Memories

      Их совместное путешествие окончилось на шоссе, не так уж и далеко от Брамса. Окончилось встречей с полицейской машиной, чему Гарри и Сибил были несказанно рады. Теперь, когда не было непосредственной угрозы их жизням, и в кровь не выплескивался в чрезмерных количествах адреналин, они смогли сполна ощутить последствия своих злоключений: правая нога Гарри ужасно болела, и если после аварии он лишь слегка прихрамывал, то теперь едва волочил конечность за собой, и это уже не говоря про множество других ран; повязки на спине Сибил было необходимо поменять, а рану – жизненно-важно обработать, как и укус на руке. Да и ходить с таким ранением было очень нежелательно. Покой – вот что им было нужно сейчас. Когда черно-белый автомобиль остановился, и из него вышли два офицера, Гарри сразу отметил, что Сибил, судя по ее виду, узнала их. И это было неудивительно. Один из них, долговязый брюнет с сердитым выражением лица, уверенно зашагал к ним с криком: – Мать твою, Беннет! Ты где была?! Мы тебя уже сутки ищем! На рацию не отвечаешь, твой мотоцикл нашли разбитым, тебя самой нет, с полицией Сайлент-Хилла связи нет, у тебя совесть… - он осекся когда подошел немного поближе и разглядел и ее, и стоящего рядом Гарри с ребенком. - Что… что с вами случилось? И кто это? – Турист… - выдавливает ответ Сибил. - Райан, нам нужна помощь… И нам бы в больницу. Патрульный секунду помедлил, собираясь с мыслями, и громко выдал: – Так, давайте в машину, быстро!

***

      Их поместили в один травмпункт, но в разные палаты. Сибил из-за своего состояния была в приоритете, ей сразу занялись лучшие врачи, и это было правильно. Это немного успокоило. Он видел ту рану… Видел, сколько крови ею было потеряно… И все же, даже несмотря на это, девушка продолжала быть сильной до самого конца. Ребенка врачи забрали в детское отделение, под предлогом осмотра. Гарри был не против, хотя ему было непросто расставаться с ним, после произошедшего. Но так было лучше, тем более, что его все равно было некуда девать.       Первые дни он даже не думал беспокоить Сибил: полицейской нужен был отдых, состояние полного покоя для восстановления, а его компания могла лишь помешать этому. Но от этой неизвестности, от невозможности самому убедиться, что она идет на поправку, неуклонно росло беспокойство. Гарри регулярно спрашивал врачей о ее состоянии, на что они, улыбаясь, спокойно раз за разом повторяли: “Все хорошо, беспокоиться не о чем, ей гораздо лучше.” Это не звучало убедительно, потому писатель не верил им. Но ему ничего не оставалось, кроме как довольствоваться их ответами.       Его собственное состояние тоже нельзя было назвать превосходным. При осмотре врачи только и удивлялись, где можно было вообще получить такие травмы: множественные гематомы, ссадины и глубокие порезы по всему телу, ушиб ноги, следы от укусов, рассеченная рука… Отвечал он им то же самое, что Сибил отвечала офицеру Райану в машине: попали в аварию, затем подверглись нападению бродячих собак (что частично было правдой). Мужчину пытались допрашивать полицейские, но тот все списывал на то, что после ДТП все было как в тумане, и он помнит события лишь отрывочно. Надо сказать, что Мейсон до того успешно косил или под дурачка, или под пребывающего в шоке, что от него довольно быстро отстали.       По ночам он смотрел в окно, на ночное небо, и много думал о случившемся. Раз за разом прогонял в голове разговоры с Лизой, Кауфманом и Далией, последние мгновения жизни Алессы, ее последнее желание… Представлял, как выглядит сейчас Сайлент-Хилл, лишенный всего демонического и сверхъестественного. Однако все эти мысли в основном угнетали, до того они были мрачны. Гораздо более приятным ему было представлять их диалоги с Сибил, о чем они могли бы беседовать, сидя в полупустом коридоре, о чем шутить, из-за чего смеяться.       Лишь теперь, после всего, Гарри начал осознавать, до какой же степени ему нравилось видеть ее, говорить с ней, думать о ней… Эти голубые глаза, этот взгляд, этот голос… После смерти Джоди, Гарри ощутил внутри пустоту, нежелание жить, и настолько преисполнился в своем горе, что закрылся от большинства людей, отгородился от них невидимой стеной. Да, он мог с ними говорить, даже делать вид, что все нормально, но не был в силах подпустить к себе кого-то на достаточно близкое расстояние, чтобы назвать другом. Он свел все свое существование к заботе о Шерил… Однако не мог так больше жить. Год, два, три… Заполнить пустоту только лишь ребенком нельзя. Писатель надеялся, что поездка в Сайлент-Хилл не только порадует его дочь, но и расшевелит его, каким-то образом перевернет его жизнь. И к его удивлению, несмотря на горе, несмотря на весь ужас, это произошло. Это было то единственное светлое пятно, что давало ему какое-то желание жить. И причина была очевидна.       Лишь почти через неделю они смогли увидеться. Сразу после того, как ей наложили швы, она практически не вставала, таково было требование врачей. Но прошло уже довольно много дней, девушка действительно шла на поправку, и хотя бы выйти в коридор и дойти до лавочки Сибил была в состоянии. Гарри очень давно не улыбался так широко. До недавнего времени искренняя теплая улыбка, не считая той, что предназначалась дочери, в принципе была для него чем-то, что оставалось в далеком прошлом, чем-то практически забытым, не позволительным для отца-одиночки. Но теперь, в момент их очередной встречи, она снова заиграла на его губах, прямо как много лет назад. По сравнению с той полицейской, которую Гарри встретил в кафе, эта Сибил выглядела бледной и болезненной, но лишь внешне. В ее глазах, как всегда, горел огонь, душа будто готова была пуститься в пляс. Это не был взгляд сломанного или разбитого человека, как того можно было ожидать, тем более что все ее мировоззрение пошатнулось, нет. Это был тот самый взгляд из кафе: взгляд жизнерадостного, волевого человека, с несравненной искрой в нем. Искрой, что очаровывала. Казалось, что если бы не швы, она прямо сейчас могла запрыгнуть на мотоцикл и помчаться на полной скорости по улицам города. И это было для Гарри самым удивительным: даже после Сайлент-Хилла, даже после паразита, ее было не остановить и не сломить, и она готова была делиться этой жизненной энергией с ним, и наверняка с любым, кого считала хорошим человеком.       Они не говорили про Сайлент-Хилл. Не говорили про мистику, не говорили про Алессу, вообще не обсуждали ничего, лежащего в этой плоскости. Пока не время… Им этого не хотелось. Это все, если и нужно будет обсудить, то обсудить позже. А пока… Пока у них были совсем другие темы для разговоров, весьма приземленные: о том как Гарри решил стать писателем, об особенностях работы в полиции, о жизни в Брамсе, о процессе написания книг и так далее. Казалось бы, темы заезженные, заурядные и даже скучные, но… Им нравилось говорить даже об этом. Потому ли, что были рады после туманного города вспомнить рутину? Или же потому, что от скуки даже такие разговоры становились интересными? А впрочем, какая разница? Главное то, что после этих бесед, когда приходило время расходиться по палатам, оба уходили с приятным послевкусием и приподнятым настроением, коего хватало до глубокой ночи.       Периодически ее навещали и те коллеги, с которыми она была дружна, приходили обычно всем скопом за раз, приносили ей различные вещи, старались подбодрить. Чаще всех остальных приходила Салли – подруга из участка. Она чувствовала себя виноватой, ведь это именно ей выпало “счастье” дежурить с Сибил в ту самую ночь, когда та поехала в Сайлент-Хилл, чтобы узнать причину обрыва связи. Салли корила себя за то, что не остановила ее, что не поехала сама. Беннет же ее все успокаивала и гладила по плечу, приговаривая: “Все хорошо, ты ни в чем не виновата.” А сама в это время смотрела на Гарри, если он был неподалеку. Однако все же настал час расстаться, спустя 10 дней после пребывания в клинике. Сибил еще не была готова к выписке, а Гарри полностью поправился, да и ребенок оказался здоров. Разделяться было крайне неприятно, после карусели это казалось чем-то неправильным, чем-то ошибочным. Но в любом случае, неизбежным. Им оставалось лишь обменяться адресами и попрощаться. Путь Гарри лежал в Портленд, довольно далеко от Брамса. Ту ночь она встречала в больничной палате, а он во второсортном мотеле. Не спалось обоим.

***

      Квартира в Портленде никак не изменилась за прошедшие дни. Не считая небольшого слоя пыли, покрывшего пространство за это время. Казалось бы, Гарри должен быть рад, что выбрался из Сайлент-Хилла живым и вернулся домой, но нет. Он не испытывал радости. Вместо нее, чувствовались лишь тоска и боль, что нагрянули на него, как гром посреди ясного неба, стоило только переступить через порог. Все здесь… Все напоминало ему о сгинувшей дочери. На стене висели ее рисунки и их совместные фотографии, на столе стояла ее любимая кружка, на диване лежал синий карандаш, что она забыла забрать перед поездкой…       Гарри извлек из кладовой все те вещи, что пылились там годами: коляску, детскую кроватку, пеленки, автокресло для новорожденных и так далее. Он и не думал, что когда-нибудь они ему пригодятся вновь… Как и не думал, что придется докупать в магазине недостающие вещи. Что ж. Как бы погано Гарри Мейсону не было на душе, он просто не может сейчас раскиснуть окончательно. Этот ребенок… Хоть и не его ребенок, не его Шерил, все равно нуждается в заботе и в уходе. Алесса доверила его Гарри. И это его долг. И писатель позаботится о ребенке, чего бы это не стоило.       Вскоре встал вопрос о деньгах. Хотя у него были сбережения, да и продажи от книг приносили доход, хоть и небольшой, необходимо было начать писать новую книгу. Вот только как и о чем? Несколько недель назад он надеялся, что после посещения Сайлент-Хилла и озера Толука, вид лесистых массивов и живописных холмистых пейзажей подтолкнет его к написанию чего-то лирического, красивого, проникнутого определенной атмосферой умиротворенности… Но теперь написать подобное было невозможно. Да и мог ли он вообще что-то написать?       Теперь, вдали от Сибил, по ночам ему снятся кошмары. Ему снятся облезлые гончие, снятся сгорбившиеся, гниющие медсестры, снятся красные глаза и крылатый демон… Он просыпается в темноте и смотрит в потолок, не в силах больше уснуть. Потом, под самое утро, встает, варит кофе и пытается делать вид, что ничего не произошло, что все нормально. Ухаживает за этим ребенком так, как если бы перед ним была Шерил. И так день за днём.       Он находит весьма интересный способ справится со стрессом: он рисует, прямо как это делала его дочь. У него получается лучше, но до совершенства далеко: гипертрофированные, неправильные пропорции; или слишком малое, или слишком большое количество деталей; чересчур резкие линии. Его рисунки выходят не очень-то аккуратными. Но не это главное. В них и так узнаются очертания тех чудовищ, что даже теперь, когда все кончено, не оставляли его. Что приходили к нему во сне, терзали его сознание, не давали ему расслабиться в темное время суток. Часто на рисунках появляются те детали, коих не было и в помине, то что уже дорисовывало его подсознание, делая существ еще более страшными, чем они были. Он рисует и рисует день за днем, и ему становится легче.

***

Спустя пять дней.       Гарри довольно удивился, когда раздался звонок в дверь. Как-раз в тот момент, когда он заканчивал в очередной раз вырисовывать зловещие контуры летуна. Соседи вряд ли стали бы заходить к нему, если только их, конечно, не затопило… Но этого быть точно не могло. Отложив черный карандаш и встав из-за письменного стола, несколько настороженной походкой мужчине направился ко входной двери, но по старой привычке открыл, даже не спросив кто там. В иной ситуации это могло закончиться плохо. Но не в этой.       Когда на пороге он видит Сибил, в первые мгновения это кажется видением. Очередным сном. Но это реальность. Она расцвела точно цветок весной: отдохнувшая, полная сил, вся светящаяся, прямо как ее взор. Теперь она выглядела полным олицетворением своего внутреннего мира. И на этот раз, на ней не было полицейской униформы. – Сибил? - Гарри ничуть не стал скрывать свое удивление. – И я рада видеть тебя, Гарри, - это не была ядовитая ирония, нет, точно не с таким блеском в глазах. Просто все эмоции были написаны у того на лице, и любой бы увидел, насколько они сильны. - Признаться честно, я беспокоилась. Как у тебя дела? – У меня?.. - до чего же она был растерян. - У меня все хорошо… Ты проходи, разувайся… Он отступил и жестом пригласил ее внутрь. Усмехнувшись тому, как мужчина нервничал, Сибил зашла в прихожую, сняла обувь и вместе в Гарри прошла дальше, в зал. – У тебя здесь очень мило, - из вежливости сказала полицейская, хотя и отметила, что у него действительно было уютнее, чем у многих. – Я тоже волновался о тебе. Ты извини что я не навещал тебя, просто я пока не получил страховку за машину, и… Ну ты понимаешь. – Понимаю. – А как ты себя чувствуешь? – Ну, швы сняли вскоре после твоей выписки, так что сейчас уже нормально. – Я… Я рад это слышать, Сибил. Я правда рад. На несколько секунд повисло неловкое молчание, что было прервано хозяином квартиры: – М-м-м… Ты не хочешь кофе? Она неловко скрестила руки на груди и ответила: – Очень любезно с твоей стороны, не откажусь.       Гарри поспешил на кухню, Сибил начала осматриваться. На лицо был небольшой творческий беспорядок, что ее не сильно удивило. “Писатель, в конце-концов…” - молча констатировала она, издали глядя на сваленные в кучу листы бумаги за письменным столом. Из кухни донеслось: – Ты располагайся, чувствуй себя как дома! Конечно, это было неправильно, вот так беспардонно вторгаться в личное пространство другого человека, но девушке почему-то показалось, что с этими листами что-то не так, и ей стоит глянуть на них. Об этом кричало шестое чувство, перекрикивая все остальное, в том числе и чувство приличия. И оно не ошиблось. Сибил с ужасом принялась рассматривать нарисованные явно дрожащей рукой, гротескные рисунки самых разных созданий из Сайлент-Хилла: искривленных медсестер, склизких паразитов, отвратительных гончих, тощих летунов и так далее. Были даже рисунки тех существ, которых Гарри не встречал, но которые ему приснились: темные, обезображенные фигуры, чьи руки срослись с кожей, точно на них были надеты смирительные рубашки; существа, похожие на людей, но обмотанные колючей проволокой; своего рода пауки, собранные из разных частей тел и много чего еще. Рисунков были десятки. – Гарри… - она повернулась и увидела обеспокоенного и слегка расстроенного мужчину, с кружкой кофе в руках. Он не хотел, чтобы она это видела. - Что это? Сначала следует тяжелых выдох. – Я вижу их по ночам. Засыпаю, и будто переживаю это снова и снова. И каждый раз что-то новое… Я… Я просто не знаю, как по-другому справиться с этим. Даже писать не могу… – Гарри… Неужели все так плохо? Тот смиренно опустил голову. “Ему действительно нужна помощь. Это… Это нездорово…” - Сибил решила попридержать эту мысль пока в голове. Девушка догадывалась, что ему, как творческой натуре, будет особенно тяжело, но чтобы до такой степени… – Зато мой кофе не стал хуже, - слабая отговорка. Он протягивает ей красную кружку, надеясь, что так сможет уйти от этой темы.       Полицейская действительно решает оставить ее. Вдвоем они присаживаются на диван, друг напротив друга, и вновь повисает тяжелое молчание, пока она пробует напиток. Кофе неплох, во всяком случае лучше, чем та гадость, которую подают в кафетериях Брамса за неприлично большие деньги. У Гарри в руках появляется небольшая бумажка, из которой он принимается сворачивать оригами, видимо, чтобы немного успокоиться. Мужчина чувствовал себя нескладно из-за того, что Сибил не только застала здесь бардак, но и обнаружила его художества. “Подумает ли она, что я псих?” - вопрос уместен в данной ситуации. – Сибил, а у тебя выходной? Все же от Брамса до сюда путь не близкий… – Да нет, - полицейская небрежно поправила челку, - шеф меня отправил на больничный. Врачи сказали что какое-то время мне нельзя работать. Поэтому и решила проверить тебя… И не напрасно. – Слушай… - он хорошо обдумывает что сказать. - Это все… Накопилось, теперь варится в моей голове. То что мы пережили, это ужасно. И лишь теперь я осознаю насколько. По всем законам природы, мы должны были там погибнуть. Это чудо, что мы выжили. Ты была на волосок от гибели, и если бы я не собрал в бутылку ту жидкость, мне пришлось бы… - Гарри побледнел от мысли о ее убийстве. - Мне… мне надо дать выход этому, ты понимаешь? Рисунки… Мне так становится легче. Я просто хотел сказать, что я не ненормальный, я не сошел с ума, мой рассудок не помутился… Просто мне так легче… Сибил поставила кружку на кофейный столик, подошла к нему, опустилась на колени и положила руки на плечи. – Гарри… Я не считаю тебя ненормальным. И не считаю, что ты сошел с ума, поверь… Я просто волнуюсь за тебя. И за ребенка.       Гарри перевел взгляд ей за спину. Она обернулась и увидела, что тот смотрит на детское кресло-качалку, стоящую здесь же, в зале. Неподалеку находится кроватка и лежат вещи, необходимые младенцу. Сибил поняла, что за все это время, ребенок ни разу не заплакал и не закричал. И в то же время, он не спал. Нет, девочка сидела в кресле, и с интересом смотрел на них. – А почему кроватка здесь? – Я не хочу быть от нее далеко. Особенно ночью, - Гарри резко зажмурился, поняв, что сболтнул лишнего. Сибил поняла, что он спит здесь же, на диване, у стола с рисунками. Даже не доходит до спальни. Но сделав вид, что до нее не дошло, полицейская продолжила развивать мысль: – А когда ты примерно планируешь переселять ее в отдельную комнату? Здесь же есть детская? Этими вопросами Сибил надеялась просто отвлечь его. Ведь он уже переживал потрясение, когда умерла его жена, и именно необходимость заботиться о дочери заставила его жить дальше. Это после смерти жены, что уж говорить про ситуацию, из которой он выбрался… И тут полицейская просчиталась. Поняла она это когда писатель, побледнев еще сильнее и сжав оригами, уставился в одну точку. – Гарри? – Я не заходил туда после смерти Шерил… “Дура…” - она ругает себя за ошибку. Образы чудовищ из Сайлент-Хилла, безусловно, оставались большой проблемой, которую было необходимо решить, но… Это не самый тяжелый груз. Шерил. В первую очередь дело было в ней. А ведь это можно было понять с самого начала… – Эта девочка - твоя дочь, Гарри. – Моя дочь умерла… И ты знаешь это, Сибил. Моя дочь осталась в том городе. Ее отняли у меня… Далия, Кауфман, все они… Сначала они отрезали половину души Алессы, создали другую личность, а затем заставили вернуться и уничтожили ее. Конечно, девушка терпеть не могла всю эту сверхъестественную тему, даже с учетом того, что лицезрела доказательства ошибочности своих суждений. Особенно все то, что связано с переселением душ и тому подобным. Но если так надо… Она была готова вести диалог в этом русле: – Но ведь Алесса перед смертью передала тебе ребенка. Стала бы она тебе отдать просто случайного ребенка? – К чему ты клонишь? – Ты не думал о том, что может быть, это и есть Шерил? – Если смотреть на это так… - он устало потер переносицу. - То это может быть и Алесса. – Но ведь Шерил и Алесса, - Сибил поверить не могла, что на полном серьезе говорила это, - это части одного целого. Как бы там не было, в этом ребенке есть часть Шерил. Она не умерла, она переродилась. И эта девочка заслуживает твоей любви. Тот смотрел на нее и молчал, не зная что ответить. Как он мог вообще как-то спорить, когда ничего не понимал в предмете спора? Магия, переселение и разделение душ, все это… Это было настолько невероятно и непостижимо, что наверное, даже если бы он десятилетиями это изучал из первых уст, перенимал знания Ордена и Далии Гиллеспи, ему бы все равно не удалось однозначно сказать, что именно произошло тогда, когда та Сущность отдала ему ребенка. Возможно Сибил думала, что он ненавидел этого ребенка, ненавидел за то, что эта девочка не его дочь… Но он не ненавидел ее. Просто не мог. Гарри ведь заботился о ней, держал возле себя практически каждую минуту, боясь, что с ней что-то может случиться. Можно даже сказать, что испытывал к ней отцовские чувства. Просто… просто вместе с тем, он скучал по Шерил. По его дорогой Шерил. И снова лицо выдавало его. – Гарри, - Сибил взяла его за руку, - хочешь мы зайдем туда? Это болезненно, это неприятно, но без этого никак. Эта та черта, которую Гарри Мейсон должен пройти, чтобы продолжить жить. Он должен. – Я в любом случае с тобой, - когда голубоглазая говорит это, он чувствует, что не один. Что может разделить это бремя с кем-то. Не переложить на кого-то, а именно разделить.       Гарри кивает и аккуратно встает. Подруга не отпускает его, боясь, что он передумает. Вдвоем они молча плетутся по небольшому коридору к нужной двери. Путь кажется бесконечным. Сибил чувствует себя поводырем, хотя на самом деле она подобна проводнику, ведущему человека к полному принятию истины. Для Гарри же в этот момент она вновь, как тогда, в кафе, была подобна ангелу. Ангелу-хранителю, что освещает мрачный путь, покрытый тенями его собственных страхов и переживаний. Ангелом, что снова поддерживает его. – Все будет хорошо… - шепчет светловолосая, подводя его к нужной двери, той, на которую он смотрел, не отрываясь. Гарри медлит. Но Сибил терпеливо ждет, пока он сам не возьмется за ручку. Это должно быть полностью его решение. И все же, несмотря на бурю эмоций, Гарри переступает через себя и открывает дверь.       Внутри комнаты Шерил все было по-прежнему, как и во всей квартире. Розовые обои, ее кровать, ворсистый коврик, лежащие на полу куклы и игрушечные динозавры, полностью заставленные книжные полки, стол для уроков и рисования. Ничего не изменилось, да и просто не могло измениться. И ничего не произошло с ними от того, что они зашли. Небеса не разверзлись, земля не провалилась в бездну, их не пожрало пламя. Они просто стояли здесь и осматривали окружение. Сибил отпустила Гарри, тот прошел пару метров вперед, довольно спокойно скользя взглядом по предметам интерьера. Молчание длится несколько минут. – Знаешь, я очень тщательно отбирал ей каждую книгу, - Гарри показывает на шкаф с множеством переплетов. - Шерил всегда была спокойным ребенком… Она соображала не по годам. Со сверстниками общалась довольно мало. Другие дети почему-то не хотели ее принимать. Зато она очень много читала. Я все беспокоился, что она может научиться чему-то плохому, учитывая, какие книги стали писать… И потому брал только то, что хорошо знал сам. Мужчина подошел к кровати, и осмотрев ее, продолжил: – Она очень любила, когда я ей читал, хотя прекрасно делала это и сама… Ее любимой книгой был “Маленький принц”. Я подарил его в прошлом году, на ее шестилетие… Накануне был ливень, мы случайно попали под него, когда гуляли, а у меня не было зонта… Я укрывал ее своей курткой, но она все равно заболела, - он присел на кровать, и его на лице появилось что-то среднее между радостью от воспоминания и грустью от реальности. - На день рождения у нее поднялась температура, она плохо себя чувствовала… Но я все равно хотел ее порадовать. Я приготовил ее любимые спагетти с соусом, купил пирожные, и мы вместе поужинали. Большую часть дня она провела в постели, а я сидел рядом и читал ей новую книжку, пытаясь хоть как-то поднять настроение…       Он не выдержал. По его щеке скатилась слеза, сначала одна, затем вторая, третья… Гарри закрыл глаза ладонью, пытаясь остановить поток слез, но у него не выходило. Наружу выходило все то, что копилось у него в подсознании эти дни. Теперь он просто не мог прекратить плакать. Через несколько мгновений Гарри ощутил нежные объятия и теплое дыхание у шеи. И ощутив это, сам, как-то невольно, поддался навстречу и бережно приобнял Сибил. Этот чувственный контакт, столь необходимый ему, и столь непривычный, но нужный и ей, казалось, длился вечность. Это было чем-то большим, чем могло показаться. Это было подобно единению их душ. – Я тоже когда-то теряла, - вполголоса признается Сибил. Для нее тоже настает час откровения. - Теряла людей, без которых не могла представить свою жизнь… Я была совсем ребенком. Грабитель ворвался в наш дом, родители спрятали меня в шкафу, а сами… Я видела все своими глазами. Видела, как он застрелил их… - она говорила с горестью, но тем не менее спокойно, ибо эта рана уже давно зажила, оставив лишь след. - Я просидела там до приезда полиции, мне было так страшно… Но боль от их потери была в разы хуже страха. Я знаю… Знаю что это не то же самое, что потерять свое дитя, но… Но я хочу чтобы ты понимал, Гарри. Для меня твоя боль не что-то далекое… И я бы сделала все, лишь бы забрать ее часть… Лишь бы хоть немного облегчить твои страдания. Сибил чувствовала, что он внимательно слушает ее. Ловит каждое слово, и с каждым словом ему становится немного легче. Ее слова обращались в действие. Этого было не объяснить простыми словами… Как будто бы она, руководствуясь исключительно самыми добрыми, чистыми намерениями, сама отдавала часть своей витальности ему. Будто бы ее душа, соприкоснувшись с его, лечила. – Шерил… - крепко охватив Сибил, будто бы боясь отпустить, шепчет Гарри. - Я назову ее Шерил… Девушка слегка улыбается с закрытыми глазами, и прижимает его к себе еще сильнее.       Когда Гарри успокоился, вдвоем они вышли из комнаты, пребывая в небольшом смущении. Вернее пребывал в нем в первую очередь Гарри, а Сибил же, как бы это смешно не звучало, смутилась от того, что смутила его. Волей-неволей, несмотря на то, что писатель был старше ее, в голову полицейской так и лезла мысль, что сейчас он был похож на неопытного подростка. А ведь она даже не знала, насколько была близка к истине… Сибил была вторым человеком в жизни Гарри, кого писатель подпустил столь близко к себе, кому так доверился, что позволил произойти тому, что произошло, даже если это было в высшей степени невинно и целомудренно, и о чем-то еще и речи не шло. Первым таким человеком была Джоди.       Когда они вернулись в зал, то застали девочку взбудораженной. Она шевелила головой, руками, приоткрывала и закрывала рот. Сибил сначала испугалась, что с ней что-то не то, но Гарри поспешил ее успокоить: – Все в порядке, она просто хочет есть. “Ребенок хочет есть, и даже не плачет?” - полицейская удивилась. Ей конечно было понятно, что… эта Шерил была тихоней, но настолько? Гарри взял со столика опустевшую красную кружку и тихо сказал: – Я пойду принесу ей смесь. Писатель последовал на кухню. Сибил, вновь оставшаяся одна, по какому-то наитию снова подошла к столу с рисунками и принялась их заново рассматривать. “До чего же жуткие…” - несмотря на то, что Гарри был не очень хорошим художник, он вложил в эти мрачные образы огромные эмоции, и смог не только передать, но и приумножить зловещую ауру, что просто исходила от них, даже на бумаге. Однако среди всех этих леденящих душу силуэтов, Сибил заметила кое-что еще. Кое-что, что сильно выделялось. Рисунок, в отличие от всех остальных, написанный аккуратно, кропотливо, где каждая линия была выведена столь скрупулезно и с таким старанием, что практически невозможно было признать в его авторе того же человека, что в эмоциональном припадке нарисовал пугающих тварей на других листах бумаги. Гарри Мейсон приложил все свои усилия, чтобы этот рисунок выглядел достойно. Полицейская взяла его в руки. Это был портрет. Портрет женщины, с узнаваемыми чертами лица и ярко-голубыми глазами, что были единственным раскрашенным элементом лица. “Это… я?” - догадка поразила Сибил. Не было никаких сомнений, на бумаге была изображена именно она. Ее щеки моментально покрылись густым румянцем. Полицейская никогда не краснела от подобных чувств, это просто было ей несвойственно, но… Но это был исключительный случай. Она могла поклясться, что никто никогда ее не рисовал. И более того, никогда не проявлял к ней такую привязанность.       Гарри вернулся с кухни, а она машинально отбросила портрет, что сразу опустился поверх других листов, и развернулась, скрестив руки за спиной, пытаясь таким образом скрыть волнение. Но удавалось не очень хорошо. К ее облегчению, Гарри сосредоточился на кормлении Шерил из бутылочки, не обратив внимание на пунцово-красные щеки. Пока писатель кормил девочку, погруженный в размышления о чем-то, и явно собирающийся с мыслями, у полицейской появился соблазн уйти. Ей… Ей надо было успокоиться. Подумать. Поразмыслить трезвой головой, не опьяненной чем-то… Странным, необычным. – Знаешь, Сибил… - закончив, задумчиво начал Гарри такой интонацией, что ее бросило в холодный пот. - Я очень хотел с тобой поговорить о кое-чем… Очень важном. Гарри поднимается и становится прямо напротив нее, буквально в трех метрах. – О чем же? - ее глаза начинают бегать по всему вокруг писателя, казалось, что были готовы уцепиться за любую мелочь, лишь бы только не пересекаться с карей радужкой. – Я… Знаешь, мне непросто об этом говорить, в этом признаваться… - он медлит. - Я много думал. Мне много раз в голову приходила одна навязчивая мысль… Она не оставляла меня все эти дни. И теперь я должен высказаться. Тогда, на карусели, когда ты оказалось под властью того существа… Если бы не аглаофотис, у меня, наверное, не осталось бы иного выхода, - то что он говорил, было своего рода исповедью, - кроме как убить тебя. Даже если не для спасения собственной жизни, то ради прекращения твоих страданий… Но я не смог бы. Я никогда не смог бы убить тебя, - он шагнул ей навстречу. – Гарри… – Пойми… Ты не просто помогала мне, - не останавливался мужчина, всматриваясь в нее расширенными зрачками, полными чего-то… невероятного, космического. - И не просто рисковала ради Шерил… Правда в том… Что ты давала мне надежду. Ты была лучиком света в той непроглядной тьме. Я не мог не переживать, не думать о тебе… Когда по пути в парк я понял, в какой ты опасности, я был готов сделать все ради тебя. Мне казалось, что во всем мире нет ничего важнее. Когда я оказывался в ситуации, из которой, как мне казалось, не было выхода… Я представлял твои глаза, твою улыбку… Мое сердце наполнялось решимостью, даже в самой жуткой части того кошмара. Несмотря на Шерил, несмотря на мою собственную судьбу, я не смог бы лишить тебя жизни… Я не мог не думать о тебе, даже после всего этого… Даже не пытался выбросить тебя из головы, оставить в прошлом, как часть чего-то ужасного. Не хотел и не мог. И никогда не не сделаю этого. Ее сердце пропустило удар. Внезапно, оно начало изнывать. Эти слова… Такие слова, какие она никогда не слышала в свой адрес, такие… Нежные, чувственные, искренние… Обычно крайне сдержанную и спокойную Сибил охватил поток эмоций, поток чувств… Ощущалось это так, словно внутри бушует ураган. Казалось, что в эти мгновения, когда он вновь открывался ей, не существовало ничего кроме них двоих. И эти ощущения… Эйфория и необъяснимая боль, невероятная печаль и чудесная радость, и все одновременно. Счастье и странное отчаяние… От этих, казалось, несовместимых противоположностей, абсолютных крайностей, теперь уже ее глаза предательски заслезились. “Что это?” - Сибил просто не могла поверить, что готова была заплакать на ровном месте. Заплакать от того, что ее изнутри разрывал целый смерч. Но по-другому и не могло быть. Гарри… Он спас ей жизнь, такую эмоциональную связь не уничтожить, не оборвать ничем, и связь подобной силы просто невозможно было образовать как-то иначе. Они связаны навек. Все решается в один момент. Вся мучающая, тягостная часть чувств внутри, вся боль и печаль исчезли в тот момент, когда чужие губы мягко накрыли ее уста, слившись в нежном, чутком поцелуе. Сибил ответила ему мгновенно, не думая и не колеблясь ни секунды, соединившись с ним в неописуемом, прекрасном экстазе. Это было то, чего они так хотели. То, чего так желало их естество. И теперь их души, с упоением и истинным восторгом, растворялись друг в друге, как то и было предрешено с их самой первой встречи.