нейм

      Пустых стаканов не становилось больше. Было бы максимально глупо начать спиваться в клубе, совершенно неэкономно и бессмысленно: упороться до нужной кондиции всё равно не выйдет, а деньги из кошелька испарятся, уйдут в оплату аренды помещения или на руки одному из сотрудников. У клуба другая функция — подвигаться в тёмном зале, подсесть к барной стойке, подцепить какую-нибудь девчонку, под которую плясать, болтать. Главное под — не особо серьёзно, исподтишка, ненадолго и некачественно.       Кейа давно не бывал здесь. Когда-то бессонные пьяные ночи обрели ценность — он вёл серую чистую жизнь, дворцовый ад с пустыми обещаниями, ежедневной ложью, мечтами, сковавшими по рукам и ногам, надеждами, словно тюремными предписаниями. Надо было бежать раньше. Запретный плод сладок, и, возможно, не будь так рьяна обругана пьяная жизнь, он бы не заинтересовался саморазрушением. Хотелось быть хуже, чем есть на самом деле, чтобы не расставаться с теми, кто нашел в тебе что-то хорошее. Пытаться соответствовать слишком тяжело, проверено — сорвался. Нужно теперь как-то выбираться, всплывать со дна, продираться сквозь чащу.       Почти полгода без этих танцев в тряпье, а скандал всё равно скандал. Не заныкаться, его поймали с поличным, и, сука, лучше бы наказали, чем отстранили, выкинув на скамейку запасных, оставив на нём же решение куда идти дальше. Можно сколько угодно врать себе, что забил, но горький осадок не переваривался. Это его собственный выбор, но ответить за него он не смог. Рано или поздно придётся платить по счетам, а пока остаётся лишь наслаждаться долгом.       Сухое, въедливое, оно прибилось к груди и впивалось с каждым вдохом. Тонкое, острое, но грузное, настолько, что спина болела держать тело. Поднимаешь голову, выпрямляешься, встаёшь, ходишь, а оно не девается, впиталось, только ноет и давит. Кандалы, невидимые путы тянутся к земле, их тащить как бурлак, ежедневно и порочно. Нет другой жизни, только грязный труд и жалкие попытки сбежать, будто на свободе не видны шрамы от цепей и канатов.       Чем дольше смотришь на полный стакан, тем сильнее хочется его осушить.       И кто ж знал что эта глупая ссора закончится долгой разлукой, звонким и оглушающим «нет», сбором вещей, отчислением, переездом, больницей. И так, без предупреждения, сиюминутно: был при всём — остался ни с чем. Как будто тогда дышалось легко и свободно. Сейчас вообще не продохнуть — без понятия которое число, день недели, сколько он уже выпил и выпьет, как доберётся до квартиры. Наверно, на кухне до сих пор валяются осколки бутылок, по стене пятнами расползаются алкогольные брызги, а в спальне вынесен, к чёртовой матери, шкаф с комодом. Столько показной самоуверенности, гордости, а на деле? Сломался. Даже, нет, его перемололо, конкретно так, после такого не оправиться, едва ли получится приспособиться. Ебаный фарш, зато при своём.       Он встал, чуть пошатнулся, ища стержень равновесия, чтобы не упасть.       С таким же успехом можно было остаться у себя. Здесь не найти утешения, а продолжить пить лучше в своей засранной конуре. Без свидетелей, лишней мороки. Одному.       Кейа влил в себя содержимое рокса, чуть зажмурился и достал из кошелька банкноту.       От барной стойки до выхода — не больше двадцати метров, но путь осложняла визгливая толпа, пляшущая под очередной битовый трек. Меньше всего хотелось слышать что-то неразборчивое, продираться через пьяных людей, искать в полутьме дорогу. Голова уже раскалывалась с каждой сильной долей такта, и, честно, хотелось распластаться, а не выбираться из бывших складских помещений. Идея переться сюда изначально была плохой, не получится развеяться, если уже которые сутки варишься в депрессивном дерьме.       Кейа отошёл от барной стойки и в глазах неприятно потемнело — не стоило осушать стакан залпом. Лучше бы развеялся со случайной незнакомкой, как и планировал, но, будто назло, в этот раз всем было плевать, никто не желал его компании. Неожиданное открытие: иногда нужно проявлять инициативу.       Кейа сморщился запоздало от ощущения воды в ушах. Туго. Свет в темноте мерцал, менялся, вслед за ритмическим рисунком. Лучи мелькали по толпе, незнакомые черты мешались в один гневный рой, будто каждый в этом зале хотел его вытолкнуть, выплюнуть, сбить с ног. Здесь он точно лишний. Кейа прикрыл предплечьем лицо, склонил голову, соображая, как отсюда уйти. Сложно было различить отдельных людей, в нос бил приторный запах электронных сигарет, он шёл напролом, пробиваясь к выходу. Рубашка липла к спине противно, на груди поблёскивали капельки пота; такой пьяный мешок — ноги не слушались, ступни просто падали на свободные участки пола, он рассыпался прямо на ходу.       Если так тяжело сбежать, то в следующий раз просто не стоит идти. Это ведь так легко решается; есть же люди, которые способны спокойно жить без допинга. В какой момент перестал справляться? Что случилось с парнем, что подавал нехилые надежды на хорошее, отличное будущее? Когда всё сломалось?       Кейа всем телом надавил на тёмную дверь и вывалился в узкий коридор. Музыка стала значительно тише.       — Сука, — только и вырвалось. Бессмысленные сожаления остались за дверью. Кейа опёрся ладонью о стену, не выпрямляясь, помотал головой, будто отходя от морока. Начало отпускать. Дыхание медленно выравнивалось, но разогнуться полностью было ещё тяжело. В помещениях было душно. Пачкая руку о бетон в пыльной штукатурке, Кейа побрёл вперёд по коридору.       Басы ещё стучали по стенам, на полу валялись жестяные банки, пластиковые стаканы, окурки — мусор под моргающим светом одной из мерзко гудящих флуоресцентных ламп, свисающих с трёхметрового потолка. Грязь оставалась на обуви серыми мазками, крошками, будто не желая отпускать из темени лабиринта; Кейа не замечал окружения, чище быть не хотелось. Глазам не за что было ухватиться, не получалось сфокусироваться, пройти ровно — заносило, будто каждый раз терял равновесие и точку опоры. До квартиры, и к черту всё. Он замер, ища что-то в кармане джинс; белый экран полоснул светом лицо. Нужно вызвать такси: добираться своим ходом не вариант.       Кейа обессиленно выдохнул, ухмыльнувшись жалко и потерянно. Пятнадцать процентов заряда.       Он сразу понизил яркость до минимальной, перевел телефон в режим энергосбережения; осталось шесть часов тридцать две минуты работы, на деле полчаса с выключенным экраном, и не факт, что хватит до розетки. Не взял повербанк, торопился. Или не хотел. Не подумал. Так или иначе нужно добраться до квартиры. Уже прямо он поплёлся к выходу, набирая адрес в одном из приложений. С пешеходных площадок за железнодорожной шумозащитной ширмой пройти к улице, мимо опухших и размазанных букв во всю высоту кирпичных стен, вдоль старых заводских строений и их разбитых окон.       — Эй, смотри под ноги, — какой-то мужской голос насмешкой вырвал из телефона. Кейа оступился, не заметив лестницу.       — Спасибо, — он кивнул, спрятал телефон в карман. Не хотелось его разбить или разрядить раньше времени.       Здесь вместо ламп световая лента на стене неоново-фиолетовым мажет перила, ступени, кирпич, подкрашивает неровности, роспись и всё прочее, что может быть на стенах заведения не самого интеллигентного общества. Краска тёмная, контрастная, на ней отчётливо видно пыль, следы высохших жидкостей. За посетителями никто особо не следил, этим и привлекал второсортный клубешник. За ними же никто и не убирал. Помимо редкостной грязи на стенах встречались целые переписки вандалов разными маркерами, риторические вопросы, цитатки из пабликов и просто высказывания, сродни бессвязной речи пьяниц — ход мыслей маргиналов точно оригинален. Но ничего нового голову не посетило.       Лестница будто чуть протрезвила, но желание свалить отсюда только усилилось. Кейа остановился, потёр переносицу, сбрасывая непонятный поток; открыл тяжёлую входную дверь и вдохнул ночь.       Пепел упал на асфальт.       Розария бы выкурила здесь всю пачку, лишь бы не возвращаться в квартиру, лишь бы не позволять времени уходить от неё, не начинать завтра, пусть уже давно не двенадцать ночи, пусть и пять с чем-то утра. На улице прохладно, даже немного морозно, небо только-только голубело за домами, пока над головой ещё оставались тихие звезды. Тяжесть не отпускала, не ушла вместе с танцем в душной клетке, не уйдёт и на воле под лёгким ветром с заводских районов.       Пропал специфический запах, свойственный подобным замызганным местам, груди стало легче.       На минутную романтику плюнул один из посетителей местных заведений с громким отхаркивающим кашлем. Кейа скривился, отвернул голову. Внимание привлекла девушка с бородовыми волосами — грубоватый вид, но вырез струящегося красного платья не мог остаться незамеченным. Тем более, когда она, кажется, одна.       — Тоже неудачный день? — не церемонясь, начал Кейа.       Она выдохнула горький дым, усмехнулась, обнажив зубы.       — К тебе? — неожиданное взаимопонимание. — Купишь вина?       — Да, — Кейа растёкся самодовольной улыбкой.       Так просто выменять собственную свободу на бутылку вина и сон не у себя в кровати. Это уже не смешило, не улыбало, Розария относилась к этому просто: ночь без личных кошмаров стоит дороже её самой. Разрядка никогда не будет лишней; как перегруженный телефон стоит разрядить в ноль, так ей не помешает отключиться, раз возможность всё-таки появилась. Не встречать же рассвет одной? Тем более столь холодный.       С бутылкой и красоткой дорога домой прошла как нельзя лучше. В машине полегчало, голову перестало крутить, настроение поднялось моментально, будто не было режущей обиды, бесконечного ожидания. Следующие несколько часов должны выдернуть из полутьмы, и Кейа готов был выжать из них всё, чтобы чувство брошенности исчезло хотя бы на сутки. Розария, она представилась именно так, умело отвлекала от депрессивного бреда, хотя в секунды свободы от улыбки матовых красных губ её лицо оттеняла странная тоска.       И это всё изнутри, можно всю жизнь искать место, вертеться, подстраиваться, но от себя ведь не убежишь. Верно?       Не попробуешь — не узнаешь.       Честно, вообще не волновало кто он, что там пытался молоть про ухоженный цвет волос и стойкий макияж; конечно, выступал он очень оригинально, но держаться за нить разговора трудно, когда фоном чёртовы ткани и бланки. И, нужно заметить, что Кейа сам говорил с неохотой: слегка касался тем, перебегая, перебирая словами, не особо стараясь и не ожидая весомого отклика. Пара странных замечаний с его стороны, и он замолк, наблюдая за добычей. Прочие в момент тишины обычно закуривали, не стесняясь спутницы, он же искоса скользил по вырезу платья. Так даже лучше.       Рука удобно устроилась на бедре, крупная сетка колгот ощущалась наградой за предыдущие часы мучений. В её глазах блеснул азарт, она скрылась за вином — бескультурно пила из горла, не притворяясь хорошенькой. Диалог не шёл. Они оба были весьма измотаны, ждали конца поездки — скрыться от последних свидетелей. Пока поглощали информацию взглядами — изучали мимические морщины, отблеск глаз — и что-то откладывалось, не оставалось лишним. Достойное развлечение. Между ними повисло случайно приобретённое взаимопонимание или согласие, она порылась в сумочке, отвечая на последний вопрос раскрытым паспортом. Рука поднялась на талию, женские ноги в ответ легли на бёдра. Размытые линии уличных огней за окном украсила её острая ухмылка.       Черный кожаный плащ точно был лишним на Розе, особенно в его прихожей. Её ключицы, белые, чистые, не такие, какие должны быть у девчонки из клуба, требовали к себе внимания, и было бы грехом не обнажить ещё и плечи, следом руки, которые так приятно пахнут табаком и пьяной вишней. Она мягкая, как пережёванная жвачка, в ней руки пропадали, увязали, и она не отпускала, оплетала и, как ей казалось, незаметно руководила процессом. Кейа торопился скорее унести её в постель.       Верхняя одежда осталась на невысоком шкафчике. Бардак никуда не делся, но Кейа плевал: не давал отступить от стены, прятал квартиру за своей спиной, отвлекая касаниями, затягивая к себе в спальню. Он подхватил её за бёдра, в попытке поцеловать, но она не далась, открыв шею. Широкий чокер с кольцом так удобно устроился в руке, когда её хотелось притянуть, взять за подбородок, сжать волосы. Дверь захлопнулась, когда Розария рухнула на чужую кровать. Платье легко упало на пол, куда-то в кучу мужских вещей, вытекших из разорённого шкафа.       Роза была правда идеальным вариантом. Кейа почти растворился: уже и не помнил из-за чего сбегал в клуб, почему дом перевёрнут вверх дном; на ней легко было выместить злость, оставляя следы на податливых, но будто бы нежных, явно не для него, ногах. Её легко было править, без касаний, одним движением руки, заставляя перевернуться, открыться, прогнуться. Она рвано дышала, сжималась, пыталась театрально стонать, забыв, по чьим правилам играет — Кейа взял её за челюсть, оставив большой палец во рту, мешая говорить. И каким же наслаждением была эта небольшая, но победа — даже так интересен.       Одиночество — детская страшилка, во взрослом мире нет места подобным заблуждениям. Всё просто, будто дважды два: все проблемы решаемы, нужно лишь найти подход. С каждым движением из головы выметалась вся слезливая дрянь, оставляя после себя долгожданную тишину. Идеально. Сейчас закончить и уснуть.       Не проснуться.       Глаза метались по комнате, выискивая свои вещи и вещи парня, что явно не проснётся до полудня. Не терпелось смыть вчерашний макияж, а вообще, хотелось поскорее свалить из чужой квартиры, принять душ; смыться до пробуждения хозяина вообще обычная практика, но здесь ещё было некомфортно находиться: спальня была буквально разгромлена. Ночью без света не ощущалось насколько тут грязно, сейчас же было видно тёмные капли на досках паркета, сваленные упаковки от снеков, коробки для вещей, содержимое которых было раскидано по полу. Неприятно обнаружить платье в куче мужского белья. У кого-то был конкретный депресняк, или же она спала рядом со свином; одно лучше другого. Как же стыдно.       Платье легко сомкнулось на спине, буквально на носочках Розария вышла из комнаты, обнаружив столовую в худшем состоянии. Она лишь скривилась, по телу пробежались липкие мурашки: всё меньше хотелось задерживаться здесь. Нахмурилась, отвернувшись к прихожей, где было чище — только их обувь была неаккуратно брошена посередине. Ругнувшись на порванные колготки, Розария застегнула сапоги, укрыла плечи плащом; глаза недобро зацепились за кожанку хозяина квартиры. Не стоило оставлять вещи в карманах — сумка захлопнулась, укрыв пару купюр. Девушка прошмыгнула за дверь, тихо захлопнув её, и скрылась на лестничной клетке, торопясь сбежать как можно дальше от этой квартиры.