас. не помню даже число того дня, но я не успел тогда ещё покинуть город. флэки находилась со мной дома в тот момент, когда он позвонил с просьбой встретиться. мне показалось это странным, потому что ровно в тот день он ушёл из моей квартиры. – можно подробнее на этом моменте? как он оказался у вас? он сам пришëл? – нет. я нашëл его пьяного возле небольшой круглосутки возле моего дома. знаете, он был как будто невменозе. я хотел бы просто вызвать скорую или что-то в этом роде, но вам наверное уже понятно, почему я этого не сделал? – его шрамы, да? – мм, у него был незаживший след от верëвки или ремня, – флиппи обхватил пальцами кадык и посмотрел куда-то мимо, нахмурившись. – типо, он же был студентом на тот момент. когда я учился, у нас обычно таких отчисляли. – то есть, вы испугались его принудительного лечения в психиатрии? – боже, не знаю. я не испугался, просто показалось это сомнительным. скорая, как мне кажется, не стала бы даже возможно этим заниматься. вы согласны со мной? – в плане? – обычно они приезжают, говорят что-то вроде:”ну он никому не мешает,” – затем просто возвращаются на фап или црб. не забывайте, что он вдобавок был просто, извините за выражение, в хлам. как же ты убедительно в уши ссышь, милый. – и вы решили- – это решил не я, – его плечи подрагивали в спазме смеха. – это решила флэки. – это было еë идеей? – ну конечно, вы не думаете, что это очень даже похоже на неë? даже типично. – сколько вы так провели? флиппи неопределëнно помахал рукой. – дня три? может, четыре? – что было потом? – ничего. она ушла, вернулась, но заплаканная. была даже немного злая. я естественно спрашивал, что случилось, что он ей сказал, почему она плачет, но ответа на мои вопросы не последовало. после этого дня он пропал. – вы.. предполагаете..? он кивнул. – это мог быть суицид. он просто сделал это где-то вдалеке от нашего района. если это его не родной город, то даже возможно не в этой области. – боже, какой вы пессимист. что вы думаете о смертях ранее? они ведь тоже плотно общались с флэки. – она ничего не говорила по этому поводу. она проживает это в себе. после первой смерти еë ухажëра, в скором времени, мы начали встречаться. после второй она практически не выходила из дома. после третьей перестала ходить даже на пары. только недавно она начала более менее вести прежний образ жизни. что я думаю? мне всë равно, потому что еë парня я даже не видел никогда, а про ту девочку могу только сказать, что еë смерть была сильным ударом для.. него. – не сходится. флиппи вопросительно посмотрел на эту самоуверенную потаскуху. – ну давайте начнëм с того, что след был у него на шее не от верëвки, а от пальцев. причëм длинных, достаточно узких. вот как у вас. ладони словно находились друг на друге в момент удушения. знаете, у кого ещё есть похожий след? у флэки. последний раз, когда мы с ней виделись был не так давно на самом деле. чистая случайность. откуда я знаю? потому что виделась с умершим как раз после того, как он вернулся из вашей квартиры. а ещë, воспользовавшись некоторыми данными из баз людей, таких, как вы, я нашла одну очень-очень звучную немецкую фамилию. петуния подмигнула, намекая на отца флиппи. – кстати, еë носитель умер ровно в тот день, когда умер наш общий знакомый. значит, на момент его смерти, вы ещë находились здесь. она чëтко доносила свою ясность своей мысли. для флиппи было неудивительно, что она подозревает его, причем в первых списках. всë же, что-то его изумило. прапор сидел, закинув ногу на ногу и расправив плечи. запах мяты внезапно ударил в нос, разъев сигаретную вонь и аромат кофейной гущи. холод прошëлся по позвонкам похоронным маршем, стоило ему сбросить эту до безумия благоприятную маску с ебала и отразить истинные мысли в собственной мимике. лицо с субтитрами, как молодëжь сейчас говорит. дрожь считала рëбра, пепел его мерзкой лжи резвеелся в каузальной атрибуции, так красиво и слаженно накрыв визг импульсивной модуляции любимого фронта. ты просто уже действительно не понимаешь, что блять творишь, паскуда.

прапор существует лишь возобновляемыми разрывами и откатами. после “любимого фронта” он пришёл к выводу, что если начинки из крови и плоти в этой жизни теперь на гражданке не будет, то и такая жизнь нахуй больше не нужна.

дни, как дрожащий хрусталь разбиваются о стены. разбиваются также, как милые кости всех, кого он ëбнул о жëсткие грани собственного безумства.

это потребность, а раз это унаследовано, то стало врождëнным, теперь это инстинкт, а раз есть инстикты, то уже не человек. объективно, человек, но мы же знаем, как он страдает от собственного существования. а с другой стороны, уже и насрать на это. на собственную жизнь в том числе. здравого смысла нет, он был сожран толпой, воняющей болотной хворью. он живёт до завтрашнего дня, всего лишь разовая поебота, как и сама преподносящая жизнь. убеждения вторичны, применяются в разных вариациях одного и того. разве можно вынести бесконечное количество сюжетов? значит, теперь нельзя различать вкус от безвкусицы. лучше иметь несколько мнений и быть во всеоружии ради первостепенных нужд вроде неразбитого ебальника принципов.

и всë же.

флиппи ещë живой. пусть это свойство и сохраняется в нём еле-еле, благодаря аддикции.

у каждого существа есть потребность жить.

у каждого существа есть зависимость.

ведь в этом и заключается истинная причина смерти нашего зайки. он начал процесс распада сам, а прапор лишь добил. даже если б он оправился от ускользнувшего рулящего значения, от выжженной точки отправления всех этих сотен и тысяч значений, то рано или поздно, залез в петлю сам. он итак был близок к этому, был готов буквально соприкоснуться с всевышне божеским. с материей, которая была массивнее даже безумства флиппи. то, к чему рукой не притронуться, то, что этой грязью человеческого сумасшествия не опятнаешь. безотказный выход из всех ситуаций – то, что после вскрытых вен. то, что скалилось из раздробленных пастей на флиппи слишком много раз. он был бы согласен с блондином, что это действительно слишком маняще, чтобы не соприкоснуться.

ведь один раз он уже себя вырезал.

– он психо-нестабилен, мы оба знаем это. в порыве, он мог начать душить сам себя, как он делал это у меня дома. он гитарист, пальцы у него чуть покороче моих. это не доказательство. и я получил письмо о смерти сначала именно матери. потом уже отца. их хоронили вместе, поэтому и отправился туда раньше. вы несëте бред. – я несу бред? – голос лязгнул укоризненно. – да, ты несëшь бред. хватит этого, либо ты вылетишь отсюда куда быстрее, чем встанешь с этого стула. флиппи имел ввиду, что нахуй вынесет ей мозг, если не съëбется. в моменте, его стал контролировать порыв. – вы же понимаете, что я могу спокойно вас задержать на правах юриспруденции. тогда почему вы так яро избегаете дачи показаний в отношении ©@77°/\с∅? – мусорская начала угрожать в ответ. еë раздражал этот парень – он не даёт показания блять, он рассуждает вслух, льёт воду. отвечает отрицанием на всë, зная, что самый главный подозреваемый. – что это даст? – флиппи скрестил руки и уверенно ухмыльнулся, закусив нижнюю губу. глаза предупреждающе сверкнули, нагружая еë котелок, не способный выкинуть ту самую предъяву. просто собирается подразнить. молчание. – правильно, ничего. это бессмысленно, так как вы намерены добиться доказательств, чтобы меня задержать? у вас их нет. это как задержать постороннего человека. или я бы показал на вашего зубастика и сказал:”о, смотрите, это он.” ну а что? даже потенциала, как у подозреваемого у него больше, чем у меня. тупо по причине, что они близко общаются. – тот человек, про которого вы говорите, не был с ним в тот вечер, они долго не виделись вообще перед исчезновение- – а как он это докажет? – перебил флиппи и замолчал, ожидая ответа. прошло слишком много времени после озвученного вопроса и вояка увидел замешательство и гнев. – да как ты смеешь? – смею.

ты что думаешь, я твои шарады тут буду отгадывать? вопросы здесь я задаю, ублюдок ты блять мерзопакостный. какой же ты мерзавец, сука. я тут с тобой нянчусь, как с дауном малолетним. как же ты заебал меня уже.

петунья была на взводе. ещё чуть-чуть и она плеснëт в ебальник кипятком этому уроду. флиппи улыбается, потому что видит, что вызывает нужные эмоции, хоть и сам уже косится на овощечистку, которая так удачно оказалась рядом с плитой. он уже представил, как будет скашивать ею язык слой за слоем, проводить вдоль и поперëк. как уже схватит за волосы и пизданëт бошкой об стол. он бы снюхал еë через купюру, будь она не до бреда настолько тупой. прапор чувствует не только захлëб в собственном апатичном океане, беспробудную тупость еë, но ещё и. ебейший приступ агрессии. этот припадок режет уши ультразвуком, накатывает оглушительный звон. в башне плесневелый план – инструкция, как выкурить всех вас. – всë, доигрался, – петунья хлопает по столу. – пакуйся в участок, тварëныш. – я-то? – лицо цвета белых ночей грянуло таким изумлением с усмешкой, что петунье показалось это самоубийством. ты что задумал? играть с правоохранительными органами? флиппи замер, указывая на себя пальцем, типо:”ты сейчас серьёзно?” – давай прям сейчас? обещай сохранить мне эти эмоции, когда мы там будем. – я обязательно доложу о твоём поведении своему начальству. – да хорошо, хорошо. без проблем, солнышко. флиппи встаёт из-за стола, так элегатно, будто ему ничто не угрожает. это просто шаблон поведения. он всегда себя так ведёт.