Единственный

      Коммуналка — слово в целом хорошее, от «коммуна» — какое-то общее дело, интересы, помощь и поддержка. Наверное, так думали советские вожди, давая растущим, как грибы, в далекие тридцатые коммуналкам именно такое название. На излете века, когда все старательно выстраиваемое светлое будущее с грохотом развалилось, у этого слова появился иной привкус — отчаяния и тоски. Эта конкретная коммуналка и вовсе снилась Саше в кошмарах, с ней были связаны его самые неприятные воспоминания, но, по иронии, и приятных тоже хватало, чтобы хотелось раз за разом возвращаться. Чтобы приходилось, переступая через горы мусора на лестничной площадке, подниматься на третий этаж, где уже толком не осталось жильцов.       Даже родители Саши спешно собрали все сбережения (о продаже этого поганого угла не могло идти и речи) и уже куда-то съехали, оставив на двери в их бывшую комнату только унылую записку с номером. Мол, «сын, если захочешь помириться, звони». Саша мириться не торопился, он все еще был обижен на то, что в момент, когда больше всего нуждался в их помощи, они умыли руки; за то, что, по большому счету, именно они виноваты в том, что все закончилось именно так. Сами отказались принимать Колю в семью, обзывая его неадекватным наркоманом, когда это еще и в помине не было правдой, сами же и получили у себя за стенкой настоящий притон, который, словно химическое оружие, вытравливал из облезлой коммуналки все остатки адекватности.       Саша в этой кошмарной раскладке был тараканом — в том смысле, что ему все было нипочем и даже полезно бывать в подобных местах для общей закалки. На работе он, пожалуй, единственный не фукал, набредая в патруле на злачные места. Уже привык и не принимал как нечто из ряда вон, это была такая же часть его повседневности, как походы в туалет: неприятно, но как иначе? Иначе будто и не могло быть. Как бы он ни бился лбом в стену, Колю вытащить из этого ада не удавалось, а значит, Саше ничего не осталось, кроме как каждую неделю ходить в этот ад самостоятельно к нему на свидания. Не самая романтичная обстановка для поцелуев и занятий любовью, но уж какая есть. В свой уютный угол в квартире у Игнатьи Филипповны он приглашать его просто боялся, наперед зная, что Коля устроит там подобный кошмар.       Коля болел тяжелой зависимостью, как когда-то болела его мать, но только на порядок страшнее. Он целыми днями только кололся да разводил в своем скромном углу тараканов, крыс, горы использованных шприцов и дружков-ублюдков, с которыми его связывало только одно — хмурый. Коля потерял счет времени и едва ли принимал хоть что-нибудь, кроме героина, если бы не Саша, который регулярно пополнял его съестные запасы батареями консервов и быстрорастворимой лапши. Коля бросил ненавистную школу после девятого класса, забил ходить в техникум, куда его с горем пополам пристроил еще на что-то надеявшийся Саша, и даже в армию по повестке его не взяли, лишь увидев на комиссии россыпь точек от новых и старых уколов на запястьях, словно карту звездного неба, и поставили категорию Д — абсолютно не годен. Коля полностью замкнулся в своем мире химического кайфа, отстраняясь от реальности как только мог.       Саша честно пытался его бросить, оставив без какой-либо помощи, когда один из коллег поделился с ним мудростью, что чтобы спасти наркомана, его надо перестать спасать. Но приезжая каждую неделю и видя все более удручающую картину, все стремительнее худеющего на одной диете из ханки, которая отбивает всякий аппетит, Колю, зарастающего мусором по самые уши, понял, что его детка за ум так и не возьмется. Предпочтет сдохнуть, но не возвращаться к норме. Коля ненавидел себя, ненавидел эту жизнь и просто не видел смысла выкарабкиваться самостоятельно, и Саше ничего не оставалось, кроме как тащить его за уши. Он быстро поумерил свои аппетиты с мечтами вылечить Колю и поставить его на ноги, его целью теперь было просто сохранять ему жизнь и не дать влететь на уголовку за хранение. Чтобы он просто был рядом, такой нежный, благодарный ему за каждую минуту вместе, уже даже без надежды на то, что может быть по-другому.       Дверь в самую страшную комнату в этом доме скрипнула и плотно села на бетон. Саше, чертыхаясь, пришлось приподнять ее на ржавых петлях и с еще более жутким скрипом наконец открыть, малодушно сомкнув глаза, чтобы не шокировать себя сразу тем, что изменилось в этом аду за целую неделю. Когда же набрался смелости посмотреть, увидел вполне привычную картину: заваленный горой обычно производимого Колей мусора стол, на котором ясно угадывались и яркие упаковки из-под дошираков, и загнившие в тепле вскрытые консервы, шприцы и пакетики с остатками белого, бесчисленное количество обожженных ложек — все это, кроме ложек, которые еще можно было отмыть, Саша, не задумываясь, сгреб в найденный в шкафчике мусорный пакет (на удивление, в шкафах у Коли всегда царил идеальный порядок, всю грязь он предпочитал аккумулировать на открытом пространстве). Свободный стол еще пригодится Саше, если вдруг придется кого-то откачивать — это тоже между ними было не раз.       Направо пол усеян какими-то тряпками вперемешку с почерканными ручкой листками (Коля еще пытался что-то рисовать по старой привычке) — это все он сгребет веником позже, а пока у него были дела поважнее. Двух вмазанных орков из-за абсолютно невменяемого состояния пришлось самостоятельно выволочь за плечи в пустой коридор, третий же, с ухмылкой пялящийся в стену, свалил сам, сверкая пятками, стоило только сунуть ему под нос недавно полученную Сашей, еще хрустящую, корочку сотрудника ГНК. Остался еще один, и это был Коля — он спал, провалившись в наркотический трип, и перво-наперво Саша без лишних эмоций нащупал его пульс. Слабый, неровный, явно свидетельствующий о новом повышении дозы, потому что предыдущее количество дряни в инъекции перестало давать нужный эффект. Еще одна проверка фонариком прямо в распахнутый невидящий глаз с ненормально суженным зрачком показала то же самое.       У Саши не было времени паниковать, это раньше он убивался виной от каждого колиного загула, теперь же привык и выработал план действий. Он снял с плеча рюкзак, не без брезгливости ставя его на запыленную табуретку в углу, быстро нашел упаковку не совсем легально, через знакомого, добытых ампул; защитив пальцы от стекла краем футболки, вскрыл одну, набрал лекарство в один из шприцов, целую ленту которых приволок Коле, чтобы не использовал иглы за кем-то. Саша с хладнокровием врача ввел иглу в дрогнувшее запястье, совсем рядом со свежей точкой укола, подумав, как же это, наверное, двусмысленно все выглядит со стороны; выдавил лекарство в бледную руку. На краю сознания замельтешила мысль о том, что, возможно, он сейчас совершает ошибку: индивидуальная непереносимость и прочая медицинская лабуда — может, именно эта его инъекция сейчас убьет его драгоценного Коленьку, а вовсе не превышенная доза героина?       Но дело уже было сделано, и дальше нужно было просто ждать. По-хорошему бы убраться в комнате, потратив время с пользой, но Саша не мог отойти от Коли ни на шаг, пока он не проснется, а в случае чего звонить в скорую и объяснить свой идиотизм. И потому он просто разглядывал его, начиная с растрепанной макушки, автоматически отметив, что пора бы снова отволочь его в парикмахерскую, чтобы отросшие пряди не лезли в глаза. Смотрел на сомкнутые подрагивающие ресницы, маленький нос, сухие растрескавшиеся губы и без конца щупал пульс, не без удовольствия отмечая, что он наконец выравнивается и ускоряется. Он мог бы поторопить процесс «выздоровления» легким похлопыванием по щеке, но не стал, хотел увидеть обескураженное выражение лица Коли, когда он увидит Сашу и поймет, что его не кроет остаточной дозой — что будет первым, радость или разочарование?       Коля оправдал все его ожидания: рвано вздохнул со сна, потянулся и только после этого раскрыл глаза, озаряясь улыбкой до ушей. «Сашенька…» — тихо шепнул он, словно до конца не верил, что его любимый Саша реален, а не рожден растравленной наркотой фантазией; тут же потянулся за поцелуем. Саша склонился и коснулся его губ мягко, почти как в первый раз, когда шестнадцатилетний подросток Коля едва не подпрыгивал на месте от возбуждения, и этот, уже совсем взрослый, тоже больше всего на свете хотел поцеловать Сашу, быстро углубляя поцелуй, отдаваясь с языком. Когда Коля был трезв и находился в моменте, он был для Саши самым любимым и желанным. Все-таки правильную наводку дал Родя, покопавшись на каких-то новомодных «форумах», как он это называл, и посоветовав это простое средство. С этим лекарством не нужно было материть всех и вся, терпеливо ожидая, когда Коля проспится и вся дрянь выйдет из организма, теперь не нужно было терять и так драгоценное для них время вместе.       — Постой, я не понимаю… Как? Меня не кроет, — опомнился Коля, отстраняясь. Обескураженно потряс головой и даже потер пальцами виски, словно пытаясь поставить что-то в мозгу на место и вернуть себе совсем неправильное наслаждение. Саша попробовал замять тему, вновь втянув его в еще более требовательный поцелуй, но на этот раз Коле уже было не до этого. — Ты что сделал?! — в ужасе просипел он, отталкивая сашин подбородок.       — Вколол налоксон — препарат, которым лечат наркоманию. Антидот для опиоидов, — ровным тоном пересказал Саша то, что слышал от Родиона, когда принимал от него упаковку ампул в подарок. Понимал, что с горем пополам доучившийся девять классов Коля все равно не поймет ни слова из специализированных терминов, но все равно сказал, чтобы самого себя убедить в том, что это решение было правильным.       — Блять… — разочарованно простонал он, поднимаясь на ноги. — Ты знаешь, сколько стоила эта доза? Знаешь? — стал спрашивать он, все больше закипая. Саша в ответ лишь коротко кивнул. Он еще как знал, все точные расценки. — Нихера ты не знаешь! Ну нахуя, кто тебя, блять, просил? — рычал он, нарезая круги по комнате. Злился и никак не мог направить свой гнев в действие, чтобы тот не затопил его до краев.       Саша молчал, ему нечего было сказать. Налоксон обычно используют не так, им спасают от передоза, но Саше слишком не терпелось опробовать новое средство на Коле и посмотреть, что получится — а эти честные объяснения разозлят его еще больше. Саша же посмел украсть его сладкий кайф, на который с каждым месяцем все сложнее собирать деньги. Все стараниями работы Саши и коллег, которые делают наркотики менее доступными, а если спрос высокий, а предложение ограничено, то нечего удивляться взлету цен. Да, Саша никогда не думал, что ему на службе в ГНК пригодятся знания по ненавистной экономике, которую он еле сдал на тройку в первое полугодие учёбы. Коля же нарезал круги по комнате и все не мог успокоиться, затем, будто опомнившись, метнулся к убранному Сашей столу и, не найдя на нем чего-то нужного, взвыл, как раненый зверь. Саша даже дернулся от неожиданности, никогда он не видел Колю таким безумным.       — Где? — хлестко бросил он, обернувшись на Сашу, а тот лишь обескураженно поднял брови, потому что и правда не понимал, что нужно Коле. — Пакетик с порошком, лежал здесь, куда ты его дел?! — крикнул он, истеря за каждый раз, когда Саша был молод и глуп и пытался бороться с зависимостью Коли самым прямолинейным методом — пряча дурь.       — Не было там ничего, один мусор, — без эмоций парировал Саша, злиться ему сейчас не хотелось. Он знал, что это просто истерика, что Коля не до конца себя контролирует и успокоится, если Саша не будет лезть на рожон и даст ему проораться. За годы с ним он еще как это усвоил. — Сгреб все в пакет, можешь там посмотреть, — все же не удержался от подколки он.       Честно надеялся, что Коля в мусор не полезет, что на задворках сознания у него осталось еще немножко гордости и самоуважения, но тот, ничуть не сомневаясь, лишь с нескрываемым раздражением, полез в пакет. Вытряхнул всю гадость на пол, стал разгребать трясущимися пальцами, и от этого зрелища уже самого Сашу затошнило. Его не пугал мусор и неадекватный Коля, но это животное желание, которое не могло остановиться ни перед чем, стало для него неожиданностью. Недооценивал он зависимость Коли, зачем-то еще надеялся на остатки адекватности. Уж Сашу Коля точно никогда так не хотел, так остервенело не стремился воссоединиться любыми путями, зато за белым порошком готов был едва не с головой нырнуть в мусорный пакет. И никогда так счастливо не улыбался, как наконец отысканному пакетику.       — Не надо, все равно не подействует. Пока препарат не выйдет, без толку, — предупредил его Саша, когда Коля стал озираться в поисках ложки. На самом деле Саша не знал, правда это или нет, он просто не хотел, чтобы Коля снова употреблял, особенно при нем, да и смесь из завышенной дозы героина, антидота к нему и еще героина сверху звучало, как что-то очень нехорошее для сердца и почек.       — Да блять! — вскрикнул он, бросая подобранную с пола ложку на стол — та со звоном отскочила и снова приземлилась на пол. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Меня ломает без этой дури! Ты хочешь, чтобы я сдох от ломки, ты этого добиваешься? — вопил он, одной этой фразой вызывая в Саше вереницу воспоминаний о каждом разе, когда он пытался укладывать Колю в клиники. «Ты хочешь, чтобы я сдох от ломки?!» — истеричным эхом постоянно снилось Саше в кошмарах.       — Даже если тебя станет ломать, мы справимся. Надо слезать, маленький, это не может продолжаться вечно, — в противовес ему очень спокойно и рассудительно, стараясь убедить этого упрямого ребенка хоть в чем-то, сказал Саша. Теперь, когда Колю впервые за несколько месяцев не крыло от остаточной дозы и ему не нужно было искать деньги на новую, они наконец могли нормально поговорить и прийти к какому-то решению.       — Зачем мне слезать? — Оскалился Коля недобро. — Вот объясни мне, любимый, нахера мне слезать? Ради двух дней в неделю с тобой, и то не всегда? Тебе похер, ты меня пользуешь, когда тебе это удобно, а затем выкидываешь, потому что «служба». Ты там развлекаешься в своей Москве, а мне гнить в одиночестве, пока ты снова обо мне не вспомнишь? — рычал он, периодически срываясь на писки и всхлипы. Его уже начинало мелко трясти, злые слезы застилали глаза.       — Все не так, — все еще старался держать удар Саша. Он подошел ближе к расстроенному Коле, приобнял его за плечи. — Я люблю тебя и стараюсь вырываться как можно чаще, но это не всегда получается, — шептал Саша виновато, целуя Колю в висок. Ради спокойствия Коли он бы все отдал за стабильные выходные и нормированный график, но он только вышел на службу, был зеленым младшим лейтенантом со всего одной скромной звездочкой на погонах — а на такого грех не скинуть всю самую неприятную рутинную работу, которой не было конца и края.       — Хорошо, но юр. фак-то ты свой закончил? Не в общаге живешь, тогда где? Ты мне три года уже в уши льешь, что заберешь в Москву, а в итоге живешь там поди с любовником, а я так, запасной вариант, — выл Коля ему в шею, но вопреки тому, что очень злился, прилип к Саше не собирался отпускать.       Саша лишь некрасиво засмеялся в ответ на такое предположение. Даже если на секунду представить, что весь сказанный Колей бред правда, то насколько надо быть больным, чтобы использовать этого геморройного, иного слова и не подобрать, человека как запасной вариант? Если бы Саша видел иные выходы для себя, если бы у него был хоть кто-нибудь на горизонте, способный затмить собой самоотверженную любовь к Коле, он бы уже летел к нему без оглядки и забыл весь этот кошмар как страшный сон. Но Коля был его единственным и неповторимым и даже когда скатывался в бездну, для Саши он был самым родным и желанным.       — Там, где я живу, нельзя устраивать такое. — Саша красноречиво обвел взглядом захламленную комнату. — Если я тебя заберу, мне нужны гарантии, что ты бросишь: никаких больше наркотиков и невменяемых дружков. Ты ляжешь в клинику и слезешь с этой гадости, пойдешь учиться, — Саша впервые озвучил ему эти условия.       — Я не смогу-у, — на одной ноте завыл Коля, еще ближе прижимая Сашу к себе. — Ты не знаешь, что такое ломка, как это страшно. Я пытался, — ныл он, развозякивая слезы по сашиной футболке, и тому правда было его жаль. На героин легко сесть, а слезть — это целая мука. Это он знал по долгу службы и поэтому же старался не давить на Колю слишком сильно. Но вопрос переезда на квартиру к Игнатье Филипповне был принципиальным, он ни за что не позволит этой больной, медленно сходящей с ума от деменции, старушке, наблюдать такое. Иначе и до инфаркта недалеко.       — Знаю, маленький, знаю. Но и по-другому нельзя, не получится, — еще более умиротворяюще, нежно зашептал Саша, поглаживая Колю по трясущимся плечам. — Я помогу всем, что от меня зависит, но и ты должен постараться, мой хороший. Пообещай, что постараешься, — попросил он, даже зная, что ни единому обещанию Коли верить нельзя. Он уже не раз говорил ему, что в последний раз и в эту яму больше ни ногой, но только сегодня, за долгие три года сашиной борьбы, честно признался, что не в состоянии вылезти сам да и по большому счету не видит смысла в этом.       — Обещаю, — послушно отозвался Коля, скрепляя их договор новым поцелуем. Соленым от слез и с привкусом отчаяния.       Саша хотел было затянуть песню о том, что это ничего не доказывает и ему нужны реальные действия, чтобы поверить Коле, но тот уже пробирался тонкими пальцами к его ширинке с абсолютно однозначным намерением, и это выбило все мысли из головы. В кои-то веки трезвый Коля был только для него, очень хотел именно его, что для голодного до любой интимной близости Саши было слишком дорогим подарком. Саша никогда не трогал Колю под кайфом — это было его личным табу, нет никакого удовольствия заниматься любовью с ничего не чувствующей куклой. Саша и не мог удовлетворить свои желания случайными связями: хоть он сам не видел ничего дурного в том, чтобы иметь несколько партнеров, Коля всегда жутко истерил при одном намеке на конкурента. Вот и получалось, что Саша который месяц сидел на сухом пайке, и, чтобы получить желаемое от него, достаточно было лишь крепко взять за яйца — что Коля и сделал уже через несколько секунд.       Саша вообще не сопротивлялся, но хотел растянуть прелюдию, хорошенько запомнить, чтобы было о чем помечтать следующую неделю разлуки за унылой дрочкой. Но потом он вспомнил, что вроде как добился от Коли того единственного, чего не хватало, чтобы забрать его в Москву под свое крыло, где он вылечится и его можно будет целовать вот так хоть каждый день, и торжественно провозгласил: «Я заберу тебя с собой в Москву». Коля задохнулся от волнения и снова прильнул губами к его губам, и Саша готов был на все, чтобы он еще хоть раз поцеловал его так же — с детским восторгом и благодарностью. «Я заберу тебя», «Будем жить вместе», «Будешь только мой» — все это он повторял по кругу, и после каждой фразы Коля целовал его, все более глубоко и страстно. Это был их личный странный ритуал, который тем не менее нужен был Саше, чтобы осознать — назад дороги нет, это навсегда.       У них обоих уже стояло: у Саши голодно и болезненно, у Коли чуточку вяло, но Саша быстро исправил это, погладив его сквозь безразмерные спортивные штаны. Он застонал сквозь сжатые зубы, на ощупь потащил витающего в облаках Сашу на продавленный затхлый диван. Сам уложил, сам раздел, шепча благодарности, осторожно, будто опасаясь, что от любого неосторожного прикосновения Саша растает, как бесплотный дух. Саша хотел бы управлять процессом, нагнуть его быстро и жестко, как принято в том чертовом клубе, куда Родион все же затащил его два года назад и где теперь Саша был частым гостем, просто наблюдая за чужим удовольствием, но никогда не присоединяясь к празднику разврата. Но по отношению к Коле это казалось неправильным, даже бесчеловечным, ведь между ними всегда было принято нежно, с первого же раза.       Саша, лелея свои комплексы растлителя малолетних, допустил к себе Колю в эротическом смысле только год назад, когда уже и сам Коля стал выть от желания и капать на мозг, что Саша его совсем не любит. И даже тогда не стал вести на правах старшего, позволив Коле сделать все самому, лишь мягко инструктируя, что да как, и помогая справиться с неловкостью. Только сверху быть не позволил (Саша раз пробовал еще в военном училище и твердо знал, что ему это не нравится), но Коля был совсем не против и снизу — по правде говоря, для него вообще большим открытием была сама механика процесса. Нормальных отношений и секса в своей жизни Коля не видел, поэтому Саша сказал ему, что надо раздвинуть ноги и позволить ему толкнуться в жаркую глубину сначала пальцами, а затем и своим членом, и он повелся, и был очень даже этому рад. Поэтому и теперь даже не пытался быть сверху, несмотря на то, что всем происходящим дирижировал целиком самостоятельно.       Зацеловал Сашины губы до пульсирующей боли, сполз вниз на шею, где под протестующее мычание Саши наставил засосов (и под летней формой не спрячешь, черт возьми), и ниже, на грудь, где обвел губами каждый сосок, ласково погладил влажным языком и даже прикусил. Саша скулил, запуская пальцы в колины волосы, гладил по голой коже на шее и позволил себе лишь одну вольность — толкнуть его плечо вниз, чтобы уже целовал живот и взял в рот член. Коля был неопытным любовником, все что он умел, — это воспроизводить то, чему его учил Саша, и пытаться сотворить то, что понравилось бы ему самому. Поэтому он не стеснялся кусаться, перекладывая свой мазохизм на Сашу, пока тот лишь сдавленно шипел, но еще больше распалялся, в каждом движении узнавая своего Колю. Иногда ему даже казалось, что ему понравилось бы отдаться любимому и снизу.       — Презерватив, — привычно напомнил Саша, когда Коля уже спустился ему до самого пояса и основательно взялся за резинку трусов, высвобождая член. Простым минетом все точно не закончится, а прерываться потом на поиск того самого не было никакого желания.       — У меня нет, — просто отозвался Коля, будто отчитываясь о погоде за окном.       — У меня в рюкзаке посмотри, — устало выдохнул Саша и тут же захлебнулся стоном, когда ладонь Коли крепко сжала у основания и стала размеренно подрачивать. Даже таких простых ласк из его рук ему бы хватило, чтобы кончить.       — Не буду я ничего искать, вот еще, — капризно фыркнул Коля, сплевывая на покрасневшую головку первую горячую каплю слюны и тут же ловко размазывая ее широкой ладонью. — Ты что, мной брезгуешь? Я могу прекратить, — нагло шантажировал он, добавляя весомый аргумент в виде губ на головке. Саша глухо заскулил, подаваясь бедрами навстречу.       — Ты же используешь чистые шприцы? — спросил он только для того, чтобы успокоить свою совесть. Он знал про все риски и опасности, кто такой ВИЧ и что от него умирают, но никак не мог перебороть себя, чтобы прервать такую сексуальную сцену и начать, как конченый придурок, искать в рюкзаке презервативы, когда Коля уже вот — берет почти целиком в глотку, параллельно надрачивая себе, глухо постанывая и разнося вибрацию по всему зажатому в губах стволу.       — Когда тех, что ты привозишь, хватает, то да, — уклончиво ответил он, на секунду оторвавшись, и лукаво улыбнулся, тут же прогоняя все испуганные сашины «но» следующей попыткой опуститься горлом на член до основания, добавляя еще слюны. Закашлялся, но все же взял до конца, что привело Сашу в полный восторг. — Я люблю тебя, — шепнул он, снова оторвавшись, и горячее дыхание щекотными искрами согрело мошонку. Пока Саша тихо млел под его прикосновениями, Коля стал раздевать и себя.       — Я тебя тоже безумно люблю, — с готовностью отозвался Саша, поднимаясь на локтях. Он не мог оставаться безучастным, пока Коля вызывающе облизывал свои пальцы, чтобы растянуть себя сначала ими. — В рюкзаке есть смазка, не мучай себя, — попросил Саша, мягко поглаживая его отведенную в сторону коленку. Он по опыту знал, что слюна слишком быстро сохнет и плохо скользит, и поэтому с ней очень больно.       — Я хочу так, — насупился Коля, с шипением проталкивая в себя пальцы. У Саши руки чесались помочь, опрокинуть его на лопатки и своими фалангами почувствовать панически сжимающиеся мышцы, резко толкнуться… Он испугался этих своих мыслей и подумал, что пора завязывать ходить в клуб, где его научили плохому. — Иногда хочется больно, особенно с тобой, — наконец сказал он то, что Саша одновременно и боялся, и больше всего хотел услышать.       — А с кем не особенно? — хохотнул Саша, прекрасно зная, что у Коли никого, кроме него, нет и не могло быть. Тот отреагировал на подколку мгновенно, ткнув острым кулаком в плечо довольно болезненно, но едва ли в треть своей силы. А может, Саше с раскаченными к финальному зачету по физ. подготовке плечами так только показалось.       Коля только фыркнул, ничем, кроме жестов, не ответив, хотя Саша готов был выслушать новую истерику по поводу того, что это Саша ебется с кем попало в своей Москве, а у Коли он один такой, единственный. Но, видно, Коля мыслями уже был совсем не в бесполезных пререканиях, он был весь поглощен такой любимой им болью и не менее любимым Сашей. Едва растянув себя лишь двумя пальцами, пристроил анус к головке, стал медленно насаживаться, тихонько поскуливая. Саша задохнулся от того, как это было туго и близко. Теперь их не разделял плотный латекс, все было кожа к коже, жарко, скользко и немного больно из-за откровенно фиговой смазки, но оттого еще острее, чувственнее.       Последний раз вот так грязно, по слюне и без презерватива Саша трахался еще в армии, и то только потому, что в разбомбленных пригородах Грозного не было аптек со всем необходимым для анального секса, а чужой близости в перманентном страхе за свою жизнь хотелось зверски. Парнишка был девственник да и Саша до того спал со всеми только в защите, но потом, на гражданке, все равно заморочился со всеми анализами, с облегчением выдохнув, когда они оказались отрицательными. А теперь с Колей это было чистой воды безумие. Саша регулярно, раз в полгода, делал ему экспресс-тест на ВИЧ из аптеки (поскольку пойти в больницу и нормально сдать кровь на антитела он упорно отказывался, думая, что под этим предлогом Саша уложит его в наркодиспансер) и все были отрицательными, но это на самом деле такая тонкая грань, что Саша и сам не знал, каким приличным словом назвать свое безрассудство.       Вдруг, именно инъекция перед приходом Саши была с чужой иглы, за одним из тех ублюдков? Вирус только разошелся в крови, а вот и Сашенька — чистенький и свежий, самая подходящая жертва. Про всякие там инкубационные периоды и прочие медицинские термины он слышал лишь краем уха и особо не хотел вникать, до сего дня ему хватало простого рецепта, чтобы избегать проблем: презерватив и регулярный тест для подстраховки. Но когда Коля сам насаживался, сладко поскуливая, горячим и охренительно узким нутром, когда покачивался едва-едва, только больше зажимаясь, мозги Саши отключались окончательно. Перегорали, как лампочки под слишком высоким напряжением, искрили и плавились.       Саша уже весь горел и плавился, все силы потратив только на то, чтобы не спустить раньше времени, изголодавшись по такому желанному телу. Еще сильнее поднялся на локтях и даже сел, чтобы прижать мелко вздрагивающего Колю к себе, мягко, но требовательно надавил ему на плечи, помогая насадиться глубже, с удовольствием ловя ртом каждый его стон и вскрик. И на какой-то там страшный смертельный вирус ему в этот момент было так кристально похуй, что он уже почти смирился с неизбежным положительным результатом. Пусть. Если Коля теперь всегда будет такой трезвый и горячий, скользкий от пота у него под руками, пусть грязный и заразный, пусть умирающий от СПИДа, Саша примет его любого и согласится болеть вместе с ним. Пусть умрут вместе, в один день, как в сказке, и закопают их рядом с одним памятником на двоих — похуй.       Коля двигался резко, неумело, но Саше хватило одного его скулежа на ухо, чтобы кончить, и после, со спермой внутри, дело пошло быстрее. Еще один плюс делать это без презерватива — не надо прерываться после каждого оргазма, чтобы сменить резинку. Можно устроить безумный секс-марафон, не вынимая ни на секунду, наслаждаясь с каждым кругом все более податливым растраханным Колей, тоже плавящимся от каждого прикосновения, воющим от множественных оргазмов и уже совсем не способным держать нужный темп, будучи сверху. Саше таки пришлось уложить его на лопатки, все еще не вынимая, почти раздавить своим весом и продолжить вдалбливаться, забыв о каких-то там внутренних стопах и принципах. Саша любил своего мальчика так, что готов был ради этой любви и в огонь, и в воду, и если Коля чувствует в ответ хоть толику того же самого, то примет и поймет, не станет капризничать из-за слишком грубого обращения.       Но Коля совсем и не был против, участливо застонал, прогибаясь в пояснице и залепетал что-то о том, что всегда мечтал именно так и какой же Саша охренительный, когда берет именно так, как настоящий альфач. Так и сказал «альфач», подберя словечко из какого-то дешевого боевика, и Саша хрюкнул ему в плечо, ничуть не сбавляя темпа. Захотел альфача — он его получит. Саша совсем отпустил себя, в отместку наставив засосов на бледной шее с неровно прыгающим кадыком, стал еще более резким, до синяков сжимал тонкие запястья в сеточках старых и совсем свежих шрамов, давил на ребра, выбивая из грудной клетки весь воздух, не давая нормально вздохнуть. В горячке запихал несколько пальцев Коле до самых гланд, тот подавился, заскулил обиженно, но послушно облизал, а когда Саша добавил их к своему члену, еще сильнее расширяя вход и с силой, до боли, надавил на припухшую простату, взвизгнул на высокой ноте и излился, сжимая своими острыми коленками сашины бока до синяков.       Потом они просто лежали, в обнимку, как обычная сладкая парочка без тяжелого груза из настоящего и прошлого на плечах. Саша чувствовал себя выжатым, как лимон, а Коле было еще хуже — он едва не отрубился от переизбытка чувств, и только периодические похлопывания от Саши по щекам помогали ему оставаться в реальности. С его стороны было крайне подло так издеваться над любимым, нет ничего такого, чтобы поспать после хорошего секса, но у Саши был пунктик по поводу трезвого, отдающего себе отчет в происходящем, Коли, которого так не хотелось терять даже на десяток минут — все время, пока действовал налоксон, должно было быть их. Саша с радостью бы еще раз его трахнул, нежного, сладкого, абсолютно не способного на сопротивление, но ниже пояса у него тоже все истощилось до последней капли, он отыгрался с процентами за месяцы воздержания.       Саше едва хватило сил, чтобы, перевалившись на бок, таки дотянуться до своего рюкзака, но вовсе не за контрацепцией, которая теперь тем более была ни к чему. Он достал пачку сигарет, взял себе одну и еще одну протянул Коле, зажигалка была тут же. Они, совсем как в стереотипном дешевом фильмеце, курили после секса прямо в постели, что тоже безрассудно, но по сравнению с тем, что они устроили только что, было сущей мелочью. Саша с наслаждением втягивал в легкие дым, а Коля просто дежурно давился сигаретой — кажется, он никогда не был любителем этого дела, закурив в четырнадцать только для того, чтобы казаться взрослее, затем просто по привычке, а когда в его жизнь ворвался героин, затмив собой все остальные привычки, даже еду и регулярный душ, совсем забыл про эту шелуху.       — Как думаешь, та гадость, что ты мне вколол, уже вывелась? — притворно легкомысленно спросил Коля, перекладывая сигарету в другую руку, чтобы удобнее было свободной гладить Сашу по груди, с каким-то фетишистским удовольствием подергивая кудрявые волосы. У самого Коли, несмотря на формальное восемнадцатилетие оставшегося все тем же хрупким подростком, такой брутальной растительности и близко не было.       — Не надейся. Еще сутки, а то и больше, — фыркнул Саша, накидывая лишка. Он хотел, чтобы Коля не употреблял как можно дольше, хотя бы из страха впустую потратить драгоценную дозу. Больше всего на свете он хотел, чтобы инъекция сегодня утром стала для него последней в долгой совместной жизни. — Зачем сейчас? Я рядом, тебе хорошо ведь, правда? Для этого не надо наркоты, — со всем спокойствием, на которое только был способен, стал поучать Саша. Он злился на эту его ненормальную тягу, но правда хотел понять, в чем причина. Что Саша опять сделал не так, что Колю снова потянуло на дурь — был слишком жестким?       — Да блять, причем тут вообще это?! — взвился он. — Хмурый — это давно история не про «хочу», а про «надо». Мне без него хуево, суставы выкручивает. Вот, уже потряхивает, — захныкал он, демонстрируя и правда угрожающе дрожащую руку с зажатой между пальцами сигаретой. Но только вторая рука, все еще расслабленная, спокойно гладила его по торсу, и поэтому Саша в эти дешевые актерства ни на грамм не верил.       — Милый, если тебя будет ломать, я помогу, мы вместе это переживем. Ты сильный, я в тебя верю, — со всей нежностью стоял на своем Саша, ловя дрожащую руку за запястье и поднося к своим губам. Ловить Колю на лжи было бесполезно, это все равно кончится лишь скандалом и ни на шаг не приблизит их к победе над тяжелой зависимостью, поэтому Саша предпочел действовать мягко, издалека. — Я не хочу, чтобы ты больше употреблял, пусть та доза, которую я тебе обломал налоксоном, будет последней, — попросил он очень серьезно.       — Какой, нахуй, последней, ты смеешься, что ли? — ахнул Коля, хотя посмеивался теперь только он, обескураженно, панически, а Саша, напротив, был пугающе серьезен. — Нельзя же так сразу бросать, надо постепенно, чуть снижать дозу… — стал торговаться он, увидев, что Саше вовсе не смешно. Тот лишь медленно помотал головой, строго стоя на своем. — Ну хотя бы последнюю дай употребить, будь человеком. Не пропадать же добру? — слишком легкомысленно попросил он, и у Саши брови на лоб полезли от такой наглости.       — Добру… — повторил он офигевшим эхом. — А может, уколешь мне? — предложил он вовсе не всерьез, но внешне никак этого не показал, для совсем не ожидавшего такого предложения Коли, тут же испуганно замотавшего головой, он все еще оставался решительным и упертым до тошноты. — А что такое, любимый? Это же добро — всегда хотел попробовать, что в нем такого, что тебя к этой гадости так тянет, — добавил он вкрадчиво, совсем входя во вкус и откровенно наслаждаясь еще более энергично затрясшим головой Колей. Не только этот маленький наркоман был хорошим актером.       — Тебе не надо, ты что… — защебетал он очень виновато, и именно такой реакции Саша от него и добивался, хоть какого-то понимания, что героин — вовсе никакое не добро и когда твой любимый человек употребляет, это правда страшно. — Тебя из органов попрут, да и вообще зависимость… Какая муха тебя укусила? Ты сильно головой ударился, да? Болит? — наконец нашел формальную причину он, вспоминая, как они неловко стукнулись лбами во время одного из поцелуев. Даже совсем не в шутку, а с явным беспокойством приложил ладонь ко лбу, как бы проверяя температуру.       — Вот именно это я чувствую, когда ты говоришь, что хочешь употребить. Нет, нет и нет, свыкнись с тем, что это последняя, — наконец вышел из роли Саша, пока Коля совсем не запаниковал, быстрыми ловкими пальцами ощупывая не слишком-то пострадавший лоб на предмет шишек. Коля нахмурился и тут же отнял руку, даже отодвинулся на диване подальше от Саши, явно обидевшись на такие игры. А жаль, Саше очень понравилось его испуганное не за кого-то, а именно за любимого Сашу, выражение лица, полное заботы и поддержки. Наверное, он просто изголодался по чьей-нибудь заботе, которую с избытком дарил окружающим, и не надеясь на взаимность.       — Ты думаешь, я для себя стараюсь? Как ты меня, орущего и блюющего в электричке в Москву повезешь, умник? Я вколю эту последнюю, чтобы все прошло нормально, так надо, — зло упрямился он, опять со своим извечным «надо», которое очень не подходило к словам «доза» и «героин». Ему надо бросить — это Саша знал точно и давать поблажек не собирался.       — Если ты вколешь эту, можешь оставаться тут, ты обдолбанный мне там не нужен, — слишком жестоко для вечно психующего Коли поставил условие Саша. — Ты смоешь тот пакет в раковину, или больше я к тебе не приеду. Я сейчас серьезно, — и не смотря на то, что заметил в его глазах плохо скрываемое бешенство, надавил еще сильнее. В нем из ниоткуда взялось острое желание продавить это глупое упрямство, сломать и уничтожить.       — Саша, нет! — пискнул он, опускаясь до истерики. Понял наконец, что лживого «обещаю», брошенного между делом, совсем не достаточно. Хотел было уже расплакаться, давя на жалость, но вдруг вздрогнул, сморгнул раз-другой и медленно лег на диван, обескураженно нащупывая грязный плед. Саша бросился к нему, предвкушая нехорошее. — Погоди, меня кроет, — шепнул он последнюю осмысленную фразу, отталкивая его руки, после чего глухо застонал и закатил глаза. Вот и волшебный налоксон — всего на два часа адекватности и хватило.       Саша с интересом наблюдал, как Коля проваливается в нирвану, размышляя о том, стоит ли использовать вторую дозу спасительного препарата или дать наконец этому манипулятору проспаться и продолжить важный для них диалог на совсем трезвую голову. Очень хотелось закончить все сейчас, пока он сам был злой, а Коля пришибленный активной позицией Саши в постели, но он здраво рассудил, что вторая порция неизвестного вещества за несколько часов звучит как возможная передозировка, и отложил все выяснения отношений на потом. Сегодня для него и так было слишком много Коли, нервная система не выдерживала. Чтобы успокоиться, ему нужна была вторая сигарета и неспешная уборка. Он сметал весь мусор в угол комнаты, тщательно проверяя, чтобы в нем больше не завалялись никакие пакетики с порошком. На то, как Коля с безумным взглядом роется в вонючей горе отходов, он уже насмотрелся вдоволь.       Привел комнату в порядок всего за полчаса, не став только мыть пыльные полы. На самом деле малодушно побрезговал да и не посчитал нужным — все равно все зарастет грязью за ближайшую неделю (тут ходили, даже не разуваясь), нафиг стараться. Несколько раз подходил к Коле и проверял пульс, но тот был ровным, пусть и слегка замедленным. Наверное, самый пик прихода все же прошел без участия Саши, потом налоксон чуть смягчил удар и теперь Коле нужно только несколько часов побарахтаться в остатках того, что еще не успело вывестись из организма. Сашу это вполне устраивало, он чувствовал потребность хорошенько все обдумать наедине с собой. Устроился за непривычно чистым столом, беря в зубы новую сигарету и ожидая, когда в чашке зашумит вода с опущенным в нее кипятильником. Этот страшный кипятильник со следами ржавчины и хлопьями налета — единственная техника, которая задержалась в комнате у Коли, даже старую поломанную электроплитку он умудрился куда-то вынести.       Саша хотел поесть, но и запаривать доширак брезговал — он слишком разнежился на вкусной домашней еде Игнатьи Филипповны, которая, несмотря на стремительно покидающий ее разум, заставлявший ее считать Сашу своим любимым внуком и периодически выдумывать ему подходящую под эти убеждения биографию, до сих пор готовила прекрасно — вот что значат приобретенные еще по молодости навыки. Все же сдался, почувствовав урчание в желудке, покусился на не самые дешевые консервы, которые приволок Коле еще неделю назад. Правда открывашки у него не обнаружилось, пришлось по-походному вскрывать обычным ножом со следами ржавчины. Только потом до Саши дошло, что эта ржавчина слишком темная и больше смахивает на засохшую кровь. Поморщился, только представив, что такого этим ножом тут делали, но отложил его на место очень спокойно. Чтобы его чем-то удивить и тем более шокировать, нужно было действительно постараться.       Пока ел холодную тушенку, запивая горячим чаем из пакетика, несколько раз прогонял скребущихся в дверь нарков, выставляя перед собой корочку наподобие церковного распяться, и эти демоны, почти совсем как настоящие, так же страшно шипели и сбегали в испуге. Саша вдруг подумал, что Коле тоже хорошо бы сделать подобный оберег. И пусть корочка сотрудника ГНК ему не светит, но вот татуировка прямо на лбу, что-нибудь пошлое в духе «Собственность Александра Исакова, младшего лейтенанта милиции» была бы очень кстати, чтобы от одной мысли что-то продать ему у дилеров тряслись поджилки. Хотя «младший лейтенант» звучит не очень, прям как в дебильной песне, которую то и дело крутили на радио, не солидно, а вот «майор» — это уже угрожающе. Думал об этом Саша конечно же не всерьез, как о странной сексуальной фантазии, которые иногда наплывали на него после похода по клубам с Родионом, где он из обещания Коле никогда никого не трогал и только смотрел, неизбежно впитывая все самые горячие образы.       Он сегодня впервые доминировал в постели, брал жадно, ничуть не церемонясь и причиняя острую боль, а Коле, кажется, понравилось. Вот и хваленые сашины принципы — рассеялись в труху перед суровой реальностью. Может, и прав был Родя, упорно затягивая его в этот омут, чувствуя в нем глубоко скрытые нотки Доминанта, или как у них это называется. Интересно, а Коля захотел пойти бы с ним глубже? Коля уже признался ему, что любит боль, но смог бы он надеть пошлый ошейник с кольцом под поводок и ползать за Сашей на четвереньках, послушно бы брал в рот при всех, терпел требовательную руку на затылке? Но об этом было рано даже думать, потому что сначала Коле надо вылечиться, по-настоящему, совсем прекратить употребление, и только потом с ним можно будет попробовать много всякого. У них для этого будет целая жизнь впереди.       Идея тащить его в Москву очень спорная, но а как иначе? Тут Коля только сильнее закалывается, окукливается в этой своей паутине и начинает принимать за норму вот этих дружков, жизнь в горе мусора и использованные по кругу шприцы. Саша для него все еще остается авторитетом, тем самым якорем, который не дает скатиться на дно и ради которого действительно стоит стараться, и этим нужно пользоваться. Переезд в Москву — это хороший стимул, чтобы выбраться, все забыть и двигаться дальше. Дружки не будут донимать, эта квартира — напоминать о маме, Саша будет рядом, и все наладится. Когда все еще пришибленный дозой, но более адекватный Коля выполз из-за шкафа и без лишних слов отобрал у Саши кружку с чаем, чтобы смочить горло, тот именно так ему и сказал. Сказал, что понимает его слабости и не боится, что заберет в Москву даже такого, насквозь зависимого, и все у них наладится, не может быть иначе.       Коля молча кивал, грустно закуривая вместе с Сашей. Как ему казалось, незаметно для Саши стащил со стола пакетик с порошком, спрятал в карман, но тот никак его жест не комментировал. Может, и правда нужна была ему эта последняя доза, чтобы смириться с завязкой и не жалеть об упущенных удовольствиях. Оставить все больное здесь, ненавистной коммуналке, и в Москву переехать, чтобы чиститься: поблевать в тазик у постели, пока Саша будет держать его отросшие, будто у девочки, волосы, покричать ему в плечо, выстрадать за каждую каплю больного удовольствия, держа Сашу за руку — вот эта вся их больная романтика. Саша почитает литературу по наркологии, попросит Родиона снова зарыться в его «форумы», и вместе они смогут пережить ломку даже не обращаясь к врачам, которых Коля так ненавидит. Сашу накрыло воодушевление от грядущих перемен, в этот момент он готов был хоть весь мир перевернуть с ног на голову, если от этого Коле хоть немного станет лучше.       В тот день они еще много разговаривали, о важном и не очень. Коля с каждым часом все больше трезвел, становился похожим на того, в кого влюбился Саша, но героин все еще держал его на крючке, не давая скатываться в истерики. Тихонько кивал на все Сашины «надо» и «пообещай мне», он в таком состоянии очень многое готов был Саше пообещать. Сгущались сумерки, и они целовались в темной комнате зловещей коммуналки, и не думая включать свет, прячась от всего мира. Целовались, курили, снова целовались, доедали холодные консервы, вскрывая их все тем же жутким ножом со следами крови. Коля признался, что резался им, с опаской, ожидая, что Саша разорется привычной тирадой о том, как это опасно, но тот молчал, только цокнул и попросил показать раны. Обработал подсохшие корочки найденной в шкафчике перекисью, в который раз попросил Колю больше так не делать. Тот снова кивнул.       Коля был для Саши очень родным и понятным. Не балагур Родион с шилом в одном месте, не московские мажоры с экзотичными закидонами, он был насквозь «свой», даже несмотря на тягу к порезам и наркоте — это все проходящее, а вот ядро, которое Саша разглядел еще в сопливом ребенке и в которое влюбился без памяти, оставалось на месте. Именно оно смущенно улыбалось Саше, слушая от него очень специфические истории с работы, не кривилось и не фукало, лишь понимающе кивало и просто позволяло выговориться. Коля в ответ ничего не говорил, но не потому что что-то скрывал, а потому, что Саша не хотел слушать. Он примерно представлял, что тут творилось в его отсутствие, мерзкие и страшные подробности вовсе были не обязательны, тем более что скоро с этим должно было быть покончено.       Саша прекрасно знал, что это все обман. Уж в людях он разбирался прекрасно, по службе положено, но позволял себе обманываться колиным спокойствием и бесконечными «обещаю». Он нравился ему именно таким, чуть-чуть под кайфом, чтобы не так остро реагировал на все и не истерил, но и не глядел безэмоционально огромными рыбьими глазами. Но и в абсолютно трезвом Коле, вопящем и ругающемся матом, тоже был свой шарм. Его Саша тоже любил, но немножко иной, извращенной любовью, родом из клуба, где принято носить латексные костюмы и таскать людей за поводки, как собачек. Этого насквозь подростка Колю хотелось воспитать и отучить орать на своего любимого, помочь справиться с эмоциями и стать взрослее, равным Саше партнером. Поэтому за этого трезвого Колю он вознамерился бороться до последней капли крови.       Под ночь они еще раз занялись сексом, скрепляя их договор начать новую жизнь, уже совсем вместе. Коля по обыкновению сам залез Саше на колени, восхитительно поелозил своей одетой лишь в трусы задницей по его джинсам, втянул в поцелуй, где вначале повел сам, но затем оторвался и горячо зашептал на ухо, что Саша божественно сексуален, когда немного злится и берет сверху. Так и сказал «божественно сексуален», и глаза его блестели в одном лишь свете фонаря за окном. Саша тоже ответил ему что-то пошлое о том, что он «божественно сексуален», когда трезвый и отдается в моменте, но Коля лишь нахмурился, не приняв комплимент. Решение перебираться в Москву и слезать с иглы было совсем не окончательным, его надо было подтолкнуть. Что Саша и сделал, сначала толкнув на разложенный диван, а затем много-много раз толкнувшись членом во все еще разгоряченное, хорошо растянутое отверстие меж ягодиц, пока Коля «божественно сексуально» скулил под ним, стараясь насадиться навстречу.       Саша воспользовался смазкой, потому что по слюне было откровенно неприятно, особенно для все еще воспаленного и саднящего после первого раза ануса Коли; но не стал трогать презервативы. Все равно если Коля был болен, то и Саша заразился, уже поздно ломать комедию. Все равно ему больше всего нравилось так: без всяких ограничителей, кожа к коже, без страха и брезгливости, и кончить тоже внутрь, почувствовав еще больше влажного тепла. Скользить полуопавшим членом по собственной же сперме, не дергаясь тут же скорее вынимать, было, одним словом, вос-хи-ти-тель-но. В моменте Саше казалось, что ради этого он был готов даже сдохнуть от смертельного вируса, и гори оно все синем пламенем. Коля под ним уже точно горел, впервые пробуя позу на четвереньках, и нравилась она ему ничуть не меньше, чем несколькими часами ранее глаза в глаза.       Он стонал со сжатыми зубами, в ритм подаваясь назад, поймал сашину ладонь, когда она по-хозяйски, ничуть не нежно, сжала стоящий член и яички. Толкался то назад, где сашин ствол твердо прокатывался по простате, то вперед, в его сжатый кулак, и никак не мог определиться. Саше приходилось направлять его свободной рукой, задавая темп, выводя их на какую-то новую грань удовольствия и взаимопонимания. Вот Коля мелко затрясся предвкушая оргазм, вот Саша без лишних слов сжал у основания, вынуждая спустить только вместе с собой, почти одновременно, а затем грохнуться, как подкошенные, на диван, чтобы Саша мог подмять мелкого Колю под себя и едва не раздавить своим весом. Саша, для которого физкультура долгие четыре года была вторым профильным предметом, сразу после юриспруденции, весил за семьдесят килограмм, а субтильный Коля под ним тихо пищал, переживая затухающие волны оргазма, и едва не задыхался. И это тоже придавало какой-то особый шарм.       Саша не стал мучить его долго, чего доброго и правда задушит. Перекатился на бок и обнял поперек груди, снова с силой прижал к себе, но теперь совсем по-другому, легче, позволяя ребрам быстро ходить под тонкой, как пергамент, кожей. Коля почти сразу заснул, Саша же еще немного полежал, наслаждаясь его близостью и теплом, успокаивая пустившееся в галоп от резко поднявшегося адреналина сердце. Это был первый раз, когда он так откровенно доминировал, не нежничал и заискивающе не выпрашивал разрешения, а просто делал. Он брал, а Коля отдавался, и им обоим было от этого хорошо. Не было колиной истерики по поводу небережного обращения от Саши, которой он так боялся, он не называл его садистом и извращенцем, наоборот, требовал более активной, ведущей позиции и млел от нее, после засыпая умиротворенно и совсем без страха. И наркота тут не причем, это просто было его, из того самого ядра, в которое влюбился Саша. И именно тогда он понял, что впереди у них целая жизнь, полная новых открытий. Только бы Коля вылечился.