Нельзя умереть дважды

Аддамс несется мимо секретарши, игнорируя её возгласы о том, что «сегодня босс не принимает». Разъяренная Уэнсдей толкает ногой дверь в кабинет и угрожающе быстро направляется к столу, откуда с совершенно растерянным лицом на нее смотрит Ларч. Секретарша в узкой юбке неловко семенит на высоких каблуках за Аддамс, то и дело выкрикивая: «Мисс, куда вы? Мисс?!» — Я требую объяснений, — шипит Уэнсдей, швыряя на стол увесистую папку. Ларч в недоумении и с ноткой возмущения смотрит на свою подопечную. Ещё ни разу он не видел её в такой ярости. — Мистер Батлер, я пыталась её остановить, но она неслась как бешеная, — пытаясь отдышаться, оправдывается секретарь. — Все в порядке, Пенни. Можешь идти, — спокойно отпускает свою сотрудницу Ларч, не сводя взгляда с Аддамс. Как только дверь за секретаршей закрывается, он принимается скрупулёзно листать папку, содержимое которой ему явно не нравится. Он медленно рассматривает документы, то и дело прикладывая к глазам очки. Ларч неторопливо переворачивает страницы, вызывая у Аддамс волны гнева, одна сильней другой. — Может присядешь? — предлагает ей он. — Нет. — Присядь, это надолго, — с нордическим спокойствием настаивает Ларч. Уэнсдей шумно отодвигает стул и садится напротив, молча сверля взглядом того, кто явно что-то скрывал от неё все эти годы. Они давно не виделись и Ларч заметно постарел за те 10 лет, что она не навещала его. И без того худое лицо осунулось, плечи опустились, глаза будто бы потухли. Ларч молчит и внимательно изучает каждую бумажку в папке. Судя по его лицу, содержимое не вызывает никаких удивлений. — Что ж, я надеялся, что этот разговор никогда не состоится, — нарушает затянувшееся молчание Ларч. — Что именно ты хочешь знать? Аддамс цепенеет и на мгновение перестаёт дышать. Где-то в глубине души она надеялась, что ошибается. Но своей репликой, Мистер Биг Бен разрушил все её надежды. — Всё, — отвечает Уэнсдей, чувствуя как от напряжения потряхивает колени. Ларч медленно поднимается со своего кресла, всем весом опираясь на трость. Хромая, он подходит к окну. Его фигура напоминает Уэнсдей высушенную ветку, которая вот-вот сломается под собственным весом. Но он с достоинством сохраняет равновесие, всматриваясь в мельтешащие на площади Таймс Сквер фигурки людей. — Ночью будет мороз, у меня колени ноют, — говорит Ларч и это явно не то, что хочет слышать Уэнсдей. — Я проехала 4 часа на машине не для того, чтобы болтать о погоде. — в её голосе сквозят ледяные нотки, которые должны заморозить душу, не то, что суставы и кости. — Очевидно. Во всем облике и голосе Ларча чувствуется обреченность и отчаяние. Обычно так держатся люди, которым больше нечего терять. — Зря ты взялась за это дело, Тучка, — говорит он, оборачиваясь к Аддамс. — Как Крекстоун связан со смертью моих родителей? — Уэнсдей вопросительно глядит на него в ожидании ответа, игнорируя предостережение. Если она не получит ответы, её порвет на крошечные атомы, которые иголками вонзятся в легкие.

***

Донован Галпин был уволен из полиции за самосуд и препятствие правосудию. Коллеги и преступники прозвали его ангелом смерти. Стоило судье незаслуженно оправдать убийцу или отпустить досрочно насильника, на следующий же день его труп находили в собственной кровати. Причина смерти — остановка сердца. Годами полиция списывала это на совпадение, да и кому было дело до бывших зеков? Однако рекордной смертностью свежеотпущенных на свободу заключенных заинтересовалось ФБР, и все следы привели к сержанту полиции Доновану Галпину. Много лет он вершил собственное правосудие смертельной инъекцией пропофола. Быстро, безболезненно, чисто. Тот знал свои права и пошел на сделку со следствием. Ему дали два года условно и увольнение из органов без сохранения пенсии. Доновану было всего тридцать, когда это случилось. Блестящая карьера в полиции закончилась, а его жена только-только родила мальчика. Пришлось искать работу там, где предложат. Бывший коп с судимостью — так себе сочетание, такой бы пригодился разве что на грязной работе какого-нибудь вора в законе. Спустя год ему предложили подменить парня в личной охране одного крупного девелопера. Донован спас его от пули в тот вечер, чем навсегда заручился полным доверием нового босса. Карьера бывшего копа росла вместе с доходами и к моменту, когда сыну было пора идти в школу, Донован сумел оплатить частную, а после и колледж лиги плюща. Но чем дальше сержант продвигался по службе, тем грязнее становилась работа и Франсуаза перестала узнавать мужа. Ещё до Крекстоуна и рождения Тайлера, Донни приходил домой с работы к ужину, а после они вместе с Франси до самой ночи сидели на веранде и говорили о будущем. Для прессы, налоговой и страховой — Донован начальник службы безопасности сенатора Крекстоуна, а для сенатора — цепной пёс, наемный убийца. Словом, тот, чьё появление явно не сулит ничего хорошего. И без того скупой на эмоции, Галпин совсем перестал говорить после работы, потом стал задерживаться, а после и вовсе не ночевал дома. Он был готов ради семьи на всё, даже продать душу. И продал. Да, теперь его жена не покупала одежду и косметику в Волмарте, но она была готова вновь привыкнуть к полиэстеру, лишь бы её Донни вернулся и в их жизни снова появились веранда, сверчки и разговоры под звездами. В 2004 году неожиданно для всех он взял отпуск и почти на год уехал с семьёй в Канаду, где и жила большая часть родных. Но ни веранды, ни звезд, ни разговоров Франсуаза так и не дождалась. Донован окончательно окаменел, а к концу отпуска сказал, что подает на развод. Большую часть имущества он оставил сыну и жене — бывшие копы и морпехи умеют обходиться малым. Франсуаза знала, что её Донни занимается чем-то нечистым и что, возможно, у мужа руки по локоть в крови. А потому винила себя за грёзы о хорошей жизни, которую Донован старался ей обеспечить. Она начала пить и суд передал опеку над Тайлером отцу. Так курчавый подросток с любопытными глазами и небольшим чемоданом оказался в квартире отца. Словом, компанейским Донована назвать было сложно, но он очень постарался, чтобы фамилия Галпин не мешала его сыну в будущем. Воспользовавшись связями, он сумел изъять из доступа все данные о себе, оставив только то, что не представляет угрозы.

***

База Куантико, учебный центр ФБР, 3 года назад Тайлер вошел в аудиторию последним и занял единственное свободное место рядом с миниатюрной девушкой. — Ты не против, что я здесь сяду? — дружелюбно спросил он. Девушка окинула его холодным взглядом и молча убрала сумку с соседнего стула. — Я Тайлер, кстати. Тайлер Галпин, — парень тут же протянул руку в знак дружбы. — Уэнсдей Аддамс, — безразлично ответила она, проигнорировав его жест. Через восемь недель они впервые пошли на свидание, а ещё через пару месяцев, Тайлер познакомил её с Донни, и та ему очень понравилась. — Она особенная девушка, тебе следует жениться на ней, — неожиданно сказал Донован сыну, когда Аддамс вышла в уборную. — Как-то рано думать об этом, тебе не кажется? — Нет, сынок. Ты либо хочешь быть с этой женщиной, либо нет. А если хочешь — не отпускай, — Донован поправил галстук Тайлера и вышел из ресторана. Через год Тайлер сделал предложение Уэнсдей Аддамс, купив бриллиант весом в четыре карата и получил отказ. На этом история Аддамс с немногочисленным семейством Галпин закончилась Вернее, она так думала.

***

— Это ради твоей безопасности, — фраза метким выстрелом ударяет в затылок. Ларч замолкает, опустив голову. Девятнадцать лет он в одиночку нес груз тайны, за разгадку которой Уэнсдей так боролась. И сейчас, когда он рассказал ей всё, что знал, она не хотела, чтобы это было правдой. Чудовище, с которым она училась жить с той самой ночи, наконец проснулось и как голодный зверь жаждало крови. — Тучка, ты должна понять, ты и Пагсли живы только потому, что у меня есть доказательства причастности Крекстоуна к тем убийствам. Они не тронут ни тебя, ни брата, пока ты держишься подальше от этого дела. Мистер Биг-Бен смотрит на свою названую племянницу с нежностью обеспокоенного отца. Она выросла так быстро и была удивительно похожа на мать — такая же упрямая и бескомпромиссная. Уэнсдей трясет от злости, она сжимает кулаки до онемения, пытаясь справиться со жгучей смесью эмоций. Она чувствует себя преданной. Жестоко и бессовестно преданной. — Ни за что, — выпаливает Аддамс, подняв глаза полные боли на Ларча. — Они убьют тебя. — Никого нельзя убить дважды, Ларч. Я умерла девятнадцать лет назад там, под полом. И если мне придется найти последнее пристанище в земле, лучше я сделаю это, борясь за справедливость для своей семьи. Эта похоронная процессия слишком затянулась. — Тучка, — начинает было Ларч. — Не смей меня так называть! — кричит Уэнсдей, не в силах сдерживаться: — Где доказательства? — В надежном месте. — Где? — гневно протягивает она. — Пока я жив, ты их не получишь. Я обещал твоему отцу. Семья — это всё. — Семья? Ты не моя семья, Ларч. И никогда ею не был. Аддамс исчерпала весь возможный запас самообладания и сказала то, о чем пожалела уже по дороге к машине. Она не помнит, как вообще оказалась за рулем. В голове не складывалась простая арифметика, а идеальную картинку её семьи оскверняла неприглядная правда. Справляться с травмой потери, жить в неведении: будет ли наказан тот, кто отнял у неё родителей — она уже привыкла. Но мысль, что Гомес и Мортиша Аддамс не были теми, кем она их считала, разрывала Уэнсдей изнутри. Одному Богу известно, как Аддамс добралась до Бостона, выжимая из Доджа всё, что можно, она нарушила десяток скоростных ограничений. Мотор ревел и ей было жаль, что она не может вместе с ним. Этот шок, такой плотный и удушающий не давал даже малейшего шанса справиться с ним. Уэнсдей двигается на инстинктах, неведомом самой себе топливе. Как раненый зверь, она ищет пятый угол в клетке прошлого, пытаясь осмыслить. Нет. Для начала хотя бы поверить в то, что сказал ей Ларч. Он знает, кто убийца, у него есть доказательства, и он держит их в тайне в обмен на её с братом безопасность. И что теперь? Просто смириться с этим? Сказать Уимс и Торпу — сворачиваемся, дело закрыто? Аддамс слишком хорошо себя знает. Она не остановится, даже если придется предъявлять обвинения Сатане.

***

Торп пролежал без сознания три дня, а когда очнулся в палате интенсивной терапии, то пытался вспомнить всё, что было после того, как он прыгнул в машину Аддамс. Голова в тумане, а мыслях полнейшая каша, он даже на секунду решил, что умер. Но седовласый врач с бодрой походкой опроверг его поспешные выводы. — Поздравляю, Мистер Торп, вас буквально силком с того света вытянули. — Долго я так лежу? — Четвертый день. Скажите спасибо той девушке, что вас зашила. Без неё лежать вам в холодильнике, а не на больничной койке. — Врачебные шутки, я понял. — Я вполне серьезно, она жизнь вам спасла. На вашем месте, я купил бы ей цветы. — Боюсь, если я куплю ей цветы, то точно окажусь в холодильнике. Хирург не стал уточнять, что имел в виду Ксавье, лишь красноречиво взглянул на пациента и продолжил свою речь. — Вы довольно быстро поправляетесь, выписка будет готова в пятницу, но домой вас не отпустят до воскресенья. Так что наслаждайтесь пудингом и… что там сейчас показывают по телевизору? В соседней палате смотрят «Отчаянных Домохозяек». Я не смотрел, но жена в восторге. Туманное сознание Торпа не было готово к потоку информации, и он просто вежливо кивал. Слабость в теле сходила слишком медленно, а нога ужасно болела. Он взглянул на рану — плотная белая повязка выглядела довольно безобидно. Врач ушёл так же быстро, как и появился, оставив Ксавье наедине с мыслями. Скоро придёт медсестра и он попробует встать, а пока ему даже голосовую почту не проверить. Видимо и правда придётся смотреть «Отчаянных Домохозяек». За всю неделю, что он лежал в больнице, его навестили все. Все, кроме той, что спасла его от смерти. Стефани забегала к нему каждый день перед сменой, приносила кофе, играла с ним в Уно, писала милые сообщения по утрам, чем здорово поднимала настроение. Но всякий раз, когда Ксавье слышал звук смс, он надеялся увидеть другое имя отправителя и смеялся сам над собой. Взрослый тридцатилетний мужик, который ведёт себя как сопливый подросток — что может быть хуже? В день выписки Стефани привезла его домой, помогла подняться, сходила за покупками и даже что-то приготовила. Торп был ей невероятно благодарен и даже польщён заботой, но при этом думал: не нужна ли сейчас помощь Аддамс? Рана затягивалась, костыли всё ещё сопровождали парня, как и ноющая боль. Вспышками он вспоминал, как Уэнсдей методично шила его ногу, сохраняя хладнокровие Снежной Королевы. Обычно такие события сближают людей, общие воспоминания как-никак. Ксавье хотел поблагодарить её за то, что спасла ему жизнь, но сделать это иначе, не по телефону. О таких вещах не благодарят по смс, вытащить с того света — это не чашечкой кофе угостить. В первый день дома Торп разобрал корреспонденцию и кучу рекламных проспектов, ответил на рабочие письма и сообщил Уимс, что готов к первому этапу аттестации. Словом, делал всё, лишь бы не набирать номер Уэнсдей. У него было странное чувство, будто он должен ей позвонить. Убит главный свидетель, к делу добавилось много неизученных улик. Неизвестно, что Аддамс найдет и как это повлияет на дело. Но, по правде говоря, дело волновало его не так сильно, как сама Уэнсдей. Однако, Ксавье гнал эти мысли, так и не дав им разумного объяснения. Вместо этого он решил позвонить родителям Петропулосов, чтобы помочь им с похоронами и другими вопросами. Весь день он занимался только делами семьи, пусть и не по крови. Как только осеннее солнце закатилось за горизонт, а фонари разлили холодный свет по улицам, Торпа начало клонить в сон. Силы возвращались к нему, но не так быстро, как он хотел. Ксавье уже было решил, что сегодня он ляжет спать как пенсионер в девять вечера, но яростный стук в дверь нарушил планы. Убедившись, что Стефани не писала ему о своем приходе, он подошёл к двери и в глазок увидел чёрную фигуру в капюшоне. Таких гостей он явно не ждал. Торп тихо взял пистолет и сделал шаг в сторону. Дверь снова начала содрогаться под натиском ударов. — Твою мать, Торп, я знаю, что ты дома, открывай, — послышался знакомый голос, но звучал он непривычно. Ксавье отложил оружие и быстро открыл дверь. — Уэнс? — Собственной персоной, — она демонстративно провела рукой от макушки до пяток. — Что ты здесь делаешь? — Как что, Ксавье, я стою у твоей двери, разве не видишь? Аддамс вусмерть пьяна и еле держится на ногах. Всего неделю назад он и сам явился к ней в таком виде. И, обычно, когда так напиваются, случаются две вещи: или очень хорошая, или очень плохая. И судя по лицу Уэнсдей, хорошим и не пахло. Зато пахло джином и отчаянием. Ксавье молча впустил свою напарницу, осознавая, что любые вопросы сейчас не просто лишни, но и бессмысленны. — Я сделаю тебе кофе, — констатирует Торп. — С доброй порцией цианида! — Увы, закончился, — пытается отшучиваться он. — Разочаровывающий напиток в самый разочаровывающий день моей жизни. — Не поделишься? — Чем, цианидом? — Разочарованием, — Ксавье повернулся к ней, включив кофемашину. Аддамс падает в кресло с несвойственной ей небрежностью. Торп смотрит на нее с сочувствием, но Уэнсдей слишком пьяна, чтобы заметить это. Она молчит и её напарнику хватает деликатности не нарушать молчание, пока та не заговорит сама. — Кое-что выяснилось сегодня, Ксавье, — голос звучит негромко, но отчетливо. — Я знаю кто убил Энид, кто убил Аякса, кто убил папу и маму, кто убил всех этих людей. Слова Уэнсдей раздаются громом, этого он явно не ожидал. На мгновение он даже забывает, что хромает и спешит сесть рядом с Аддамс, чтобы не пропустить ни слова. — Давай по порядку, — говорит Ксавье с несвойственной ему серьёзностью. Она рвано выдыхает, понимая, что сейчас ей придется выложить мрачные секреты семьи, распахнуть дверь в подземелье памяти, впустить в него свет и разозлить спящих в нём чудищ. — Год назад я рассталась с парнем, потому что он сделал мне предложение. — Что ж, хотел бы я удивиться. — Мы несколько раз ужинали с его отцом, бывшим копом и начальником службы безопасности Крекстоуна, — продолжает она, игнорируя комментарий напарника. — Сегодня ребята из кибер отдела извлекли остатки данных с камер и угадай, чье лицо я увидела? Можешь не отвечать — вопрос риторический. Она молчит ещё какое-то время, пытаясь заглушить рой мыслей в голове, что жалят сильнее шершней. А затем снова начинает говорить: — Крекстоун приказал их убить, а Донован… исполнил приказ, как послушный пес. Ксавье хмурится и помрачнеет, его лицо наполняется странной смесью гнева и скорби. Он смотрит в черную бездну глаз напарницы, подернутую пеленой алкоголя. И ему кажется, что он медленно тонет. — А знаешь почему? — бесцветно спрашивает Аддамс, оттягивая неизбежный крах от разгадки, который без сомнения накроет с головой их обоих, — Деньги! Крекстоун занимался незаконной куплей-продажей земель в резервациях, отец помогал ему отмывать гонорары со сделок. Ларч сказал, что тот не знал, откуда Крекстоун брал столько. — Кто? — в голове у Торпа вертятся шестеренки, он пытается сложить простые факты, которые ускользают от него подобно змеям. — Ларч… он мой, — Уэнсдей делает паузу, подбирая слова, — дядя. Он адвокат и ведёт дела Крекстоуна ещё с того времени, когда тот был девелопером. Папа вёл его финансы и помогал наращивать капиталы. Когда деньги потекли рекой, Крекстоуну понадобилось отмыть их и он попросил отца проводить сделки с ценными бумагами. Ларч занимался всеми документами и знал чуть больше, чем мой папа. Когда же всё выяснилось, он был в ярости. Крекстоун не только продавал то, что ему не принадлежит, он делал это, чтобы свободно производить и перевозить наркотики. Те ангары — одна из многочисленных лабораторий. Папа начал большую кампанию против Крекстоуна, обратился к влиятельным семьям коренного населения, собрал доказательства. В ту ночь они… они… были у нас… — голос Уэнсдей срывается от нарастающей дрожи. — Кто «они», Уэнс? — Крекстоун и Донован. Он не вошел в дом, но я видела его курящим у машины… Ксавье, я вспомнила… Я всё вспомнила, — она прикрывает лицо ладонями и её плечи начинают содрогаться. Торп знает, что это значит. — Хэй, Уэнс, — превозмогая боль в ноге, он подлетает к ней, чтобы обнять. — Ну, иди сюда. Ксавье прижимает к себе маленькую фигурку Аддамс, задыхающуюся от слез и всхлипов. Сердце рвется на части от того, что он ничего не может сделать. Единственное, что у него есть — немного тепла. Неожиданно для него самого, Уэнсдей обхватывает его обеими руками и продолжает плакать, как младенец у него на груди. Это был момент истины. Всё, что когда-то оставалось запертым, невыплаканным, непрожитым, вырвалось наружу, мощным потоком, снося плотину. Он гладит её по голове, приговаривает что-то утешающее, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно пытается убаюкать. Это всё, что он может: дать плечо и возможность залить слезами его футболку с эмблемой Манчестер Юнайтед. Сегодня она больше ничего ему не скажет, у нее не останется ни сил, ни слов. Сегодня она просто Уэнсдей — девушка, которая заново потеряла родителей, у которой отняли слишком много, чтобы переживать это в одиночестве. Ксавье больше не задаёт вопросов, он не знает, почему она пришла именно к нему, но одно он знает точно — он никогда не оставит её одну.