Я хочу увидеть свет!

Сопряжено с воспоминаниями от 17 января 2008 года...

      Воскресенье, ночь.       Одна ссылка за другой сменяли неприглядный синий цвет на светловато-фиолетовый, левая кнопка компьютерной мыши лениво щёлкала и иногда заедала, один сайт сменялся другим, заунывно гудел системный блок, а мертвенно-голубое свечение экрана вычерчивало хрупкий юношеский силуэт, сидевший на стуле и продолжавший свои интернет-изыскания. Пёрышко утомился. Он очень хотел спать. Настолько, что полуприкрытые глаза едва различали написанное на экране, палец уже автоматически продавливал кнопку мыши, изо рта тянулась тонкая нить слюны, а подперевшая щёку рука едва удерживала парня от того, чтобы грохнуться мордой на клавиатуру.       М-да, Энгель выглядел крайне непрезентабельно в ту ночь.       Новая ссылка — новая информация, новое событие, новые впечатления, пусть и отчаянно сражавшийся с дрёмой паренёк едва был в силах чему-то удивляться. Голову с невероятной силой тянуло к поверхности стола, казавшегося таким, не побоюсь этого слова, «притягательным», но парень уверенно продолжал свои изыскания в Интернете. Один запрос сменялся другим, одна статья сменялась другой... нет смысла всё перечислять. Одно можно сказать: запросы были весьма недетскими.       Энгель вынырнул из объятий сна, когда чуть не впечатался лбом в клавиатуру. Снова.       — У меня сейчас глаза вывалятся... — пожаловался он самому себе, массируя веко. — Надо... размяться...       Простую, немного глупую, но чрезвычайно эффективную зарядку для глаз юноша выучил ещё в дошкольный период, что отдавалось теплящимся ностальгическим чувством былой безмятежности и тоски по прошедшим временам. Теперь она действительно пригодилась, ибо его организм был не готов к безвылазному времяпровождению в компьютере, когда Энгель прочувствовал его неоспоримое преимущество перед книгами. «Мы сидели и писали, наши глазоньки устали...» — мысленно пропел пёрышко и начал усиленно моргать. Не вышло. Веки сомкнулись, стало темно, словно кто-то задёрнул шторы и многострадальный мозг паренька буквально сказал «я устал, я ухожу». Сознание вырубилось, и парень, приняв крайне неудобную позу в облюбованном компьютерном кресле, засопел.       Внезапно он проснулся от скрипа половиц. Достаточно громкий раздражитель и мгновенно вскипятивший кровь адреналин выдернули «интернет-исследователя» из царства Морфея, заставив завертеть головой и почувствовать, почему запрокидывать голову назад во время сна — не лучшая идея. Пересчитав все позвонки, он всё-таки решился оглянуться назад.       Тьма.       Это было взаправду. Мрак распространился по его комнате и осел на мебели, стенах, в самом же деле стараясь спастись от мерцания компьютерного экрана, что уверенно разгонял темноту в стороны.       Но что же тогда?       Рядом хрустнули чьи-то костяшки пальцев. Затем ещё и ещё. Нечто подбиралось всё ближе и ближе. Энгель взглянул через плечо и опять увидел целое «ничего». Дрожа от страха, он решил посмотреть вверх...       — Чё, бразза, не спится в ночь глухую?~       Энгель мгновенно очнулся и бесчувственно сполз под стол, пытаясь усмирить разогнавшийся до космических скоростей пульс и нормально вздохнуть. Наконец, когда жизнь снова нащупалась в его теле, он медленно выполз из-под стола и начал неистово возмущаться:       — Эльвин, ты дурак? Прости, но ты реально аутист?! — драматично раскинув руки, Энгель громко известил о том, что «представления» брата ему не пришлись по душе. — Я тебе в миллиардный раз говорю, что не люблю такие шутки... дебил, блин.       — Ой-ой-ой, бедняжечка! Опять ерунды в своём Тырнете насмотрелся и теперь боишься всего подряд, — добродушно сказал старший и мягко погладил братца по голове, заставив его затрястись от возмущения. — Ну-ну, не ворчи... совёнок.       — Я не совёнок...       Единственное качество Эльсона, которое Энгель прямо-таки ненавидел — это его дебильные шуточки. И в основном потому, что он чаще всего становился их жертвой, но никак не мог воспротивиться естественному ходу событий и продолжал своё существование в несанкционированном «цирке», принимая всё новые и новые розыгрыши. Да, они безобидны и абсолютно безопасны, но жутко бесят. Человеку двадцать лет исполнилось, а ведёт себя хуже семиклассника...       Эльсон присел на стоявшую рядом кровать и мгновенно отметил её качественность. Назвать её просто «качественной» язык не повернётся — мягкая, пружинистая, ортопедическая, с бархатистой подушкой и тёплым одеялом из лебединого пуха, постель младшего брата вызывала лишь непреодолимую зависть. Одно мешало назвать её «идеальной» во всех смыслах — она была мелковатой и низковатой, со своими ста восьмьюдесятью сантиметрами Эльсон бы ни за что не растянулся на ней в полный рост. Поэтому раскладной диван в гостиной, пусть и жестковат, но оставался предпочтительнее.       Однако карандашный (явившийся, кстати, без заткнутого за ухо карандаша) пришёл сюда не мебель оценивать...       — Чего пришёл? Решил в постель загнать? — всё ещё рассерженно спросил пернатый, стараясь пригладить растрёпанные волосы.       — Если бы я захотел, ты бы уже спал, — рассудил старший брат, поджимая длинные ноги. — Да кого я обманываю! Поговорить с тобой пришёл. «На дорожку». Знаешь же, утренний самолёт в Оттаву отбывает в пол восьмого, поэтому за чашечкой кофе побеседовать не получится. Лучше обсудить всё самое важное сейчас...       Ах, как он мог забыть!Раздражительность беловолосого мгновенно расстаяла, уступив место сожалению и печали: неожиданный визит брата теперь казался не таким уж нецелесообразным и нелогичным. Пассажирский самолёт обещает унести его на крыльях в миллионную, шумную, расцветающую по вечерам множеством красок и топорщащуюся сверкающими небоскрёбами столицу, столицу совершенно чуждую, равнодушную к приезжим и требующую показать хорошую конкурентоспособность, иначе «до свидания!». Энгель прекрасно понимал — Эльсон уже взрослый, давно пора переезжать и строить своё будущее в более перспективных районах планеты, но всё равно не хотелось его отпускать. Кто поддержит? Кто поймёт? Кто поможет в трудную минуту?       Кто с полагающейся серьёзностью готов поговорить на остросоциальные темы и не отступит, не прикроется притворно газетой и не скажет «сегодня нет настроения»? Кто ещё готов разрушать иллюзии и давать чёткое понимание того, что всё происходящее — это не рандомная последовательность несчастных случаев?       Кто, наконец, осознаёт, что жить всё страшнее?..       И теперь верный соратник исчезнет на рассвете. Ни звонка, ни весточки в ближайшие несколько месяцев ожидать не стоит: студенты загружены сверх всякой меры да и правилами образовательного учреждения постановлено, что всячески жмотить обучающимся возможность звякнуть родным — благое дело!       Печально вздохнув, пёрышко развернулся лицом к своему брату. Время на исходе, нужно использовать его максимально продуктивно.       — Хорошо, — произнёс Энгель, деловито положив ногу на ногу. — С чего начнём? Только побыстрее, я сейчас усну.       Брат откликнулся не сразу, видимо, тоже боролся с непреодолимым желанием всхрапнуть.       — Чт.. а! Я тут просто заметил, что у тебя... интересные запросы в поисковике Google просачиваются. Не хочешь рассказать?       Пёрышко засуетился, заволновался и постарался закрыть собой компьютер. Получилось? Не очень: спинка кресла катастрофически не дотягивалась, а юношеский силуэт с только-только начавшими раздаваться вширь плечами никак не мог прикрыть двадцатисемидюймовый монитор.       — А, это... ну, э... вот... ты только лишнего не подумай, ок?       Энгель был готов услышать от брата всё что угодно.       Кроме похвалы.       — Да шучу я, шучу! Видел я твои запросы: расследование исчезновения, новости города, политики капелька и история России в огромных количествах. Думал, конечно, что ты приверженец естествознания до мозга костей, но твоё стремление к всестороннему развитию заслуживает похвалы... — по мордахе Эльсона расплылась хитрая улыбка. Энгель мигом сообразил, что на брата нашёл новый приступ смехуёчков. — А вот я в твои годы Тырнет исследовал в поисках тоже «интересных» вещей. Называется по...       Энгель перебил его.       — Тогда понятно, почему ты такой неуравновешенный. Ты имел доступ к обширнейшему кладезю знаний, величайшему изобретению человечества, мощному интеллектуальному инструменту и предпочёл... удовлетворять свои животные инстинкты!       — Неуравновешенный, зато наблюдательный, — контратаковал старший, ощущая сладкий привкус победы. — Думаешь, я не знаю, почему ты пользуешься режимом «инкогнито» и запираешься в комнате по вечерам? Видимо, у нашего золотого мальчика появился грязный секрет?..       Энгель был разбит в пух и прах. Стыд не только за его «тёмные делишки», но и впринципе за всё существование распределился по его организму в виде ярко вспыхнувших щёк, скатывающихся градинок пота, дрожащих рук и такого коматозного состояния, словно его чем-то оглушили.       Один из главнейших, тщательно скрываемых секретов теперь готовится стать общественным состоянием...       — Д-давай не будем об этом...       — Лады, извини. Я ж не дурак, чтобы продолжать разговаривать на некомфортные для тебя темы.       — Не ври!       — Что «не ври»?       — Что ты не дурак.       — Ах ты, мелкий!..       Молниеносно растянувшись во всю длину, старший схватил младшего за коленку, но пятнадцатилетний паренёк в долгу не остался, вцепившись ему в предплечье. Типичная мальчишеская возня с тихими хихиканиями и шипением была, к сожалению, не такой активной, как им хотелось, но нужно было молчать. Родители же не виноваты, что сыновьям захотелось побеситься в час ночи!       — Ух... — Эльсон вытер лоб тыльной стороной ладони после скачек и снова развалился на кровати, посуровев. — А теперь без шуток. Почему ты постоянно гуглишь что-то о России?       — Да знаешь, тут такое дело... — произнёс перо, сложив руки в замок. — У нас в школе учится студентка из России.       Между братьями повисло молчание. Эльсон долго раздумывал, смакуя и переваривая полученную информацию, и ни единой эмоции не проскользнуло на его лице. Наконец, старший распрямился, смачно захрустев позвоночником, и задумчиво сказал так, словно общался сам с собой.       — Вот тебе и на... расскажешь о ней?       — С радостью! — приглушённо воскликнул перо и, набрав побольше воздуха в грудь, начал свой ликбез. — Начнём с того, что её зовут Айден Демидова...       Энгель рассказал всё до мельчайших подробностей и даже самая неприметная деталь не ускользнула от фотографической памяти парня. Эльсон внимательно слушал сий увлекательнейший рассказ и изредко кивал, напитываясь новоприобретёнными знаниями как губка и не смея прервать повествование младшего. Вот за это качество пернатый очень ценил своего брата: он — действительно талантливый слушатель, который не стремится вставить свои «пять копеек» и реально слушает, а не томится в ожидании окончания рассказа. И так было всегда. Даже когда он был не в состоянии, ибо младший брат значил для него очень многое.       В нынешних реалиях — особенно...       —...и я поверить не могу, что она так равнодушно сказала о смерти своих родителей. Словно ей плевать, — взгляд пёрышка метался из одного угла комнаты в другой. — И я боюсь, не знаю, что с ней делать. Она ходит по краю пропасти и в какой-то момент наверняка сорвётся, но всячески отвергает помощь.       — М-да, дело скверное... — вздохнул карандашный. Монитор выключился, поэтому пришлось включить настольную лампу, не сидеть же в потёмках! — Я не силён в общении, чтобы раздавать советы. Мама с папой что говорят?       — Папа говорит, что нужно дать ей время пережить травмирующий опыт. А мама... мама считает, что нужно как можно сильнее затаскивать её в общество.       — Может, матушка права?..       — Аргх, я кому только что рассказывал? Айден — социофобка до глубины души! Её нельзя затаскивать в социум, для неё это лишний стресс.       — Согласен, тогда лучше оставить её в покое. Мы ведь не знаем предел её прочности.       — ...А ещё я боюсь за неё, потому что безопасность в нашем городке нынче ниже плинтуса, — сам того не заметив, Энгель «съехал» на достаточно больную тему. — Это ужасно. Она в любой момент может просто... исчезнуть. Я так больше не могу, я уже по горло сыт. Готов хоть прям сейчас пойти и расследовать всё, раз наши копы страдают х...       Договорить он не успел, почувствовав, как на колено опустилась здоровущая братская ладонь. Эльсон выглядел теперь не только напряжённым, но и весьма недобродушным: в его глазах поблёскивали огоньки обострившихся чувств, дышал резко да постоянно слышалось, как он почти что бесшумно поскрипывает зубами.       Эльсон весьма справедливо разозлился на младшего и теперь с укором смотрел на него, искоса направив взгляд. Такое поведение замечалось за Энгелем нечасто — спасибо безупречному воспитанию и натуре идеального «золотого ребёнка»! Когда там, кстати, старший так пыжился? Целых «не помню, сколько» лет назад?       — А вот такой херни говорить не надо, — отрывисто процедил басом старший, укоризненно смотря на провинившуюся «пташку». Он был настроен серьёзно. — Или ты забыл, о чём мы говорили?       — Лады, лады, давай только без рук! — взмолился младший и обезоруженно поднял свои собственные.       Успокоившись и внутренне помедитировав, Эльсон всё-таки решился на этот тяжёлый разговор. Держать накопившиеся в себе опасения, страхи и боязнь за родных было невозможно.       — Энгель... сколько лет я тебя знаю, ты всегда стремился сделать жизнь окружающих лучше. Всегда. Даже во имя собственных жертв. И я знаю, почему ты хочешь организовать собственное расследование. Почему я хочу сам всё узнать, почему хотят узнать другие горожане, у которых есть мозги вместо пропаганды и затёртых до дыр методичек о «процветающем Пэйпер Тауне». Но, умоляю тебя... не надо!       У Энгеля внутри словно что-то оборвалось, когда голос его брата — жизнерадостного, весёлого, красноречивого, изворотливого, даже немножко легкомысленно настроенного брата — впервые дрогнул. Дрожь в голосе отдавалась чистейшим страхом, скорбью и нежеланием продолжать своё существование в этом аду.       Эльсон не был тряпкой.       Никогда.       Он лишь ненавидел себя за то, что не может защитить свою семью.       — Пойми, ты не Шерлок Холмс, ты не... ты просто обыкновенный пятнадцатилетний ребёнок без выдающихся детективных способностей и преисполненный подросткового максимализма. Какова гарантия, что пропавшие без вести тоже не пытались играть в сыщиков? — голос Эльсона из напряжённого стал буквально умоляющим. — Энгель, пожалуйста, не делай глупостей. Твоя задача лишь беречь себя и остальных, но не геройствовать, ибо, если это тебя настигнет, то... мы больше тебя не увидим. Ни-ког-да.       Старший поднялся с кровати и принялся нарезать рваные эллипсоидные круги по комнате, стараясь привести себя в чувства. Только сейчас Энгель понял, что несерьёзно сказанные слова могут довести человека до панической атаки, о чём он очень жалел. Только сейчас он осознал масштаб собственной ничтожности перед всемогущий судьбой... и вину перед братом.       — Прости, Эльсон...       — Лучше ты меня прости. Я не хотел, чтобы наш последний разговор получился таким тяжёлым, но... обстоятельства, сам знаешь, — на его губах проскользнула ломанная улыбка. Всё, чтобы младший был спокоен. — Напоследок могу сказать: учись хорошо, слушайся маму, помогай папе, читай книжки и, ради всего, не влезай ни в какие авантюры... и помоги Айден найти себя.       Они ещё долго молчали. Долго, пока их снова не начала одолевать дрёма.       Эльсон от всей души зевнул.       — Всё, поговорили, теперь можно и спатеньки... — сонно пролепетал он, продвигаясь на выход из комнаты младшего брата. — Тебе в школу завтра, да и мне бы не мешало подремать пару часиков перед полётом... я плохо переношу турбулентность, не хочу, чтобы меня стошнило прям в салоне...       — Всё тогда, спокойной ночи и удачной поездки... плавания... полёта-а-а... — рапортовал Энгель и мгновенно отрубился, стоило только закутаться в одеяло.       — И тебе спокойной ночи...       ...Энгель продолжал путешествовать по заснеженным улицам микрорайона в попытке отыскать свой дом среди десятков таких же. Редкие фонари отбрасывали на белоснежный покров растянувшиеся тени, похожие на сероватую полупрозрачную тунику. На сердце ощущалась угнетающая пустота и одиночество, смешавшееся с чувством свободы: друзей нет рядом — это хорошо или всё-таки плохо?       Эхом продолжали звучать слова Эльсона. «Не влезай ни в какие авантюры» твёрдо обозначилось в его голове. Энгель — явно не человек того интеллектуального уровня развития, при котором непонятно, что даже к непримечательным вещам ныне требуется относиться скрупулёзно, с повышенной осторожностью и внимательностью к деталям. Он уже и забыл, когда постоянно стал проверять, заперта ли входная дверь, кто проходит мимо их дома и в каком часу возвращаются с работы родители. Изменились и интересы пернатого: раньше он подсаживался к «телеящику» только ради очередной научно-популярной познавательной телепрограммы (и редко-прередко, когда дома никого, ради мультфильмов. Эту тайну он предпочитал хранить в секрете, ибо негоже пятнадцатилетнему лбу смотреть «Удивительный мир Гамбола»!), то сейчас на «повестке дня» оказалась ежедневная сводка новостей. Также пристрастился он и к газетам, и в Google всё чаще встречалось «исчезновения школьников Пэйпер Таун, интервью следователей, расследование, что известно» в разных вариациях. Энгель старался пролезть везде и всюду, старался разузнать как можно больше, получить хотя бы несколько крупинок свежей информации...       Зря. Всё зря.       Казалось, что беловолосого парня накрыли каким-то непроницаемым информационным куполом, который ни разбить нельзя, ни подкоп сделать, лишь продолжать существование в окружении собственных размышлений и прогрессирующих фобий. Мир не собирался становиться хотя бы чуть более понятным, краски неизвестности лишь продолжали сгущаться. Не раз и не три он обнаруживал, что при нажатии на вполне работавшие ранее ссылки его выкидывало на пустую страницу с текстом «404 Page not found». Некоторые интернет-ресурсы оправдывались, мол, мы перелопачиваем сайт и всё скоро вернём, но это выглядело слишком... неубедительно.       Жути нагоняло и поведение окружающих. Семейные застолья (а у Энгеля весьма дружная семья) стали тихими, всё чаще родители уличали правительство в бездействии и сетовали, что жить здесь станет небезопасно. Прохожие теперь хмурые и суетливые, стараются как можно быстрее разминуться при внезапной встрече и скрыться. Среди одноклассников царило напряжение, и какое-то «шестое чувство» явственно указывало на то, что виноваты здесь не только приближающиеся экзамены...       А ещё Скелл пропал. Ну, как пропал... выяснилось, что он заболел какой-то чрезвычайно заразной и неприятной разновидностью бронхита и теперь перейдёт на домашнее обучение. Родительская справка есть, подпись есть, но одно странно — когда Энгель пытался в очередной раз дозвониться до его родителей, чтобы спросить, стоит ли его совсем вычеркнуть из классного журнала, в трубке раздавалась лишь гнетущая тишина. И так из раза в раз. Ни ответа, ни привета, что называется. И это очень подозрительно.       Логично, что белобрысый устал от постоянного чувства одиночества, беззащитности, тревоги и слежки, которые медленно продавливали хрупкий стержень самообладания подобно гидравлическому прессу — ломать, крушить, давить, чтобы сделать из состоявшейся личности безэмоциональную марионетку! Он устал от постоянного чувства опасности, он сыт этим по горло.       Настолько, что готов самостоятельно организовать собственное расследование, собирать необходимую информационную базу и искать ответы, чтобы в один момент докопаться до правды, выявить злодея и вернуть Пэйпер Тауну заслуженное спокойствие... и получить заслуженную славу, но это не достижение, а приятный бонус. Энгель не стремился к славе, она его сама находила.       Наивные мечты.       Но возвращающееся самообладание и холодный логический расчёт из раза в раз показывал, что эта затея — верный способ сдохнуть пораньше. Не нужно быть гением, чтобы посчитать, что сие детективное путешествие окончится в чьём-то подвале. Или в холодном лесу. Или в проруби на реке. Или где-то ещё, где смерть его приберёт к себе...       Надо быть тихим.       Пёрышко встряхнул головой, словно надеясь, что мысли самоорганизуются во что-то нормальное. «...и помоги Айден найти себя» — вспомнил Энгель. Мысли против его воли сами соскользнули к таинственной и меланхоличичной россиянке, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове неприятный сегодняшний разговор.       Найти себя... чёрт, как организовать это человеку, на которого иной раз посмотришь и кажется, что она вообще разговаривать не умеет!?       Он продолжал идти и размышлять. В голове крутились мысли о том, что у неё нет никакого желания менять свои привычки. Она была убеждена, что правильно поступает, абстрагируясь от внешнего мира, но закрадывалось подозрение, что это просто «панцирь», призванный защитить мягкое «содержимое». Она боялась раскрыться кому-нибудь, потому что прошлое научило её избегать риска. Он догадывался, что для неё это вопрос выживания, а не выбора.       И многочисленные исследования в Интернете, возможно, приоткрыли занавесу тайн. Виновато её прошлое — «лихие» девяностые годы.       Сейчас Российская Федерация — это перспективная развивающаяся страна, но в девяностые годы это был такой кошмар, что мама не горюй. С одной стороны, обвалившийся спустя десятилетия «железный занавес» явил населению бывшего СССР все преимущества и приблуды капиталистического мира, а с другой — кризис на кризисе и кризисом погоняет. Ранее Энгель думал, что в 1991 году в Московском Кремле собрались умные люди и мирно подарили каждой советской республике независимость, параллельно назначив для каждой свой флаг, валюту, гимн...       Но Энгель правильно сделал, что не поверил и пошёл проверять.       Развал Союза Советских Социалистических Республик происходил нихрена не мирно...       Словно агонизирующее тело разрывали на части...       Описывать, что этому предшествовало и спорить, кто виноват, нет смысла — пёрышко боялся лезть в политику, поскольку более эрудированные оппоненты без лишних церемоний надают ему по шапке. Стоит лишь ограничится тем, что после распада СССР наступила эпоха девяностых годов...       90-ые — это предательство власти. Когда покорные «слуги народа» обещали построение светлого коммунистического будущего, а потом наспех собирали чемоданы и отправлялись тайным рейсом за «бугор», чтобы безбедно провести остаток жизни в тени гавайских пальм или в тихих кафе Амстердама, а не закончить на виселице во время народного самосуда.       90-ые — это сгоревшие сбережения граждан, одномоментно превратившиеся из богатства в целое ничто. Люди пытались выменять деньги на всё, что угодно — от водки до линолеума. Потому что менять нечего, нет денег.       90-ые — это работающий на износе отец. Когда он возвращается домой лишь для того, чтобы поесть и поспать, а утром снова исчезнуть на работе. Истрескавшиеся руки, облупившаяся кожа, свалявшиеся грязные волосы с редкой проседью, нечищенные зубы, абсолютно безжизненный взгляд. И чаще всего он ничего не говорит, просто смотрит в телевизор или в окно. И не злится на проступки. Потому что слишком устал.       90-ые — это горбатящаяся на базарчике мать, распродающая всякий ненужный хлам. Папиной зарплаты катастрофически не хватает, чтобы обеспечить финансовую «подушку безопасности» и выползти из уровня совсем нищих, поэтому она вынуждена стоять в палатке целый день. Вечером она приходит домой, готовит скудный ужин и гладит бельё. Ночью — тихо плачет, вспоминая, что квартиру недавно почившего дяди обнесли и теперь не получится продать старинный сервиз.       90-ые — это сосед, сокращённый на работе с невнятными обещаниями выплатить задолженность по ЗП «когда-нибудь завтра» и сбросившийся с крыши, потому что ему нечем кормить детей.       90-ые — это другой сосед, таксист, которого зарезали ради дорогущей магнитолы и выручки в две тысячи три нарка-отморозка. Двое детей остались сиротами.       90-ые — это хмурые прохожие. Все злые, недовольные, уставшие, но, стоит блеснуть где-то ясному лучу призрачного шанса, готовые разорвать друг другу горло.       90-ые — это весь город, большой или малый, поделённый на множество районов. И не дай бог оказаться на чужой территории после наступления темноты, особенно, если у ваших районовских пацанов какие-то неувязки с местячковыми... как минимум — отдавай кошелёк, максимум — отправляйся догнивать в подвал или мусоропровод, предварительно разделённый на множество кусочков.       90-ые — это повальный алкоголизм, преступность, бандитизм, наркомания и воровство. Когда словно весь мир пытается истребить людей, ещё не растерявших всё человеческое. Образующие шакальи стаи гопники-выходцы из неблагополучных семей легко запинают до кровавой рвоты за отрицательный ответ на «мобила есть?». «Чёрные хирурги», выползающие из теней ночных парков словно призраки, чтобы утащить в неизвестность и продать свежие имплантационные органы на «чёрном рынке». Ультраправые националисты, что доходчиво объяснят, почему здесь не должно быть граждан с неправильным разрезом глаз или не тем цветом кожи посредством «интерграции» ножа между рёбер. Для убийства всегда найдётся повод, но не для каждого найдётся соответствующая тюремная камера: менты тоже люди, и взятка в приемлемом размере для них более дорогá, чем справедливость и общественная безопасность.       90-ые — это непредсказуемые колебания цен, когда требуется «спустить» все полученные деньги сразу. Когда, проносясь утром мимо ларька, бросающаяся в глаза цена 1000р. на хлеб вызывает зарождение мысли о том, что стоит зайти вечером. Заходишь вечером — а хлеба либо нет, либо стоит он уже 3000р.       90-ые — это постоянный голод. Самый волнующий и распространённый вопрос от домочадцев «когда мы будем есть?». Даже ни «что», а «когда». Праздник, если на обеденном столе появляется синевато-серая курица, предварительно опалённая над духовкой. Вонь и долго не выветривается. Бесит. Но зато три дня не придётся жрать одну унылую гречку и макароны.       90-ые — это прозябающие в разрухе и нищете города. Когда богатейшего убранства не теряют лишь Москва, Санкт-Петербург, Сахалин и какие-то другие крупные города, вдалеке от которых начинается сущий кошмар: замусоренные тротуары, разбитые уличные фонари, покосившиеся убогие ларьки, где всегда ожидает добрая продавщица, уродливые газоны пожухлой травы вперемешку с землёй, всё серое и противное... ещё стоит вспомнить низенькие «сталинки». Над ними возвышаются многоэтажные «хрущёвки», колоссальные и монолитные словно надгробия. В окошках теплится свет. А ещё летают вороны, много ворон, разыскивая, чем поживиться на свалке.       90-ые — это с грохотом рассыпавшийся «железный занавес». Опустевший рынок заполонили невиданные ранее приблуды, с которыми недоразвитый и местами убогий продукт отечественного производителя просто не мог потягаться. Были модные кеды, джинсы, брюки, дорогие шляпы, жвачка, «Bounty», «Snikers», коллекционные фигурки, карточки с покемонами — в основном безделушки. Было и что-то посерьёзнее: импортные компьютеры, радио, авто, утюги, телефоны... правда, купить не на что. Зато на витрине красиво смотрятся.       90-ые — это иностранная музыка. Словно просачивающиеся из Рая, не видавшего боли и разрушений, чудесные ноты, наполненные радостью и восторженными чувствами. Она объединяла людей всех возрастов и давала им надежду, не позволяла склонить голову. Между прочим, за пластинки и кассеты тоже охотно ломали нос.       90-ые — это буря эмоций. В основном исключительная подавленность, неприступность, опечаленность, малословность, депрессия. Немного есть застенчивости и примирения, но внешняя слабина — лишь мощное прикрытие для воли, несгибаемости и остроты характера, иногда развивающееся во что-то травмоопасное и причиняющее вред другим лишь тогда, когда есть угроза. Совсем немного настырности и едва-едва «на донышке» — похороненные детские мечты...

90-ые — это Айден.

      Пёрышко встряхнул головой. Он явственно понимал, что тёмное прошлое Айден будет неотъемлемой частью её повседневной жизни, и даже самый талантливый психолог не способен выкорчевать, выжечь, ампутировать эту злокачественную «опухоль» — всё это пришло из детства, из далёкого несчастного детства и лежит где-то глубоко в подсознании. Попытаешься дотронуться — заденешь глубокие душевные раны, попробуешь вырезать — неминуемо убьёшь. С таким же успехом можно лечить дерево, выдернув его вместе с корнями.       Но пёрышко её знает. Знает её боль, её чувства. Знает, о чём она думает. Знает, что ей до сих пор все и вся кажутся незнакомыми и опасными.       Он это знает.       Но не знает одного.       Как помочь?       Впрочем, непрекращающийся поток сознания бумажного парня мгновенно истощился, словно кто-то плотно закрутил винтель, стоило услышать неописуемую какафонию, пробравшую его до дрожи. Всего в шестидесяти метрах по обледеневшей дороге, свистя тормозами и скрипя шинами в тщётных попытках за что-то зацепиться, красная Honda Accord постаралась избежать столкновения с маленькой чёрной фигуркой на пешеходном переходе и... видимо, неудачно. Громогласный в тишине улицы «бамс!», хруст помявшегося бампера и приглушённый вскрик лучше любого видеорегистратора засвидетельствовали о том, что дорожный «боулинг» окончился со счётом 1:0 в пользу водителя.       Но Энгелю было не до шуток. Подскальзываясь и вкладывая максимум скорости в каждый свой размашистый шаг, он подбежал к сбитому пешеходу. Тем временем Honda чрезвычайно быстро развернулась и, роняя осыпающиеся с бампера куски пластика, растворилась где-то в конце улицы.       — Водятел! Даже не остановился ведь, сразу свалил... скотина... — резонно заметил перо и мгновенно принялся тормошить бедолагу. — Очнись, пожалуйста, очнись! Я рядом, я помогу...       Надвинутый на лицо капюшон показался ему странно знакомым. Словно он видел его сегодня. Сердце в настороженном предчувствии заныло, забилось быстрее. Присев на корточки рядом с пострадавшим и теряясь в догадках, девятиклассник медленно сдвинул капюшон с незнакомого прежде лица... и был шокирован.

— ЭББИГЕЙЛ?!