Омут города грехов

ВНЕ СЮЖЕТНОЙ ЛИНИИ

      — Сука! — Люцифер ударяет в стену со всего размаха, оставляя на ней кровавые опечатки.       Я дергаюсь и прикрываю глаза, уже наполненные слезами. Да что же это такое, блядь? А? Как можно так жить и не сойти с ума? Сначала бьет, потом целует. Мне больно, и я ни черта не понимаю. Сползаю со стола, игнорируя боль в грудине — скорее всего, лопнуло ребро. И пытаюсь перевести дыхание.       В зеркало даже боюсь смотреть, ибо и так понимаю, что лицо — кровавое месиво. Правый глаз почти не открывается, из-за сломанного носа — не могу и вздох сделать. И это меньшая из бед, что напускает Люцифер на мою плоть и мое сердце. За что он так со мной? Почему его не остановили десять лет, проведённых вместе? Кто я для него: друг, враг, необузданная любовь или ночной кошмар?       Плевать. Я устал, я больше не могу так.       — Эй, как ты, бро? Тебе нужна помощь? — спрашивает парень, сидящий через два стола от нас.       — Нормально, спасибо, — я пытаюсь улыбнуться, но губы, разбитые в мясо, не дают мне этого сделать. Так что улыбка больше походит на оскал.       — Я бы посоветовал написать заяву, насилие со стороны партнера — не хорошо.       «Партнера». Ну да, конечно. Больше похоже на сутенера и сучку, что не хочет подчиняться. И сучка в этом союзе — я. Хотя, возможно, это малая цена за союз с ним? В пизду. Достаточно.       — Я все улажу. Он не мой партнер, просто обезумевший еблан, — отвечаю я и вытаскиваю из кармана телефон.       Кое-как, пытаясь унять дрожь в руках, спровоцированную злостью и разочарованием, набираю номер Бонта. Он отвечает практически сразу, и мы договариваемся о встрече. С таким еблом мне вряд ли стоит гулять по улице как ни в чем не бывало, поэтому я вызываю такси к особняку Такеров.       За те сорок минут, что я еду по городу, мысли убивают меня всё сильнее. Нахуя я снова еду к нему, зачем? Временно заткнуть дыру в сердце, что оставил Люцифер, Бонтом? Тогда я ничем не лучше Денницы. Играясь с Бонтом, я обманываю сам себя. И чем-то его отношение ко мне напоминает мое отношение к Люциферу.       Как, блядь, мне вытащить его из головы? Как перестать вспоминать его касания и запах? Как перестать сжимать больные кулаки от каждой душераздирающей картинки в моей больной башке? Я больше не могу, остановите эту пытку, нахуй, или я свихнусь.

***

      Бонт, радостно бегущий ко мне, замедляется, разглядев увечья и кровь на одежде.       — Что с тобой?       — Я в порядке. Найдется парочка стопок водки и чистая одежда? — я ухмыляюсь — наконец-то Люцифер сгинул нахуй из моей головы.       — Да, конечно, — Он приобнимает меня за плечо и аккуратно берет за подбородок, разглядывая раны. — Кто тебя так?       — Не бери в голову, пустяк. Маль и Ости дома?       — Нет, Маль с Мими и не факт, что вернется, а Ости уехала к родителям.       — Хорошо, — я в ответ тоже закидываю на него руку, и мы идем в дом.       Бонт послушно наливает мне стопку и, чокнувшись, сам выпивает до дна. Потом сразу же идет на кухню и возвращается с ватными тампонами и средством для ссадин.       — Давай хотя бы кровь сотрем, согласен?       — Дерзай, — я выпиваю вторую рюмку и наконец полностью расслабляюсь, чуть сползая с дивана.       Бонт приносит мне спортивные брюки, а майку я предпочитаю не надевать, раз уж мы все равно вдвоем. Как бы там ни было, с Бонтом мне комфортно, в этом я уверен. Просто, может, мне стоит хоть иногда подумать о моей спокойной жизни, в которой нет больного, играющего со мной и моими чувствами? Но почему, почему я каждый раз возвращаюсь к нему? Может, больной я, а не он? М? Или как иначе объяснить тогда, что та пытка, которую он преподносит как нечто «нормальное», сладка для меня?       — Так и не хочешь рассказать, что произошло? — Бонт садится впритык к моим коленям на стол напротив и неуклюже пытается стереть запекшуюся кровь с моего лица, вызывая улыбку заботой.       — Это правда не столь важно. Важно, что я здесь — рядом с тобой, — Я останавливаю его ладонь в миллиметре от моего лица и мягко дергаю за нее, заставляя его сесть на меня сверху.       И целую.       Как конченое изголодавшееся животное.       Но это все равно не то. Не те ебнутые, ненормальные чувства, не то хроническое желание, не та безумная атмосфера. Но хоть что-то.       Через пару секунд и Бонт втягивается в ту игру, что я затеял. Оторвавшись от моих губ, он оскаливается и стягивает с себя футболку. Я улыбаюсь, понимая, что он сделает всё, о чем я попрошу. Я такой же конченый урод, как и Люцифер, и место мое рядом с ним.       Притянув к себе вплотную, я обнимаю его за талию, свободной рукой сжимая ягодицы. Мы торопливо целуемся, сплетаясь языками. Бонт изредка кусает мои разбитые губы, смешивая коктейль из боли, переходящей в сладость возбуждения. Приподнимаясь, одним рывком опускаю его на диван, поджимая под себя. Я не хочу растягивать время, не хочу думать о том, комфортно ли ему, а действую так, как диктует мне тиран, застрявший в голове. Меня трясет, изредка я вздрагиваю от боли в теле, но она сразу же вытесняется, стоит похоти проникнуть чуть глубже. Я не хочу останавливаться, я не могу остановиться. Я — эгоист.       Избавив Бонта от одежды, я поворачиваю его на живот, а сам приспускаю спортивные брюки. Смазав слюной, я вхожу, а Бонт не особо-то и против. Все же даю ему пару секунд, чтобы привыкнуть, хотя еле сдерживаюсь. Урагану, что бушует внутри меня, нужно немедленно найти выход или я взорвусь к ебаной матери. Потерпев еще немного, вхожу на полную и сразу же набираю темп, впечатывая лицо Бонта в диван.       Он всегда любил пожестче.       Рукой придерживаю его за поясницу, второй же упираюсь в его шею сзади, найдя опору, и не спускаю глаз с члена, что выходит и входит снова до упора в тугую задницу Бонта. И это чертовски возбуждает меня, так, что я и не замечаю надрывистых громких стонов парня, что распластался подо мной.       Я не реагирую. Лишь подкладываю под бедра подушку, дав пару секунд на то, чтобы передохнуть, но вряд ли ему удается. Его задница вздыбливается, дав мне возможность входить еще глубже, и я не упускаю её.       Вдавливаю его лицо в обивку черного дивана, нажав на затылок, и вдалбливаюсь в плоть, как обезумевший. Я жестко трахаю его, изредка смачивая отверстие и свой член. Не знаю, что сейчас делает Люцифер, но мне похуй. Я вновь встряхиваю головой, переключаюсь на Бонта, что кричит, вцепившись в подушки ногтями.       Стоит подумать о «демоне», который все равно возвращается снова и снова в мою башку, приближение оргазма как рукой снимает. А я заебался, и я хочу получить разрядку. Мне стоит усерднее стараться. Сука.       Я заламываю руки Бонту за спину и, вцепившись в образованный узел, еще сильнее раскачиваюсь, встав на колени почти полностью. Как же я заебался постоянно думать о нем. Я нетерпелив и груб в движениях, иногда выхожу полностью, чтобы оставить смачный шлепок на и без того красной заднице Такера, и вновь вхожу с силой в податливую задницу.       По притихшему Бонту замечаю, что он уже, скорее всего, кончил, а я все еще не могу. Блядь, стоит остановиться, и ухмыляющееся лицо Люцифера восстанавливается в мыслях как проекция того, что я, кажется, никогда не получу.       — Да как же ты заебал, — шепчу я и перекидываю Бонта на спину, чтобы видеть его лицо, и проекция, вызванная моим больным разумом, рассеивается.       Я наваливаюсь на него, закинув ноги на поясницу, и сжимаю горло, перекрывая доступ кислорода. Не сводя глаз, заново начинаю двигаться, надеясь довести дело до конца. Похотливые шлепки теперь отчетливо прослушиваются мной, вызывая новый прилив неебических сил, а блаженное лицо Бонта, задыхающегося от моих рук, пиздец как заводит.       — Тебе нравится, да? Сучка, — Я оставляю пощечину на его лице и вижу по не здоровому оскалу, что Бонту нравится. Я ухмыляюсь и наконец чувствую, что приближаюсь к желанной разрядке. Вхожу жестко, но медленно, прочувствовав каждый сантиметр, и изливаюсь внутрь, отпуская шею Бонта, закатив глаза.       — Пиздец, и что это было? — Он садится рядом со мной, потирая шею, и тянется за салфетками.       — Не знаю. Помутнение рассудка? — Я смотрю на него, пытаясь перевести дыхание.       — Похоже на то, — смеется он в ответ, — Делай так почаще.

***

            Мы всю оставшуюся ночь ведем себя точь-в-точь как пара, но я не ощущаю себя таковым рядом с ним, хотя примерно предполагаю, что чувствует Бонт. Но я пытаюсь об этом не думать, потому что в момент на душе становится так плохо, будто кошки насрали. Люцифер наконец соизволил съебать из моей головы, оставив за собой легкий флер тревоги, но и о ней я вскоре забываю.       Мы смотрим фильмы, питаемся заказной едой из единственной ночной доставки китайской кухни в округе, пьем чуток спизженного из персонального бара Маля алкоголя, за что получаем милых пиздюлей, когда он все же возвращается под утро, а потом и за пятна на диване «неизвестного» происхождения. Маль сидит с нами минут тридцать и падает замертво прямо на диване, а мы уходим на улицу под звёздное небо, дабы его не беспокоить. А позже, наговорившись до отвала, засыпаем в обнимку, как самая нормальная пара.       Утром возвращается Ости, я клянусь, я обожаю эту великолепную девушку. Мадам отправляет Маля жарить барбекю, сама же делает «Маргариту» и заставляет нас с Бонтом, как блядо-подружек, устроить спа-день. Несмотря на разбитое ебло, я все же накладываю маску, пахнущую чайным деревом, в надежде поправить ситуацию       Они отвлекают меня, заставляют смеяться. И этот день предполагает быть одним из самых замечательных за последнее время, пока сердце в один момент не отказывается работать, а щемит так, что и вздохнуть невозможно. Догадаться с чем, а вернее, с кем это связано, не трудно. Снова он не дает мне и глотка воздуха, даже находясь на другом конце города. Я пытаюсь затушить сознание пойлом, но в итоге сердце все равно берет верх над разумом.       Я понятия не имею, где живет Люцифер, поэтому прошу помощи у отца, с чем он справляется через пару часов. Делать нечего — придется ехать. Просто удостоверюсь, что еблан не слетел с катушек, и вернусь к ребятам.       — Ты куда? — спрашивает Маль, потягивая виски возле бассейна       — Утрясу пару дел и вернусь. Только не выжрите всю «Маргариту», она прекрасна, — Я подмигиваю Ости.       — Тебя подбросить? — спрашивает она, приподнимаясь с шезлонга.       — Ехать далеко, я лучше на такси. Но. С тебя двойная порция, stinker.

***

Soundtrack: Arcade — Duncan Laurence.

      Какого хуя я тут, вообще, делаю? Для чего вновь еду туда, где меня совсем не ждут? Я — мазохист, другого объяснения просто нет. Может, нравится, что меня пиздят в любой ситуации, что не по нраву его величеству? Или я просто настолько сильно влюблен, насколько и глуп?       Найдя нужную дверь, я толкаю ее и, на удивление, она отворяется, выпуская чёртов хаос. В нос сразу ударяет запах тухлятины и крови, заставляя скрючиться от приступа тошноты. Под ногами хрустят осколки, в небольшой квартирке — непроглядная темень из-за наглухо зашторенных окон, единственный источник света — упавшая полуразбитая лампа.       Я не сразу понимаю, что на полу возле кровати лежит Люцифер, но, приглядевшись, впадаю в ужас. Сразу же сползаю на пол, подавляя крик.

Flashback Back in time.

      Когда кончается рвота и находятся силы встать и идти, Люцифер откапывает из-под стопки вещей револьвер со всего одной заряженной пулей для игры в «Русскую рулетку». Его мысли о самоубийстве ужасающи, устойчивы и все сильнее укрепляются, как навязчивое желание прервать наконец мучительную пытку. И теперь принято решение, от которого он успевал избавляться годами.       Он ненавидит себя, ненавидит боль, с которой живет добрую половину жизни, ненавидит чувства, в которых не может разобраться. Но игра в русскую рулетку ведь должна помочь, правда? В барабане из шести ячеек всего одна пуля. Один к шести, что все закончится. Он проверил.       И ему повезло.       Люцифер подставляет дуло под выемку на подбородке, задрав голову. Первый нажим на курок заставляет упасть сердце в пятки или вовсе разорваться. Прокрут барабана холост. Он сильно сжимает глаза, руки еще больше трясутся, а пугающая тишина, в который раздался лишь щелчок, только добавляет ужаса. Второй вновь не увенчается успехом, и по лицу катятся слезы. Все тело опоясывает жгучая боль, исходящая от сведенных судорогой мышц, но он не убирает пистолет и вновь находит силы нажать.

      Громкий хлопок — попытки окончены. Татуированное тело валится замертво. Победа в игре, первая в жизни.

***

      — А-А-А-А-А, — Дино кричит во все горло, как только удается понять, что стена перепачкана кровью и выбитыми пулей мозгами.       Он не успел.       Ужасающая, немыслимая боль теперь селится в душе Дино, что рвет на куски.       — Нет, нет, нет, нет! НЕ-Е-Е-ЕТ! — Он бежит к нему, запинаясь, и падает на колени, останавливаясь ладонями, в которые врезается стекло, — Маленький мой, к… как же так, зачем, дурак, зачем? Зачем, любимый? — Эванс склоняется над холодным телом, взяв Люцифера за щеки, и надрывисто воет, испытывая безумные жгучие муки. — За что ты так со мной, любимый мой, за что? Люцифер, Люцифер, пожалуйста, очнись и скажи, что просто глупо пошутил! ЛЮЦИФЕР, ПОЖАЛУЙСТА-А-А! МОЛЮ ТЕБЯ, ПРОШУ ТЕБЯ, ПОЖАЛУЙСТА-А! — Он трясет его, не обращая внимания на трупную белизну тела и холод, исходящий от него. Он воет, задыхаясь от слез, и кричит, кричит ужасно громко от ужасно изнурительного, истязающего чувства, поселившегося внутри, которое невозможно вытерпеть. — Люцифе-е-е-р, вернись, молю тебя, — Дино прислоняется лбом к груди Люцифера. Там, где должно биться сердце, — наступила вечная тишина.       Его любовь мертва. И грезы больше не перейдут в явь. Он опоздал и не успел выполнить роль ангела-хранителя, а теперь расплачивается собственной жизнью. Потому что без него все сведется к существованию в боли и агонии.       Он бы отдал все, чтобы повернуть время вспять, но они не в сказочном мире. Люцифер не выдержал и сдался, проживая в Городе Грехов, что добил его и без того израненную душу. А они ведь не сказали друг другу тех самых слов, не успели построить отношения, не успели во всем разобраться. Лишь набили друг другу морды и разошлись восвояси, только одна из душ решила, что больше нечего ей цепляться за этот полный ебаных страданий мир. И своим уходом убила сразу нескольких.       «Я…я…я не успел, я не смог спасти тебя! Мне страшно, мне больно, мне очень больно», — шепчет Дино, цепляясь за труп, как за спасательный круг.       «Утрясу пару дел и вернусь», — так он пообещал Малю.       Но он не вернулся. Кейт потеряла сразу двоих сыновей.

Самая горькая, адская мука — когда хочешь отдать любимому все, а ему это уже больше не нужно. Он даже не откроет глаза.

Они определенно будут помнить их, а еще ту нестерпимую боль, что ощущали, закапывая прах.