одно большое «сложно».

      Едва выйдя из машины, Рюджин затягивает в толпу особенно любопытных журналистов, заполонивших всё пространство перед Полицейским Департаментом. Она тупо смотрит в куда-то в пространство, пока мужчины и женщины, будто пропитанные дорогими духами, окружают её, крича что-то о парне, которого они задержали. Немедленная вспышка боли в плече напоминает о просьбе хирурга избегать больших скоплений людей. Желчь поднимается от живота к горлу.       Это мерзко…       Эти люди… они… Рюджин представляет их пираньями, накидывающимися на каждое живое существо, оказавшееся в их водах. Они выпрыгивают из воды, щёлкая зубами, когда даже намёк на сенсацию появляется в воздухе. В их пустых, безжизненных глазах нет ничего, кроме меркантильного желания первым написать о преступлении, привлечь внимание.       Черён говорила, что кто-то должен этим заниматься, но…       «Ненавижу», – думает Рюджин, кусая губы, чтобы не закричать. – «Как же я, блять, вас ненавижу!».       – Госпожа Шин! Госпожа Шин! – Доносится со всех сторон, и Рюджин хочется просто послать их нахер, к тем изрезанным девушкам, чьи тела сейчас гниют на кладбищах.       – Без комментариев! – Голос Йеджи звучит громче раскатов грома в сезон дождей. Она опускает руку на талию Шин, сжимая сильно, почти до синяков, но это не беспокоит. По крайней мере, теперь Рюджин не чувствует себя настолько одинокой. – Вы получите информацию во время пресс-конференции.       – Это Йеджи… о, Боже, это действительно она.       Толпа расступается перед ней словно волны перед библейским Моисеем. Конечно, они дадут ей дорогу. Рюджин кажется, будто трепет перед Йеджи – нечто типа инстинкта. Так же, наверное, трепетали её далёкие предки, вглядываясь в темноту за пределами освещённого костром пространства. Она была неизвестным элементом, – холодным и пугающим, словно океанская бездна, – и каждая клетка разума Шин просила убежать, исчезнуть, забыть об этой девушке как о кошмаре, но Рюджин игнорировала свой здравый смысл.       В ней проснулась тяга исследовать. Хотелось быть с этой девушкой, подмечать детали, анализировать и изучать, пока не получилось бы разложить её мысли на понятную для обычного человека систему. Шин жалела, что слишком поздно поняла невозможность этого.       Хван – феномен, исключение из всех правил и не существует способа её разгадать. Она словно чёртов код Да Винчи, годами терзающий разум Рюджин.       – Ты разучилась болтать с прессой.       – Не думаю, что когда-либо это умела, – пожимает плечами Шин. – Джису отвечает за СМИ.       – Да, она отличный пресс-секретарь. И готовит потрясающий кофе. Департамент поступил очень умно, наняв её. Кстати, о кофе… я хочу американо.       Рюджин наблюдает за тем, как Йеджи наливает в картонный стаканчик почти опасное для жизни количество сливок, добавляя сверху малиновый сироп. Раньше её пристрастие к сладкому забавляло. Казалось удивительным, что кто-то типа Хван не может жить без шоколада по утрам и слишком сладкого кофе перед работой. Сейчас Шин думала, что Йеджи специально делала вид, будто слишком любит такое, чтобы втереться в доверие, перестать казаться той отстранённой, холодной, циничной стервой, которой она была на самом деле. Разумный, наверное, ход, учитывая, что все, кроме Черён, купились.       – Они пробудут здесь до вечера, – говорит Хван, не отвлекаясь от кофе. Рюджин только кивает. – У них есть фотографии с обыска. Наверное, кто-то из отцепления оставил своё место, и какой-то журналист сумел пролезть в дом. Капитану стоит проверить сотрудников на профпригодность.       Шин смотрит по сторонам, недовольно отмечая, что за полгода её вынужденного отпуска начальство перестроило всё, что только можно. Теперь холл был оформлен в странном, неподходящем для этого места стиле. Бледно-голубая краска напоминала Рюджин о цвете выловленных из реки трупов, а картины Ван Гога на стенах об отрезанном ухе, который им прислали примерно год назад. И бархат… бархатные голубые диваны, обивки стульев и всей мебели. Он будто скрипел на её зубах, раздражая до дрожи в пальцах.       – Госпожа ручной пёсик не убьёт тебя, если ты скажешь мне «спасибо».       – За что? – Хмурится Шин.       – Я вытащила тебя из толпы журналистов.       – Я бы и сама прошла.       – Не думаю, – она делает глоток, пробуя кофе на кончике языка, и губы кривятся в довольной улыбке. – Наконец-то Департамент потратился на хорошую кофе-машину. Это место нравится мне чуть больше. А тебе… уродливый дизайн, верно?       – Просто ремонт.       – Да, конечно. Я помню, что тебе не нравится бархат, но здесь он неплохо сочетается с репродукциями Ван Гога. Хотя стены можно было покрасить потемнее.       – Я не хочу разговаривать, Хван.       – А я хочу, – Йеджи пожимает плечами. В последнее время она перестала маскировать тон «мне плевать на твои желания». Рюджин отчасти благодарна за это. Теперь не придётся улавливать в голосе и выражении лица мелкие нотки недовольства. – И именно с тобой, так что смирись, – вдруг с её губ сорвался нежный смешок. – Так много воспоминаний, связанных с этим местом.       – Хотелось бы их забыть.       – Не пытайся врать мне, Шин. Ты всё ещё любишь меня.       – Я тебя ненавижу.       – Не ненавидишь, – мурлычет Йеджи, щурясь словно сытая кошка.       – Суки, – рычит Черён, захлопывая за собой двери. Взгляд мрачнеет, когда она замечает Йеджи, которая поднимает руки в знак приветствия. – И ты здесь. Теперь день точно полное дерьмо.       – Капитан хотел лично поблагодарить человека, который задержал маньяка.       – Мы бы справились и без тебя.       – Да, месяца за два. Просто скажи «спасибо».       – Ты – последний человек, которого я буду благодарить, Хван. Если бы не Джису, я бы выкинула тебя.       – А я – тебя, – пожимает плечами Йеджи. – Только тебя бы уже больше никуда не взяли. Помни об этом, когда снова захочешь мне мешать.       – Я тебя не боюсь.       – Хорошо, потому что бояться надо того, что я могу с тобой сделать. Ты всё ещё здесь, на этой должности, только потому что знаешь, как надо вести дела. Будь ты чуть менее талантлива, уже давно гнила бы в коробке где-нибудь в парке, под мостом.       – Скажи мне это ещё раз, и я тебе врежу.       – О, я скажу…       – Достаточно! – Рюджин встаёт между ними, мягко отстраняя Черён. Босс ждёт, и у него явно появятся вопросы, если лейтенант и консультант появятся в кабинете с разбитыми лицами или в порванной одежде. Йеджи улыбается, и тело Рюджин будто проваливается куда-то в мир сюрреалистичных картин Дали. Тёплые пальцы касаются воротника, стряхивая видимые только Хван крошки. – Что ты делаешь?       – Ты испачкалась.       – Нет.       – Да, – отмахивается Йеджи. Рука скользит на шею, замирая над тем местом, где, трепыхаясь, бьётся пульс. Что-то хищное искрится в её взгляде. Это плохо… это очень, блять, плохо! – Не бойся, я не буду тебя душить. Пока ты сама меня об этом не попросишь.       – Отвали от неё.       – Кажется, твой личный пёсик ревнует, Рюджин. Ладно, плевать на неё, я работала не для того, чтобы её порадовать. Мне нужна другая награда.       Сердце Рюджин замирает, когда Йеджи кончиками пальцев проводит до её ключиц, едва не заползая под воротник свитера. Она останавливается только после того, как Черён звонко шлёпает по ладони.       – Ты, блять, не будешь её трогать.       – Может, Рюджин сама решит, кто будет её трогать?       – Может, вы обе отъебётесь от меня?       – Хотите, чтобы Рюджин подала на вас иск о домогательствах?       Джису смотрит на Шин с понимаем и ободряюще улыбается, протягивая руку, чтобы поздороваться. Может, Рюджин и считала Черён лучшей подругой, но между ними с Джису с первой встречи появилась странная связь. Чхве обладала удивительным, – особенно для близкой подруги Йеджи, – уровнем эмпатии. Ей хватало секунды, чтобы почувствовать то же, что и её собеседник, и она всегда знала, как помочь, успокоить, разговорить. Раньше, – до того, как всё рухнуло, – она встречалась с прессой и проводила допросы, когда у Хван не было на это желания.       – Рада, что ты здесь, – кивает Рюджин.       – Не сомневаюсь. Извини, что опоздала, журналисты на входе требовали, чтобы я рассказала им хотя бы что-то.       – Почему у здания, в котором сидит несколько сотен копов, нельзя поставить отцепление хотя бы из двадцати? Хотя… местные всегда были придурками.       – Господин Пак ждёт, – сообщает один из офицеров, и Джису благодарит его широкой улыбкой.       – Отлично, а я-то думала, что придётся проторчать здесь весь день.

***

      Кабинет выглядит так же тускло и нелепо, как и остальная часть полицейского участка. Стены того же трупного цвета, мебель с синим бархатом и большие окна без задвижек. Рюджин задаётся вопросом, – зачем вообще вставлять окна, если их нельзя открыть, – прежде чем капитан Пак просит их присесть.       Двадцать минут он тратит на то, чтобы рассказать, как рад тому, что они сумели раскрыть дело так быстро, и передать сухие слова благодарности от людей позначительнее. Теперь, когда угроза увольнения позади, он явно дышит легче, но Рюджин плевать. Она просто хочет вернуться домой, закутаться в одеяло и уснуть. Ей снова будут сниться кошмары о сырых Сеульских катакомбах, крысах и крови, а утром она выпьет столько кофе, что у любого другого человека остановится сердце.       Так же, как и всегда.       Неужели её жизнь и до увольнения была настолько же тоскливой?       – Мы организовали небольшой праздник в эту честь, так что, если вы свободны сегодня вечером…       – У меня дела в университете, – пожимает плечами Йеджи.       – А мы придём.       Ещё час капитан Пак говорит, как восхищён их работой, и Рюджин начинает неловко ёрзать на стуле, пытаясь придумать способ сбежать раньше. Взгляд Йеджи скользит по ней, – голодный почти до неловкости, – и Шин чувствует себя голой. Ей следовало раньше догадаться, что связь с кем-то типа Хван Йеджи непременно приведёт к неприятности.       В конце концов, у них не было ничего общего, кроме работы. Рюджин – девочка из бетонного, серого Чханвона, угловатая, нескладная, будто вытесанная из камня неумелым скульптором.       Йеджи – другая история.       Йеджи – роскошь.       Йеджи – дочь известного врача, наследница огромного состояния. Настоящий гений в мире науки. Профайлер, за которым охотится каждый полицейский участок, и надежда любого детектива.       Йеджи – сияющая звезда, единственная на небосводе. Мифическая Атлантида, такая манящая, но в то же время далёкая.       Нет, они были обречены с самого начала. Если бы только Рюджин была достаточно умна, чтобы понять это немного раньше…       – Слишком много болтовни, – резюмирует Хван, как только капитан, закончив речь, отпускает их до вечера. – Я работала не за «спасибо».       – Департамент достаточно заплатит тебе за услуги, – Черён смотрит на неё так, будто хочет убить, и Джису осторожно касается её руки.       – Не все работают ради денег, Ли. Мне нужно нечто большее.       – Заткнись.       – Я раскрыла дело меньше, чем за четыре часа, разве я не заслужила чего-то весомого?       – Ты заслуживаешь только хорошего удара в нос.       – О, твоя подружка уже сделала это. И, кстати, так и не извинилась. Что думаешь, Рюджин, может, пригласишь меня на ужин, чтобы мы могли забыть об этом?       – Иди нахер, Хван.       – Хватит! – Голоса Джису оказывается достаточно, чтобы Черён и Йеджи остановились. – Мы опаздываем в университет, Йеджи. Я могу опоздать на банкет, извинитесь за меня перед гостями капитана Пака, пожалуйста.       Черён сжимает ладони в кулаки, из последних сил сдерживая желание врезать Хван по лицу.       – Вот же сука.       – Плевать, – отмахивается Рюджин.       – Почему она не может просто оставить тебя в покое?       – Потому что она социопатка. Она всегда ведёт себя так. Давай просто забудем. Главное, что она никогда больше не будет с нами работать.       – Да, надеюсь на это.

***

      Рюджин знает, что это глупо.       Она смотрит вверх, на единственное яркое окно на кирпичном фасаде здания, пока холодные капли скользят по лицу. Ей не следует быть здесь, – особенно в это время, – но… это похоже на Лавкрафтовский зов всесильного Ктулху, которому не может противостоять разум. Она пришла сюда, зная, что Черён будет в ярости, когда не найдёт её на банкете, что Джису начнёт переживать, что Хван плевать, что Рюджин почти час провела под ливнем, не находя смелости подняться в её кабинет.       Она, – лейтенант полиции, отмеченный наградами, – стоит под окнами социопатки, из-за которой едва не потеряла работу, и не боится подняться. Разве это не жалкое зрелище? Шин могла бы пить вино на роскошном банкете, болтать с красивыми девушками и просто хорошо проводить время. Всё, что угодно, кроме как мокнуть под холодным дождём как влюблённый придурок-подросток.       – Ты потерялась, Ромео? – Доносится до её ушей насмешливый голос. Йеджи смотрит из открытого окна. – Ждёшь кого-то?       – Просто гуляла.       – Я же просила не врать мне, Рюджин. Поднимайся, у меня есть тот мерзкий горький кофе, который тебе нравится.       – Банкет…       – Ты уже опоздала. Давай, кофе очень горячий.       Шин понимает, что совершает ошибку, но она всё ещё слишком слаба, чтобы противостоять этому зову. Ей просто нужно быть там, видеть эту девушку, слышать её, даже если то, что она говорит, злит до истерической дрожи.       – Не связывайся с социопатами, – повторяет Рюджин слова Черён. – Не будь идиоткой, Шин Рюджин. И что я делаю? Веду себя как идиотка, конечно!       Её кабинет напоминает Рюджин о частных английских школах, которые она видела в фильмах двухтысячных. Стены обшиты тёмно-коричневыми деревянными панелями, такого же цвета паркет поблёскивает в тусклом свете ламп на рабочем столе. На кофейном столике из дуба стоит поднос с ароматным кофе и тарелочка с овсяным печеньем.       Йеджи накидывает на голову Рюджин полотенце, бормоча что-то о том, что она совершенно не заботится о своём здоровье, и это глупо. Нет, даже больше, чем просто глупо.       – Удивительно, что госпожа ручной пёсик не объяснила тебе, как одеваться в такую погоду. Что за идиотка…       – Не говори так о ней.       – Почему нет? Она сказала, что хочет меня ударить.       – Я тоже хочу, – бормочет Рюджин. Пальцы Йеджи опускаются на её щёку, поглаживая так нежно, что сердце на секунду замирает. – Что ты делаешь?       – Прикасаюсь к тебе.       – Мне это не нравится.       – Нравится, – возражает Йеджи. – Я слышу, как быстро бьётся твоё сердце. Ты до сих пор меня любишь. Это… это даже мило. Я польщена.       – Я тебя ненавижу.       – И поэтому стоишь под окнами моего кабинета и врёшь, что просто шла мимо, хотя это далеко от всех мест, которые тебе нравятся? Это странный способ показать свою ненависть, Рюджин.       – Замолчи…       – Ударь меня, если хочешь, – шепчет Йеджи, наклоняясь так близко, что Рюджин чувствует жар её дыхания. – Накричи на меня, оскорби, можешь даже спустить с лестницы, если это заставит тебя понять, что ты всё ещё в меня влюблена. Хватит бегать, Рюджин. Разве то время, которое ты провела, заливаясь алкоголем, не помогло понять, что это бесполезно?       – Я не хочу говорить об этом.       – Ты же помнишь, что меня на самом деле не слишком заботит, чего ты хочешь? Есть вещи, которые просто нужно сделать, и плевать, нравятся ли они тебе или нет.       – Не стоило приходить…       Рюджин хочет уйти, но сильные руки Йеджи удерживают её на месте. Она усаживает её на диван, устраивается рядом.       – Нет, раз уж ты пришла, то не убежишь. Не в этот раз. Пей кофе, а я продолжу работать. Отвезу тебя домой, когда закончу.       – Я пойду…       – Сиди на месте, – это похоже на рык дикой кошки, но лицо Йеджи выглядит так же дружелюбно, как и всегда. – Будь умной девочкой.

***

      В «Мерседесе» Йеджи всё так же пахнет «Молекулой» и чем-то медицинским. Салон в идеальном состоянии, – ни единого пятнышка, – даже лакированное дерево на приборной панели блестит как новое. В подстаканниках две чашки кофе, – наверное, остались после того, как Йеджи и Джису ехали в университет.       – Столько всего произошло в этой машине, – улыбается Хван, поправляя зеркало над приборной панелью. – Даже странно, что мы почти не использовали заднее сидение.       – Я не хочу вспоминать об этом.       – Правда? А мне казалось, что секс был достаточно хорош. Не так идеален, конечно, но на твёрдую «4». Кроме тех раз, когда я была сверху.       – Ты была не так хороша.       – Снова врёшь, – качает головой Йеджи. – Уверена, ты всё ещё вспоминаешь об этом, когда становится одиноко.       – Мне не становится одиноко.       – Когда же ты поймёшь, что мне бесполезно врать, Рюджин? Нет ничего плохого, чтобы признаться, что ты всё ещё тоскуешь по мне.       Рюджин решает, что с неё достаточно. Громко ругнувшись, она выходит из машины.       – Могла бы не хлопать дверью, – кричит Йеджи. – Вернись в машину.       – Иди нахер, Хван! Просто, блять, иди нахер!