marked with an x

Ксено всегда под прицелом: настойчивых взглядов, мнимых стандартов и глупого общества. Это — константа. Он буквально взгляды, в лопатки впивающиеся, чувствует. Они дают о себе знать табуном мурашек вверх по позвоночнику и лёгкой дрожью рук. Но Ксено не сдаётся. Его таким не пронять. Он трясёт руками сам, мысли, в черепной коробке гудящие, в порядок приводит, и выдыхает. Всё просто. Парадоксальная интенция и очередной глубокий вдох. У настоящих учёных руки не трясутся. У настоящих учёных нет права на слабость. Он работает. Почти всегда допоздна засиживается, пока в лаборатории не останется последняя включенная лампочка. Та самая, периодически мигающая с интервалом в пять минут. По-хорошему надо бы сказать заведующему, чтоб поменяли, но Ксено молчит. Решает оставить. Для антуража. Лучше бы работать в своём кабинете, но времяпровождение в лаборатории создаёт свою атмосферу. Ту самую иллюзию, в которой он всё ещё на дне, в самом низу. Потому что когда летаешь высоко, стоит помнить, как больно падать. Достижения, списки наград, выборка статей его авторства и куча исследований. Всё по папкам в архиве НАСА. С особой пометкой на половине — засекречено. Знания — сила. Вот только людишки слишком глупы, чтобы применять их во благо. Да и благо всеобщее, про которое втирают на каждом собрании совета, его, если честно, интересует мало. У Ксено один бог — Наука, и её в списке приоритетов подвинет разве что Стенли. На этом список слабостей Ксено Хьюстона Уингфилда заканчивается. Позорно краткий. Лишённый всяких сантиментов. Как и сам Ксено. Ксено знает: хочешь жить — умей вертеться. А хочешь жить хорошо — умей вертеть другими. Ксено умеет и то, и то. Одинаково хорошо и элегантно. Жизнь штука сложная. Подчиняй. Подчиняйся. Меняй. Меняйся. Нагибай. Ломай. Круши. Стирай в пепел, и по новой. А ещё — дыши, работай, следуй указаниям свыше и приспосабливайся. Ксено умеет всё. И даже больше. В этой игре он победит вне зависимости от позиции. Надо — пройдёт путь с нуля до босса и сам установит правила. В этот раз свои. И всё будет, как надо. Наивные прут как танк. Наивные сдаются и ломаются. Ксено учится на своих и чужих ошибках, наблюдает, анализирует и делает выводы. Ведь человеку свойственно ошибаться. А он учёный, в конце-концов. Метод проб и ошибок. Наблюдение — один из способов добычи информации, применяемый учёными в исследованиях. Позволяет собрать данные и оперировать ими. Грех не пользоваться. Ксено смотрит пристально из-под полуприкрытых век и никогда не теряет бдительность. Люди — всего лишь люди, верить нельзя никому. В этом правиле нет исключений. Ксено всегда начеку. Сегодняшние коллеги — завтрашние конкуренты. Ты никогда не знаешь, когда эти люди захотят тебя устранить. На бал-маскараде человеческого лицемерия Ксено приветливо улыбается одними уголками губ каждому бесу, что подлизывается, в надежде угодить. И на все их неизменно вежливые расспросы-допросы он тоже улыбается. Легонько качает головой. И молчит. Учёные тоже своего рода фокусники — у них есть свои, бережно охраняемые секреты. У Ксено секретов — шкаф. Трупов, скелетов, чернушного прошлого и всякой всячины. Хочешь «per aspera ad astra»? Будь готов идти по головам. Это правило было усвоено ещё в двадцать. Моралисты будут сожжены и отданы бесам. На корм. А Ксено будет тем, кто подкинет дров в огонь и посолит мясо, чтоб не было больно пресным. Сожрёт, не подавится. Потому что Наука тоже требует жертв. Становиться жертвой Ксено не будет. Не хочет. Поэтому приходится топить неугодных. Ничего личного. Разрабатывать ракеты проще, чем оружие. Да и за работу Ксено садится охотнее, когда на кону стоит очередная вылазка в космос, а не жизни людей, против которых это оружие будет использовано. И, нет, Ксено не моралист и не гуманист, ни в коем случае. Просто, по его мнению, человеческому ресурсу можно найти применение получше. А в бессмысленных убийствах нету ничего. Абсолютно. Ракеты тоже можно использовать не по назначению. Ксено сходу тридцать, а то и больше, вариантов назовёт, как стереть с лица Земли город самоделкой по типу ракеты мелкого Сенку. В больших масштабах, конечно, и с некоторыми правками, но даже такая игрушка вполне сойдёт за баллистическую... Ксено даже рад, что порою люди мыслят слишком узко. Потому что привычная делёжка на чёрное и белое удерживает это стадо хотя бы от части ошибок. Лучше так, чем анархия. Порядок и система понятны — у них всё на своих местах, всё по полочкам и в определённой последовательности. Идеалистично. Утопично. И по-своему элегантно. Последнее — решающий фактор. Проще быть частью, чем плыть против течения и барахтаться. Экономишь энергию, силы и время. А эти три фактора в жизни практически главное. Дальше можно нажить связи, влиться в коллектив и подмять всё под себя. Также не спеша и элегантно. Коммуникация, социализация и прочие плюшки. Ксено может. Ксено знает как, когда и в какое время. А, значит, для него нет почти ничего невозможного. Настойчивость. Непоколебимость. Гибкость. Хладнокровность. Уверенность. Решимость. Список качеств, которыми должен обладать учёный, велик. Но и жизнь — достаточно длинное путешествие, чтобы всему необходимому научиться. Ксено упрям. Он выработает необходимые навыки и проложит путь там, где другие видят только яму. Он не будет бездействовать, как эти неудачники, отмахиваясь оговорками по типу «невозможно». Пока у него есть наука — в мире нет ничего невозможного. И это правило для него — аксиома. Вот только сейчас, сидя в одной из обсерваторий НАСА и наблюдая сквозь телескоп за небом, Ксено кажется, что что-то не так. Космос кажется далёким. Чужим. Неизведанным и пустым. Даже несмотря на мириады звёзд, коими небо усыпано. Ксено кажется, что он никогда не был так далёк от своей мечты. Даже когда в десять лез на крышу многоэтажки, чтобы рассмотреть созвездия с помощью простенькой подзорной трубы, он был ближе к небу. В разы ближе, чем сейчас. И никакие дорогие телескопы и современные обсерватории это чувство не компенсируют. Оно скребётся на подкорке, зудит и не даёт нормально функционировать. Оно вынуждает думать и мысленно возвращаться к прошлым грехам, анализируя и проигрывая собственные ошибки вновь и вновь. Ксено кажется, что когда-нибудь он свихнётся. Но новый день наступает, и он такой же, как и все предыдущие. Стабильность даёт сил. Ксено работает на износ. Всё во имя Науки. Организм выдержит, времени хватит с лихвой, а очередной проект уж точно будет успешным. Как и все предыдущие. Иначе и быть не может. Иначе — уже не элегантно. Вот только вместо привычной тишины и приглушенного клацания кнопок слышны тихие шаги. Ксено бы не услышал — слишком увлёкся вычислениями. Но эти шаги, эту походку он узнает из тысячи. Есть вещи, которые не забываешь. Даже спустя годы. Шаг. Два. Ещё ближе. Ксено затылком холодный металл чувствует. Дуло пистолета неприятно впивается в шею между третьим и четвёртым позвонком. Мурашки снова ползут вверх и тело бьёт мелкая дрожь. От холода. Потому что Ксено не любит холод. Усмешка трогает тонкие губы. Ну что ж, он знал. Всегда знал, что так будет. Потому что другие сценарии в эту картину мира и не вписывались. — Давно не виделись, — приветствует старого друга Ксено и дважды клацает мышкой. Сейчас главное — отправить исследования толковым людям и позаботиться, чтобы добытые непосильным трудом знания не канули в небытиё вместе с Ксено. В том, что он сейчас умрёт, Ксено не сомневается. А ещё Ксено не сомневается в Сенку. Этот малый — хороший ученик. Достаточно толковый, как для тринадцатилетки. — Ага, — отвечает Стенли, сильнее вдавливая дуло в кожу. Голос тихий, совсем безжизненный. Ксено думает, что не будь в лаборатории так тихо, он бы и не услышал. А ещё Ксено думает, что он просчитался. Потому что Стенли — не просто цепной пёс. Он цепной пёс Ксено и Правительства. Поэтому, когда у двух хозяинов возникает конфликт, страдает как раз таки подчинённый, та самая псина. Таймер медленно отсчитывает последние мгновение, а стрелка лениво ползёт к сотне. Скоро закончится загрузка и тогда он обернётся. Пока что встречаться взглядом со Стенли совершенно не хочется. Молчание ощущается физически. Оно давит, мешает нормально вдохнуть и заставляет пальцы подрагивать. Впервые Ксено ощущает страх не перед неизвестностью, нет. Предопределённость и невозможность ничего изменить бьют обухом и хочется поморщиться. От досады и почти что детской обиды. Но Ксено снова берёт себя в руки и выдыхает. Смотрит глазами уставшими, как «девяносто девять» сменяется красивым и по-своему элегантным «сто». И поворачивается, крутанувшись в кресле и встречаясь взглядом с холодными синими глазами. — А ты всё так же безучастен, Стен. Ничего нового. То же знакомое, почти родное лицо. Привычный прищур — излишек профессии. Хмурое выражение лица и холодные глаза, что, кажись, выворачивают наизнанку душу. Стенли молчит. Он шумно вдыхает, голосу своему не доверяет и сильнее сжимает пистолет. Тот самый глок, подарок Ксено в честь его первой медали за «заслуги перед родиной». Иронично. Ксено узнаёт оружие и ухмыляется ещё шире. Он дарил его Стену в честь повышения и доброй службы родным Штатам. Теперь Родина приказывает единственному близкому человеку его устранить. Ксено смешно и он в шаге от того, чтобы рассмеяться... Стенли хочет отвести взгляд, но не может не смотреть. Потому что Ксено даже на грани жизни и смерти всё так же спокоен и невозмутим. Будто бы это очередной вторник, а они только встретились в штабе и непременно пойдут в кафе в трёх милях отсюда. Есть вафли, пить до безумия крепкий кофе и болтать обо всём на свете. Ведь Ксено знает столько всего, а Стенли всегда готов слушать. Вот только сегодня не вторник, и пойти они никуда не могут. Даже сбежать не смогут — и на такое маленькое безумство у них права нет. — Стреляй, — говорит Ксено, перехватывая чужую ладонь и поднимая пистолет. Холодное дуло упирается в лоб немного выше бровей. Почти по середине. Почти идеально. Стен не двигается. Смотрит глазами пустыми и молчит. Ему нечего сказать. — Стреляй, — просит Ксено настойчиво. Почти что ласково. И лишь крепче перехватывает чужую ладонь своей. Ксено не приказывает. Ксено просит. Говорит нежно, ласково, ему совсем не свойственно, и гладит большим пальцем чужую напряжённую ладонь. Стенли не может. Стенли не хочет. Он сильнее сжимает пистолет в руке и надеется этим не выдать позорную дрожь. А руки не слушаются. Всё так же дрожат. Лицо Ксено напротив такое спокойное. Будто бы он заранее знал всё от и до. Хотя, это же Ксено. Возможно — знал. Быть может, просто догадался. Но крепкая рука не позволяет Стену сделать долгожданный шаг и отступить. Стен хочет сбежать. Хочет поддаться сомнениям и колебаться. Он не хочет принимать решение, о котором пожалеет. А Ксено знает, что его убьют независимо от того, кто курок спустит. И уж лучше Стен выполнит приказ и будет в безопасности. Ксено всё, что мог, сделал. Дальше дело за подрастающим поколением и парочкой проверенных знакомых. — Стреляй, Стенли, — в голосе слышны уже привычные металлические нотки и это отрезвляет. Стенли отрывает взгляд от губ и переводит его на глаза, — стреляй. Ксено тянется рукой к щеке, чтобы в последний раз коснуться, но не успевает. Тишину разрывает выстрел. Чужая рука опускается, а некогда живое тело оседает безвольной куклой в кресле. Стен смотрит на то, как из дыры во лбу вытекают первые капельки крови... Ксено улыбался. Даже сейчас. Уголки губ дёрнулись в предсмертной конвульсии и застыли ужасной улыбкой на некогда любимых губах. От картины улыбающегося трупа Стена тошнит. Кажется, что он сейчас упадёт, потому что перед глазами плывёт и становиться трудно дышать. Воздух в лёгкие не поступает. Паника накрывает практически сразу, стоит взгляд в сторону кресла перевести, и... Не выдохнуть. Больше нет. Руки действуют на автомате, пока мир разрывается на куски под тяжестью, что приносит осознание. Стен не может. Стен не выдерживает. Тишину комнаты разрывает второй выстрел. Стенли отправляется следом.