Смерть зовёт под Венец

11

      Темнота и вечное небытие — единственное, что его окружало на постоянной основе. Все эти тени, скрывающиеся в углах, становились с Тьмой одним целым. А потому разглядеть их или найти, было невероятно трудно. Но Хёнджин привык, что бояться их не стоит. Они ничего не смогут сделать, если он будет держать себя в руках и не разрешит прикасаться к своему бренному телу.       Усталость упала на глаза, как смех нового сотрудника. Хорошо быть таким… живым что ли? У Минхо сил достаточно, что совершенно не сказать про Хвана. Он себя практически мёртвым считает из-за этого количества работы и обязанностей на плечах. На себя он забил. После потери любимой искать других женщин желания не было. Он был разбит утратой такой замечательной девушки. Сколько вместе прошли, сколько разного было? А итог, как оказалось, всегда один.       Хёнджин тупит глазами в потолок. Как же хочется быть свободным, но он снова и снова заваливает себя работой. В такой переработке он долго не протянет.       

12

      Минхо едет уже по знакомой дороге в сторону своей работы. Привычные сосны, типичная, уже немного опадающая листва, которая так и кричит о медленно приближающейся зиме. Минхо ненароком задумывается о том, что уже через месяц, а точнее шестнадцатого ноября у его дочери будет день рождения. О подарке стоило бы подумать. Что подарить подростку? Вроде бы Эри что-то говорила про плеер и наушники к нему. Вечером после работы нужно будет позвонить Лии, разузнать, стоит это покупать или нет. А то вдруг получится так, что бывшая жена сама купит наушники с плеером. Минхо сомневается, что его дочери понадобятся одинаковые подарки.       Внутри трепещет чувство волнения. Описать его странно понятными словами было бы исключительной отрицательностью, прогуливающейся среди высоких елей. На приборной панели автомобиля, что по правильному называется "торпеда", мили текут прохладной водой. Минхо становится всё ближе к больнице, потому и мысли свои неспокойные ощущает чуть острее, чем десяток миль назад. Но ровно в этот же момент внутри него зреет тёплый огонёк расслабления. Возможно, прошлые два дня работы и не особо задались, но всё же есть надежда на предстоящее спокойствие. Медленно выстраивающаяся рутина в виде чашки кофе по утрам — одна из самых приятных моментов в начале дня.       Минхо ещё терзают сомнения по поводу поставленного диагноза Со Чанбина. Утром ему дадут ещё привычную дозировку препарата, а вот после обеда к его «лекарствам» будет добавлена ещё одна таблеточка глицина. Минхо хочет после этого снова поболтать с пациентом. И понять, прав ли был старик Бан.       Задумываясь о коллегах, Минхо понимает, что ни разу не видел, как уезжал или приезжал Хёнджин. Даже сейчас, выруливая на парковку, он замечает белую Тайоту Хвана. Стрелки на часах играючи указывают на пятьдесят минут восьмого, а Хёнджин уже тут. Это можно считать в некой степени довольно странным явлением, но эта проблема не Минхо. Поэтому, отпуская мысль в молоко, Хо привычно здоровается с Черён на стойке регистратуры, перекидываясь парой фраз, а после уходит к себе в кабинет.       В одиннадцать утра, после утреннего кофе и обхода пациентов, Минхо принялся досконально изучать личное дело Со Чанбина, понимая, что он далеко не второй и даже не третий психиатр, который работает с этим пациентом. До Минхо был Пак Чимин, до Чимина был неизвестный ему Ким Сокджин. И раз он его не знал, значит, Ким Сокджин здесь уже не работал. Минхо был четвёртым психиатром Чанбина, что было достаточно странно. Он посмотрел папку, которую забрал из архива блока А1, но толку в целом было ноль. Никаких диагностик, исследований, бесед и обсуждений не было задокументировано. Безусловно, это могло храниться в более ранних папках, но тогда следовало бы спуститься в подвал здания регистратуры и найти необходимую документацию там. Хотя за столько лет работы в психиатрии Минхо чётко понимал, что при живом пациенте так не делают.       Минхо тупил глаза о бумажный вариант представленного дела и понять не мог: где ещё часть? Строить догадки не было смысла: либо утеряли, либо избавились специально.       Что-то в голове у Минхо щёлкнуло, когда он смотрел на почерк Пак Чимина. Хо вспомнил, что вот уже три дня он катает в багажнике документы умершего врача. И за ними следовало бы сходить, вдруг там будет что-то интересное? Что-то, что могло бы помочь ему разобраться с Чанбином и другими пациентами.       Выключая экран системного компьютера, Минхо поднялся, чтобы сходить до машины, но тут в его дверь неожиданно постучали:       — Войдите, — крикнул И.       В дверном проёме появился молодой врач, который явно был ровесником самого Минхо. Взгляд упал на аккуратные коричневые волосы, стрижка которых походила на стрижку Минхо. Чёрная медицинская форма аккуратно подчёркивала здоровую фигуру, а белый халат был весьма помят. До работы он явно ехал в пакете.       — Здравствуйте, доктор И. Я И Феликс, врач-хирург общей практики, — он протянул руку в знак знакомства, достаточно сильно сжимая ладонь Минхо в рукопожатии. — Меня директриса Сколо отправила к Вам. Доктор Бан передал, что Вы планируете назначить Со Чанбину операцию. Могу узнать какую?       — Операцию? — опешил Минхо, забыв сказать, что ему приятно познакомится со своим коллегой.       — Да, именно так.       — Но я не планировал. Вчера я только впервые побеседовал с этим пациентом, а сегодня планировал увеличить ему дозировку психотропных препаратов.       — Значит, старик Бан опять чудит, — с порывом ветра Доктор Феликс присел на стул, потирая веки. — Вечно он врёт и подшучивает надо мной, это уже ни в какие рамки не входит!       — У вас с Доктором Баном плохие отношения?       — А у кого с этим человеком хорошие отношения? Он только что и делает, так это пакостит! — после сказанных слов Феликс осёкся. — Ох, прошу прощение… с моей стороны это очень грубо, обсуждать человека за спиной. Не подумайте про меня ничего плохого, просто я…       — Доктор Феликс, — улыбнулся Минхо, — всё в порядке, не переживайте. Тем более этот Доктор и меня вчера до бешенства довёл.       — В самом деле? Я думал ему только надо мной нравится издеваться!       — Он старый человек, ему свойственно. Давайте, чтобы опустить всю эту ситуацию, Вы с нами вечерком чаю попьёте? Я, доктор Хван, медсестра Черён и охранник Джисон собираемся у меня в кабинете в четыре вечера.       — Ох, я ни в коем случае не могу отвергнуть Ваше предложение! С собой нести кружку?       — Да. Сегодня медсестра Черён обещала принести свой фирменный вишнёвый пирог, поэтому будьте уверены, сладости к чаю будут.       — Спасибо огромное за приглашение, доктор И! Вы так дружелюбны, мне это даже льстит.       — Ну что Вы! Мне приятно знакомиться с коллегами, за третий день работы я мало кого знаю пока что.       — Вы ещё успеете наверстать упущенное, не переживайте. Если со мной будет моя медсестра, ничего страшного?       — Конечно нет, приводите, поболтаем.       — Я рад. Спасибо за поднятое настроение, доктор И. Ну-с, а теперь пойду работать.       — Увидимся! — улыбнулся Минхо вслед удаляющемуся Доктору Феликсу.       Феликс вышел, оставляя Минхо одного наедине со своими мыслями. Не зря ему Доктор Бан не приглянулся, всё было достаточно понятно: он старый напущенный мужчина, который отыгрывается на коллегах помладше. На прошлом месте работы у И был примерно такой же. Пришлось показать свой тяжёлый характер, чтобы тот наконец-то отстал от Минхо, видимо, и здесь придётся тоже.       Переводя взгляд на окно, жалюзи на котором были любезно открыты, он лицезрел кладбище во всём своём уродском исполнении. Минхо казалось, что он отсюда видит то, как маленькие опарыши играют в прятки в телах разлагающихся. Преодолевая расстояние от стола до окна, Минхо задёрнул жалюзи: смотреть на кладбище желания всё же не возникало. Уж лучше просидеть в тёмном кабинете под звуки цокающих ламп на потолке, чем затылком ощущать молчаливые взгляды призраков умерших в стенах этой больницы.       На небе снова беспризорно гуляли чернеющие облака. Стало ясно: скоро будет дождь. А ведь ещё утром Минхо радовался сухому асфальту.       Кусая губу, он вспомнил, что планировал сходить до машины и взять документы. Подмечая это, Минхо включил в кабинете свет, взял ключи от машины и пошёл на парковку.       Но стоило ему спустится на первый этаж, как он тут же заметил панику. Врачи бежали к выходу, бедная Черён, стоя за стойкой регистратуры, что-то достаточно громко говорила в трубку телефона. Минхо овладела паника. Он быстрым шагом подошёл к Черён, как только она положила трубку стационарного телефона.       — Что случилось?       — На крыше Со Чанбин! Никто не знает, как он туда попал, крыша блока А1 всегда закрыта!       Минхо ринулся с места. Пробегая сад, он подоспел к двухэтажному зданию, на крыше которого действительно стоял Со Чанбин. Тучи сгущались.       

13

      Минхо смотрит на мужчину, который ещё вчера говорил вроде бы о хорошем, но настороженно, а сейчас уже стоит на краю, играясь со смертью, будто кошка с мёртвой мышкой. Перед глазами Минхо пронеслись тысячи фраз, о которых он успеет пожалеть.       Серое небо давило своим звонким безразличием, напоминая несчастному доктору И, что жизнь человеческая ничего не стоит. Особенно такая, как у Со Чанбина. Тучи крутились в водовороте преломляющих лучей, летящие самолётами в один конец. Первые капли чёрного дождя стали падать мёртвыми ангелами на исковерканную людьми землю.       Вокруг здания стояло как минимум пять врачей, которых Минхо точно знал. Повернувшись к стеклянным дверям блока А1, он увидел, как испуганный Джисон выбежал из здания, закрывая голову руками. На его лице зиял истинный страх. Минхо будто мысли его прочитал, понял, что он не знает, как пациент Со Чанбин оказался на крыше. Минхо упустил из внимания тот факт, что утром Джисон был уже на работе.       В больнице было множество правил, такое количество, что проще было зазубрить их или распечатать на листке, чтобы каждый день перечитывать и понимать, какие сегодня были нарушены. Но одно из немногих правил, которые запомнил Минхо: пациенты ни в коем случае не должны попадать на высоту одного этажа.       Шансов разбиться у Чанбина было мало. Второй этаж, куда уж тут? Но Минхо словно душой чувствовал, что он умрёт. В этом месте каждый умирает, кто не желает жить. Здесь Смерть — двухвостка хитрая, ей только мысль нужна. Этого будет достаточно для того, чтобы забрать душу в свои покои и поиграть с ней в загадочные издевательства, проглатывая грешность в свою бездонную пустоту.       Минхо хотел было крикнуть пациенту Со Чанбину слова, предложить помощь, но пациент сам его перебил.       — Уважаемые сотрудники психиатрической больницы «Белая Гвоздика»! Я обращаюсь к вам! Я проиграл ей, она пожелала мне смерти. Прошу простить и не жаловать. Всем мягких могил.       Чанбин улыбнулся кривыми зубами ярко, пародируя потухнувшее солнце, тут же расставив руки в стороны, имитируя циркового атлета, он вздёрнул голову повыше. Минхо застыл, смотря на приближающуюся смерть. Совсем скоро она коснётся Чанбина своими культяпками, скрутит голову и заберёт сумасшедшую душу. Время остановилось, дождь застыл в пространстве. Чанбин собирался с силами, словно кто-то, а может быть, что-то позади него давало наступлений в добрый путь. Его грудь вздымалась от страха, сердце было практически видно под наглаженной рубашкой. Чанбин ещё раз что-то неразборчиво прокричал и… шагнул.       Минхо, смотря на летящее тело, был уверен, что пациент выживет. Второй этаж — максимум, что он может получить, — перелом ноги или тазобедренного сустава. Но момент падения был настолько быстр, что даже мыши пискнуть не успели.       Медсестры закричали. Джисон, который в этот момент успел добежать до Минхо, схватился за него. Вцепился руками, пряча голову между шеей, чтобы не видеть этого момента. В эту же секунду Черён на ватных ногах, несмотря на кровь, вытекающую из-под тела, подошла к парням, обняв их обоих.       Минхо ни раз видел суицид: всё-таки в таких местах работал. Его демонстративным суицидом не напугать. Было неприятно, но не более. В его жизни это шестой суицидник.       Несмотря на то что происходящее событие далеко за правильностью поставленных требований, людей около блока А1 было мало. Минхо узнал своих коллег, пару медсестёр и санитаров, с которыми встречался в коридоре; заметил и незнакомых ему врачей, но было всего около двенадцати человек. Где остальные? Почему из блока В2, С3 не вышли сотрудники? Неужели в блоках D4, F5, Q6 и R7 настолько хорошая шумоизоляция, что они не слышали вопля? И расстояние между блоками в данном случае не имело значения. Больница находится в лесу, здесь за пару миль слышно, как птица на ветке прыгает.       Осторожно выкарабкавшись из объятий своих друзей, он подошёл к телу. За ним последовал доктор Феликс и ещё один врач, которого Минхо не знал.       Дождь разразился настоящей грозой. Капли, грозясь уничтожить всё живое вокруг, стали сыпаться разбившимися алмазами. Белый халат мок, а крови под телом становилось всё больше.       Минхо смотрел на тело уже мёртвого человека, пациента блока А1, Со Чанбина. Пока рядом не специализировавшиеся на трупах коллеги визуально искали причину смерти, Хо сразу заметил её. Прямо сейчас Минхо лицезрел на шейный позвонок, который омывался ленивой дождевой водой. Чанбин упал головой на бордюр, вследствие чего сломал шею. Здесь и заключений и вскрытия делать не надо было, диагноз на лицо: пациент Со Чанбин мёртв.       — Всё же умер, — прошептал Доктор Феликс.       — Этого следовало ожидать, — отозвался неизвестный доктор.       Минхо лишь посмотрел на него, отмечая на бейджике имя Ким Техён.       Ожидать и вправду следовало, учитывая, что Со Чанбин не получал должного лечения. Лечить психически больного человека с помощью глицина — подсудное дело, которое Минхо так просто не оставит. Он обязательно напишет докладную на Доктора Бана за то, что тот был некомпетентен и нарушал всевозможные уставы.       Минхо смотрит на то, как из здания регистратуры идут врачи и медсестры с носилками для тела.       Поворачивая голову на всё то же тело мёртвого пациента, Минхо продолжает осматривать его. Чёрные волосы, прилипшие ко лбу из-за крови и дождя, стали ещё чернее, намекая переплюнуть саму Смерть. Глаза открыты, вернее, в ужасе трепещущем распахнуты. Позвонки, омываемые дождём, открыты на всё обозрение каждому из присутствующих. Белая одежда намокла, пропиталась кровью, став ярко-бордовой. Ноги, собрав все раны на кожу, валяются рядом так, будто это долгая история нескончаемых болей. Руки лениво раскинуты в стороны, другой возможности отдохнуть у них и не было никогда.       Минхо отходит, даёт место для сотрудников, которые должны будут провести все процессии. Определить причину смерти, пусть она и так уже известна; привести тело в порядок, чтобы хоронить пациента Со Чанбина нормальным человеком, а не тем уродом, который глаза выпучил из-за страха и давления.       Лицо его поистине ужасно… Щёки лопнули, зубы сломаны… Но страшнее всего смотреть в глаза, которые ещё пять минут назад видели что-то, что заставило сделать этот шаг. Минхо ёжится от мурашек, бегущих по позвоночнику, словно ему затылок кто-то прожигает взглядом. Но обернувшись, за спиной никого не оказывается.       Носилки уносят человека в сторону здания регистратуры, где на минус третьем этаже находится пустующий морг. Там редко кто бывает, не чаще одного раз в месяц жизнь в зданиях «Белой Гвоздики» умирают.       Дождь уже бьёт по ланитам, отрабатывая чечётку, не иначе. Люди расходятся, а Минхо ненароком задумывается: где Со Чанбина похоронят?       Черён следует за Джисоном, они вместе заходят в здание блока А1, где некоторым пациентам от увиденного нужна помощь. Минхо спешит за ними, чтобы каждого разместить по палатам, а кому потребуется, дать успокоительное.       Хаос благоволит в сознаниях больных. Не без труда приходится работать. Для начала Минхо уводит подростков по комнатам, уточняя их состояние. Некоторым и вправду потребовалось успокоительные, в особенности тем, у кого уже были попытки суицида. Дав каждому по адаптолу, успокоив детей, он вышел в абсолютно пустой холл, где только слышались голоса его коллег.       Минхо, поправив свой мокрый халат, поспешил к стойке охраны.       — О, Минхо! — окликнул его Джисон, стоя рядом с Феликсом, Черён, Хёнджином и ещё одной незнакомой, по всей видимости, медсестрой.       — Всё в порядке? — доктор Хван смотрел глазами уставшими на своего коллегу. Он явно тоже был опечален произошедшей ситуацией.       — Да, в полном. Дал детям адаптол в небольшой дозировке, чтобы уколы не ставить, комнаты закрыл. Вы как? Разобрались со взрослыми? — Минхо встал напротив коллег, облокотившись на охранную стойку. С его халата капала дождевая вода.       — Я и моя медсестра Чхве Юна помогли доктору Хвану и остальным со взрослыми пациентами, — Феликс выглядел так, словно ничего ужасного не произошло. Будто это был обычный бунт, не более. Его холодные черты лица скрыли те мягкие улыбки в кабинете Минхо рано утром. Понятно было однозначно — Доктор Феликс был напуган, поэтому он так спокоен. На самом же деле внутри него тревога живёт собственной жизнью.       — Приятно познакомиться, Чхве Юна, — Минхо протянул руку девушке в знак дружелюбия.       — Благодарю, мне тоже приятно. Вы можете звать меня просто Юджу, — кивнув, она улыбнулась.       — Как думаете, что теперь будет? — шёпотом начала Черён. Если коллеги вокруг держались ещё кое-как, то вот эта девчонка явно из последних сил стояла. Одежда мокрая, макияж потёк то ли от слёз, то ли от дождевой воды. Её маленькие ручки дрожали, держа в руках чепчик. А ноги были насквозь мокрые.       Черён напомнила Минхо один день, когда Эри убежала играть с подружками на улицу, где внезапно начался дождь. На душе стало хоть на капельку приятнее и теплее.       — Будет всё, как всегда. Его похоронят тут. Сомневаюсь, что его богатенькие родители заберут его, — медленно говорил Хёнджин, поправляя свои мокрые волосы.       — Скорее всего, так и будет, — подхватил Джисон. — Но интересно вот ещё что, как он попал на крышу? Ключей от крыши нет даже у меня, а про Джунхана я и вовсе молчу, у этого типа ключи только от здания.       — Где, к слову, Джунхан? — поинтересовалась Юджу.       — Ушёл в кабинет директрисы Сколо, — отвечал Хан. — Он в этот момент был на посту, а я обходил здание.       — Его будто невиданная сила туда завлекла… Вчера же всё было хорошо, — выдыхал сомнения Минхо, — он чувствовал себя прекрасно. Да, просил увеличить дозировку, но все больные люди так делают. У него не было припадков, не было суицидальных мыслей. Да что уж там, даже намёка на какие-либо жизни убивающие действия не было. Обычный псих в своём репертуаре.       — Ты мог легко это не заметить, — старалась поддержать Черён.       — Проще того, — подхватил Хёнджин, — это желание могло появится за час или за десять минут до его исполнения.       — Единственный вопрос, который остаётся открытым: как он попал на крышу? — черты лица Феликса наконец-то стали обычными. Они приняли испуганный вид. Молодой мужчина больше не скрывал своего страха.       — На это ответа нет, — прошептала Юджу.       — Ответ есть, и мы все его знаем, — Хёнджин усмехнулся, крутя в руках ручку, — просто мы не признаем его.       Коллеги замолчали. Повисла тишина, сравнимая с глубиной Марианской Впадины. Точно так же где-то на глубине самых потаённых страхов существуют мысли, способные понять и проанализировать весь спектр проблем, возникших из-за одного места. За стеклянными дверьми, будто на барабанах группы Alice In Chains, играл Дождь, отбивая те же устрашающие капли о сырую землю. В холле только это погодное явление нарушала тишину момента.       — Это больница его убила, да? — не веря собственным словам, прошептал Минхо, боясь нарушить равновесие, встроенное Великим Дождём.       — Кроме неё, больше некому, — также шёпотом отозвался Джисон.       — Может, стоит сходить на крышу? — предложила Черён. — Посмотреть там, что к чему.       — Там был Джунхан и Сколо, — хрипло проговорил Феликс, — двери закрыты.       — Ну не мог же он туда телепортироваться, мы всё-таки в двухтысячных живём, у нас такого еще не придумали, — шутила Юджу.       — Может быть, двери закрыты снаружи? — Черён косо посмотрела на Юджу, губы скривила, будто шутка коллеги ей не по нраву пришлась.       — Скорее всего, так и есть, — кивал Джисон.       — Теперь осталось только открыть крышу и узнать, где похоронят Со Чанбина, — Хёнджин положил ручку и обернулся.       Двери распахнулись, в здание вошла директриса Сколо. Мокрая и злющая, словно гадюкой ужаленная.       — Дорогие сотрудники! — резко проговорила она, подходя к стойке охраны. — Чего стоим тут? Вы всех пациентов разместили по палатам? Нуждающихся успокоили? — её звонкий голос неприятно бил по ушам.       — Да, — отвечал Минхо. — Работа выполнена.       — Безумно сомневаюсь, доктор И. Будьте добры, отправляйтесь на свои рабочие места и займитесь делом. Нечего прохлаждаться! — парировала она. — Охранник Хан, а Вы за мной, — Сколо блеснула ключами от крыши и направилась в сторону лестницы.       — Чай в четыре будет? — опустив голову, пробубнил Джисон.       — Будет, приходи обязательно, — Минхо улыбнулся, сжалившись над молодым парнем.       Хан кивнул и побежал за директрисой Сколо. Остальные же сотрудники молча пошли в здание регистратуры через коридорчик сидеть в кабинетах и ждать конца смены.

14

      Минхо пугала произошедшая ситуация. Да, на его памяти много было инцидентов с самоубийством у пациентов, но он и не вспомнит того, чтобы ситуации проходили именно так.       Положив ногу на ногу, закрыв, к чертям собачьим, жалюзи, он размышлял. Ленивый и достаточно писклявый свет, который давил на виски, раздражал с каждой секундой всё больше. Документы, валяющиеся на столе, не привлекали внимания, лишь отгоняли его. Личное дело пациента Со Чанбина отныне навсегда останется пустовать. Последняя строчка, дописанная Минхо, стала последней в странной жизни Со Чанбина.       Тупив глаза об экран системного компьютера, Минхо попутно размышлял о лечении. Вернее, об его отсутствии. Даже если предположить, что пациент удачно скрыл от психиатра свои суицидальные повадки, то как минимум вина за это лежит не только на Минхо. Доктор Бан был лечащим врачом до него, вся ответственность полностью должна лежать на плечах этого пожилого мужчины. Что взять с Минхо, если он только третий день здесь работает, не успев даже провести качественную оценку состояния, как тут же смерть? Если директриса Сколо решит обвинить Минхо в некачественном обследовании состояния пациента Со Чанбина, тогда он и дня больше не проработает в стенах данной больницы. Уволится, а после подаст в суд. Ему такого рода проблемы не нужны.       По телу пробегают мурашки, когда он слышит стук низких каблуков в коридоре. Всё-таки она идёт по его душу.       Открыв дверь, не церемонясь, чтобы постучать, директриса Сколо уселась на стул, сразу складывая руки в замок. Минхо хватило ровно секунды, чтобы рассмотреть её лицо и понять её страх, сожаления и гнев.       Её распущенные волосы практически высохли, но длина до сих пор была мокрой. Минхо такая причёска напоминала бездомное животное. Вещи Сколо были мокры, в то время как вещи Минхо сушились на батарее. Медсестра Черён выдала всем промокшим по новому комплекту медицинской униформы. Кроме халата, так как данная часть одежды покупалась непременно сотрудником самостоятельно.       — На прошлой неделе, в пятницу, я потеряла связку ключей от крыш всех блоков. Я была уверена, что нечаянно забрала их домой. На выходных забыла проверить, а сейчас ключи нашлись, — Сколо медленно выговаривала слова, не смотря на Минхо. Её взгляд был устремлён на жалюзи на окне. — Видимо, я потеряла их в саду, иначе как объяснить, что пациент Со Чанбин нашёл их? Взрослое отделение находится на втором этаже, ему ничего не стоило тихо проверить ключи.       — Вы осознаёте, что это не только Ваша вина? — Минхо смотрел на неё так, будто сейчас он директор этой больницы, а не она.       — Хотите обвинить в этом Доктора Бана? — усмехается. — Что ж, отрицать в халатности не стану, но этот пациент так и так закончил бы свою жизнь.       — Если бы ему назначали правильное лечение нужными препаратами, этого бы не было.       — Вы не знаете, что тут было, когда ему назначали психотропные.       — А, судя по всему, ему не нужно было говорить о том, что это за препараты. И тогда, возможно, можно было бы хоть немного ему помочь.       — Никто бы ему уже не помог, — выдохнув, прошептала Сколо.       — Ни Маги, ни Доктора? — усмехнулся Минхо.       — К чему Ваши шутки? — осекла она его.       — Извините.       — Впредь будьте осторожнее, не шутите так.       — Понял Вас, ещё раз прошу прощения.       Директриса Сколо посмотрела на Минхо исподлобья, осуждая. Оно тому и понятно, он ляпнул, не подумав, и что это такое из него вырвалось? Не ясно. Во всяком случае, нарушая вековую тишину, Сколо поднялась со стула, оглядывая обстановку.       — Вы вроде говорили, что Вам нужен настольный свет?       — Да, говорил.       — Сходите до архива, там есть складское помещение, выберете себе лампу и возвращайтесь к работе. К вечеру я хочу видеть на своей почте заключение от врача-психиатра и объёмный анализ психического состояния пациента Со Чанбина и возможные причины для самоубийства. Если желаете, могу сопроводить Вас в морг, чтобы Вы осмотрели тело.       — Мне нет смысла осматривать тело, я не патологоанатом. Отчёт будет готов к вечеру.       — Хорошо, я буду ждать.       Директриса Сколо покинула кабинет, оставив Минхо с терзающим чувством неописуемой пустоты внутри. Ещё буквально час назад он изучал дело живого человека, а сейчас уже мёртвого.       Откинувшись на спинку кожаного стула, Минхо прикрыл глаза, потирая их пальцами. Сегодня только третий рабочий день, а он уже задумывается над тем, чтобы всё бросить и уволиться к чертям собачьим. Только свет давит своим звонким безразличием на уши. Терпеть этот бред мёртвых созданий тяжело. Поэтому, шумно выдыхая, Минхо вышел из кабинета и направился к лифту, который ездил только вниз. Ему нужен минус второй этаж, чтобы достать себе настольную лампу приличного какого-нибудь цвета и погрузиться в работу.       Двери скрипучего лифта, имитируя расстроенную скрипку, открываются на минус втором этаже. Свет горит только в этой несчастной железной коробке, в которой стоит Минхо и смотрит в пустоту забвенную. Тряхнув головой, он выходит из лифта.       Остатки света дарят возможность заметить выключатель, который он удачно щёлкает и включает свет в пустом и достаточно длинном коридоре с огромным количеством дверей.       Минхо медленно шагает, слушая собственные шаги, которые эхо подхватывает и, играясь с пространством, разносит по нему же. На полу небольшое количество пыли, которое говорит о том, что здесь уборку проводят крайне редко. Наверняка раз или два в месяц.       На железных дверях с деревянными табличками виднеются цифры — это наименования блоков. Минхо проводит пальцами по губам, замечая, что с блока D4 на дверях висят ещё и железные замки, хотя между тем виднеются и замочные скважины в самих дверях, что крайне странно. Особая секретность?       Минхо шагает до конца коридора, где находит дверь с надписью «Складское помещение. Оборудование». И дверь оказывается открытой.       Он проводит рукой по пыльной ручке, открывая себе новое пространство. Вновь щёлкает выключателем у двери, чтобы видеть хоть что-то. Небольшое помещение с шестью белыми полками в пол, на которых лежат определённые предметы, и есть весь склад. Оставив дверь открытой, Минхо входит в комнату, осматривая всё вокруг. Здесь пыли он замечает ещё больше. Она уже собственный мир создала. Минхо впервые отмечает, что здесь ремонта никакого. Ни в коридоре, ни в складе. Обшарпанные, грязные серо-зелёные стены, которые раньше наверняка были приятного бело-зелёного оттенка. Опуская взгляд под ноги, Минхо замечает типичную для больниц гранитовую плитку, которая не одно поколение способна пережить. Единственное, что остаётся неизменным верхних этажей и минусовых, — ужасно писклявое освещение. Минхо кривит губы в отвращении, когда звук будто какого-то насекомого разносит пространство этим пищанием.       Он смотрит на полки, замечая несколько достаточно пыльных, но довольно светлых коробок, на которых изображены обычные настольные лампы: синие, красные и зелёные. Всё-таки интересный выбор для больниц. На полке стоит около пяти таких коробок. Минхо смотрит на них, пытаясь понять, какой цвет ему выбрать. Даже руку на подбородок положил, размышляя.       В конечном итоге взял зелёную: подобрал к собственной фиалке на окне.       Хватая коробку, пачкая пальцы и медицинский халат в пыли, Минхо непременно быстро выходит из кладовки, выключая там свет.       Уже будучи в кабинете, он ставит лампу на стол, одаривая своё рабочее пространство приятным тёплым светом. Хоть что-то тёплое должно быть в этом помещении. Зелёный хорошо вписался в такое белое пространство, хоть капля контраста отныне будет существовать в этом кабинете.       Недолго думая, Минхо берёт в руки ключи от машины и удаляется в сторону парковки, чтобы взять недостающие документы.

15

      Черён сохраняет невозмутимое лицо, стоя на своём посту, любезно работая со звонками и вещами врачей. Она улыбается мягко, смеётся с шуток коллег и помогает тем, кто попросит её об этом. Но на самом деле внутри неё горит пожар страха, который она не в силах показать окружающим. И он настолько силён, что её прекрасного цвета бордовые волосы отражают истинную суть того, что быстро тухнет и по новой разгорается внутри её слабого сердца.       Кто бы мог подумать, что работать в психиатрической больнице «Белая Гвоздика» окажется так тяжело? Черён только окончила колледж, поработала в обычной больнице, у неё нет особого опыта, чтобы работать с такими людьми… Да, устраиваясь сюда полгода назад, директриса Сколо посоветовала пройти курсы медицинской сестры для психиатрических больниц при университете. Естественно, курсы оплачивала больница. Черён прошла, но она не думала, что работать здесь будет настолько тяжело…       Каждый месяц умирают люди. Будто по великому назначению или, быть может, от силы какой-то. Она не знает, но помнит точно: как только она устроилась работать, в первый же месяц умер врач Ким Сокджин. Запнулся и размозжил себе череп об ступени здания регистратуры. Черён своими глазами видела, как вытекали мозги взрослого врача на ступени. Как кровь окрашивала его всегда идеально белый, невозмутимо отутюженный халат. И как после по случайности один санитар, выбегая из здания регистратуры, ударил уже будучи мёртвое тело стеклянной дверью, из-за чего у мертвеца вытекло оба глаза.       И сколь подозрительной бы ни была такая нелепая смерть, страннее было только то, что тело врача психиатра Ким Сокджина сейчас гниёт в багровом гробу на кладбище психиатрической больницы «Белая Гвоздика».       Черён навсегда запомнила тот ужасающий холод, который ласкал её плечи, цепляясь за кожу, как за последнюю надежду. Ей будут помниться те ощущения, которые она испытывала, стоя на кладбище, держа в руках бутон красной розы. Она помнила и то, как смотрела на розу, а не на гроб, опускаемый в могилу; ей чудилось будто роза её когда-то была белой, но окрасилась в алый после того, как окунулась в кровь и мозги на сыром, разговорчивом Асфальте.       После первых похорон Черён себя плохо чувствовала ещё достаточно долгое время. Её личная жизнь с мужем начала трещать по швам. Ей не желалось близости и ласк. После работы она хотела постараться не утопнуть в ванной, а после — упасть на кровать и спать до следующего утра. Но благо такое состояние быстро прошло. Хосок, её муж, приложил все усилия, чтобы вернуть свою любимую к жизни. Вкусная еда, много внимания и любви вернули Черён к прежнему укладу.       Но ненадолго. Уже буквально через месяц умерла пациентка. Она съела собственный язык и откусила часть щеки, открыв всем напоказ свои кривые зубы. От шока женщина умерла, а похоронили её опять же на кладбище психиатрической больницы «Белая Гвоздика».       Смерть этой пациентки не сильно потрясла Черён: она уже была готова. В шок её привела кончина врача на третий месяц. Пак Чимин.       Сколько бы она ни размышляла, ни пыталась понять природу смертей, в её голову всё равно никак не могли проникнуть мысли о чём-то мистическом. Черён не верит в призраков, не верит в Бога, особо набожный в их компании в кабинете И Минхо — Джисон. Этот парень и каждое воскресенье в церковь ходит, и крестик под одеждой носит. К слову, Черён знает, что в их больнице не так много христиан, большинство исповедуют Буддизм. Даже её муж исповедует Буддизм, но сама же Черён всего этого боится и крайне агрессивно отрицает.       Она стоит за стойкой регистратуры и покусывает свои губы, пусть и помнит, что этого делать нежелательно (при частом и достаточно сильном покусывании губ есть возможность повредить беложилье, что может привести к проблемам со здоровьем). Но она не может перестать, её собственные нервы просто ни к чёрту, особенно понимая, что следующим, кто умрёт в обязательном порядке, станет врач. Анализируя все свои шесть месяцев работы, Черён вывела в голове такой список: 1. Ким Сокджин. 2. Пациентка блока C3. 3. Пак Чимин. 4. Пациент блока R7. (убивший Пак Чимина) 5. Врач кардиолог. 6. Пациент блока А1. (Со Чанбин).       Черён смотрит на своих коллег, а сердце кровью обливается за каждого. За всё полгода работы единственные сотрудники, которых не коснулось это невиданное проклятие, — младший персонал. Ни медсестры, ни медбратья, ни санитары и даже охранники — никто из возможных не умирал. Все живы пока что. И из-за этого Черён боится. Боится, что она может стать следующей. Но ведь она так молода, она детей хочет, а не гнить в гробу на кладбище. Поэтому чувство тревоги и не отпускает её. Постоянно напоминает ей о том, что именно она может стать следующей.       — Черён, здравствуй! — звонкий приятный голос вытаскивает её из меланхоличностью наполненных мыслей.       — Здравствуй, Юджу! — улыбнувшись, ответила Черён.       Она знает Юджу с начала своего трудоустройства в эту больницу. Именно Юджу показала Черён, как тут всё устроено, рассказав про блоки и персонал. Юджу невысокого роста, около ста пятидесяти пяти сантиметров, на десять сантиметров ниже, чем Черён. Её светло-коричневые волосы всегда собраны в низкий пучок. Чёлка закрывает лоб и придаёт Юджу некой детской невинности. Черён знает, что её настоящее имя Чхве Юна, и знает, что она не любит своё имя, поэтому зовётся псевдонимом. Юджу двадцать восемь лет, и она на месяц раньше устроилась работать в психиатрическую больницу «Белая Гвоздика», чем Черён.       — Ты какая-то растерянная. У тебя всё хорошо? — Юджу встала напротив стойки регистратуры, положив руки на столешницу.       — Да смерть меня того пациента напрягла очень… — откровенничала Черён.       — Ох, а кого нет? У меня до сих пор волосы дыбом стоят! Может, тебе успокоительного принести? Ты бледная какая-то.       — Нет, не стоит, спасибо! Сейчас в четыре часа чай будет у доктора И, там выпью, успокоюсь. Я слышала, он вас с Феликсом тоже пригласил?       — Да, нас тоже! Доктор И такой любезный молодой человек! Я слышала от медсестёр блока А1, что он в разводе, к слову.       — Хочешь его охомутать? — шептала Черён, прикрывая рот ладошкой, тихонько посмеивалась.       — Ага, а кто Феликса прикрывать будет? — также смеялась Юджу.       — Что там, кстати, у него с Чонином? — наклонившись поближе к Юджу, Черён решила немного посекретничать.       — Всё хорошо, они решили съехать в новую квартиру, представляешь!       — Ну слава Богу! Как я за них рада, — улыбалась Черён.       — Ой, и не говори. В наше время такое ведь… — Юджу закусила язык, — не одобряется.       — Это уж точно, — кивнув, Черён осмотрелась.       — Я тут думаю на выходных съездить к родителям повидаться. Уж год их не видела. Младшая так и строчит мне смс-ки, мол, что это я всё никак приехать не могу. Родители ей купили телефон, так она теперь его из рук не выпускает, представляешь! Мама каждый вечер мне звонит и рассказывает, что мелкая только в змейку и играет.       — Змейка — такая интересная игра! Я когда домой еду в автобусе, всё играю в неё. Так пару раз чуть свою остановку не проехала!       — Безумно понимаю, у меня так же! Поэтому я в машине телефон не достаю, — смеялась Юджу.       — Сколо идёт! — заприметив директрису, спускающуюся по лестнице, предупредила подругу-коллегу Черён.       — Ох, я побежала! Встретимся у Доктора И, — Юджу улыбнулась и убежала в сторону хирургического отделения.       Ровно в этот же момент удачно зазвонил стационарный телефон, Черён присела на стул, взяла в руки ручку, пододвинула блокнот и ответила на звонок, скрываясь от глаз директрисы Сколо за работой.

16

      Минхо стряхивает с плеч капли противного дождя, ставя коробку с документами на стол. Он не знает, что хочет найти в этих бумагах, но чувствует, что здесь что-то точно должно быть. Оно может ему как помочь, так ни к чему адекватному не привести, но Минхо просто держит в голове надежду и верит.       Он оборачивается на дверь, ясно ощущая будто кто-то или, может быть, что-то… смотрит на его спину. По позвоночнику побежали мурашки слякотью. Встряхнув руками, Минхо ощутил ясно — дверь ему следует закрыть. Он преодолевает расстояние двух шагов, оказываясь у двери — открывает её. В глаза Минхо смотрит низкий мужчина в форме санитара. Его седые волосы повыпадали из-под шапочки, имитируя плоских червей — глистов. Глаза навыпучку торчат, капилляры вздутые, красные, будто вот-вот лопнут, открывая дорогу смертным грехам. На лице у мужчины папиллом огромное количество, а губы кривятся в омерзительной улыбке приветствия. Санитар стоит с пустыми руками, носом шмыгает и смотрит на Минхо.       — Что-то не так? — достаточно уверенно спрашивает И, продолжая не отрывать взгляда от странного мужчины.       — Нет, всё в порядке, — голос сотрудника мерзкий, слишком низкий с нотками презрения. В его голосе будто крысы живут, тараканы усиками слоги создают.       Минхо поморщился не только от отвращения к голосу незнакомца, но и из-за запаха протухшего мясо из его рта. Он впервые захотел сказать человеку почистить зубы, но сдержал себя.       — Тогда что Вы делаете под моей дверью? — не отступал И.       — Просто… Просто понимаете… Ну, тут трудно будет объяснить, но, — санитар заглядывает внутрь замечая, что стол стоит не на своём месте. — А, эм…       — Я ещё раз спрашиваю: Вам что здесь надо?       — Ничего, — захихикал он, сузив глаза, — я, пожалуй, пойду, оставайтесь.       Санитар помахал Минхо и, ссутулившись до состояния бревна в боровом лесу, отправился вниз.       Звук топающих тапочек разнёсся по коридору забвением неизбежным. Минхо смотрел вслед удаляющейся фигуре санитара и понять не мог, что только что произошло? Внутри него будто горело дерево от странного переизбытка чувств негативных. По телу пробежался холодок, словно из открытого окна, которое выходило на кладбище, кто-то засунул свои ужаснейшие пакли, коснувшись прямиком шеи ещё живого Минхо. Он прикоснулся руками к затылку, ощущаю холодный пот на подушечках пальцев. Выдыхая сомнения, перевёл взгляд на соседнюю дверь, которая с неким скрипом отворилась и из неё показалась фигура доктора кардиолога Хван Хёнджина. В глазах Минхо ещё отражались сомнения, и Хёнджин это заметил.       — Всё в порядке? — уточнял доктор Хван.       — Да, просто тип странный.       — Хорошо, если что зови.       Зайдя в кабинет, Хёнджин закрыл за собой дверь, а Минхо так и остался стоять в коридоре с неотъемлемым чувством беспокойства внутри. Он понимал, что его ждут документы, ждёт отчёт, который он должен предоставить до вечера. С размышлениями о том, что какой-то странный санитар не смог объяснить, что именно он от него хотел и почему заглядывал в его кабинет, Минхо не был готов разбираться.       В коридоре замигала лампочка, что силком вырвала его из собственных мыслей. Стоит вернуться к делам, которые изначально должен был выполнять уже вот как три минуты. Единственное, что он сделал, — это закрыл дверь, чтобы больше не возникало странных чувств и ощущений того, что за ним кто-то следит. Пусть и назвать это слежкой было нельзя, так как Минхо находился за закрытой дверью, но всё же подозрительно было, что именно этот санитар, которого он никогда не видел ещё за дни своей работы, подслушивал то, чем он занимался. Минхо знает людей — бывают странные, кому-то интересно слишком сильно. Порой из-за этого они готовы идти на такие достаточно странные поступки: подслушать, чем занимается врач, узнать, почему пациент блока А1, с которым Минхо впервые поговорил, закончил жизнь самоубийством. Но странность уже давным-давно стала частью его жизни, учитывая то, в каких больницах он работал и кем в конце концов он был по профессии.       Включая свой новый красивый зелёный светильник, он принялся за работу. Усевшись за стол, Минхо разложил бумаги так, чтобы обработать и проанализировать всё досконально. Найти ту маленькую причину, по которой пациент блока А1 Со Чанбин всё-таки решил покончить жизнь самоубийством. Если сравнивать прошлые места работы, в которых тоже происходили такие инциденты, Минхо никогда не разбирался с тем, по какой именно причине пациент решил это сделать. Их диагнозы и говорили сами за себя. Уход из жизни — фактически побочка тех или иных психических расстройств. Именно поэтому Минхо не понимал, почему он должен произвести полный отчёт состояния пациента Со Чанбина, когда его диагноз говорил всё за него. Директриса Сколо — интересная женщина, которая требует слишком многого. По крайней мере, так кажется Минхо. Во всяком случае, на столе лежит личное дело пациента блока А1 и старые документы погибшего врача Пак Чимина.              «05.07.2000. Среда. 8:30       Проводил обход в блоке А1. Здесь всё стабильно. Пациенты без выявленных отрицательных положений и осложнений. В ходе завтрака узнал, кому что снилось, также не выявил никаких аномалий в сознательном поведении. Пациенты спокойны. Таблетки примут после завтрака. Сам же я, удостоверившись, что всё хорошо, отправился в свой кабинет заполнять вчерашний отчёт, который мне сунула директриса Сколо. И какого чёрта, спрашивается, я должен заполнять бумаги за другого психиатра? Я понимаю, что дело тут непутёвое, только коды болезней написать, но разве сам он это сделать не сможет? Идиотизм высшей степени. Я порой поражаюсь нашим узким специалистам. Парнишка молодой, зелёный ещё, но он в университете не учился что ли? Коды болезней — базовые знания, которые обязан знать опытный психиатр. А здесь что получается? Я понимаю, запомнить такое количество кодов трудно, ну а книги для кого придумали в конце концов с этими же кодами? Поувольнять бы всех к чёртовой матери, чтобы на меня чужую работу не скидывали.       Чем дольше я работаю в этой больнице, тем больше я удивляюсь тому, что я не запомнил её сотрудников. Это странно, потому что специалистов тут не то, чтобы прям много. Психиатрическая больница нуждается в кадрах, а я не могу запомнить десять своих коллег психиатров. И самое что интересное, я не могу объяснить почему. Для меня будто существуют только те, кто сам поздоровался со мной. Они словно живые, а остальные… Как их описать, я не знаток. Они будто пусты. Эти все психиатры и санитары, врачи других областей — они кажутся мне куклами. Если о них не думать, их и не видно. Странно…       Пациент блока А1 Со Чанбин крайне обескураживает меня. При каждой личной беседе он начинает глагольствовать про девушку с чёрными волосами, что устроила ему его последний концерт. В разные времена суток он описывает её по-разному. То она прекрасна собой, стройная и крайне сексуальная, то неимоверно страшна и грозится убить его. Порой его галлюцинации выходят из-под контроля. Санитары описывают его как беспокойного по ночам пациента. И я им верю, потому что прекрасно понимаю, что то лечение, которое может предоставить больница, не подходит для него. Сколь не пичкай его антихолинергическими нейролептическими средствами, итогу нет. Он будто глицин глотает, а не галоперидол. Самое-то интересное, я ему и аминазин давал, думал, поможет. Но… Не помогло. Я пытался это себе как-то объяснить, расписал даже и читал отличие галоперидола от аминазина, но это не дало результатов. Галоперидол является в данные года чуть ли не лучшим средством, обладающим противоэнцефалитными действиями (по-другому противогаллюцинотескими). Галоперидол — это седативное средство, которое оказывает успокаивающий эффект, приводя пациента в равновесие. Со Чанбин должен хотеть спать от того количества лекарств, которые я ему назначил, у него должен ослабиться мышечный тонус, но что вместо этого? Ничего. Он как был активными, так и остался. Аминазин слабее галоперидола, но даже несмотря на это, он также не помогает ему. Я уже просто хочу сдаться, если честно. Я искренне не понимаю, почему нейролептики ему не помогают.       Вечером попробую проконсультироваться со свои знакомым из Центральной психиатрической больницы. Быть может, у него были подобные пациенты и он знает лекарства, которые могут помочь.       

8:57. Пак Чимин.».

      «18.07.2000. Вторник 14:21.       Только что вернулся с обхода блока А1. Всё прошло хорошо, пациенты в норме. Пока есть свободное время, решил забежать поболтать с Доктором Баном, обсудить пациента Со Чанбина, потому что звонок другу в Центральную психиатрическую больницу мне не помог. При том что ничем. Пусть мы и обсудили проблему пациента, к итогу ни к какому не пришли. Так ведь не бывает, чтобы больной человек не воспринимал лекарства? Поэтому я и пошёл поболтать с Баном на эту тему. Но лучше бы я не ходил. Понимаю, этого старикашку тут шибко никто и не любит, он банального уважения проявить не может, но как специалист-то он вроде хорош.       Дал мне качественных наставлений, советовал увеличить дозировку препарата, будто всё это я не делал. Конечно же, я менял и препараты, и дозировки тоже, но ведь не помогает! Я в тупике, и я не понимаю, как помочь. Доктор Бан чисто по моим рассказам поставил тому диагноз «расстройство личности», но мне думается, что всё куда глубже. В конце концов я ставил ему шизоидное расстройство. У него галлюцинации, при том что как слуховые, так и визуальные. Я точно знаю, что Чанбин видит не только ту девушку, имя которой он старательно пытается скрыть, но и других людей. Возможно, это люди из его театра, но, во всяком случае, я не особо так понимаю эту тонкую грань.       Со Чанбин — совершенно новый вид психического расстройства, с которым ни я, ни мои коллеги до этого не встречались. Порой я даже задумываюсь над тем, что он не сумасшедший, просто есть такой, и всё. Это его истинная природа.       Я хочу попробовать лечить Со Чанбина плацебо. Да, я нарушу клятву, буду врать пациенту, но я не вижу другого выхода из этой ситуации. Как ещё мне его лечить, если наша медицина не справляется? Возможно, в будущем и найдут, изобретут какой-нибудь новый вид психотропных препаратов, но в наших часах таких лекарств нет. И плацебо — единственный вариант из предложенных. Надо будет только поменять таблетки, к своим Со уже привык. Нужно что-то новое, что он не видел. У этого мужчины феноменальная память. Порой мне кажется, что он помнит абсолютно всё. На то он и бывший пианист. Вот как грустно жизнь ломает людей.       

14:43. Пак Чимин.»

      «31.07.2000. Понедельник. 10:13.       Неспокойно у меня сегодня на душе. Обманка с пациентом блока А1 Со Чанбином сработала на ура! Он в действительности стал более спокойным, уравновешенным и перестал жаловаться на свои непрекращающиеся галлюцинации. Кто же знал, что плацебо окажется верным решением?       Но даже радуясь его более-менее нормальному состоянию, я всё равно ощущаю, что что-то точно идёт не так. У меня складывается впечатление, что за мной следят. Бред сущий, но это ощущение чужих глаз на своём затылке не даёт мне покоя. Стоит мне посмотреть на сотрудников, чьи имена я до сих пор так и не запомнил, я почему-то вижу, как быстро они отворачиваются. Словно и вправду наблюдали за мной, пока я не видел.       Мурашки по телу бегут от этого. Я стал плохо спать на работе. Понятное дело, когда забот мало, я разрешаю себе кимарнуть на диванчике в кабинете. Но всегда я спал отлично, а сейчас не могу. Всё давит. Стены, вороны на кладбище и… эти люди. Я ощущаю от сотрудников опасности больше, чем от пациентов. Один раз сердце так начало с ума сходит, что пришлось к Хван Хёнджину идти, просить кардиограмму снять. Но с сердцем всё было хорошо, а вот я переволновался.       Мне нужно уволиться. Я уже давно об этом думаю. Слишком давно. Но я понимаю, что меня держит зарплата и таблетки Со Чанбина, которые я продаю наркоманам. Наплёл, что это хороший товар, вот они и глотают его за бешеные деньги. Нет, уволиться не могу пока.       Но и спокойно работать тоже. Ощущение того, что я скоро умру, не покидает меня.       

10:23. Пак Чимин.»

      Это была последняя запись в его дневнике. В обед этого же дня ровно в 13:13 врачу психиатру Пак Чимину размозжил череп камнем сбежавший из неизвестного блока пациент.              Минхо, отложив блокнот с последними записями врача, откинулся на спинку стула, подняв голову к потолку и закрыв руками глаза, шумно выдохнул. Он не понимал, что он чувствовал: смятение, испуг, сожаление? Эта немыслимая тревога будоражила сосуды и бушевала странными эпитетами, соображая и коверкая слова до неузнаваемости. За закрытыми веками мелькали представленные мозгом картинки. Минхо воссоздавал записи врача в своей голове и воображал, как выглядели те или иные разговоры. Столь странно было от прочтения данных записей. Минхо взбрело в голову то, будто он в мыслях мёртвого человека покопался. Пусть и, по сути, всё так и было.       Не зная Пак Чимина лично, Минхо искренне ему сочувствовал. Он вспомнил семинар по психиатрии, когда преподаватель рассказал, что зачастую люди на подсознательном уровне чувствуют свою кончину. «Это объясняется многими факторами в поведение и даже в мозговых изменениях», — как парировал профессор, но Минхо знал, что его слова не больше, чем простая выдумка. Нет ни одного исследования, которое бы подтвердило слова профессора. Но сейчас, оглядываясь назад, Минхо думал о том, что в какой-то степени преподаватель был прав. Пак Чимин ведь, по сути, предсказал свою смерть.       Открыв глаза, в которых белая пелена гуляла по коричневым радужкам, Минхо осторожно почесал веки и, поправляя волосы, осмотрел стол. Небольшая коробка с малым количеством документов стояла на краю, привлекая внимание. В первую очередь стоило бы посмотреть именно документы, а уже после читать личные записи, но интерес решил по-другому. Правда, открывшаяся для Минхо, немного стала осознаваться, но мысли пока были заняты другим. Потянувшись к коробке, Минхо достал две папки и небольшую стопку бумаг.       В белых бумажных папках были отчёты по состоянию разных пациентов, но своего конкретного Минхо не нашёл ни в одной папке. Оно тому и логично: для чего Пак Чимину хранить отчёты по таким пациентам, а с другой, для чего он хранил все эти отчёты? Думать о действиях другого человека, тем более уже мёртвого давно, желания не было. Минхо отложил папки на левый край стола, к компьютеру, и принялся разгребать другие документы. Но и они помочь ему никак не могли. В них не было того, что могло бы зацепить взгляд Минхо. Истории болезней, приказы от департамента здравоохранения о нововведении, приказы от директрисы Сколо о двухэтапном обследовании пациентов и другие неинтересные бумажки. Отложив и их в сторону, Минхо отчаялся. Безусловно, то, что написано в личном дневнике Пак Чимина, уже поможет ему составить более подробную картину причины самоубийства пациента Со Чанбина, но Минхо будто чувствовал чем-то необычайно подсказывающим, что он что-то упускает.       Перечитав последние записи ещё раз, Минхо только обратил внимание на то, что блокнот был совершенно новый. В нём присутствовали только три последние записи. Видимо, незадолго до смерти Пак Чимин поменял его. Перечитать бы его старый блокнот, вот только где его искать? Наверняка он у него дома или вовсе выброшен давно.       Впустую разбазарив все идеи, Минхо встал со стула и принялся собирать документы. Всё-таки всё, что тут лежало, было хламом, это стоило понимать. Толка в его действиях не было.       Тончайший ужас, завязывая на волосах узелки, смеялся с глупости допущенных ошибок. Сквозь открытое на проветривание окно доносился шёпот воронов, которые, вальяжностью наполненные, шагали по кладбищу, ощущая изнанку на своих ползущих перьях. Минхо встрепенулся от этого звука, ясно ощущая, будто это ему на ушко кто-то прошептал. Быстро переводя взгляд на окно, которое он забыл закрыть, И бросил собирать все бумаги. Важнее сейчас было услышать тишину, а не воронов с кладбища.       Когда Минхо вновь очутился рядом со столом и принялся собирать остатки документов в коробку для того, чтобы выбросить их, взгляд его привлекла небольшая белая бумажка, у которой края были оборваны, будто она была вырвана откуда-то. Он коснулся её пальцами, ощущая от неё холод. Словно она сама недавно была вынута из холодильника.       «Или из земли» — прошептал внутренний голос Минхо, который он старательно проигнорировал.              «2000 год.       Я совершенно ничего не понимаю. Я сам схожу с ума? В моей голове говорят голоса. Вернее голос. Он один. Я чувствую затылком, как кто-то смотрит на меня, стоит мне отвернуться. Я замечаю людей слишком близко к себе, когда понимаю, что я не смотрю на них. Они меня преследуют. Люди, сотрудники. Я убегаю и прячусь от них, бьюсь в истерике. Я правда боюсь. Меня будто не замечают и видят сразу все. Я выхожу из кабинета, и снова всё в порядке. Мне безумно страшно, и я не понимаю почему.       Я написал заявление на увольнение, так продолжаться больше не может. Я будто на кладбище работаю, а не в психиатрической больнице. Плевать на деньги, я больше не могу, пожалуйста…              Я сегодня умру, я чувствую.       

Пак Чимин».

      Дочитывая имя доктора, Минхо мысленно проваливается под землю. Всё это попахивает настоящим убийством, а не внезапно сбежавшим пациентом.       На лбу выступили капли горячего пота. Температура тела повышена из-за страха, а давление и вовсе решило в злую шутку сыграть. Минхо слышит, как в ушах звенит, словно Церковные колокола взывают его к Небесному Царству. Он прикасается ко лбу, ладонью вытирая пот с него, глотает воздух, будто при пожаре, и чувствует колотящееся сердце внутри.       Минхо тупит взгляд о всю ту же записку, а после быстро закидывает её к остальным документам Пак Чимина. Закрывает коробку и пихает её в шкаф рядом с дверью. В голове тишина, а за дверью его кабинета ходят врачи. Вспоминая вновь про записку, Минхо замечает, что и он сам не знает других сотрудников. Только тех, с кем имел права говорить. Даже пациентов он не знает всех. Ему обещали загруженность на работе и двадцать больных сверху, а что в итоге? У Минхо всего четыре пациента, один из которых и вовсе умер. Это странно.       Он садится за свой стол, продолжая анализировать происходящее, и понимает, что такого количества пациентов просто нет. В блоке А1 всего пятнадцать человек. Что про остальные блоки — Минхо не знает, но само осознание того, что его обманули, окутало его вуалью потерянности. Словно камень с плеч и верёвка с Голгофы полетели оба книзу. Минхо закрыл глаза, зажмурился, потирая руками виски. Сегодня третий день. Третий день, как он работает в психиатрической больнице «Белая Гвоздика», а он уже считает, что ему пора делать ноги. Увольняться, пока не поздно, потому что, смотря на Пак Чимина, Минхо понимает, что это «поздно» однажды может всё же наступить.       Поднимаясь со стула, он подходит к окну, где вновь льёт беспрестанный дождь. В этом месте всегда дождя больше, чем в городе. Иначе как объяснить уж больно резко сменяющуюся погоду? Даже если в городе сейчас и идёт дождь, то хотя бы не такой сильный, как тут. И как только цветы на клумбах растут? Как те несчастные Ноготки и Петунии до сих пор могут существовать в таком оторванном от Мира климате? Лес здесь зеленее, чем в любой отдалённой деревушке. Минхо уверен в этом, он понимает. Он видит это. Настолько яркого оттенка у листов деревьев и иголок у сосен он видел только в интернете на картинках, где контрастность была добавлена. В Мире же в обычном такого просто быть не могло.       Почесав подбородок, Минхо вспомнил про тело Чанбина. От чего-то внутри появилось непреодолимое желание посмотреть на него. Желание было таким агрессивным, что в моменте Минхо готов был броситься один смотреть на труп. Но понимая, что, если с трупом действительно будет что-то не то, виноват в этом будет тот человек, который последний находился с ним. Поэтому Минхо выключает свою зелёную лампу, горящую приятным жёлтым светом, кидает мобильник в карман и выходит из кабинета, закрывая его на ключ. Ему нужен Хёнджин, иначе Минхо не справится.       

17

      Минхо стучит в кабинет Хёнджина, ему нужно поговорить с ним. Срочно. Обсудить то, что он нашёл. Под ногами земля плетёная, заговорённая. Он чувствует ступнёй кладбище, и ему страшно. Но набираясь смелости, он входит без стука.       В глаза бросается работающий Хван, который, подогнув под себя колено, что-то печатает на компьютере. Минхо обращает внимание на то, что стол здесь стоит так же, как и у него в кабинете. Вновь странно. Но по-обычному странно.       — Хёнджин, мне надо тебе кое-что рассказать, — садясь на свободный стул, резко закрывая дверь прямо перед носом какой-то медсестры, встревоженно говорил Минхо.       — Что-то случилось? Ты весь бледный! — оторвавшись от экрана системного компьютера, спрашивал волнующийся Хван.       — Я сейчас тебе расскажу кое-что такое, о чём никто не должен знать. Абсолютно никто, ладно?       — Да, конечно, без проблем, — нажимая на кнопку отключения экрана, Хван надел тапок и сел рядом с Минхо.       — Я выбросил не все вещи Пака. Я нашёл то, что может помочь узнать причину его смерти. И, возможно, остальных людей…       Минхо рассказал о записках, рассказал о странных мыслях доктора Пака. Хёнджин внимательно слушал, не спуская с И глаз, кивал и анализировал информацию. А Минхо всё больше погружался в свой рассказ, описывая всё так, будто это ему принадлежат слова и записи в чужом, но своём дневнике.       Минхо ловил дрожащими ресницами беспокойство своего коллеги и совершенно точно понимал, что Хван уже знает о том, что тут рассказывает И. Это словно видно было, так сложно, но так понятно и легко.       — Ты же уже знаешь, о чём я говорю, ведь так? — прервав свой рассказ, спрашивал Минхо.       Хёнджин кивнул, опуская голову к полу. На секунду показалось, будто Хван опечалился, осознав, что и Минхо теперь всё знает.       В кабинете стояла гробовая тишина, лишь только шаги за дверью были слышны. Минхо уже хотел было начать говорить, но Хван его перебил. Приложив палец к губам, он лишь тихонько поднялся со своего места, достал листочек размера А4 и принялся на нём что-то писать.       Минхо внимательно наблюдал за тем, как синяя шариковая ручка скользила по бумаге, выписывая аккуратные буквы.       Спустя тридцать секунд Хван отдал листочек и ручку.       «В этой больнице нельзя такое говорить вслух. Здесь есть уши. Я знаю про всё, что ты мне рассказал. Я знаю даже причину такого. Я не хотел тебе рассказывать, потому что не хотел пугать».       Прочитав, Минхо поднял свой теряющийся в буквальном взгляд на Хёнджина, но говорить вслух не стал.       «Почему?» — лишь кротко написал Минхо.       «Здесь есть среди нас те, кто давно мёртв. Я понимаю, что для тебя, как для психиатра, это бред, но не замечал ли ты, что не можешь запомнить имена некоторых сотрудников?».       «Замечал».       «Вот и ответ на все твои вопросы. Здесь мёртвые работают».       «Но как это относится к Паку и смерти Со Чанбина?».       «А так, что Пак был один на кладбище, а Со каждый день на него с окна смотрел. Вот и чудно собрал проблем на голову».       «Ничего не понимаю…».       «Минхо, просто пойми, что у всего здесь есть уши и глаза. Здесь мёртвое становится живым, а живое — мёртвым».       «Как мне понять, что ты не сбрендил, Хёнджин?»       «Санитара помнишь? Который ещё под дверью твоей стоял».       «Помню».       «Тогда пойдём, я тебе кое-что покажу».       Хёнджин дописал своё предложение, вновь пододвинул листок Минхо, а после положил ручку в карман. Хо внимательно прочитал крайнюю строчку, вчитывался, будто в ней есть какое-то тайное послание, которое он точно должен понять. Но вместо этого он лишь пытался осознать правильности написанного.       Подняв голову на Хвана и заметив его потускневший взгляд, Минхо ощутил, как написанная фраза «Здесь мёртвое становится живым, а живое — мёртвым» отпечаталась в его сознании. Хёнджин медленно и достаточно устало улыбнулся, показывая всем видом, что он не хотел, чтобы Минхо вливался в проблемы этого заведения. Но настроен Минхо был серьёзно, а потому лишь кивнув, дал знак, что он готов.       Он не знал, куда его ведёт Хёнджин, он просто шёл за ним, надеясь всё же разобраться с тем, что тут происходит. Хо уже и забыл про своё странное желание резко сходить в морг. Они шли по коридору, собирая недобрые взгляды на затылках: это слишком ярко ощущалось. Минхо всем нутром чуял, как на него смотрят. Словно стены глазеют, разбирая проблемы разведённого мужчины, который из-за страха снова изменить любимому человеку перебивается редкими связями, дабы не создавать длительных отношений.       Хёнджин идёт чуть впереди Минхо, отрываясь буквально на пару шагов. Его голова поднята ввысь, будто того напряжения, словно положение в Южной Корее, между ними не было. Хо смотрит на собранные волосы, для чего — сам не знает. Но удивляется, потому что в их время носить такое странно. Вроде бы культ Курта Кобейна должен был пройти. Минхо прикидывает года, вспоминает: прошло семь лет с момента распада группы «Nirvana», а фанаты до сих пор помнят. Удивительно. Минхо толком и не понимает, почему он приписал Хёнджина к фанату так печально угасшей группы: Хвану она будто подходит. Опуская глаза на широкую, явно накаченную спину, Минхо думает о том, что для обычного человека у Хвана слишком ровная спина. У него буквально идеальная осанка. Не то чтобы это было странно, но, пожалуй, в век появления интернета и компьютеров это можно назвать странным.       Мужчины идут от силы четыре минуты, преодолевая расстояния от кабинета до лифта на первом этаже, Минхо ещё не осознавал, куда его ведёт Хван. Он следовал за ним, потому что доверял.       Спустившись на минус первый этаж, мужчины продолжили идти по коридору, не встречая никого на своём пути. Оно тому и понятно: в конце концов сейчас они находятся в архивном коридоре, где за каждой дверью хранится история пациентов разных блоков с момента открытия психиатрической больницы «Белая Гвоздика».       Хёнджин останавливается напротив двери, где на табличке заглавными буквами написано «АРХИВ. БЫВШИЕ ПАЦИЕНТЫ», оглядывается по сторонам и открывает дверь.       Они входят в достаточно пыльное помещение, в котором явно давно никого не было. Хван включает свет и проходит в конец небольшой комнаты, пока Минхо осматривается. Архив не вызывает у него странных чувств. Обычное помещение с двумя полками вдоль стен, полностью заполненными документами в отдельных коробках. Свет неприятно визжит, как это было в кабинете у Минхо. Хо щурится, желание закрыть уши руками огромное, но приходится терпеть.       Минхо подходит к Хёнджину, который ровно в этот момент открыл какую-то из коробок и что-то старательно искал. Минхо обратил внимание на его руки, они были белы и в пыли. Не отвлекаясь от рассматривания помещения, И старался сопоставить уставшие факты и понять: а можно ли сейчас разговаривать? Но спрашивать было боязно и… не тактично словно. Мало того что сейчас взрослые мужчины играют в фактически детскую игру, до абсурда Минхо ощущал глупости. Ему тридцать пять лет, а он всерьёз собрался верить в мёртвых призраков и проклятие данной больницы? Такие истории лучше оставить для какой-нибудь телевизионной программы, не более.       — Нашёл, — вдруг вслух говорит Хёнджин. Он перебивает Минхо, который только воздуха в лёгкие набрал, чтобы посмеяться и сказать, что не верит в это.       Но вместо разговоров он выдыхает, встаёт ближе к Хёнджину и читает имя:       — Чхве Ёнджун, — констатирует Минхо. — И что?       Хёнджин не говорит ни слова, только перелистывает страницу запылившегося документа, открывая карту пациента, где в прекрасном правом углу красуется фотография странного санитара.       Минхо распахивает шире глаза, забирая из рук Хвана документы. Он листает страницу одну за другой понимая, что этот человек умер ещё полтора года назад. Но буквально недавно Минхо видел его напротив своего кабинета вполне себе живым и здоровым.       Дыхание сбивается, стоит рассмотреть фотографию, и Минхо понимает, что Хван ему не врал, что опасения не напрасны. Иначе как объяснить точно такое же лицо напротив кабинета со странными глазами.       — Так он мёртв? — скорее растерянно спрашивает Минхо.       — Я уже здесь работал, когда он умер. С сердцем плохо стало. Он постоянно на него жаловался, но провести качественное лечение мне не давали. Он был пациентом блока С3. Меня не было на работе, когда он умер, но я видел тело и заключение патологоанатома. У него случился разрыв сердца. При разрыве сердца самой поврежденной мышцей является миокард, это мышечная ткань сердечной стенки. Риск возникновения этого состояние повышается при высоком артериальном давлении, атеросклерозе — скоплении жировых отложений в сосудах. А у него как раз был сахарный диабет. Его нашли в комнате. Голова была свешена с кровати. Краснющая, а местами уже синяя. Язык торчал… ужасная картина. Я часто его здесь вижу. Мёртвые не могут покинуть это место.       — Погоди, погоди, — тараторил Минхо, — как это не дали провести лечение?       — Обычно. Его лечащим врачом был Мин Юнги, и он запретил, обосновав это тем, что пациент придуривается. Когда он умер, всех собак повесили на меня, потому что спустя месяц умер и Юнги.       — От чего он умер?..       — У него была страшная аллергия на пчёл. В саду он наступил на ветку, на которой был улей. Больше двадцати пчёл ринулись на него, он умер спустя пять минут страданий, и самое что интересное, этого никто не видел. Его нашёл случайный санитар, когда его лицо отекло настолько, что патологоанатом еле разглядел в нём нашего сотрудника.       — Блять, это какой-то пиздец, — не выдержал Минхо. — Какого хуя тут вообще происходит, мне кто-нибудь объяснит?       Минхо посмотрел в глаза Хёнджина, задавая миллион немых вопросов, обрекая собственное существование. Хван усталым зенками смотрел на него в ответ, будто извиняясь за то, что тут происходит. Его тяжёлый взгляд упал на документы, а дыхание сделалось ещё тише, словно Хёнджин и не дышал вовсе. Он поник, понимая, что объяснить Минхо мало что может, и Хо это осознавал. Весь внешний вид друга сам за него говорил о моментах трагичных. Хёнджин наконец шумно выдохнул и посмотрел на Минхо.       — Мы здесь заточены, Минхо, — тяжёлые слова упали каплями слёз на пыльный пол. Глаза Хвана заблестели от безысходности. Под холодной больничной лампой, его прекрасный цвет коричневых линий заката, становился неимоверно глубоким от печальной тоски безысходности. Минхо растерялся, он никогда не видел, чтобы взрослый мужчина плакал. Общество воспитывало мужчин так, что плакать могут только женщины. Внутри него всё сжалось от страха и давления. Минхо чувствовал, как собственный ком в горле становится с каждым мгновением больше. Руки тряслись от тремора. Впервые в своей жизни Минхо не понимал, как поддержать человека.       Мысли путались, сомнения кричали громче воронов на кладбище, а делать что-то надо было. Хёнджин глупо улыбался, смахивая грязными руками капельки слёз.       Не найдя, что сказать и как поддержать друга, Минхо просто забрал из рук его пыльные документы, положил их на полку и обнял. Без упрёка и слов «ты мужчина, ты не должен плакать», обнял Хвана, разрешая тому чувствовать всё, что он так долго хранил внутри себя.       Хёнджин пару раз шмыгнул носом, прижимаясь в ответ. Для Хо это было единственной возможностью поддержать друга.       В тишине жужжащих потолочных ламп, Минхо успокаивал Хёнджина прикосновениями тёплых рук на спине, согревал словами «я рядом». Кажется, они простояли так не больше трёх минут, но Минхо слишком ярко ощутил такую слабость своего друга.       

18

      Мужчины вернулись в кабинет доктора И спустя десять минут нахождения в подвале. Хёнджин больше не плакал, да и слёз он проронил только парочку. Они заварили чай и сели размышлять. У Минхо в голове каша, ему бы с этой информацией переспать, а не продолжать размышлять сразу. Он теряется.       Но Хёнджин не стал отступать. Он закрыл кабинет на ключ, проверив, чтобы в коридоре никого не было, чтобы никто не заметил их вместе. Минхо проверил, закрыты ли жалюзи, замечая, что дождь продолжает моросить. Кажется, ещё немного и кладбище превратиться в болото. Островок со светом согревал замёрзшие руки и защищал от странностей, даря надежду на счастливый исход событий.       Глотая горячий несладкий чай, Хёнджин, томно вздыхая, поправляя выпавшие из хвостика волосы, принялся рассказывать, что происходит в стенах данной больницы.       Хван работает здесь уже три года и за всё это время он повидал многое. Всё это началось ещё задолго до него. Он был молодым врачом, которому предложили работу за отличные деньги, пообещали хорошую премию и надбавку, а Хван, ещё будучи женатым человеком, планировавшим детей со своей супругой, не мог отказаться. Он принял предложение с превеликим удовольствием, заполучив звание «старший кардиолог». Его первая половина месяца прошла отлично, он также ощущал тяжёлые взгляды на спине, но не придавал этому значения, думая, что это пациенты так на него влияют, потому что до этой психбольницы Хван работал только в обычных поликлиниках.       Но в конце первого месяца умер пациент. И умер он самой извращённой смертью. Ему откусили половой член. Он был пациентом блока D4. Смерть человека привела Хвана в ужас, но, как ему объяснили, это нормально: люди здесь больны. Но с каждым месяцем становилось всё страннее. Каждый новый месяц умирало ровно по одному человеку. И страшнее всего было только то, что пациенты и врачи чередовались. Первые полгода Хван списывал всё это на совпадения — дурацкая случайность — но, когда его близкий друг и коллега Кан Техён тоже умер, тогда-то и пришло осознание того, что всё происходящее здесь пахнет проклятием.       Люди умирали самыми изрещёнными способами. Хёнджин по пальцам мог пересчитать страшные смерти. Но была одна, которую он до сих пор вспоминает со слезами на глазах. Её звали Ким Йевон, но пациенты дали ей что-то вроде псевдонима — Омджи. После и коллеги стали так называть молодого анестезиолога. Девушка считалась одним из лучших врачей в психиатрической больнице, ко всему прочему она была ещё и достаточно добра и профессиональна. В день своей смерти был ровно год, как она работала здесь. Хёнджин знал, что она собирается увольняться из-за своего положения. Муж её был богатым человеком, который был категорически против того, чтобы его беременная жена продолжала работать, да ещё и с такими людьми.       Когда в понедельник рано утром она написала заявление, и директриса Сколо подписала его без двухнедельной отработки, Омджи направилась к лифту, чтобы отнести в архив все документы, хранившиеся в её кабинете. И здесь, будто шагая по пятам, смерть настигла её.       Крик умирающего человека слышала вся больница. Двери лифта зажали её голову, когда она наклонилась, чтобы поднять упавшую ручку. Тело осталось в кабине, а голова в холле. Она надрывала свой голос кровавым криком, ей пытались помочь, но двери лифта заклинило, они лишь сильнее стали сдавливать её шею. Лицо налилось кровью, глаза были выпучены, а помочь ей так никто и не смог.       Хёнджин стал свидетелем всего этого. Он видел, как она высунула язык в надежде вдохнуть, как вены выступили на лбу кривыми дорогами, как глаза становились всё больше, а шея начинала синеть.       Двери лифта раздавили несчастную Омджи. Когда врачи втроем пытались открыть двери с помощью монтировок, было уже поздно. Хруст её ломающихся шейных позвонков слышал весь холл. Голова лениво повисла, а из лопнувшего от давления глаза потекла кровь и стекловидное тело.       После смерти беременного анестезиолога Хван понял, что все те смерти не случайны. Он понял, что каждый человек, который хотел уволиться, умирал; это стало основной причиной. Все врачи, которые написали заявление на увольнение, сейчас были мертвы. Тех, кто догадывались, что к чему, хоронили на кладбище больницы по абсолютно непонятным причинам. Пациенты дохли, как мухи, без разбора, а люди не понимали всего того, что творилось в стенах этой больницы.       Хван ни раз замечал мёртвых пациентов, которые стали санитарами или медсёстрами. Ни раз видел и врачей, которые также бессмысленно бродили по коридорам. Однажды Хёнджин видел Омджи, когда был на ночной смене. Она всё также улыбчиво поздоровалась и убежала по своим делам, скрывая один глаз под повязкой, а шею — в вороте высокой водолазки. Именно после этого Хёнджин перестал выходить в ночные смены.       Такие мёртвые-живые люди были опасны. Он понял это сразу, как только почувствовал на своём затылке тяжёлое дыхание подозрительной санитарки, которую до этого он никогда не видел. От неё исходил могильных холод. А запах стоял такой… словно эта высокая зеленоглазая девушка разлагается. Её пальцы практически прикоснулись к затылку Хёнджина, но он успел вовремя среагировать и обернуться. Она испугалась, извинилась, откланялась и убежала. Тогда Хван провёл череду «экспериментов», в которых понял, что оставлять собственный затылок без присмотра нельзя. А спустя два года убедился в этом, когда Пак Чимина убил уже мёртвый пациент.       Хёнджин работает здесь, потому что боится уволиться и стать тем же человеком, который бесследно бродит по коридорам в поисках живого. Но и уйти просто так, пропасть и больше не появляться в стенах этой больницы он тоже боится. Не увольнения по статье за прогулы, а того, что это может не помочь.

19

      В заполненном зале тянутся ниточки, оплетая веточки, создавая бантики для ближайшего грустного спектакля. Хёнджин смотрит на то, как, наткнувшись, струна скрипки тянется, пугая представлением мёртвых зрителей. Он смотрит на пытки, творящиеся с людьми на сцене. За столько лет кошмаров, он уже осознаёт, что всё это – его новый вид страха подсознания. Тела несчастных земля сбережёт. Хван просто ждёт, когда очередной сон закончится, когда наконец он сможет проснуться. Но спит ли Хёнджин?

20

      Призрачный пар гуляет по просторам тихой кухни, где лучи заката, забирая с собой мысленные страдания, удаляются в забвение людских решений. Отражения солнечной луны скользят языками по кухонному гарнитуру, относительно новому, искрятся, попадая в капли воды на столешнице. Одинокий тюль не помогает защищать комнату от теней. Они, дьяволы морские, гуляют по потаённым уголкам, играясь с пылью в салки. От газовой плиты ещё исходит жар, совсем недавно она железный чайник доводила до нервного срыва, теперь же железо его остывает, пусть и пять минут назад он криком пронзительным будоражил мурашки у Минхо, грозясь то ли взорваться, то ли воду испарить. Ярко-оранжевый закат, смеявшись, прятался за могущественным горизонтом, уступая место тьме. На небе, затаившись, наблюдает Луна. Она выжидает. Она новое созвездие, палящее в забвении.       Одинокие лампы, встроенные в потолок, лениво освещают пространство, создавая грубые тени на вещах. Минхо сидит за столом поздно вечером обдумывая всё то, что ему рассказал Хёнджин. Рядом с ним чашка зелёного чая с жасмином, который нисколько не помогает привести мысли в порядок. Вроде он должен успокаивать, но Минхо лишь больше начинает нервничать, когда вновь возвращается мысленно в тот момент. Архив, слёзы Хёнджина и его рассказ… Но было и ещё кое-что, что потрясло его не меньше, чем правда. Объятия. Они были странными. Минхо толком и не понимает, как объяснить их себе, но… Он словно Лию обнимал. Тот же запах, то же тепло. Пора бы перестать скучать по бывшей жене и искать её облик в других людях. Столько лет прошло, а забыться всё не удаётся.       В раковине брякнула ложка, упавшая из тарелки. Она отбила звонкий, пронзительный, будто крик, звук. Минхо повернул голову в сторону мойки, но тарелки не полетели в пучину бедствий. Он выдохнул, понимая, что забытая до завтрашнего утра грязная посуда будет ждать, когда у хозяина квартиры появятся силы, чтобы помыть её. А пока пусть она познаёт суть хляби.       Минхо жуёт губы и ручку в пальцах вертит. Он смотрит на свой блокнот кофейного цвета, понимая, что лабиринт, в который он по глупой случайности забрёл, скрывает от него свои выходы. И даже входы не желает показывать. Сглатывая тяжело, Минхо понимает: ему нужен кто-то, с кем он сможет это обсудить. Потому что после того, как Хван рассказал обо всём, мужчины не смогли обговорить проблемы. Хёнджин ещё раз напомнил, что у этой больницы есть глаза и уши.       Часы отбили восемь вечера, а Минхо продолжал сидеть за столом с давно выпитой чашкой замёрзшего чая. Он позвонил дочери сразу, как только приехал с работы, обсудил с ней её день в школе, её самочувствие и отправил Эри кушать. Он практически ничего не помнил из разговора. Голова была занята не тем, как Эри играла в морской бой с Кариной, а как ему продолжать работать, если он своими глазами видел мёртвого человека.       Голова раскалывалась от размышлений, Минхо выпил таблетку анальгина, дабы хоть немного успокоить тянущиеся струны Лунной Скрипки в своих мыслях. Травить собственный мозг тревожностью было уже слишком. Поэтому, взяв блокнот, вспоминая, что за домашний телефон Минхо заплатил, он отправился звонить Хёнджину. Он пригласит его к себе и тут они обсудят всё то, что не смогли обговорить на работе. Потому что в квартире Минхо нет ни глаз, ни ушей.       Кнопки взвизгивали под напором подушечек пальцев Минхо. Он приложил серо-коричневую трубку телефона к уху, слушая долгие гудки. Костяшки дрожали от нетерпения, но Хван так и не ответил. Ни сейчас, ни спустя десять минут. Минхо бросил попытки дозвониться до друга. Вспомнив про Черён, Хо решил позвонить ей.       – Алло? – отвечал мягкий мужской голос. Минхо сразу понял, что это был её муж.       – Добрый вечер, прошу прощения за столь поздний звонок. Меня зовут И Минхо, я коллега госпожи Черён. Могу я услышать её?       – Приятно познакомиться, я Хосок, муж Черри. Погодите минутку, я позову её к телефону.       – Благодарю Вас.       Муж Черён оказался приятным молодым человеком, Минхо искренне удивился и даже улыбнулся. Если бы его женщине в половину девятого позвонил незнакомый мужчина, он бы послал его куда подальше, а не любезничал бы с ним.       – Алло, Минхо, что-то случилось? – голос Черён был взвинчен.       – Сегодня Хёнджин рассказал мне всё. Я просто хочу с кем-нибудь поговорить, потому что я больше не могу.       – Он всё тебе рассказал? – насторожилась девушка, словно было что-то ещё.       – Думаю да. Мы можем встретиться? Лучше будет если сейчас.       – Хосок сейчас уедет в ночную смену, ты можешь приехать ко мне.       – А господин Хосок разрешит?       – Он уже разрешил, – тихонько посмеялась Черён. – У меня тут в гостях Джисон, ничего, что он с нами будет?       – Нет, так даже лучше.       – Хорошо, тогда мы ждём тебя.       – Спасибо, скоро буду.       Минхо кладёт трубку, шумно выдыхая. Не теряя ни секунды времени, он идёт в спальню для того, чтобы одеться.

21

      Минхо нажимает на кнопку звонка, дожидаясь, когда хозяйка или же хозяин квартиры откроет её. На часах сорок пять минут девятого. Завтра на работу, и обычно в это время Хо отдыхал, набирался сил. Смотрел ящик или же читал журналы, но сегодня он стоит на пороге квартиры своей коллеги, потому что ему срочно нужно обсудить это с кем-то. Чисто теоретически Минхо мог позвонить бывшей жене Лии или же Сынмину, но разве в это кто-то поверит? Сочтут, что он с ума стал потихоньку сходить, не более.       Черён встречает Минхо приветливой улыбкой, пропуская в квартиру. Хо оставляет вещи в прихожей, в ванной руки моет и следует за Черён, которая ведёт его на кухню. Здесь его встречает чуть подвыпивший Джисон. Он одаривает Минхо мягким взглядом, улыбается слабо, говоря о том, как он рад его видеть.       В просторной кухне-гостиной на столе стоят тёмно-зелёные бутылки из-под пива и яблочный сок и закуски к пенному. Минхо также замечает букет красивых лилий, красующихся на подоконнике.       – Черри, – позвал Хосок свою жену, выходя из комнаты, явно спальни.       Минхо оглядел его. Красивый взрослый мужчина, одетый в рабочую форму.       – Ты поехал? – сорвалась с места Черён.       – Да, закройся, пожалуйста.       – Я сейчас, – она обернулась к парням, быстро проговорила и унеслась прочь.       – Как настроение? – улыбался отчего-то печальный Джисон.       – Паршивое, – скрывать что-либо смысла не было никакого, поэтому Минхо отвечал честно.       – У меня тоже.       – Ты чего пьёшь среди недели, завтра же в университет?       – Заебало меня всё, Минхо, поэтому и пью.       – Ты поэтому к Черён пришёл?       – Я в отчаянии.       Минхо положил свою руку ему на плечо, одобряюще потрепал, улыбнулся. Джисон прикрыл глаза, шмыгая носом явно не от холода.       – Всё наладится, – тихо сказал Минхо.       – Ох, болтаете? – прибежала Черён из коридора, а парни даже и не услышали, как захлопнулись двери.       – Немного, – выдохнул Хан.       – Минхо, – обращалась Черён, – у тебя что-то случилось, ведь так?       – Случилось, – тяжело сказал он. – И мне нужно это с кем-то обсудить, поэтому я приехал к тебе. И я даже рад, что Джисон здесь. Хёнджин рассказал про всё то безумие, которое творится в больнице. Я хотел обсудить это с Хваном, но он не берёт, – он обратил внимание, как напряглась Черён, услышав о том, что Хван не взял трубку. – Я не понимаю, как это возможно и почему мёртвые оживают. Я сам видел пациента, который был уже давно мёртв. Но я видел его живым, он был санитаром.       – Мы сами нихуя не понимаем, – усмехнулся Джисон, глотая алкоголь. – Я так однажды с Паком после его смерти болтал. До меня только потом дошло, что он мёртв уже как месяц.       – Ты прям разговаривал с ним? – всем телом напрягся Минхо.       – Ага, обсуждали погоду за окном, представляешь?       – Я видела большое количество мёртвых, но живых людей. Они, будто призраки, ходят по больнице, но при этом они действительно работают.       – Поэтому создаётся впечатление большого количества человек, да… Но ты никого не знаешь и запомнить не можешь.       – Всё именно так. И пока никто не смог объяснить этого. Они не знают, что они мертвы, – шептала Черён. – Тебе Хёнджин рассказывал про Омджи?       – Да, говорил.       – Мы были подругами. Именно из-за того, что она работала в этой больнице, я тоже пошла туда, но спустя много лет после её смерти. Однажды я увидела её спустя почти три года после её смерти. Я разговаривала с ней, представляешь? Она меня помнила и рассказала, как она воспитывает свою дочь, которую назвала Наби.       – Но она умерла, будучи беременной…       – Да… Она не знала, что она мертва. Она думала, что она жива. Она то появлялась, то исчезала.       – Но она была опасна, – Хан взял колечко кальмара, закидывая его себе в рот, – они все опасны.       – Да, – кивала Черён, – эти призраки страсть как любят… затылки. Никто из наших так и не понял почему. Почему именно затылок.       – Потому что ты не видишь затылком? – сглатывал тяжёлую слюну Минхо.       – Мы тоже так думали, но дело явно в другом. Ты слышишь, как ни крути. Они боятся глаз.       – У меня был случай, – Хан сел прямее, поправляя чёлку, упавшую на зенки, – на меня так один санитар напал. Я не видел его, но слышал. Только это его не остановило. Он схватил меня руками за горло, но, когда я обернулся, взглянул на него, он тут же исчез. Просто исчез, и всё.       – Блять… – прошептал Минхо.       – Это, кстати, произошло сегодня, – отшутился Джисон, – и это был Чанбин.       – Чанбин?!       – Он. Прям после того как чай попили у тебя в кабинете, я пришёл на пост, второй охранник убежал до столовки, а я стоял в окно смотрел. Я видел его сломанную шею и руки, что тянулись ко мне в отражении окна.       Минхо сидел молча, он не знал, что ему сказать. Ему казалось, что он потерял возможность разговаривать.       – Ты поэтому так расстроен? – собрал себя в кулак И, спрашивая осторожно.       – Да, поэтому. Я хуй знает, что мне делать. Я хочу уволиться.       – А увольняться нельзя, – достаточно тихо произнесла Черён.       – И как быть?       – Никто не знает, даже Хёнджин. Он дольше всех работает.       – Как он продолжает работать в этом дурдоме?       – Каламбурно, – засмеялся Джисон, чокаясь с рукой Минхо.       Хо и сам на секунду засмеялся от собственных слов.       – Видимо, никак, – слепо улыбнулась Черён, глотая собственное пиво. Минхо бы тоже не отказался от выпивки, но он на машине. Черён, заметив его взгляды на бутылки, достала из холодильника банку холодной кока-колы и любезно протянула гостю.       – Об этом только с Хёнджином говорить, но раз даже он не смог уволиться за три года, то никто не сможет.       Молчание повисло в тихой кухне. За окном слышались ветки деревьев, которые без конца и края сопротивляются порывам невыносимого ветра. А Дождь, как вечный гость прекрасного бытия, гулял по просторам и хвалился за то, что не имеет желания помогать в этот раз людям. Каждый из них грешник, а помогать таким – себя не уважать. Потому он наблюдает за ними, как они тихо страдают, и землю водой заливает, желая город в кладбищенское болото превратить.       – Меня, блять, всё это бесит так. Мы живём в современном мире, чёрт, у нас даже телефоны есть без проводов и компьютеры, но мистика? Если бы мне в пять лет сказали, что через пятнадцать лет у нас будет такая штука, как интернет, я бы посмеялся. А сейчас что? Я в интернет меньше верю, чем в этих ебучих призраков! – Джисон расстегнул свою олимпийку, ощущая, как жар поступает к горлу. Минхо печально оглядел молодого парня, понимая, что здесь они все в одной лодке.       – Но они есть, и это надо принять просто как должное, – Черён протянула Джисону ещё одну бутылку пива, но Хан жестом отказался, давая понять, что ему хватит.       – Хотелось бы понять, от чего всё это пошло. Как это зародилось. Ведь должно же было что-то такое случится, что положило начало такому, – стоило Минхо договорить, как за окном тут же сверкнула настолько яркая молния, что кухня-гостиная вмиг озарилась проклятием Господа. Черён дернулась от грома, а Минхо с Джисоном уставились в окно, наблюдая за катастрофой за пределами стеклянных перегородок.       – Господь видимо пошутить решил, – отшутился Джисон, вновь застёгивая олимпийку. Минхо и сам ощутил, как по спине побежали мурашки. Словно зелёные мухи по трупу.       – Это знак, – уверенно сказала Черён.       – То есть нам надо копать? Надо понять, откуда это появилось, так?       И на всеобщее удивление гром вновь покатился по небу, у которого глотка была вскрыта молнией.       – Нихуя себе, – выкинул руками Джисон, – с нами Небо разговаривает!       Минхо ощущал затылком, как желание напиться вином превосходит всю его выдержку. Он хлопал ресницами, чувствуя, как собственное сердце, гуляя босиком по разбитым зеркалам, проглатывало целиком шум, возникший в ушах. Чертовщина, не иначе.       – Мне же это не показалось? – протянула Черён, чувствуя, как пустотная зияющая тьма тянулась на ощупь к ним.       – Если нам втроём показалось, то мы явно сошли с ума одинаково, – Минхо глотнул колы, отводят взгляд от окна. – Я правильно понимаю, что присутствующие здесь хотят уволиться?       Черён кивнула, Джисон показал пальцами «peace» и улыбнулся. Минхо без сомнений желал того же. Может, ему уволиться будет даже проще, он работает всего ничего, но при этом с мёртвыми уже разговаривал.       – Тогда нам надо придумать, как это сделать так, чтобы остаться в живых. Надо поспрашивать Хвана, почитать про больницу. Найти всю её историю и понять, откуда ноги растут. Вдруг души не могут упокоиться с миром из-за одной определённой, которая и стала началом этих трагедий?       – Директриса Сколо здесь точно замешана. Она директор вот уже десять лет, да? – спрашивал Джисон, смотря на усталую Черён. На её щеках зарево, взгляд тухнет, словно она кукла восковая в музее уродов.       – Около того, да.       – Погодите, а ей сколько лет-то? – Минхо даже сел прямее, услышав цифру.       – Тридцать три, – отвечала Черён.       – Тридцать три? Ёпта, да прям возраст Христа.       – Как она могла так рано стать директором? – не унимался Минхо. – Она же младше меня!       – Минхо, – Черён нежно взяла его руку в свою, выражая такое сочувствие, которое ему даже и не снилось. – Не забывай, где мы работаем.       – Я, бля, вообще не удивлюсь, если потом узнаю, что она на самом деле мертва.       – Мертва?       – Ну типа того. Работала поди в больнице, потом умерла, и теперь вот. Она же стрёмная пиздец. От неё прям негатив прёт.       – Тогда это объяснило бы, почему она может одна ходить на кладбище, – отмечала Черён.       – Точно! – вскрикнул Джисон.       – Надо искать информацию. Завтра можно будет поговорить с Хёнджином на эту тему и Феликсом.       – Юджу тоже давно здесь работает, я могу поспрашивать её. Мы с ней частенько болтаем утром.       – Ну, я могу Джунхана поспрашивать, может, он тоже что-то знает?       – Мне кажется, – Минхо отбил пустой баночкой по столу, вытирая с уголков губ капли газировки, – это будет подозрительно. Вдруг те, кто наблюдают за нами, всё поймут? Надо быть осторожнее. Я поговорю с Хёнджином, Черён осторожно с Юджу. Джи, ты с Джунханом поговоришь позже. Может, через день или два? Во всяком случае, это надо сделать в разное время, чтобы не вызывать подозрений.       – Хорошо, сделаем всё аккуратно, – кивнула Черён.       – Домой надо, – немного помолчав, проговорил Джисон.       – Хочешь, могу подбросить.       – Бля, Минхо, спасёшь.       – Что, тогда идём собираться?       – Я провожу вас.       – Черён, спасибо, что выслушала мои пьяные вопли и накормила.       – Ой, да ладно тебе, Джисон. Я всегда рада гостям.       – Да, спасибо тебе, Черён, – улыбался Минхо, задвигая стул.       – Погодите! – остановил Джисон, – я же вам не рассказал, как я на свидание сходил. Боже! Черён, наливай чай, я сейчас вам такую историю расскажу!

22

      Минхо уехал домой, не зная, как ему поступить и что сделать. Внутри него кипит тревога и странные ощущения того, что за ним кто-то просматривает. Оно тянется ещё из больницы. Словно липкая сторона от пластыря осталась на коже. И теперь она тянется и отрывается только вместе с волосами. Руки потеют, Минхо слишком сосредоточен на дороге, по-другому никак. Пусть и до дома ему рукой подать, всё же осторожность никто не отменял. Они с Джисоном мило болтают о прошедшей игре в бейсбол, а после Хо оставляет уже протрезревшего Хана около его дома. Минхо переступает порог своей квартиры ровно в пятнадцать минут двенадцатого. Он посидел в компании друзей, они обсудили важное, и даже смогли прийти к общему выводу и выработать план, которому они обязательно последуют. Пусть головы были пусты, как тарелки, стоящие на столе, они обсудили многое.       А до Хёнджина Минхо так и не дозвонился. Сколь не пытался, так и не ответил. Минхо посчитал это странным, но причин не нашёл. Может, Хван сегодня не дома или у него сломан телефон? Разное бывает. Во всяком случае, после беседы с Черён и Джисоном стало легче. Пьяный Хан такую чушь нёс, что Минхо становилось немного стыдно слушать про постель двадцатитрёхлетнего парнишки. Зато Черён и Минхо знатно похохотали, слушая рассказы столь опытного в своём деле человека.       Минхо закрыл дверь, включил свет в коридоре, а сам отправился в ванную. Сил, чтобы помыться, у него не было. Единственное, что он был способен, – почистить зубы и умыться. Впрочем, этим Минхо и решил заняться. Вода шумно утекала в слив раковины, Минхо быстро водил щёткой по зубам. Его глаза уже практически закрывались. Ещё немного, и спать он будет на полу в ванной комнате, укрывшись грязной футболкой.       По шее пробежался холодок, будто кто-то коснулся Минхо длинными замёрзшими пальцами. Он поёжился, оглядываясь рефлекторно, но, конечно же, сзади никого не увидел. Тело стало сдавать позиции, а он ещё даже недели не проработал.       Закрыв глаза, он наслаждался тёплой водой, что так приятно смывала с него следы усталости.       Выключил во всей квартире свет, закрыв ванную, он отправился в кровать, потому что день обещал быть насыщенным.       И как же чертовски Минхо был прав.

23

      Черён, закрыв за мужчинами дверь, отправилась на кухню, чтобы убрать еду со стола в холодильник и протереть крошки. Её не отпускали мысли о разговорах. Компания чётко хотела одного – увольнения. А, как они знали, уволиться так просто им нельзя. Безусловно, они могут уволиться, но только через гроб — и на тот свет. Черён выдохнула, оставляя влажные тарелки на полотенце сохнуть. Рано утром вставать на работу, а сна ни в одном глазу. В голову бесконечно лезут мысли, и сделать с ними хоть что-то не получается.       Выключая на кухне свет, проверяя ещё раз, закрыла ли она входную дверь, Черён включила настольную лампу на столе в гостиной, чтобы поработать.       Натянув очки на переносицу, не для зрения, а для защиты, она включила шумный системный блок, чтобы успокоить душу тем, что она хотя бы пыталась.       В поисковике она указала больницу и принялась искать хоть какую-нибудь информацию о ней. Но найти что-то стоящее так и не смогла. Ни даты основания, ни того, кем она была открыта. Только достижения за разное. «За самую квалифицированную и специализированную психиатрическую больницу Южной Кореи в 1987», «За лучших специалистов психиатрического направления» – но всё это не отвечало на поставленные вопросы.       Черён читала небольшие статьи про заслуги больницы, прочла даже интервью с директрисой Сколо. С каждой статьёй она всё больше не понимала, откуда такой интерес к больнице и почему за свои полгода работы в ней она не видела ни одного интервьюера.       Просидев до часу ночи, делая лишь редкие заметки на отдельном листочке, Черён осознала, что не нашла и капли стоящей информации. Более того, не было ни единой статьи и смертях в стенах этой больницы. Видимо, Сколо скрывала всё. Паршивка. У неё в больнице люди умирают, а она скрывает. Не зря она никогда не нравилась Черён. Всегда вызывала какие-то противоречивые чувства и неописуемую агрессию к этой женщине.       Откинувшись на спинку стула, Черён сняла очки и закрыла глаза. Она и подумать не могла, что в двадцать пять лет будет думать над тем, как уволиться и не умереть. Иронично – одна работа на всю жизнь. Будто сама вечность держит на прицеле, напоминая, что ни семья, ни блеклые мечты не спасут от наступающей угрозы. Цель – смерть. И попадёт Черён в десятку или промахнётся, она не знает, но надеется не участвовать в этих бессмысленных играх на выживание.       Кусая губы, Черён выключила компьютер и свет в гостиной. «Утро вечера мудренее» – думала она, понимая, что спать осталось пять часов. Скоро новая смена в могильном оркестре.

24

      Под звуки бушующего в организме алкоголя Хан вошёл в квартиру, сразу закрывая за собой дверь. Он скинул кроссовки, а ветровку кинул на прихожую. Сил не было. Джисон пришёл к Черён, чтобы рассказать о том, как сильно он желает уволиться и как он устал от того, что происходит в больнице. Хан видел собственными глазами Чанбина, чувствовал его руки на своём затылке, только дыхания не ощущал, потому что у мёртвых его нет. Чертовщина.       Усмехаясь собственным мыслям, Джисон прошёл мимо ванной, слыша, как из слива плесенью пятнами шептались секреты. Он игнорировал. На кухне проглотив стакан воды, отправился в спальню, продолжая слышать шёпот.       – Да заткнитесь вы! – крикнул во всю глотку, стоя в тёмном коридоре.       Тишина пронзила явление. Взбесившись, Джисон заперся в спальне не желая думать о том, что в сливе живёт. Тупые крысы. Соседи снизу, алкаши поганые, разводят крысятник, а домоуправление ничего с этим делать не хочет.       Хан, скинув вещи, залез под одеяло, оставляя свет, потому что до ужаса боялся оставаться один. Страх темноты живёт с ним рука об руку вот уже четырнадцать лет. Джисону было девять, когда он нашёл свою мать мёртвой. Звук трескающейся верёвки он запомнит навсегда. И горящие выпученные глаза в темноте тоже.       Кажется, в тот день Джисон разучился кричать. А может, он оглох, потому что не слышал, как надрывался собственный голос и как из комнаты выбежал перепуганный отец, который, увидев картину, взял сына под мышки и закрыл в спальне, где пахло стиральным порошком. Джисон боится, что, оказавшись во тьме, он вновь увидит глаза матери. Безумием, испугом и сожалением наполненные.       Хан засыпает с мыслью о том, что в универе он явно не появится. А вот пропустить работу… он точно не может. Хоть и понимает, что официально он там не трудоустроен. У него даже нет ни единого договора, который бы обязывал его перед психиатрической больницей. Но зная её историю… Уж лучше Джисон потерпит эти четыре часа своей жизни, чем умрёт.

25

      Вороны кружат над лесом, предупреждая, что в центре внимания окажутся именно те, кто станет противоречить созданиям поднебесным, кто посмеет открыть душу светлую грязным мыслишкам. И, если они начнут стараться, Тьма проглотит их, обглодает косточки, облизывая каждый пальчик, и не посмеет даже перцу на губах вести себя жестоко.       Погода за окном изящнее, чем гниющие яства на столе. Из мяса, что раньше было стейком, течёт чёрный сок, который назвать соком не посмеет даже мёртвый. А яркие глазки, плавающие в тарелке с супом, тают под натиском некогда горячего бульона, приготовленного из чьих-то там костей. Прекрасное безумие окутывает красотой и заставляет наслаждаться моментом. А играющая в свои хитрые игры Судьба желает Бога укротить. Смех слышится не только в заложенные ушах, но и за окном улицы. В ванной комнате и даже на балконе, где Солнце, напиваясь охлаждёнными слезами вечности, козни строит и заставляет по разбитым стёклам ходить.       Чёрная Луна взошла на небо и одарила пустующее пространство своим звонким светом, улыбнулась ехидством, давая понять, что всё только начинается. Воздух давно отравлен, а Всевышний давно разозлён.