Поющие не только под дождём

      Их день всегда начинался с двух вещей. Первой из них был бодрый голос Космо, всегда просыпавшегося в шесть утра. Словно у этого человека был часовой механизм внутри, заставлявший его вечно куда-то спешить, вечно находиться в движении и не давать себе на отдых больше определённого количества часов.       — Доброе утро! — восклицал он, раздвигая шторы.       Дон еще с юношества знал об этой особенности своего друга и сильно не злился, а вот Кэтти после начала их совместной жизни пришлось долго привыкать. Иногда это приводило к мелким ссорам и ворчанию, а один раз даже закончилось опрокинутым прямо на пижаму Космо кофейником. Но на этот раз ему повезло — дорогая подруга не выглядела ни раздражённой, ни злой. Да и кидаться было нечем, разве что подушкой.       — Доброе, — пробормотала Кэти, убирая с лица тёмные кудряшки. Локтем она задела что-то мягкое, что при детально рассмотрении оказалось свертком из одеял, в глубинах которого прятался от январского солнца Дон.       — Ммммм, — прогудел свёрток. — Шт н зфтрак?       — Боюсь, я тебя не расслышал, — Космо картинно наклонился и приставил ладонь к уху.       — Звтрк што?       — Ох, видимо, тебе стоит ещё раз навестить репетитора дикции. Или придётся посылать нам телеграмму из своего убежища.       Кэтти звонко рассмеялась и ткнула выглядывающую из-под одеяла смуглую пятку. Видимо, это окончательно убедило обладателя этой самой пятки в том, что настала пора вставать. Дон потянулся и выбрался из одеял, но тут же поежился от свежего морозного воздуха, гулявшего по квартире.       — Что на завтрак, спрашиваю.       — Три яйца, овсянка и половина яблока, — самым что ни на есть оптимистичным тоном ответил Браун. Таким тоном обычно поздравляют с повышением или зачитывают прогноз погоды по радио. Дон фыркнул.       — Я один из известнейших в мире актёров, а еды у меня…       — Только не говори, что не твоей идеей было весь вечер читать желтушные журнальчики и хохотать от заголовков, — заметила Кэти, выбираясь из постели. — Ладно, сейчас что-нибудь придумаю.       Проходя мимо Космо, она, разумеется, не удержалась от маленького поцелуя в щеку. Дон на кровати протестующе замычал и наконец сел, но, посмотрев на них, тут же замолк. Лицо его вдруг стало каким-то задумчивым, на губах расползлась задумчивая улыбка. Космо заметил это и, озорно прищурившись, щёлкнул пальцами перед лицом актёра.       — До-о-он, Дон Локвуд, база вызывает! Все в порядке? Дон почти не заметил щелчка и посмотрел прямо в пронзительные голубые глаза. Свет, падающий на них, преломлялся так, что они казались двумя светящимися кусочками льда. У Кэтти глаза были гораздо темнее и напоминали скорее воду на самом дне замерзшего пруда — скорее зеленоватую, чем голубую, и почти черную. Дон мог всматриваться в их глаза почти бесконечно. Ещё бы — свои глаза он всегда находил заурядными, просто тёмными, без красивых метафор, которые можно к ним придумать. До того дня, правда, когда Космо извернулся и назвал его широко распахнутые в удивлении глаза «двумя пуговицами с пальто». Глуповатая, но тоже метафора.       — Люблю я вас, — выдохнул Дон и, потянувшись, сгреб обоих в охапку.       Второй вещью, с которой начинался их день, были поцелуи. Объятия в кровати, сонные и нежные улыбки тоже были частью этого маленького ритуала. А уж потом начинались ленивый подъем, перечисление планов на день, которые Космо всегда знал наизусть, ледяная вода в ванной и тихие напевания Кэтти, стоящей у плиты. Дон много раз пытался приготовить завтрак самостоятельно, но, видимо, вся его гениальность и талантливость сосредоточилась исключительно на актерском мастерстве. Космо готовил чуть лучше, но постоянно отвлекался, отчего яйца подгорали, молоко убегало, а турка с кофе и вовсе напоминала Везувий во время извержения. Так что Кэтти всегда занималась завтраком — хотя бы в целях собственного выживания. Она ловко переворачивала яйца и нежно, медленно напевала:

Falling in love again…

Never wanted to…

What am I to do?

Can’t help it…

      — Слышали, что сегодня на первой полосе? — Космо сидел, закинув ноги на спинку соседнего стула, почти полностью закрывшись газетой. — «Трагические обстоятельства расставания Дона Локвуда и Лины Ламонт: Дьявольские страсти в жизни великого актера»       Кэтти прыснула от смеха, едва не выбросив со сковороды почти уже готовую яичницу.       — Ты серьезно?       — Сама прочитай, — Космо потряс газетой, едва не скинув при этом сахарницу со стола. — Серьезно, им совсем нечем заняться?       Дон лишь фыркнул. Газетчики были, пожалуй, одной из тех групп людей, которых он терпеть не мог сильнее, чем длинноносых критиков и вездесущих папарацци. Но в этот раз он не собирался идти разбираться с менеджером или подавать жалобы. Все-таки, в какой-то степени эти печатники писали правду: об отношениях певицы, актера и музыканта давно знал весь штат. Многие обсуждали это, многие задавали каверзные вопросы.       Но все они знали, на что идут, когда все это начиналось. Знали, что будут и осуждения, и критика, и даже презрение. Космо даже в шутку предлагал Дону уйти в подполье, а то и вовсе в леса.       «Тогда уж к индейцам, — предложила Кэти. Несмотря на шуточность разговора, тон ее казался вполне серьезным. — У меня бабушка была потомком какого-то древнего клана»       Дон в ответ на такие предложения лишь тихо смеялся, но мысль, которую высказывали Кэти и Космо, была ясна. Неважно, что произойдет — они всегда смогут уйти. Уйти вместе, пританцовывая и прячась от чужих лиц под желтыми зонтами и дождевиками.       И каждый раз, когда Космо карикатурно падал в обморок от поцелуя Кэтти, и когда Дон вместе с Космо что-то играли на рояле в четыре руки, и когда Кэтти прижималась к широкой груди Дона, они утверждали эту простую истину. Они уйдут вместе. И каждое их утро будет так же начинаться с голоса Космо и поцелуев.