Гордость и предубеждение

...Хозяйка умерла ночью, в самое тёмное время года и суток. Было холодно и был шторм, и её душа отправилась в путешествие в самое неподходящий время для путешествий. Особенно для путешествий налегке. Покинула два своих главных жилища, точнее, два тела - плоть и дом. Если плоть была изношена и подлежала погребению, то дом был вполне в порядке, и о нём следовало позаботиться. Управляющая взяла на себя и то, и то, разумеется - с детьми хозяйка отношений давно не поддерживала, однако завещания не оставила, и предстояло сообщить им о кончине родительницы и о вступлении их в наследство. Этот последний момент оказался самым морально тяжёлым для неё. Признать этот дом переходящим в руки тех, кто... никогда не любил и не умел ценить ни свою мать, ни её подлинное и самое любимое дитя, никогда не подводившее - маленький отель на берегу моря... Новые хозяева оставили в силе все старые порядки, и даже оставили её в управляющих. Если это и смягчило её сердце в их отношении, то самую малость: они просто поступили рационально. Ей следовало всего лишь перечислять им положенный годовой доход, а о прочем заботиться самой. Что она и делала.

***

...Один старый друг (насколько могут быть старые друзья в их возрасте) зовёт и зовёт его познакомиться с его новыми приятелями. Это очень хорошие люди, у вас много общего, тебе понравится, приезжай! Вы очень похожи, я порой дар речи теряю, вы точно найдёте общий язык. Приезжай, ну хватит сидеть в своём северном болоте. Иногда надо и развеяться! А он бы рад, да не может, не может! Несколько лет его дела требуют его полной безотрывной вовлечённости, он не может урвать в буквальном смысле слова ни единого дня. Работа, работа и уход за пожилыми больными родственниками занимают всё время, да ещё дополнительные заработки ввиду необходимости поправить собственное здоровье - на это тоже нужны средства. За время вынужденного отшельничества он теряет почти все старые связи, кроме одного друга - того самого, который не устаёт писать и не опускает рук, порой не получая ответа подолгу. Эти потери... опечаливают, и он благодарен, что кто-то готов терпеть его обстоятельства и сохранять дружбу, неизменно проявлять инициативу в общении.

***

...В конце концов всё завершается успешно, всё получается, складывается, хотя он сам себе не верит, но это правда - ему удаётся заработать и отложить необходимую сумму. Известный ход вещей освобождает его от обязанностей ухода. Он сразу сообщает своему старому близкому другу - а больше, в общем-то, и некому: родителей нет в живых, дальней родне небогатый родственник вовсе не нужен, он им и не напоминал о себе никогда... друзей не осталось, кроме вот пожалуй одного. Но в настоящей дружбе ведь дело не в количестве, верно? И он пишет другу, и тот пишет ему в ответ - приезжай! Наконец-то, наконец-то, приезжай! Ты заслужил отдых, дружище!

***

...Те самые расписанные приятели его друга встречаются с ним в чайном ресторане на набережной. Смеются: не представлены, но что поделать - их общему другу пришлось срочно уехать, он даже не мог его дождаться, оставил гостю свой дом и записку с адресом тех, с кем мечтал его познакомить и чьему попечению временно вверял, извинениями и обещанием вернуться как можно скорее. Он, конечно, написал этим незнакомым ему людям, потому что его радушный, но сбежавший внезапно хозяин убедительно просил уведомить их о его прибытии. Кокетничать он не привык и потому просто уведомил, и ответным же письмом ему предложили встретиться и познакомиться самим, не дожидаясь возвращения внезапного беглеца, раз уж обстоятельства таковы. В чайном ресторане они все и встречаются - он, двое близнецов, с которыми он и переписывался, и ещё молодая пара из их компании... ...И для него происходит чудо. Он будто знает этих людей всю жизнь. Он - их, а они - его. Пара очень увлечена друг другом, и вскоре отделяется от их трио, они отпускают влюблённых с улыбками и добрыми шутками. Вполне светская беседа, приличествующая знакомству, перерастает в настоящий дружеский диалог, где затрагиваются то одна, то другая важная тема, приоткрывается то одно, то другое сердце. Действительно хороший чай и хорошее же вино способствуют их беседе, и он ощущает себя почти счастливым, много лет лишённый волей обстоятельств дружеского общения. Досидев аж до закрытия ресторана, они с неохотой собираются расходиться, уговорившись о ближайшей следующей встрече; новые друзья настаивают, как пригласившие, и оплачивают общий счёт. Они - он и близнецы - начинают всё ближе общаться. Ходят по местным музеям и просто по городу, захаживают в стоящие того, по уверенным местных музыкальных знатоков, места - на концертики, обнаружив общие музыкальные вкусы. Море, солнце, лето. Долгие тёплые светлые вечера. Какое же счастье найти наконец своих....

***

...Глядя на него, близнецы думают: он похож на третьего! Он точно как третий. Про это никто кроме них не знает, но они должны были быть не двойняшками, а тройняшками - но родилось почему-то двое. Может быть, один не выжил при рождении?.. Их мать восприняла этот вопрос очень остро и назвала его бреднями. Единожды спросив, они никогда более не поднимали с нею этой темы. Они уверены, что в действительности их должно было быть трое. Они знали об этом с самого раннего детства, но это их тайна. Секрет. Он даже внешне похож на них, а самое главное - внутренне. Им начинает казаться, что они и впрямь все вместе выросли - так легко и хорошо понимают друг друга втроём. …Где ты раньше был-то?..

***

Он смотрит на них с улыбкой. Высокие, ширококостные, смешливые, общительные - но умело осиавляющие глубину души лишь для самых близких и потаённых бесед. Поцелованные солнцем, загорелые так, что кожа стала чуть темней волос, и им это идёт. Настолько живые и настоящие, что рядом с ними расправляются плечи и прибавляется сил. Друзья... ему неловко говорить об этом, но он чувствует себя так, словно знает их всю жизнь. Словно он... один из них. Надо же...

***

Они смотрят на него и с улыбками думают: пижоон. Ну пижон! Видите ли, соблюдает здоровое питание - это на курорте-то! И в ресторанах не берёт ничего, кроме листьев салата и дорогой воды. Правда, соглашается принять бокал вина, если им уж очень хочется познакомить его с каким-то из своих любимых вкусов, если или просто чуть захмелеть вместе. Не зануда, нет - но пижооон...

***

Вот он смотрит на них и придумывает, как избежать неловкости, могущей всех поставить в неудобное положение и помешать зарождающейся близости: ведь он очень, крайне, небогат. А они - наоборот. Чтобы скрывать эту неловкую разницу, поставившую бы, как он опасается, крест на лёгкости общения и на возможной дружбе, ему приходится ухищряться. Ему совсем не по карману ужинать в ресторанах, но он не желает ни делать это за счёт ребят, ни начинать общение со стонов о своей финансовой несостоятельности. Ему просто не хочется вообще поднимать эту тему. Поэтому время от времени он соглашается сходить вместе куда-нибудь, но под девизом педантичной заботы о здоровье заказывает только воду и зелень - и это предел того, что он может себе позволить. Они щедры и гостеприимны, но он не хочет быть не на равных, да и вообще... поднимать эту неловкую тему. Ему проще изобразить этакое лёгкое пресыщенное сибаритство и взять дорогую воду с зеленью, чтобы никому и в голову не могли придти его действительные проблемы.

***

...И вот однажды всё раскрывается. Он не может попасть в клуб, куда приглашён ими, потому что не может оплатить членства или внести залога - и ему, обещавшему после клуба отправиться с ними, приходится дожидаться их под дождём на улице. Они замечают его в панорамное окно первого этажа во время закусок, удивляясь, что он не приехал - и, ошарашенные, выскакивают к нему на улицу, пытаются ввести внутрь - тут-то всё и раскрывается. Им всем неловко, и чуть позже, уже в тепле и сухости, ему приходится объясняться - что он небогат, но им не нужно о нём волноваться, он достаточно обеспечен, потому что заработал, несколько лет работал без остановки: оказались нужны деньги на необходимую ему операцию - в единственной клинике, которая берётся гарантировать благополучный результат, но и стоит дорого. Словом, необдуманных трат он сейчас себе позволить не может. Они переживают, что он вымок, и что он должен был ухищряться и скрывать от них своё небогатство, а им и в голову не приходило... он смеётся: ну так я и хотел, чтобы в голову не пришло, всё получилось. Они тоже смеются в ответ: ну ты прирождённый конспиратор! Неловкость сглаживается... и, ещё одно чудо, вопреки его опасениям, его раскрытие не нарушает их драгоценной близости. Он встречает не жалость, а уважение к своей настойчивости и приложенному труду. Они ведь знают, что такое труд - потому что сами работают и развивают своё дело, невзирая на обеспеченность. Их архитектурное бюро уже получило признание, и это именно благодаря их усилиям и упорству. Но у него совсем другие стартовые условия, чем у них! И он со скрываемым смущением видит в их глазах удивление и восхищение.

***

Их общий друг так и не приезжает, и они отлично справляются с общением без него. А что поделать? Обстоятельства бывают разные, что ж. Узнав, что их новый друг приехал сюда отдохнуть и подготовиться к дорогому сложному лечению, близнецы загораются идеей. - Ты знаешь, здесь недалеко есть одно чудесное место... тебе понравится! Мы ведь стали отельерами, представь... унаследовали отель. Он... чудесный! Вообрази себе отель мечты? Так вот, это он... Как раз оставшееся время хорошо бы тебе провести там... Ох нет, пожалуйста, не нужно отказываться из вежливости. Ты это заслужил! Тем более, удача, он сейчас совершенно пустой, кроме персонала, никого... тебе понравится, поверь!

***

Вот она смотрит на них и думает: транжиры и моты. Не ударившие и пальцем о палец здесь моты, уже готовые всё спустить и прокутить в компании таких же молодых бестолковых транжир! Недаром они были так далеки со своей матерью, настоящей хозяйкой этого места, и при её жизни ноги их тут не бывало - не говоря уж о нищих прилипалах, всегда вьющихся вокруг богатых молодых людей - а те и рады очаровать их не своим трудом накопленным добром, лишь бы пустить пыль в глаза! Она так и знала, что случится именно это - они мигом притащили сюда какого-то ловкача-нищеброда, и сами рады выказать себя благодетелями за счёт наследства! То ли ещё будет... Она-то сама начала служить здесь при хозяйке (даже в мыслях невозможно произнести "прежней хозяйке"). Начала с поломойки - и то почитала за честь, ведь хозяйка с такой любовью, таким старанием создавала этот отель, так придирчиво подбирала персонал, что устроиться сюда на работу считалось почти невозможным. И задерживался здесь только тот, кто был готов относиться к отелю и к своим в нём обязанностям с чистосердечной преданностью. А она при хозяйке от уборщицы прошла путь до управляющей отеля... Каждое полотенце, каждая ручка на двери, каждая плашка паркета были ей знакомы, были когда-то тщательно отобраны хозяйкой: всё должно сочетаться со всем. Оттенок простыней должен подходить к мягкости геля для душа, аромат вечернего вина и утреннего кофе - сочетаться с громкостью шума моря в каждый сезон... Всё должно сочетаться со всем. Холодная и даже жестокая с людьми, хозяйка всю нерастраченную нежность и страсть воплотила в своей мечте - небольшом отеле на берегу моря. Он стал её призванием, её мужем, её детьми, её сердцем. Только здесь она бывала по-настоящему счастлива и свободна. Управляющая помнит, как хозяйка всегда сама выбирала материал для белья и штор, для полотенец и салфеток - придирчиво, внимательно, прикладывая к щеке, закрыв глаза... как подбирала столовые приборы и посуду. Выискивала наилучших продавцов вина, кофе, чая... пробовала и пересматривала всё, что шло на кухню, знала все виды и сорта муки, сахара, масла, уксусу... очень точно решала, что из пришедшего в негодность можно привести в порядок, а что следует немедленно заменить... Отдыхать здесь стало престижем и очень дорогим удовольствием, и те, кто останавливались здесь, с полным правом говорили, что ничего подобного по красоте, уюту и удобству не встречали никогда и нигде. ...И бросить всё это, без любви, без сердца, без малейшего уважения - на попрание гулящей молодёжи из низших слоёв общества?! Швырнуть под ноги, как разбогатевший и пьяный наследник швыряет на мостовую пригоршни золота?! У неё от гнева заходится сердце.

***

Вот она говорит с молодыми хозяевами и их гостем. Она приветлива и уважительна, ничто из её подлинных чувств никогда не проскользнёт наружу против её воли - иначе бы она не работала здесь. Этот сезон прошёл для отеля пустым, но в этом нет ничего страшного - отель процветает и может себе позволить пустой сезон, не сокращая расходов на жалованье сотрудников и на заботу о самом отеле. ...Молодые хозяева приехали с другом и распорядились поселить его на три недели. Говорить о том, чтобы его обслуживали по высшему классу, нет нужды - никакого другого класса здесь просто не было и нет. - Это наш друг, считайте, мадам, что он то же самое, что мы. Поселите его так же, как поселили бы нас, - и они выразительно смотрят на неё. - Безусловно, милорды. Я всё поняла, - приветливо соглашается она, стиснув сердце в кулаке. - На эти три недели наш отель полностью в твоём распоряжении, не заботься и не беспокойся ни о чём, - говорят гостю молодые хозяева, и она с улыбкой подтверждает это, потому что она профессионал, достойный своего места - как и все, служащие здесь. Вот все три недели гостю служат так, как служили бы и королеве - и любому другому гостю. Что бы она ни думала и ни чувствовала, она никогда не уронит чести отеля и никому не позволит этого сделать. Вот она смотрит на гостя и не может не признать, что он ведёт себя с достоинством. Он вежлив, аккуратен и тих. Никого не приводит, сам выходит только к морю. Всё больше что-то пишет или читает. Но такое его поведение нисколько не смягчает её раздражения, наоборот - это достоинство словно ещё одна вещь, полученная им без права. С чего бы взяться такому благородству у такого, как он, готового поживиться за чужой счёт?! Вот она понимает, что единственное, что она может себе позволить, не выйдя за рамки - это сделать вид, что не поняла громогласного и абсолютно понятного молчания наследничков насчёт оплаты, когда они селили своего нищеброда сюда. О да, они ясным образом дали понять - это подарок. Но она позволяет себе "не понять" очевидного молчаливого указания и в последний ужин подать гостю чек с суммой. Как жаль, ни хозяева, ни их гость не сказали напрямую слова "бесплатно", какая неловкость, не правда ли?.. О, сумма за три недели этого отеля целиком... впечатляющая. Ей так хочется увидеть лицо этого пройдохи, когда он прочтёт чек! О, разумеется, разумеется, он ничего не оплатит и устроит скандал. А может быть, растеряется и начнёт юлить, униженно клянчить, испугавшись, что его заберут в полицию. В любом случае, потребует звонка хозяевам - она даже специально подготовила и протёрла от пыли телефонный аппарат, поставив его на столе в своём кабинете. Конечно, хозяева велят забрать чек и принести извинения - и конечно, она их принесёт. Ей просто наплевать на этого побирушку-выскочку. Но она покажет ему, чего стоит чужой труд, и сколько он на самом деле протратил. Просто покажет, сколько это стоит в действительности. Ради такого можно потом и извиниться. Вот она лично подаёт ему ужин со счётом, заранее смакуя изысканно-сладкий момент потери лица ненавистным постояльцем.

***

...и вот последний вечер. С утра ему уезжать. Солнце уже село, и вечерний тёмный воздух полнится спокойным плеском морского прибоя и влажным ароматом листвы. Море тихо плещет почти прямо под широким балконом, похожим скорее на террасу, с которого такой умиротворяющий, такой чудесный вид на огромную восходящую луну. Он сидит на террасе у стола, накрытого изысканно и уместно для позднего вечера - несколько сортов вечерних вин, несколько сортов сыра, всегда - немного свежих фруктов. И, конечно, свечи. Жизнь и должна быть такой, какой она обустроена в этом небольшом отеле. Где всё, что касается красоты, удобства, уместности и вкуса, продумано до мелочей, продумано с любовью к делу и очень тщательно. Отель, совсем небольшой, но бесконечно уютный - самый дорогой на всём побережье. Или, может быть, один из самых дорогих. Но оно того действительно стоит. Положив руку на сердце... оно того стоит. Рядом с бокалом вина на его столе лежит счёт, и сумма в нём, к неожиданному счастью, почти совпадает с тем, что у него есть, и даже ещё немного остаётся... Иначе бы он сгорел со стыда просто дотла. Стыдно ему и сейчас, но вполне переносимо стыдно, а скорей даже неловко - именно из-за неожиданности. Он неправильно понял приглашение и не ожидал счёта, точней, почему-то решил, что его не будет - и прожил эти три недели с чувством благодарности и изумления от того, какой подарок был ему вручён. Подарок поистине царский, в жизни он до сих пор ничего подобного не испытывал... Благодарность никуда не делась, а вот изумление осталось только перед своей готовностью пользоваться чужим трудом бесплатно. Надо же было так... опрометчиво решить вдруг, что его одарят - и с чего бы? Никогда он не был любителем получить что-то за чужой счёт. Как такое могло вообще получиться?.. пьян был, не иначе. Был бы трезв, всё бы взвесил и ни за что не согласился бы на предложение отдохнуть здесь - потому что деньги были заработаны и отложены не на это, совсем не на это. Но... сделанного уже не воротишь. Если отложить эти нелепые обстоятельства (в которых ему всё-таки, надо сказать, удалось сохранить лицо и принять от управляющей счёт не с удивлённо выпученными глазами и распахнутым ртом, а с улыбкой и словами благодарности), то проведённое здесь время было прекрасным. Вряд ли хоть когда-нибудь в жизни ещё он сможет позволить себе нечто подобное. К счастью, к счастью, оплатить счёт хватило, и прекрасные воспоминания не будут всю жизнь омрачены позором разбирательств из-за его неплатёжеспособности. Он сидит, любуясь восходящей луной, упорядочивает мысли, успокаивает собственное волнение. И умиротворяющий пейзаж способствует этому как нельзя лучше. Что до операции... ведь есть же ещё тот, первый вариант? Да, без гарантий, да, в несколько этапов... и с планами на осень можно попрощаться. Но этот вариант всё-таки есть. И на первый этап у него деньги как раз остаются. А там... там можно что-то придумать. Заработает. Заработал же в конце концов уже один раз. Что будет, если операция окажется неудачной - что может случиться, ведь на ту клинику, где ему гарантировали успех, у него теперь нет - об этом лучше не думать. Незачем изводить себя там, где уже ничего невозможно предпринять.

***

Вот наутро он пишет своим... хозяевам отеля письмо, полное самой тёплой благодарности. Ни огорчения, ни раздражения, упаси небо, он в их адрес не испытывает - всё же они люди другого положения, другого класса, и на многое поневоле смотрят совсем иначе. Что для него неподъёмно дорого, для них - рутинные расходы. Он ведь с самого начала об этом знает. Они ведь, это очевидно, хотели как можно лучшего для него. Он пишет благодарное письмо и уезжает.

***

Вот они приезжают на осенний фестиваль, куда давно собирались и где договорились встретиться со своим "третьим", как они его между собой называют. Он теперь постоянно присутствует в их разговорах и мыслях - они скучают по нему. Наверняка, взаимно. Нет, всё же не дело жить так далеко друг от друга! Они или его уговорят перебираться поближе, или сами присмотрят себе дом неподалёку от него. Но пусть сперва приедет! Он как раз к этому сроку должен был уже восстановиться после операции, в клинике ведь ему обещали благополучный исход и недолгое время на поправку. Однако он не приезжает, его всё нет и нет. Но ведь он бы написал, если бы не смог, если бы что-то его задержало... Письма нет, и его нет тоже. А к середине фестиваля приезжает их общий друг, которому так и не удалось тогда их официально представить друг другу. - ...к сожалению, операция не имела успеха, и он теперь не может никуда поехать... зрение не восстановилось. Что?! Близнецы хором охают и встревоженно переглядываются. - О... как же так? Он говорил, врачи были уверены и гарантировали... - О да, но оказывается, он оперировался не там, где сперва собирался. Говорит, что-то не рассчитал, пришлось всерьёз потратиться, и в итоге ему не хватило денег на ту клинику... ах, если бы я только знал!.. Впрочем, он никогда не берёт в долг, опасается, что отдавать нечем... Словом, он решил лечиться в другом месте, а там сразу сказали, что ничего не обещают... нигде, надо сказать, не обещают, кроме тех - у них свои, тщательно охраняемые, открытия... но они оказались очень уж дороги. Впрочем, достаточно о грустном. Как ваши дела? Вы упоминали, что в этом сезоне благополучно, и невзирая на прогнозы, отель принёс прибыль?.. Неужели кто-то всё-таки въехал? Я гляжу, вы решили это немного отметить, а? - он подмигивает и улыбается, показывая на бокалы в их руках. Они ещё раз быстро переглядываются. И вдруг понимают. Бокалы синхронно, как по сговору, выскальзывают из их рук и в плотной звенящей тишине, которая вдруг наступила для них двоих, падают на пол, с влажным звяком разлетаются фонтаном брызг и осколков. Старая, дорогая, плотная и густая красно-коричневая мадера на белых брюках и на полу ужасающе похожа на кровь.

***

Значит, это - его деньги?! Его зрение!.. Какой ужас. Какой... стыд... . . . Вопросы - откуда он узнал стоимость? почему управляющая приняла его деньги? - важны, но сейчас так незначительны. Значимо одно: где он, что с ним и как можно найти его быстрее всего. Их мысли синхронны. Они переглядываются. - Слушай, - говорит один из них, - не знаю, что за чертовщина, но надо ехать. - Да, - отвечает другой. - Надо ехать.

***

...живёт он теперь в мутном сумраке. К нему проникают только какие-то размазанные пятна, остатки света, как следы выпитого чая на чашке. Он бодрится изо всех сил, но отчаяние то и дело оказывается сильней и сдавливание его изо всех сил. И тогда он оказывается должен сесть на пол и переждать приступ, от которого слабеют ноги и руки. Как жить и как работать?.. Ни писать, и... ничего подобного он не сможет больше. Дом придётся продать, это ясно, и на какое-то время денег на жизнь хватит, но что дальше?.. единственное разумное решение - попытаться устроиться в какое-то заведение милосердия, куда хватит взноса в количестве суммы от продажи дома. Сумрачно. И в этом сумраке ему становится так ясно видна вся его жизнь, его былые просчёты и ошибки. Словно отдёрнули яркий, разноцветный, сияющий занавес, который скрывал всё это из виду, и открылась неприглядная и печальная реальность. Радость знакомства и новой дружбы, нарастающее ощущение родства и настоящей семьи, такой, которой у него никогда не было - а оказывается, была и только ждала, когда же он найдётся... И - его щепетильность. Опасение выказать свою бедность... Щепетильность!! - едко комментирует сумрак. Как бы не так! Ты просто... никогда не умел доверять как следует. Ты просто не смог довериться... Какая семья - с таким-то страхом?.. Показаться нуждающимся!... Да ты и был нуждающимся! Если бы они узнали правду... думаешь, не смогли бы испытывать к тебе ничего, кроме жалости?.. Если бы не твоя щепетильность... не твой... страх... потерять лицо перед ними... ну и что ж, пригодилось тебе это, сохранённое тобою, лицо? Ты ведь их лиц теперь точно не увидишь. По многим причинам... *** Он не пишет им - что писать? О чём? И как? И кто ему прочтёт ответ?.. Поэтому он просто месяц за месяцем пересматривает воспоминания: это было прекрасное время жизни и он был всерьёз, по-настоящему счастлив. И был бы дальше... Если бы не его бедность... и не страх показаться и стать... обузой... ...Зазвучавшие в доме голоса он поначалу принял за первых покупателей. Но сразу же узнал их... опустился на ступени лестницы, ведущей со второго этажа, и расплакался. Они быстро поднялись к нему и молча сели рядом, по сторонам.

***

...В первый момент их предложение переехать в отель показалось ему диким и абсурдным. Что он будет делать там... без глаз?.. Но братья - он сам не смог бы сказать, с какого момента это "братья" стало для него означать не "братья между собой", а "мои братья" - братья упрашивали настойчиво, и он согласился. В конце концов... какая теперь разница и какой смысл сопротивляться? С ними всё было лучше, чем без них. ...Дом встретил настороженной поначалу тишиной, но будто быстро узнал их - и "отмер". Или это он сам "отмер", ощутив, что он не чужак здесь и даже не гость? Появились десятки разных звуков, обычных, домашних звуков, непременно присущих всякому живому дому, окутали его тихим уютным пледом. И тогда он заплакал снова. Они наладили общий быт (конечно, не без услуг прислуги, но управляющую, разумеется, рассчитали - ещё до приезда), и, с поправкой на его состояние, в их общении ничего не переменилось, чего он опасался прежде. Переменился скорее он - утратил прежнее недоверие, так, что потом уже не мог сам себя, того, прежнего, понять. Он ходил по дому, трогал двери, подоконники, дверные ручки - и, кажется, помнил каждую из них. Весь дом в своих деталях буквально вставал у него перед глазами - под пальцами - перед внутренним взором. Иногда он на несколько минут забывал, что незрячий - настолько пОлно память возвращала ему облики дома, а дом словно подыгрывал ей. Дом, которому он отдал своё будущее зрение... сам как будто стал его глазами. Видился ему, до того, что он мог бы поклястья, что видит, не просто помнит, а видит сейчас- то густой бронзовый отблеск полированного бока дверной ручки, то шоколадный срез ступени, то яркие блики на оконных стёклах... такого становилось всё больше и больше. Братья предлагали пригласить ему личного помощника на время своих отъездов, принимая его уверенность в том, что он более чем справляется сам, за его уже знакомое им нежелание делиться трудностями и щепетильность. Что ситуация начинает выходить за рамки обычного, они все поняли, когда он несколько раз обратил из внимание на то, что никак не мог ни помнить, ни "ощупать", только увидеть - и все они трое, ошарашенные в равной мере, не знали, что и думать о происходящем. ...И - сны! О, эти сны. Он видел сны, в которых был, конечно, зрячим - и в которых шла вся та же жизнь, что и наяву. Никаких абсурдных историй, естественных для снов ничего такого - он просто жил, они жили втроём в маленьком отеле на берегу моря, ставшем их домом уже окончательно; он смотрел в окна на море и на небо, гулял по берегу, наблюдал, как братья нависают над своими чертежами, листал книги в библиотеке, размышляя тоже вернуться к своим трудам... и опять смотрел в окна на рассвет и закат. Эти сны не покидали его, и видеть каждый день зори было для него жизненно важно - он не просто привык, это была необходимость, постоянно сбывающаяся мечта. Каждое утро он встречал рассвет за закрытыми веками, глядя на него окнами дома - пока в одно из прекрасных утр не открыл, как обычно, оказалось и не понял, что рассветные золото и кумач, разлитые вокруг, никуда при этом не делись. В тёмной ещё комнате выделялся яркий квадрат окна, в котором помещалось ещё и немного синевы, а на стенах и всех предметах внутри лежали золотые блики. . . . . . Эпилог. Отрывок из письма. « …мы бесконечно благодарны вам за всё, что вы сделали для Дома и для нашей матери. И, с этим вместе, вы должны понимать, что едва не обрекли на целожизненное несчастье, поспособствовав слепоте одного из троих, что бы вы ни думали о природе нашего родства. Мы можем только надеяться, что вы сделали это из горячего возмущения, а не из холодной ненависти. И тем не менее, вряд ли мы с вами сможем ужиться под одной крышей, если только не случится какого-то чуда…»