Обернись, чтобы увидеть тень нашей истории, растворившейся в вечности.

Это больно. Электрические вспышки боли проносятся по всему телу. Тиллу сложно дышать – каждый раз, стоит его груди подняться для хриплого вдоха, его словно пронзают ножами. Он с трудом держит глаза приоткрытыми. Не может упустить вид Мизи, даже горько плачущей и что-то шепчущей над ним. Мизи жива, она цела и здорова, а этого остаточно для того, чтобы Тилл был счастлив. Радостные визги пришельцев, мелодичный голос и всхлипы Мизи смешиваются с его хрипами. Тилл рад такой смерти. Ведь теперь он спокоен. У него нету права желать большего. Честно, Тилл понятия не имел, чего ждать после смерти. Поэтому, когда он раскрывает глаза и видит такие знакомые черные радужки, с отливающим красным зрачком, он может подумать что лишь заснул. - Тилл? Голос до ужаса знакомый. Глубокий, еще не обревший ту легкую хрипцу, странно нежный, ласкающий его слух. Тело больше не болит. Только легкая пульсация в затылке – не более. Нету той острой боли в груди, тяжелых конечностей, словно налившихся свинцом. Все необыкновенно спокойно. - Иван? Он не может поверить собственным словам. Тилл напрягает руки, упирается в что-то мягкое и слегка прохладное, и приподнимается, садясь. Перед ним действительно Иван. С его торчащим клыком, почти что белой кожей и с ровной челкой, которая была у него когда они были еще детьми. Комок желчи подступает к горлу Тилла. Иван смотрит на него слегка сощурившись, но с чем-то таким нежным и трогательным в глазах, что Тиллу не хватило бы всех слов на свете, чтобы описать это. Иван всегда так на него смотрел? Как Тилл мог этого не видеть? Тилл поднимает свои руки, ощупывает грудь на наличие ран от выстрелов, проводит языком по губам, ожидая наткнуться на окровавленную зеленую майку и привкус метала во рту, но сталкивается с кое-чем другим. Он одет в девственно белую рубашку и штаны вместо своего костюма. Это та форма, которую они носили в Анакт Гарден. Осознание бьет его сильнее, чем тяжелое щупальце пришельца могло бы. Его кожу ласково омывает солнечный свет, искусственный, но такой теплый и знакомый. Так сильно отличающийся от переливающихся огней сцены. Его руки, ноги и туловище гораздо меньше, чем должны быть, а Иван перед ним – маленький ребенок, когда-то ударивший его в их первую встречу. Глаза Тилла панически расширяются, зрачки сужаются и бегают по слишком знакомому виду. В этом месте он провел все свое детство. Тут он впервые влюбился в свою богиню, яркую звезду, вселявшую в него надежду все то время – Мизи. Впервые подрался с Иваном и в обиде щелкнул его по лбу. Тилл перенесся в свое детство. Будто бы никогда ничего не происходило, а у него перед глазами не лежал чужой труп в белой одежде, быстро пропитывающейся кровью. *** Первая мысль Тилла – что это лишь галлюцинация. Тиллу не в первые было видеть что-то странное. Ему не впервые было видеть кого-то мертвого. Возможно, Урак снова настолько вышел из себя, что накачал его огромной порцией какой-то наркоты. Возможно, он просто наконец сошел с ума. Как только он привыкает к ощущению своего тела, целого и совсем маленького, Тилл поднимается на шатких ногах, ничего не говорит следующими за ним Ивану и доходит до ближайшего дерева. Он опирается на ствол, позволяя себе соскользнуть на траву и прикрыть глаза. Он чувствует на себе чужой взгляд, но ему не хватает сил, чтобы посмотреть на Ивана в ответ. - Знаешь, я и до этого тебя толкал. – Голос другого мальчика стерильно пустой, спокойный и размеренный, такой не похожий на всех других детей. – В этот раз ты сильнее ударился? Он открывает глаза и смотрит прямо на Ивана. Тот наклонил голову вбок, напоминая Тиллу щенка, и смотрел, словно обдумывал, не стоит ли ему еще разок ударить Тилла. - Заткнись. – Что-то настолько простое, как тихое шипение единственного слова это все, на что у него хватает сил. Тилл откровенно не верит во все происходящее. Он сжимается у того самого дерева, обхватывает себя руками, будто ожидая, когда его схватят за воротник одежды и встряхнут, ударят или толкнут, все что угодно, что могло бы увести его в реальный мир, подальше от издевательств его больного мозга. Но ничего не происходит. Иван лишь улыбается ему, устраиваясь поудобнее напротив Тилла, скрещивает ноги и сидит, смотря прямо на него. Все, чего хочет Тилл – покричать, ударить Ивана, пнуть его, повалить на землю и бить, плакать и срывать голос, крича, насколько все это несправедливо. Ведь время течет, искусственное небо темнеет, а няни-роботы собирают всех детей на ужин. Он даже видит Мизи, весело разговаривающей с Суа и болтающей ногами. Тилл хочет впиться короткими, обгрызенными ногтями в кожу, лишь бы подавить нарастающий зуд под ней. Вцепится руками в волосы, тянуть и рвать, пока картинка перед ним не исчезнет. Но все это бесполезно. *** Спустя несколько дней чуда не происходит, и он наконец понимает – это действительность. Видимо, судьба решила, что он недостаточно страдал, раз его вернули в самое начало. Но факт оставался фактом, он стал ребноком, и ему предстояло пережить все заново. Это кажется жестокой насмешкой, плевком в лицо – одним словом тем, к чему Тилл как никогда привык. С другой стороны, это шанс. Он может спасти свою дорогую, любимую Мизи. Избавить ее от всех тех страданий, которые ей придется пережить. Тилл впивается пальцами в ямгкую ткань его одежды и смотрит вверх. Он сомневается, что мог бы добиться этого на сцене. - Ты странный. Легкий щелчок прилетает ему в затылок, Тилл оборачивается, хмурится и показушно громко бурчит на Ивана, вызывая в глазах напротив лишь озорство и веселье. Сейчас он четче видит – в черных, будто ночное небо, глазах он видит сияющие красные звездочки. Тилл словно бьют наотмашь. В голове стучит кровь, а перед глазами лихарадочно мелькают воспоминания. Ночное небо и ярко сияющие на нем звезды, его рука, плотно ухватившаяся за руку Ивана и холодящая трава под босыми ногами. Он помнит, как Иван нашел выход. Как он звал Тилла сбежать из Анакт Гарден. Тилла тошнит о нахлынувших мыслей и детского лица напротив него. Иван продолжает смотреть ему в спину, когда Тилл отталкивает его и убегает так далеко, как ему позволяют его коротенькие ножки. В душе образовывается что-то тревожное, ледяное, но при этом обжигающее. Теперь Тилл знает, что будет делать. (Он прячется от глаз Ивана до конца дня, хотя чувствует, что это ни капли не помогает.) *** Следующие несколько дней все свободное время он тратит на прогулки по Анакт Гарден. Он обшаривает каждый уголок, стремясь освежить давно позабытые воспоминания. Тилл почти ничего не помнит с того вечера. Единственное что врезалось в его память – аккуратные руки Ивана, когда тот снимает с него ошейник и тянет вперед, и яркое звездное небо, под которым он совершил одну из самых отвратительных и глупых ошибок. Этого ничтожно мало, чтобы сбежать. Можно сказать – Тилла ведет вперед только скупая надежда. Он рыщет по саду, словно по сену в поисках одной единственной иголки. Сейчас ему нужно найти хотя бы ниточку, ведущую к выходу, а еще – продумать, как он будет увиливать от нянь. На самом деле, у него не так много выбора. Их единственное свободное время – прогулка перед обедом и ужином, когда их отпускают свободно гулять по саду. Но даже в такое время, как бы он далеко не отходил, Тилл всегда чувствовал, как роботы следуют за ним. Пусть и на расстоянии, но они все еще следили за ним. Так что, одной из первых задач Тилла – было придумать, как отвлечь назойливых нянь, чтобы он мог пробраться чуть дальше. Идея приходит сама собой, когда он наблюдает, как два мальчика из его группы начинают спорить из-за их достижений в пении. Тилл считает это чушью и лишней тратой времени, но видя, что многие дети собираются вокруг тех двоих чтобы понаблюдать, он с растущим возбуждением наблюдает, как вокруг собирается все больше роботов-нянь. В его голове словно загорается лампочка. Если он подберет нужный момент, когда все дети соберутся в кучку из-за какого-то шума, прямо как сейчас, он смог бы увильнуть незамеченным, конечно, если постарается. Теперь Тиллу осталось терпеливо ждать – одно из его самых нелюбимых занятий. *** Как только матушка удача вновь поворачивается к нему лицом, посылая чересчур громкую ссору нескольких детей, Тилл ускальзывает за искусственные деревья, скрываясь от взглядов робо-нянь. Первым делом он идет к границам сада – красивым высоким барьерам, покрытых пестрящей зеленью, чем-то, отдалённо напоминающим лозу и прохладную траву у него под ногами. Тилл думает, что это слишком мирно. Слишком спокойно. Созданное пришельцами солнце нежно греет его кожу, играя бликами на лице, руки зарываются в плющ на слишком высоких заборах, и не смотря на то тревожное, мечущееся чувство у него в груди – это самое близкое к нормальности, что он когда-либо испытывал. Тишина и уединённость места завораживают – оно будто создано так, чтобы заманить в свой сладкий плен. Чем дальше Тилл продвигается вдоль барьеров, тем больше появляется искусственных растений. Различные кусты, все чаще запутывающиеся в его волосах веточки деревьев, теперь стоящих вплотную друг к другу. Шорох листьев, ощущение как ветка задевает его макушку – это странно похоже на что-то родное. Тилл помнит, как сидел на траве. Красные цветы с изящными стебельками сплетались во что-то отдаленно похожее на то, что делала Мизи. Он последние несколько дней наблюдал за тем, как две девочки валялись на небольшой полянке цветов, а позже собирали их – чтобы Мизи могла сделать для себя и Суа такие красивые цветочные короны. Тилл до сих пор помнит, как он сжимал губы от глужущего и скребущего чувства глубоко в груди. Почему не я? Тогда и появился он. Иван стоял над Тиллом, впившись взглядом в неряшливую, немного скошенную, но первую полноценную цветочную корону Тилла. Корону, которую он когда-то хотел подарить Мизи. В тот день они поспорили – Иван попросил Тилла научить его плести такие же, а Тилл, будучи маленьким засранцем, слишком влюбленным в Мизи, отказал. Тогда они подрались. У Тилла осталось несколько расцветающих синяков на скуле, а у Ивана – подбитая кровящая губа с слезящимися глазами. Тогда мальчик растянул губы в широкой улыбке и засмеялся, не обращая внимания на тонкую красную струйку в уголке рта, а Тилл подумал – вот чудак. Он глубоко вздыхает, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее, а взгляд затуманивает призмой влажных слез, наворачивающихся на глаза. Как бы он не ненавидел ублюдка, как бы не хотел врезать Ивану – желательно, несколько раз. Посильнее и так остервенело, с тем пылом и гневом, который он копил так долго. Чтобы одними кулаками передать все, что не позволяют сказать губы, что не позволяет сказать сердце, превращающее слова – в горьком ком в горле. Тилл никогда не мог сказать, что ему нравится Иван. Он не мог ответить на те извращенные чувства Ивана. Не когда его сердце бесповоротно забрала себе Мизи. Но даже так Иван не заслуживал такой ужасной смерти. Тилл не заслуживал, чтобы ради него жертвовали собой тот человек, ради которого он не сделал абсолютно ничего. Ко рту подкатывает ком тошноты. Тилл сгибается, рукой упираясь в ствол ближайшего дерева, спасибо, их тут в избытке, и заставляя себя подавить нарастающую тошноту. На языке остается ужасно горький, даже какой-то гнилой привкус, но Тилл раскрывает глаза, ресницы трепещут, и он делает несколько глубоких вздохов, выдерживая между вдохами и выдохами несколько секунд. Это на самом деле помогает. Чувствует он себя также паршиво, но на этот раз больше не мутит, а картинка перед глазами больше не плывет. К нему возвращаются силы и Тилл бредет дальше, все больше подталкиваемый неизвестным ему, но таким сильным и жгучим чувством чего-то важного. С каждым шагом некогда нарастающая тревога отступает, и Тилл чувствует, что ему чуть лучше. К тому моменту как он натыкается на здание с белыми стенами и на вид довольно прочными дверьми, он может предположить, что прошло больше часа. Скорее всего его уже ищут – нужно было торопится и сматываться. Тилл оглядывается, сидит за зарослями некоторое время, осматривая фасад здания и проверяя, чтобы никого рядом не было, прежде чем с тихим вздохом облегчения выходить. Пожалуй, сейчас он особенно остро чувствует нехватку Ивана рядом. Мелкий ублюдок(и Тиллу не стыдно так называть ребенка, потому что этот ребенок – Иван, одно из самых странных существ, которых видел Тилл) почти всегда знал ответ на любой вопрос, и подозрительно хорошо понимал конструкцию здания, раз смог тогда вытащить Тилла. Но Тилл сейчас один, и он не может внятно объяснить почему, но он физически не готов тащить Ивана с собой, даже если знает, что мальчик с радостью согласится на все, что Тилл предложит. Мальчик подбирается к двери, слишком большой, с замысловатым механизмом на ней, и запоздало понимает – он там был. Он знает это здание. Как чересчур буйный и непослушный ребенок с неукротимым нравом, он не раз бывал тут. В месте, где можно услышать симфонию детских измученных, сорванных голосов, срывающихся на крики. В месте, где он сам не раз кричал. Сюда пришельцы приводили их для своеобразного «воспитания», хотя это было легче назвать пытками. Сейчас Тилл мог вспомнить все более отчетливо – стерильно-былые стены, потолки. Комнаты с плотно закрытыми дверями, скрывающие невиданное количество разных устройств и приборов, которые могут спокойно причинить адскую боль. Тилл помнит. Иван тогда пришел за ним прямо туда, нашел его, Тилла, обмотанного разными ремешками, с впивающимся в шею ошейником и кляпом во рту. Хоть его воспоминания и были крайне размыты, Тилл почему-то не сомневался, что тогда Иван снимал с него все с особой тщательностью. Следил, чтобы металлические пряжки ремешков не били по и без того израненной коже, чтобы ошейник, когда он проворачивал его на шее Тилла чтобы найти замок, не впивался еще больнее. Он мог представить себе, как бледные детские пальцы скользили по его коже с такой незаслуженной нежностью и аккуратностью, будто Тилл был чем-то невероятно дорогим. Его дыхание перехватывает, а грудь болезненно сдавливает как раз в тот момент, когда длинные руки пришельца с продолговатыми пальцами, украшенными синими ногтями, больше походившими на когти, впиваются ему в плечи. Тилл ошалело раскрывает глаза и резко вздыхает, оборачивая голову и видя – пришелец, который выше его в раза два, если не три, с бледно-зеленой кожей, отливающей голубым, жутко улыбается. Его поймали. *** Тилл признает, что все могло бы быть гораздо хуже. В тот день, на удивление, ему выносят только выговор. Просто отводят к другим детям, прежде этого предупредив, что ему опасно так далеко гулять, и что, если это повторится – его опекун очень расстроится потере замечательного питомца. Тогда Тилл невероятно благодарен что за то время, что он провел в своем вновь детском теле, которое он соизволил потратить на более глубокое изучение языка пришельцев. На самом деле, это напрягает Тилла. Он никогда не получал таких предупреждений. Даже когда сильно буянил, нападал на своего опекуна, дрался с другими детьми, отказывался петь и проваливал важные тесты нарочно - его просто наказывали, не говоря ничего лишнего. Не угрожая так открыто. На сердце будто когтями скребут, когда он смотрит на робо-нянь, сталкиваясь с пониманием. Он был рядом. Он достаточно близко подобрался к выходу, чтобы получить достаточно жесткий ответ. Сейчас он понимает как никогда остро – нужно быть аккуратнее, вдумчивее. Больше не выйдет надеется на удачу и его мнимую ценность – это он уж должен был запомнить. *** В саду они находятся лишь на воспитание и обучение, так что не удивительно, что раз в какой-то промежуток времени их опекуны приходят, чтобы проведать своих питомцев. Когда Тиллу сообщают, что сегодня во время прогулки перед обедом он пойдет встретится со своим хозяином, его пробирает мелкая дрожь. Урак никогда ем не нравился, также, как и он пришельцу. Для Урака Тилл был лишь вложением, способом заработать и подняться в глазах их расы за счет талантов его питомца. Он никогда не забудет, как каждый раз, когда он бунтовал или вредничал, по любым пустякам и за любые просчеты – он получал суровое наказание. Урак был пылким, вспыльчивым и жестоким. Тилл, такой же вспыльчивый и слишком неуправляемый, уже в детстве получил первые украшения на своем теле – шрамы от различных способов “приструнить его”. Тогда же разные лекарства, раны и синяки стали его частым спуником. Тилл был не готов уступать, быть послушным. Но сейчас он должен был переступить через себя, нет, он был обязан. Урак смеряет его взглядом, его массивное тело устроилось в кресле напротив небольшого стула – для Тилла. Тилл глубоко вздыхает, давит на бунтующее сердце и тихо садится на отведённое место. Он замечает, как глаза пришельца приобретают вид двух щелочек, и глотает подступающую к горлу желчь. Его тошнит. От взгляда, спертого воздуха, от собственного тихого поведения и от сладких слов, собирающихся слететь с его языка. - Здравствуйте. – Раньше, каждая из их встреч начиналась с протестов Тилла. Обычно он хватался за стул, угрожал и даже пару раз пытался кинуть бедную мебель в Урака. А после на место встреч в небольшом помещении со стулом, предназначенным для него, пришли холодные ремни на его коже, уколы и разное оборудование, каждый причиняющее новую боль, сильнее предыдущей. Тилл слышит бас – странное подобие смешка, прежде чем пришелец заговорит. - Приятный сюрприз. – Понять чужую речь ужасно сложно. Слова собираются в наборы звуков, но Тилл собирается, цепляясь за все, чему он успел научится. – Ты наконец начал вести себя как послушный питомец? Голос Урака становится жестче, подобие рук сжимается в кулаки, когда он рычит. Дальше все идет слишком спокойно и мирно. Урак говорит про некоторые успехи Тилла в пении, спрашивает его о чем-то, во что Тилл даже не собирается вдаваться, получая от него односложные ответы, прежде чем пришелец смолкает. Он сжимает губы, скользит языком по ним, впивается пальцами в рукав рубашки и впервые за все время громко говорит, спрашивая: - Могу ли я.. не учувствовать в Alien stage? Его слабая надежда – шанс избежать сцены. Но вместо злого рыка, к которому он готовился, Урак громко смеется. — Вот оно что. – Уродливые губы растягиваются в неприятную улыбку, заставляя Тилла ощетинится. – Вы, глупые людишки, невероятно сентиментальны, верно? – Прежде чем он успевает понять, что только что сказал пришелец, тот продолжает. – Мне говорили, что вы имеете свойство привязываться к себе подобным. Это даже неплохо – чаще всего ваши лишние усилия придают шоу изюминку. Тилла пробивает холод, а кожа, липкая от выступившего пота, словно насильно натянута на него. Ему не нужно большего, чтобы понять и так очевидное, четкое нет. Внутри него клокочет ярость, клубится в груди готовится вырваться наружу. По сосудам словно льется трещащее пламя, в голове стучит кровь, набатом отдается собственное биение сердца. Тилл невероятно зол, он хочет броситься вперед, ударить ублюдка перед ним, но понимает – нельзя, не сейчас. Его тошнит от едва сдерживаемого гнева, но он молча уходит, стоит только роботам-няням появится перед ним. *** Он находит уютное местечко за искусственными деревьями, созданными, как уродливая попытка сделать их клетку естественней, словно они животные, а не люди. Правда, сейчас он как никогда благодарен за эту прихоть пришельцев. Деревья скрывают его от чужих взоров, позволяя Тиллу наблюдать за Мизи. Слышать ее мягкий голос, сплетающийся с мелодичным пением Суа, когда они держаться за руки и валяются на траве. Ну, почти ото всех взглядов. Иван, словно маленький хвостик, хотя нет, скорее словно тень Тилла, следует за ним, устраиваясь под боком у ствола дерева. Тилл не обращает внимания на теплое тело, прижимающееся к его боку. Все его внимание приковано к его единственной – Мизи, такой прекрасной, что один взгляд на нее наполняет его сердце слабым теплом и тлеющей надеждой. Мизи – самое прекрасное и драгоценное существо, которое Тилл когда-либо видел. Она, с ослепляющей светом улыбкой, мягкими, длинными розовыми волосами, развивающимися на ветру, выглядит словно ангел. Его щеки прокрываются светлым румянцем, а потом он чувствует толчок. Иван смотрит на него с абсолютно пустым выражением лица. Единственное, что привлекает внимание Тилла – слабый, еле заметный изгиб густых бровей. Глаза Тилла медленно расширяются, а в голове крутится одно-единственное “О”. Тогда, на той сцене, стоя около холодного тела с медленно стекающей кровью из ран, в его голове крутилось одно сплошное почему. Почему Иван поцеловал его? Почему душил, позволяя своим очкам стать меньше, чем у него? Почему Тилл ничего не знал? Не догадался? Сейчас он понимает – потому что не смотрел. Потому что он никогда по-настоящему не знал Ивана. Ощущение теплых губ на своих, крепких рук на его шее, капель дождя, пропитывающих волосы и одежду – все настолько свежо в его памяти, будто это случилось только что. Тилл не может смотреть на Ивана, не сейчас. Возможно, ему стоило бы больше внимания обращать на него. Обычно, люди целуются, когда любят друг друга, да? Тогда выходит, что он нравился Ивану? Так странно(разум шепчет: извращенно, но Тилл игнорирует это), но нравился? Иван всегда был рядом. Он не был далекой идеальной картинкой, к которой Тилл не мог прикоснуться, наслаждаясь только редкими взглядами исподтишка. Он был странным, раздражающим, ужасным чудаком. И Тилл никогда этого не признавал, но Иван был его единственным другом. Тиллу было больно от смерти Ивана. Больно от иллюзий чужой фигуры перед лицом. Иван был важен Тиллу, и Тилл больше не хотел его терять. *** Тилл решает, что уделять Ивану больше времени - хорошая идея. Так он сможет хотя бы узнать его получше. Итак, подумав и не найдя лучшего способа для того, чтобы действительно подружится с кем-то вроде Ивана, Тилл обращайте к тактике самого Ивана. В данный момент он плетет корону из цветов, на этот раз не Мизи, а кое-кому другому. Они вместе с Иваном сидят на мягкой траве, в приятном тенистом месте. Тилл переодически ловит взгляд Ивана на своих руках, лице. Спустя некоторое время, когда корона закончена, он протягивает её Ивану. — Надевай. — Иван смотрит на него долго и со странным выражением лица, переводя взгляд то на корону из цветов в руках Тилла, то на него самого. — Ну и чего ты ждешь?  Сердце Тилла пропускает пару ударов, когда он слышит мягкий тихий голос, напоминающий ему, что Иван все еще ребенок. — Зачем?  Он сжимает губы, подавляя в себе желание щелкнуть глупого мальчишку по лбу, но лишь смотрит в ответ и громко цыкает, прежде чем подняться на колени и полезть вперед, к Ивану. Мальчик  пытается от него уклонится, но Тилл не отступает. Он ставит колени по бокам от ног Ивана и давит тому одной рукой на грудь, стараясь приложить весь свой вес, чтобы заставить Ивана сдаться.  Оба мальчика падают вместе на мягкую траву, корона, немного растрепавшаяся и потерявшая свою прежнюю аккуратность, наконец находит свое место на макушке черных волос, побуждая Тилла удовлетворенно кивнуть.  Иван смотрит на него большими глазами, с мило раскрасневшимися щеками и очаровательно хлопая ресницами. Сейчас он особо напоминает Тиллу того милого ребенка, с которым он когда-то подрался в первый раз знакомства. — Разве ты делал это не для Мизи?  Тилл бурчит и сам смущается от чужого вопроса, сопровождаемого слишком любопытным взглядом черных глаз, похожих на бездну, засывающую Тилла. Он слезает с Ивана и пихает того в бок, прежде чем вернутся к дереву и цветам, плетя новую корону. *** Солнце, такое же фальшивое, как все это дрянное место, греет его кожу, пока Тилл лежит на траве. Он потратил несколько дней на планирование всего мероприятия – это было сложно, и до сих пор остается слишком много неизвестных ему переменных – он больно мало знает о самом здании, а его способ попасть туда, мягко говоря, абсурдный. Но чего только Тилл раньше не делал, верно? Он чувствует, как над ним нависает тень, прикрывая его от света. Тиллу даже не нужно открывать глаза чтобы наверняка сказать кто стоит над ним. - Иван, отойди. Пару мгновений между ними повисает молчание. - Не хочу. Ну конечно. В независимости от того, насколько маленький гаденыш был умным, он все равно оставался до боли странным чудиком, граничащим с резким и жестким (Тилл порывается добавить конченным, но приоткрывает глаза, смотря на пухлое личико ребенка перед ним и решает, что это уже слишком) мудаком. Тилл отвлекается - смотрит мальчику в лицо и поджимает губы, понимая, что Иван будет волноваться из-за него. Или сотворит что-то странное и глупое. — Со мной все будет хорошо, ладно? — Он выпаливает это словно на одном дыхании, приподнимается на руках, и смотря себе в ноги, продолжает. — Обязательно запомни это, хорошо? Иван ничего ему не отвечает, а когда Тилл поднимается, то ловит на себе чужой пристальный взгляд.  *** Руки пришельцев, впивающиеся в его худые конечности, ошейник, давящий на кожу, вызывающий горящий зуд. Тилл знаком со всем этим.  Сейчас он понимает - это явно не лучшая его идея, но других то и не было. Он специально попался: бунтовал, громил все что мог, когда был достаточно готов, и ждал, когда ему вынесут наказание, чтобы проникнуть туда.  Его ведут по однотипным белым коридорам, настолько похожим, что его голова кружится, а картинка перед глазами становится нечеткой, сливающейся в одно-единое. А потом его приводят в ту комнату с ремнями, которую он так хорошо запомнил. Которую он после видел в многих своих кошмарах, потому что и бывал он тут не раз. Его насильно сажают, тянут за руки, приковывают ремнями к креслу. Полоски коды туго затягиваются на его руках, ногах и туловище. Это ужасная ловушка, Тиль даже не может шевельнуться. Паника селится в его груди, словно по накатанной разрастаясь из прерывистых хриплых вдохов до дрожи всего тела и наворачивающихся на глазах слезах.  А потом он прикрывает глаза и старается думать о чем угодно, но только не о холодных конечностях и оковах на себе. Тогда он вспоминает один инцидент из его первой жизни:  Как Иван впервые принёс книгу, устроился у Тилла под боком и читал, иногда поглядывая на то, как седовласый мальчик рисует. Это был спокойный и тихий момент, когда они просто молча сидели друг с другом. Без лишних споров и провокаций - это было ценно.  Спустя какое-то время после того, как пришельцы ушли, Тилл наконец открывает глаза.  Он сжимает губы поплотнее, готовясь к тому, что собирается сделать, но даже это не уберегает его от тихого вскрика. Он выворачивает себя запястье - с большим трудом, но вытаскивая одну руку из ремня. Так он потихоньку ослабляет ремни и избавляется от них, прежде чем полностью освободится. Тогда большим преимуществом, на которое он ставил почти все, оказываются двери и их специфические замки. Невероятно прочные, если ты пытаешься проникнуть снаружи, но достаточно слабые, чтобы Тилл мог выбить дверь изнутри.  Это буквально божье благословение, что ему так повезло. Тилл следует вперёд по коридорам. У него не было четкого плана для такой ситуации - он примерно понимает что делать, куда спрятаться если он встретится с пришельцами, но весь его ориентир на выход - это заплывшие и еле-еле целые воспоминания, как его вел Иван.  Тилл достаточно долго, по ощущениям, плутает по коридор, прежде чем видит слишком знакомую черную макушку.  Он хочет сорваться на яростный крик, но выходит лишь хриплый шепот, когда он за грудки притягивает Ивана к себе и прижимает их к стене. — Какого хрена ты тут забыл?  Тилл видит слегка расширившиеся глаза Ивана - трещина на его маске, которая исчезает так же быстро, как и появилась.  — Я же сказал тебе, что со мной всё будет хорошо. — Тилл позволяет яду просочится в голос, рукам сильнее прижать чужую тушку к стене, а тёплому дыханию опалить бледную щеку перед ним. — Ты нахрена за мной поперся-то?  Его бедное запястье простреливает острой болью, но Тилл терпит, покрепче сжимая челюсть. На лице Ивана расцветает слишком знакомое выражение, и Тилл готовится выслушать очередную колкую гадость, поддразнивание, что угодно, когда они оба слышат шаги. Это безошибочно пришельцы, и Тилл благодарит Господа бога за то, насколько Иван был умным ребенком.  Он тащит их по коридорам, петляя так, будто знает их как свои пять пальцев. Тилл старается запомнить, как куда и какой поворот, но ничего не может поделать с сливающимися в одно изображение стенами коридоров.  В итоге они выходят в тихое место, туда - где дверей в комнаты, скорее напоминающие ад, больше не видно. Он хочет спросить Ивана где они, но его опережает чужой слегка запыхавшийся голос. — Ты хочешь сбежать?  Тилл честно не знает как ответить.  С одной стороны - да.  Он даже немного благодарен, что Иван тут, что они всё-таки смогут сбежать вместе, но с другой - у него бешено колотится сердце в груди, руки трясутся, а к горлу подступает привычный горький ком вместо слов. Так всегда. Он не может объяснить все так нормально, губами, голосом, как обычный человек. Он скорее в этом похож на Ивана, ему нужны действия, говорящие гораздо громче слов.  Поэтому он тянется за ладонями Ивана, и сжимает его руки в своих.  Это так непривычно, и Тилл не может упустить как пухлые щёки мальчика напротив него мило краснеют - он точно не лучше, ведь уже чувствует жар, проступивший на скулах и кончиках ушей.  Иван понимает его так, без лишних слов, и они отходят от стены, уже держась за руки.  Пока по коридору не раздается достаточно громкий, надтреснутый голос с бьющей по ушам речью - они оба понимают, пришельцы.  *** Он вновь просыпается.  Снова ребенком, с черными глазами Ивана прямо перед ним. Но на этот раз он словно чувствует остатки электрических вспышек боли, проникающих через все тело фантомной болью.  Он помнит свою вторую смерть. Он помнит новую комнату, в которую его и Ивана потащили. Помнит, как его пристегнули к креслу, а на лицо надели что-то, плотно прилегающее ко рту и не позволяющее Тиллу издать ни звука. Он помнит трепещущие от страха ресницы и судорожно бегающие черные зрачки, необыкновенную бледность лица Ивана, стоящего напротив него. Когда первая игла вдавливается ему под кожу, он больше не может смотреть на Ивана. Они вкалывают ему что-то, превращающее его в один сплошной оголений нерв. Даже дуновение ветра ощущается необыкновенно четко и болезненно, так что когда Тилл слышит треск электричества и чувствует проходящие через все тело вспышки, он кричит, даже зная, что его никто не услышит. И Тилл думает, что она явно не последняя.