Корни

      Гриффин почувствовала себя рождённой заново, как только переступила порог школы. Ведьма даже не могла вспомнить, когда в последний раз в ней так сильно бурлила кровь и разгоняла тёмную энергию в каждую клетку измученного организма. Гриффин прикрыла глаза и услышала, как сердце Облачной Башни замедляет ритм и начинает постепенно биться в такт сердцу своей хозяйки.       — Леди Гриффин!       Радостное восклицание донеслось до ушей ведьмы. К ней навстречу шли две горячо любимые сёстры. Гриффин скучала по ним, пускай и признавала это только внутри себя.       — Вы вернулись!       Сёстры подошли на опасное расстояние к директрисе, но та была не против. Они невесомо коснулись её плеч и спины и тут же поспешили отпрянуть, чтобы не вызвать неодобрительного шёпота среди учениц.       — Как обстоят дела в школе? Как мои ученицы?       — Всё хорошо, мисс Гриффин, — сказала Эдилтруд.       — Да, только вот Башня слишком сильно истосковалась по Вам, — отозвалась Заратустра. — Концентрации энергии, провоцирующие взрывы в отдельных аудиториях, можно считать за её личные капризы? А запертые двери до сих пор заставляют нас ходить окольными путями.       Внимательно слушая, ведьма наконец скинула накидку с изрядно обглоданными краями, цепляющуюся за все, что плохо стоит на пути.       — Теперь всё придёт в норму, не беспокойтесь, — директриса слегка улыбнулась и уже ступила шаг к стене, как сестры её вновь остановили.       — Леди Гриффин, все не так критично. Но…       — Но что? — воскликнула Гриффин недоуменно.        Заратустра, встретившись с ведьмой взглядом, опустила голову. Гриффин сглотнула, коснувшись пальцами виска. Эдилтруд вопросительно взглянула на сестру, а после — на поникшую директрису.       — Вам лучше посетить больницу, леди Гриффин, как можно скорее.

***

      Гриффин буквально задыхалась от спешки и гнетущей тревоги. Давящее чувство не позволяло расслабиться. Женщина смогла позволить себе лишь на несколько минут дольше необходимого понежиться под горячими струями. Наспех облачившись в лиловый шифон, скрывающий тело до колена лёгкими волнами, она вновь покинула стены своей школы.       Сегодня больница давила на женщину особенно сильно, а коридор до палаты матери казался нестерпимо длинным, как дорога в саму вечность. Гриффин мерещилось, что взгляды врачей, вместе с натянутыми улыбками, которые должны казаться успокаивающими, провожали на эшафот.       Ведьма коротко вздохнула под тихий скрип, оповестивший палату о её приходе. Гриффин повернула голову и вжалась в светлую дверь — тело так и рвалось спрятаться в самый темный угол при виде матери, такой же бледной, как простыни на её кровати. Женщина приоткрыла дрожащие веки и слабо улыбнулась дочери.       — Милая, — её голос звучал тихо, женщина едва могла расслышать слова, пропитанные искренним теплом, — ты пришла.       — Конечно, мама. Я здесь.       — Тебя так долго не было, — женщина слегка повернула голову к стене, и Гриффин краем глаза заметила, как на подушку упали несколько капель. — Я боялась, что уже не увижу тебя.       Гриффин придвинулась ближе, закусывая губу незаметно для матери. Та неизменно бранила бы её, как в детстве, за дурную привычку, оставляющую саднящий контур на коже.       — Теперь я буду рядом, мама, обещаю.       Женщина тихо выдохнула, медленно прикрыв глаза. Гриффин провела ладонью по нахмуренному бледному лбу матери покрытому испариной, на что та распахнула глаза и усмехнулась.       — Как прошло твоё… путешествие?       — Все хорошо, мама.       — Расскажи мне, Гриффин.       Ведьма совершенно не хотела говорить о себе, о том, что её неприкрыто пытается убить один из советников Крепости Света, или о дурацкой поездке, несколько раз толкавшей её в пропасть, или о профессоре Красного Фонтана, так нелепо попавшего вместе с ней в несколько передряг. Кажется, последний аргумент она сама того не замечая, выдала в слух, вызывая у матери понимающий смешок.       Гриффин улыбнулась в ответ, а спустя секунду женщина, закашлявшись, выплёвывала вместе с воздухом стоны боли. Ведьма коснулась руками груди матери, выпуская тонкую струйку энергии, желая хоть немного облегчить её страдания. Ведьма внутренне была готова разорвать саму себя за невозможность помочь. Заплати она любую цену, даже за самые темные чары — отогнать дышащую в затылок матери смерть она была не в силах. И именно сейчас все магические способности казались более чем бесполезными.       Женщина сильнее сжала простынь в дрожащих пальцах. С ее губ сорвался короткий хриплый вздох. Гриффин поднялась, желая открыть окно, но мать её остановила, сомкнув худые пальцы вокруг запястья.       — Нет, моя девочка, — в глазах женщины на какую-то долю секунды вспыхнул лукавый огонек, — садись ближе. Побудь со мной, — ее голос дрогнул, — в последний раз.       Гриффин промолчала, подавляя удушающий ком в горле. Женщина слегка приподняла ладонь, уронив её на сердце. Капельница едва слышно распространяла бесполезный физраствор по тонким трубкам, создавая видимость лечения. Кардиомонитор слева от женщины звякнул, заставив ведьму содрогнуться. Мать тяжело дышала, не отрывая припухших, но в то же время впалых глаз от дочери.       — Ты сегодня выглядишь иначе.       Гриффин заправила выбившуюся из косы прядь за ухо. Она не успела, да и не стремилась перед посещением накинуть на себя тучный образ ведьмы. Она действительно сейчас больше походила на ту маленькую девочку, которая любила гулять с мамой в заросшем парке на окраине Магикса. Женщина снова глухо застонала, подсунув кисть под подушку.       — Возьми это, дорогая.       Белый, несколько раз сложенный пергамент дрожал в ее руке, пока просто не упал на протянутую ладонь ведьмы.       — Я надеялась, что в этом разговоре не будет необходимости. Позже, мне не доставало смелости подобрать слова. А сейчас уже нет сил.       Гриффин нахмурилась, слегка сминая бумагу, покрытую разводами от прозрачных капель в нескольких местах, несомненно, сорвавшихся с глаз матери.        — Знай, что моя любовь к тебе всегда была искренней, и я бы ни за что на свете не отказалась от тебя. Ты очень сильная, и я хочу, чтобы однажды ты сама поняла это. Пообещай мне: всё, что будет происходить с тобой в будущем, никогда не сломит, а лишь придаст сил идти дальше и никогда не сдаваться.       — Мама…       Женщина слегка отвернулась. Гриффин прерывисто вздохнула, сжав руку матери в своей. Она лишь кивала, силясь выдавить из себя хоть слово. В горле женщины стоял ком, перекрывающий доступ кислорода с каждой секундой больше.       — Теперь я спокойна, — прошептала женщина.       Она мягко высвободила ладонь и коснулась щеки дочери. Ведьма прикрыла глаза, слегка вздрогнув. Пальцы матери были холодные, будто по ним циркулировала ледяная вода. Сердце Гриффин сжалось, когда рука матери вновь опустилась на матрас, а грудь начала судорожно приподыматься в попытке наполнить лёгкие кислородом. Сердце Гриффин пропустило удар, второй и третий. Датчики, тянущиеся от груди матери до мониторов вторили ей своим заметно замедлившимся тиканьем.       Дыхание ведьмы участилось. Гриффин с силой ударила по тревожной кнопке и наклонилась ближе, обхватывая щеки матери ладонями. Глаза женщины блестели от мутной влаги в лучах дневного света. Гриффин почувствовала, будто по телу прошёлся слабый разряд, заставивший женщину вскочить. Она кинулась к двери, нос к носу сталкиваясь с врачом.       — Где вы так долго ходите?       Доктор буквально выставил женщину за дверь, с просьбой подождать. Гриффин недовольно измеряла ширину коридора шагами, борясь с диким желанием сжечь первого, кто к ней обратится. Она оперлась о стену, слегка съехав по ней на согнутых коленях. Не в силах унять тревогу, она развернула все ещё зажатое в руке письмо.       Глаза ведьмы бегали по давно написанным строчкам, силясь вникнуть в слова. Фразы обрывками влетали в сознание ведьмы, никак не формируя цельный текст. Гриффин зажмурилась, приложив ладонь к горящему лбу. Она не знала, сколько простояла вот так. Гриффин вздрогнула после того, как дверь напротив распахнулась. Она буквально почувствовала, как сердце оборвалось.       Мужчина медлил.       — Леди Гриффин…мне очень жаль.       Ведьма почувствовала, как пол под ней двинулся, и голова пошла кругом вслед за ним. Она схватилась за стену, впиваясь ногтями в светлое покрытие, и пошатнулась. Лишь спустя несколько минут она почувствовала, как мужские руки её поддерживают, ненавязчиво касаясь талии, а глаза, скрытые за стеклами очков, сверлят ведьму заинтересованным взглядом. Мало кто видел известную директрису школы ведьм в таком виде и состоянии. Ведьма резко дёрнулась, заставляя мужчину отступить на несколько шагов.       — Да как Вы, отменив лечение моей матери, посадив её на дешёвые бессмысленные обезболивающие, и к тому же постоянно находясь рядом, можете говорить, что Вам жаль?       — Леди Гриффин, мы сделали все возможное.       Ведьма выпрямилась, незаметно сжав руки в кулаки в складках лёгкого платья. Желание впиться в мужскую шею крепло с каждой минутой.       — Говорите за себя, мистер.       Гриффин вернулась к матери. Женщина улыбалась все так же тепло. Ведьме хотелось упасть на колени подле кровати и закричать. Просьба матери быть сильной эхом отдавалась в ее голове. Гриффин судорожно втянула в лёгкие воздух и слегка поклонилась. Она подступила на шаг и коснулась губами холодного бледного лба.       — Прощай, мама.       Она зажмурилась, а спустя секунду резко выпрямилась. Ведьма бросила яростный взгляд на врача, стоявшего у входа в палату, в окружении нескольких коллег. Ведьма подошла к нему на опасно близкое расстояние:       — Надеюсь, что мы с Вами больше никогда не увидимся. Не хотелось бы видеть, как своим непрофессионализмом Вы убивайте людей на глазах их родных и близких.       — Я тоже на это надеюсь, — отозвался врач, наблюдая за стремительно удаляющейся фигурой ведьмы.

***

      Гриффин прикрыла глаза и медленно провела ладонью по лицу. Ей нужно было время. Хоть несколько мгновений в полном одиночестве, чтобы осознать произошедшее и вернуть холодность рассудка. Это похоже на глоток воздуха перед новым нырком в пучину бренной жизни. Но некие заботы не терпели отлагательств. Ещё несколько минут назад она была завалена работой и разбором документации, успевшей накопиться за такой непродолжительный срок её незапланированного путешествия на другую планету. Эдилтруд и Заратустра отлично постарались и сделали всё возможное, чтобы не упасть в грязь лицом и хорошенько потрудились, объяснив родителям причину отсутствия директрисы. Сёстры, не смотря на их вечные конфликты друг с другом, на время забывали обо всём, и стремились решить возникшие проблемы совместными усилиями. В частности, когда речь заходила о сохранении репутации Гриффин и Облачной Башни. Они никогда так не пеклись о собственном статусе, и Гриффин любила их за это. Они были дороги ей. Ведьма с упоением вспоминала молодые годы, когда эти две сестрички во всём её поддерживали и никогда не называли «слетевшей с катушек психованной сукой». Как за спиной Гриффин говори многие жители всех планет в волшебной Вселенной.        Мало кого из них интересовал тот факт, что после войны и всех последующих муторных разбирательств, управление созданной из обители вселенского зла школой вовсе не входило в список приоритетов молодой ведьмы. В один прекрасный момент ей просто дали понять, что выбора нет. Один опрометчивый, но такой необходимый для ведьмы, шаг перечеркнул все заслуги и ходатайства друзей. Глава Совета, не без вмешательства гениальности Фарагонды, предложил ведьме вернуться туда, где она жила, сражалась, подчинялась и любила. Под покровительством Прародительниц. Вместе с Валтором.       Перечеркнуть прошлое и возродить на его месте живую цитадель, ставшую храмом знаний для юных ведьм, стоило Гриффин титанических усилий.       Ведьма не любила ходить по галерее своей памяти. Это вызывало непонятные позывы. То ли тошноты, то ли слёз. Ей хотелось нажать кнопку в черепной коробке и удалить все навязчивые мысли, прошлые затхлые воспоминания и наконец покончить с этими ненужными терзаниями. Особенно Гриффин не хотелось вспоминать, как сильно её любила мать. Так, как никто и никогда не полюбит. Сколько бы не было между ними ссор и пустых конфликтов, мама никогда не осуждала дочь и не останавливала от опрометчивых поступков. Она просто говорила. Говорила слова поддержки и мягко намекала на то, что в будущем будет слишком тяжело изменить.       Гриффин, не торопясь, поднялась с кровати и, накинув поверх лёгкой сорочки халат, отправилась в свой кабинет, который скрывала прозрачная шторка, походившая на сплетение паутины. Ведьма ступала босыми ногами по каменному полу, не обращая внимание на его леденящую стопы поверхность.       Сигаретный дым соблазнительно манил её. Хотя никаких сигарет рядом не было. Гриффин почему-то стало немного легче, но не хватало едкой горечи во рту. Ведьма плюхнулась в кресло и рывком открыв ящик стола, достала пачку сигарет из тайничка. Быстро закурив, Гриффин откинулась на спинку кресла и благодарно выдохнула. В голове неприятно запульсировало, будто бы она без подготовки выполняла многочасовые упражнения. Так давно она не делала столь долгие затяжки и не удерживала ускоряющий слезотечение дым в лёгких. Ведьма ничего не могла поделать, когда вспоминала, что надо уладить всё с похоронами собственной матери.       Гриффин повертела сигаретку между пальцами, бездумно вглядываясь в тлеющий огонёк на конце. Никотиновая палочка дёрнулась и безвозвратно рухнула к ногам директрисы. Едва коснувшись пола, сигарета тут же растворилась, а с ней и весь запах любимой привычки Гриффин.       Ведьма неожиданно для себя осознала, что это не она выронила небольшую порцию успокоения из своих изящных пальцев. Почувствовав лёгкий толчок под ногами, Гриффин вскочила с кресла. Такие «землетрясения» были невесомыми для других обителей школы, но не для директрисы. Облачная Башня звала её к себе.       Гриффин, не раздумывая, щёлкнула пальцами, в момент представ перед содрогающимся от собственной мощи, сердцем школы. Ведьма прикрыла глаза, ощущая невидимые импульсы на своей кожи. Каждая частичка, прослойка впускала в себя вибрирующие потоки, нежно обволакивающие и манящие к себе. Женщина сбросила халат, а затем и сорочку. Мягко переступив через ненужные ткани, она медленным, измученным шагом ступала на встречу освобождению. Коснувшись пальцами волос, она размяла шею, позволяя локонам расправиться и заструиться вдоль спины и плеч.       Открывая себя, сердце будто бы призвало ведьму сделать так же. Башня отдавала себя полностью, внимая и повинуясь любой просьбе. Даже немой. Гриффин приближалась и чувствовала кончиками пальцев ног каждый нерв и улавливала каждый невесомый импульс.       Школа обнимала её. Ведьма прочувствовала это, когда, наконец, оказалась внутри неё. Это была самая чистая любовь на которую только способно живое существо. Башня ничего не требовала взамен. Только быть рядом. Она прижимала Гриффин теснее, чем кто-либо другой в этом мире. Она успокаивала её, как ни одни слова в этом мире. Она любила её, как ни один человек в этом мире. Она совсем как её мама.       Слёзы покатились по щекам, в этот раз свободно превращая маленькие ручейки в целые реки. Соль текла по губам, проникая в рот, уходя к подбородку, к шее и ниже — к груди. Гриффин дышала собственными слезами горя и раскаяния.       Ведьма прикрыла глаза, поднимаемая волшебным потоком чуть выше от земли. Тёплый ветерок пробежался вдоль всего тело, вынуждая выдохнуть как можно спокойнее. Судорожные вздохи постепенно растворялись и оставались в сердце Облачной Башни. Все самые трагичные, болезненные воспоминания находили своё место здесь. Школа скорбела вместе с хозяйкой и не отпускала ту до тех пор, пока последняя капля не стекла к её ногам.       Она зализывала кровоточащее сердце целительным ядом в надежде, что ведьма найдёт в нём свой душевный покой.

***

      Когда Гриффин вернулась в свой кабинет, ночь уже сменилась днём. Прибывание в недрах Облачной Башни значительно взбодрило и придало немного сил двигаться дальше, стараясь отбросить все грустные размышления. Но давалось это с промежуточным успехом между стаканом крепкого виски и тлеющей сигаретой между пальцев.       Когда очередной глоток крепкого алкоголя вновь обжег горло, грудь ведьмы судорожно приподнялась и опустилась, будто под тяжестью тяжёлого камня, добавив хрипотцы дыханию. Гриффин даже не поморщилась, вновь затягиваясь папироской. Очередной за слишком длинный день.       Когда гремучая смесь тяжелого дыма и алкоголя наждаком прошлась по гортани, плечи ведьмы вздернулись. Она резко скинула поджатые под себя ноги, обжигаясь ступнями о ледяной каменный пол, согнулась, почти касаясь обнажившейся грудью колен. Кашель тщательно выбивал из легких весь воздух и белую гарь табака. Не желая прощаться с последней, Гриффин схватила широкий стакан, едва балансирующий на быльце резного кресла и залпом опустошила его.       Ведьма усмехнулась, сжав толстое стекло пальцами с такой силой, что фаланги побелели, лишившись тех капель крови, что поддерживали их жизнедеятельность. Гриффин поднесла пустого спутника своего вечера к глазам, желая рассмотреть темное небо сквозь замыленное дыханием стекло — пелену, способную хоть немного исказить жестокую реальность.       Она поднялась, с размаху отправляя стакан в огонь. Гриффин всегда испытывала слабость к пламени, к его танцующим языкам, ненавязчиво целующим жертву, опрометчиво попавшуюся в их силки.       В собственной школе ведьма могла позволить себе такую прихоть, как камин. Хоть и его иллюзию. Раз за разом зажигая в нем зеленоватое колдовское пламя, такое гипнотизирующие, совершенно не излучающее тепла и ничего не сжигающее. Сегодня этот фокус, раскрытый старым учителем, получился особенно ярким алым, ещё больше бередящим ее обливающуюся кровью душу.       Ещё немного и Гриффин выпустит рвущееся наружу, огнем пылающее естество. Ещё немного и из дрожащих пальцев сорвутся настоящие искры и подожгут это промозглое, давящее своей тишиной место. Ведьма уже почти желала этого — забиться в агонии, освобождая травящие изнутри эмоции, которым не позволяла выйти годами тренируемая выдержка.       Ведьма обогнула стоящую в ногах бутылку и ступила на мягкий ворс. Как только с пальцев, занесённых для щелчка, сорвались первые крупицы колдовства, голову ведьмы пронзила резкая боль. Она пошатнулась, едва удерживая равновесие. Виски не дарил ей опьянения, а с ним — желанного забвения. Он лишь притуплял чувства и способности. Сейчас, сквозь пелену, она понимала, что Облачная Башня пытается докричаться до хозяйки. У школы чужак. Почти в ее кабинете. Ведьма выпрямилась, сильнее запахивая лёгкий халат — самую бессмысленную вещь в каменных стенах школы. Она прикрыла глаза, распахнув их уже в кабинете. Высокие стены и тишина непривычно давили, заставляя женщину поёжиться. Ведьма обняла себя за плечи.       Ее глаза вспыхнули на мгновение зелёным светом. В ту же секунду, в противоположном конце кабинета настежь раскрылось окно. Гриффин присела на широкий подоконник, слегка свесив стопы за его край. В нескольких этажах над ней выписывал финты мотоцикл, управлял которым неизменный спутник ее последних подвигов и рисков.       Гриффин несколько раз стукнула ногтями по оконной раме и раздраженно бросила:       — Профессор, можете не искать, вы уже промахнулись.       Без лишних слов, Кодаторта спланировал ниже, соскакивая на уступленное Гриффин место. В узком оконном проёме он выглядел слишком громоздко. С губ ведьмы сорвался смешок. Она щелкнула пальцами.       — Итак, вы переполошили мне все школу. Этому есть причины?       Мужчина вздрогнул, буквально чувствуя давление темной энергии. Облачная Башня явно не собиралась жаловать того, кто потревожил директрису.       — Снова здравствуйте, леди Гриффин.       Женщина кивнула.       — Говорите, пожалуйста, побыстрее. Времени и желания Вас выслушивать у меня нет.       Кодаторта не мог не отметить нервную дрожь, медленно захватывающую тело ведьмы в свой плен.       — Леди Гриффин, не сочтите за наглость, у Вас что-то случилось?       Ведьма демонстративно закатила глаза.       — Кодаторта, по делу и побыстрее.       — Я привез показать Вам отчет о нашем путешествии.       — Мне абсолютно неинтересно, в каких красках и подробностях Вы описали наши злоключения. Скармливайте совету любой бред, но только от своего имени.        — Директор Саладин все подписал. Будьте так добры, — мужчина ненавязчиво протянул ей папку.       Ведьма закатила глаза. Несколько секунд изучая наугад распахнутую страницу немигающим взглядом, женщина сразу перешла к своему имени в «финальных титрах».       — Надеюсь, Вам хватило ума все преподнести правильно.       Спешно перевернув документ, который все это время ведьма держала вверх тормашками, Гриффин провела над пергаментом пальцами, веерообразно их раскрывая. На белом поле проявился аккуратный вензель. Кодаторта часто видел подпись директрисы Облачной Башни, и она постоянно давала трещину в его предположениях. Её почерк постоянно представлялся мужчине мелким, схожим с кривыми завуча Алфеи, резким, острым. Таким же, как и характер гордой ведьмы, все больше походившим на показной.       Мужчина слегка вздрогнул, когда холодные пальцы коснулись его предплечья. В его руках уже лежала папка, а глаза директрисы пытливо вглядывались в его лицо. Кодаторта чувствовал запах алкоголя, только подтверждающий догадки.       — Повторить ещё раз?       — Если Вас не затруднит, — мужчина постарался натянуть на лицо невинную улыбку.       Женщина раздражённо подошла к столу, выуживая из ящика небольшую коробочку. Она расположилась в своем кресле, больше походившем на трон, жутко неудобный, как казалось Кодаторте. Ведьма коротко затянулась выпущенной сигареткой. На мгновение мужчине показалось, что ее глаза в темноте сверкнули ярче зажженного фитилька. Медленно, разделяя каждое слово, она повторила неуслышанную Кодатортой фразу:       — Можете ли Вы меня оставить или от меня нужно что-то ещё?       Гриффин задержала на нём взгляд, почувствовав странное напряжение внизу живота. Глаза Кодаторта невзначай пробежались по точёной фигуре ведьмы. После чего последовал неловкий кашель.       — Я и в правду должен идти, — сказал Кодаторта, взглянув на настенные часы.       — Всего доброго, — попрощалась Гриффин и вернулась за свой стол.

***

      — Кодаторта, с тех пор как Вы покинули Крепость света ради работы в школе, Вы у нас — редкий гость.       — Я лишь завёз отчёт для главы совета, достопочтенный Дживелиан, — он небрежно бросил стопку бумаг на стол советника. Откладывать этот пренеприятный визит на следующий день у Кодаторты не было ни малейшего желания. — Надеюсь, что после этого Вы наконец отстанете от Директора Саладина и школы в целом.       — Это уже не Ваша забота, профессор.       Дживелиан запнулся. Он сложил руки в замок перед лицом в попытке скрыть ехидную усмешку, так ярко сверкнувшую на лице.       — Надеюсь, все прошло гладко? — советник пытливо заглянул в глаза Кодаторты.       Профессор даже бровью не повел, сохраняя невозмутимость на лице.       — Несомненно.       — А до меня дошли слухи, что экспедиция не обошлась без эксцессов.       — Кто бы не распускал эти слухи — он наглый лжец.       Мужчина слегка нахмурился, внимательно вчитываясь в каждое написанное слово. Кодаторта заметил, как задёргался его глаз, то ли от желания скорее взглянуть в графу росписей, то ли от скудности предоставленной информации.       Предусмотрительно, Кодаторта опустил все их с директрисой Гриффин злополучные приключения, получив полное согласие и поддержку Саладина и Фарагонды. Так же он умышленно скрыл потерю летательного аппарата, действуя на свой страх и риск, но, как видимо, не зря — лицо Дживелиана побледнело в мгновение, как только пытливый взгляд его прищуренных глаз наткнулся на ненавистное имя и калиграфическую роспись директрисы.       Резко захлопнув папку, он незаметно сжал кулак в складках своей мантии и вложил документ обратно в руки Кодаторты. Профессор не мог внутренне не усмехнуться. Вдохнув несколько раз дабы вернуть самообладание, Дживелиан вновь поднял взгляд на Кодаторту.       — Все участники миссии хорошо себя чувствуют, профессор?       — Не сомневайтесь, замечательно. Парни просто счастливы, что им выпала такая ценная в практическом плане возможность.       — Как себя чувствует мисс Гриффин? — сквозь зубы процедил член Совета.       — Она тоже чувствовала себя великолепно, — мужчина невольно сглотнул, припоминая тесные объятия, когда женщина льнула к нему, прижимаясь как можно ближе. Эти воспоминания вызывали не только беспокойство, но и приятную тяжесть внизу живота. Но Кодаторта не решался признаться себе в этом, отгоняя нахлынувшее наваждение.       — Леди Гриффин чудный климат планеты пошел на пользу, — мужчина шикнул, но до чуткого слуха Кодаторты долетели слова проклятья, — вопреки Вашим ожиданиям.       — Что? — всполошился тот. — Да как Вы смеете обвинять меня, члена Совета, в предвзятом отношении к кому бы то ни было! Уж тем более к бывшей преступнице, которая, фактически, находится под нашим покровительством!       — Все знают о Вашем предвзятом отношении к леди Гриффин.       — И что из этого? — усмехнулся мужчина, подымаясь, — если личная неприязнь повод для обвинений, то у директрисы их не меньше по отношению ко мне.       — Если ещё раз Вы выскажитесь об этой женщине дурно, то…       — То что? Не забывайте, с кем говорите, профессор Кодаторта. Только преданное служение Крепости и защита ее взглядов в прошлом не даёт мне права отправить Вас под трибунал.       На затворах сознания оба понимали, что пересекают черту, но с каждым словом мужчин все больше несло к непоправимому. И в лучшем случае, всё закончится перепалкой, которая как пламя, потухнет и развеется в этих стенах.       — Вам не стоит наживать себе врага в моем лице, Кодаторта. Жизнь изменчива.       — Действительно. Сегодня вы помыкаете чужими жизнями, а завтра — не успеете опомниться, как помыкать начнут Вами.       Кодаторта опёрся ладонями о столешницу, опасливо нависая над оппонентом. Не найдя подходящего ответа, Дживелиан лишь опустился обратно в кресло, не спуская с профессора хмурого взгляда.       — Будьте внимательны. Однажды Вы сами попадете в ловушку собственной хитрости. Но вам вряд-ли кто-то захочет помочь.       Мужчина ещё раз окинул советника гневным взглядом и, не давая тому опомниться, захватил брошенную папку.       — Я сам передам бумаги Главе Совета. Всего доброго, достопочтенный Дживелиан.       Кодаторта, вовремя прекратив перепалку, вышел из кабинета, стараясь как можно сдержанней хлопнуть дверью.