Твой или ничей

Перед глазами – лишь до боли знакомый изгиб упрямо сжатых губ. Все внимание Ямамото сосредоточено только на них, даже не на самом собеседнике. Общее ускользает из внимания, он цепляется за отдельные черты. - Я так сильно скучал по тебе, - получается произнести на выдохе, куда-то в чашку с недопитым кофе, но никак не в лицо сидящему рядом человеку. - Знаю. А еще мы условились никогда не озвучивать подобные вещи вслух. Впрочем, в виде исключения… я тоже. Скуало сминает в пальцах салфетку, отбрасывает ее на середину круглого столика. Ветер треплет волосы, небрежно убранные за уши, перекинутые за плечи копной. Ветер доносит до Ямамото чужую улыбку – не на губах, в словах. И тепло запускает корни глубоко в душу. Тирренское море в это время года – сплошь недовольные волны, пенящиеся у каменистого берега. Тонкая полоска песчаного пляжа исчезает под приливом, волны лижут стены старинных домов, стоящих здесь уже второй, если не третий век. Буйство водорослей, морского мусора, ракушек и насыщенного солью воздуха. Туристический сезон окончен – ноябрь полноправно вступает в свои права. Им с трудом удалось отыскать работающее кафе на побережье, и оттого на террасе они сейчас одни. Щека Ямамото вымазана белым кремом – канноли оказалось настолько вкусным, что он уничтожает десерт в два счета. Скуало морщится – он терпеть не может ни  сладкое, ни остатки ребяческого поведения в мечнике Вонголы. Хмурится, вытирает чужую щеку, ведет пальцем рядом с застарелым шрамом. От такой раны можно избавиться в два счета, но Такеши не захотел. А вот от шрамов пламя солнца не спасает – и на лице Ямамото вовек запечатлена секунда их неудавшейся битвы, когда спата едва не распорола мальчишке горло. Скуало вздрагивает. Сколько раз жизнь пыталась разлучить их? Мафия упорно старается сделать это изо дня в день  – наркокартели, недовольные Вонголой, старейшие семьи, выступившие против, ученые, корпящие над коробочками противников. Ни за что. Мечник ухмыляется, убирает руку. Ямамото Такеши слишком живучий, а про него самого и говорить не стоит. Умрет либо вслед за Занзасом, либо… вслед за этим. Босс не простит, но поймет, спасибо и на том. - Думал, успею прилететь сюда в конце сентября, искупаться хотел, - взгляд расстроенного щенка никак не вяжется с морщинами в уголках глаз, и Скуало думает, насколько же много в Такеши противоречий. - Так вперед. До моря с десяток метров, чего ждешь? - С ума сошел, я же там околею, - смеется заразительно, и губы против воли растягиваются в хищную ухмылку. Велик соблазн схватить за шкирку и кинуть в волны, смотреть, как будет бороться со стихией и непременно – победит. Но Скуало медлит, потому что знает – он окажется в воде следующим. Сырой ноябрьский ветер забирается под джемпер, мажет холодом по разгоряченной коже. На побережье в это время года совершенно неуютно, но Ямамото любит море, а Скуало… Скуало просто сейчас здесь, и все остальные слова излишни. - Предлагаю после поехать в замок, ты говорил, что Маммон одобрила ремонт, и вам сделали новые ванные комнаты? - Не обольщайся. Счет за воду она же и выставит тебе перед отъездом. - Неужели Маммон будет настолько жестока?! - А сам как думаешь. Разговоры ни о чем и обо всем на свете. Им обоим этого слишком не хватает. Когда каждый день выдираешь свою жизнь из лап смерти, простые радости ценятся особенно высоко. Такеши воровато оглядывается и сжимает его руку под столом, дарит тепло бледным замерзшим пальцам. Позднюю осень и зиму Скуало совершенно не любит. Он привык к итальянскому солнцу, хоть и обгорает под ним без защиты в два счета. - Поднимемся наверх? - Ведешь себя, как турист. - Так я ведь и есть турист! - Ты мотаешься на Сицилию уже с десяток лет, а все никак не угомонишься! Раздражение клокочет где-то в горле, но Скуало соглашается. С каждым разом отказывать ему становится все труднее, слишком прочно Ямамото обосновался подле него. Пугающе прочно. - После подъема – сразу на поезд, и чтобы я больше не слышал идиотских предложений от тебя. - Договорились! И поганец берет его за руку. Скуало орет, осыпает проклятиями и клянется убить. А сам чувствует едва уловимый жар в кончиках ушей. Позорище. На вершине горы ветер особенно сильный – развевает полы плаща, волосы сумасшедше мечутся и Скуало, чертыхаясь, забирает их в хвост. А Ямамото доволен. Улыбчивый и теплый, он то и дело норовит прижаться, и, в конце концов, побеждает – обнимает сзади и кладет подбородок на плечо. - Это последний раз, когда я позволяю тебе так делать. Они оба знают – это не так. Первое поражение случилось в бою за кольцо дождя. Но они оба от этого только выиграли. Внизу расстилается море красных черепичных крыш, а за городом – горы, поросшие кустарником. Змея железной дороги уходит в сторону Палермо, и Такеши мысленно уже сидит в поезде, а после – включает свет в прихожей снятой на несколько дней квартиры и позволяет себе больше не сдерживаться. Он вжимается в Скуало сильнее, чувствует его тепло, запах, мягкость волос, сдавленно шепчет на ухо: - Поцеловать позволишь? - Только если после скину тебя вниз с этой площадки, - и оборачивается, поджимая губы. Такеши не в первой. И их лбы соприкасаются, а после становится не тепло – жарко. Потому что поцелуи со Скуало всегда горячие, каким бы холодным и сдержанным тот не казался. Протез руки крепко сжимается на его запястье, вдавливается в пульс. Знак – не останавливаться. И пусть Ямамото потом полетит вниз, сейчас ничего не имеет значения. Свой выбор он давным-давно сделал. В глазах Скуало не привычные сталь и лед, но искры тепла. Они – только для Такеши. Для их нечастых, но таких важных встреч. Для тех дней, когда жизнь позволяет им проснуться вместе. Когда мафия не тянет к ним цепкие лапы, забирая для своих дел. Ямамото думает, что в этот раз он уж точно задержится на Сицилии. А, быть может, и вовсе останется подле нынешнего босса Вонголы, перестав раздирать себя между Японией и местом, где он счастлив по-настоящему. Но уже через два дня – следующий вылет. Пересадка в Риме, а дальше – борьба за Вонголу. За его босса. За их жизнь. Скуало что-то шепчет ему в губы, а родной голос звучит глухо и отстранённо, затихает, будто под толщей воды. Мысли закручиваются в тугой водоворот, картинка идет помехами, и не успевает Такеши даже вскрикнуть – исчезает. На смену приходит темнота. И боль. И воспоминание. Задание, которое он провалил. Нет, чертежи коробочек он добыл, но при этом добыл и пулю, прошедшую в нескольких сантиметрах от сердца. Наверняка, Скуало будет в бешенстве – его единственный ученик, и такой неудачник. Увидеть бы его. Такеши мутит, и сознание меркнет вновь. На границе между явью и сном слышен мерный писк приборов. Скуало… Пока есть он, есть и жизнь. Ямамато с трудом разлепляет веки, зрение мутное, от света – одна лишь боль. Сквозь наркотический дурман сильных обезболивающих препаратов он замечает то, что заставляет его чуть улыбнуться. Его перебинтованную кисть сжимает чужая рука – до боли знакомые, исполосованные шрамами пальцы правой руки. Края сознания достигает удивленный вздох. У них еще будет не одна теплая осень. Мафия не оборвет их «вместе» так скоро. Скуало рядом. А уже одно это означает для Такеши – тепло.