Круги на воде

Линь Чэнь проснулся от холода: тело морозило, горло драло, в глаза будто песка насыпали. Он глухо застонал от досады: будь ты хоть трижды боец и лекарь, но от лихорадки не застрахован никто. Он-то надеялся, что успел заблаговременно принять меры, но, видимо, сказались перенапряжение и измотанность последних сумасшедших дней, и организм решил напомнить хозяину, кто здесь главный. Застонал — и тут же скрутился в приступе кашля. Руки машинально надавили на нужные точки. Голова пока соображала, но лекарь по накатывающим волнам жара понимал, что это ненадолго, и если не сделать ничего сейчас, он еще неделю, если не две, точно проваляется в лихорадке. Но тело ощущалось отвратительно слабым, не сильнее, чем у новорожденного котенка, руки подрагивали, а взгляд решительно отказывался фокусироваться, выдавая вместо обычного убранства комнаты плывущую картинку. Линь Чэнь скривился и, осторожно поднявшись, все же дошел до уборной. Вариантов было немного: сам он в таком состоянии иглу себе скорее в глаз ненароком воткнет, а Тиншэн вернется в лучшем случае на днях. Не хотелось батюшку среди ночи будить, но слечь потом на пол-луны хотелось еще меньше. Да и, он слабо усмехнулся, по шапке ему тогда прилетит гарантированно. Он высунулся в коридор: в дальнем конце сквозь полуоткрытое окно пробивался лунный свет. Из-за угла вывернул огонек свечи и послышались шаги — Линь Чэнь прищурился, вглядываясь в темноту. — Эй! — хрипло позвал он. Шаги на мгновение замерли и тут же поспешно приблизились. — Молодой хозяин? — слабый огонек выхватил обеспокоенное лицо еще совсем юного подмастерья. — Батюшку позови, — буркнул лекарь и, не дожидаясь ответа, скрылся в комнате. Прошло не больше одного кэ, прежде чем в дверь постучали и на пороге появился Линь-старший. Чэнь встретил отца кривой усмешкой. — Ясно… — мрачно изрек старый хозяин, окинув сына внимательным взглядом, и, приблизившись, взял его за запястье, нащупывая пульс, свободная ладонь легла на разгоряченный лоб. Тот ему не препятствовал. Старшему Линю не понадобилось и минуты, чтобы все понять: он цокнул недовольно, высунувшись в коридор, наспех отдал указания слуге и вернулся к сыну. — Я Вас разбудил, батюшка, — хрипло сказал Чэнь с печальной полуулыбкой и виновато склонил голову, пока отец помогал ему переодеться в сухое. Тот только глаза закатил и посмотрел на сына тяжелым взглядом, и Чэнь готов был поклясться, что, если бы не его состояние, ему бы обязательно прилетел подзатыльник. — Глупости не говори, — велел вместо этого старый хозяин и, затянув последний узелок, кивком указал на кровать, а сам залез в лекарский сундучок. Чэнь послушно опустился на постель, лег, прикрыв рукой уставшие глаза. Родные пальцы закатали рукав другой руки повыше, запястье почти неощутимо уколола тонкая игла. — Ты как умудрился-то, бестолочь? — негромко спросил наконец Линь-старший, ставя иглы почти не глядя. Чэнь усмехнулся. — В речке неудачно искупался, батюшка, — в сиплом голосе надтреснуто и слабо зазвенело привычное веселье. Руки на секунду замерли — и ему не надо было даже открывать глаза, чтобы знать, что отец сейчас смотрит на него ну очень красноречивым удивленным взглядом. — Ты совсем сдурел? — скептически поинтересовался старый хозяин, явно сомневаясь в здравомыслии отпрыска. — Середина зимы на дворе. Чэнь скривился и рвано вдохнул, сдерживая рвущийся наружу кашель, — тонкие пальцы тут же надавили под ключицей, помассировали, помогая снять приступ. Он благодарно кивнул и свободной рукой распахнул отвороты ханьфу, наперед зная действия отца. — Там ребенок провалился под лед, — пробормотал он, отвечая на последний вопрос. Линь-старший говоряще вздохнул, но ничего не сказал, молча продолжая ставить иглы теперь уже на грудь. В комнате повисла уютная тишина, родные руки отца действовали уверенно и бережно, и Линь Чэнь начал потихоньку проваливаться в вязкий липкий сон. — Чэнь-эр, не спать! — слишком громко для гудящей головы позвали над самым ухом. — Тебе еще отвар выпить надо. Потом отоспишься. Чэнь недовольно скривился, но все же со сдавленным стоном опустил руку и открыл глаза, признавая правоту отца. — Ну-ка, давай, — велел тот, покосившись на сына, — противоядие от сон-травы, вспоминай. Чэнь усмехнулся и тихо фыркнул: сколько лет прошло, а отец все не меняется — но все же послушно забормотал состав, отвлекая себя от подступающего беспамятства, пока старый хозяин собирал иглы и сматывал чехол. — Надо же, помнишь, — ехидно заметил Линь-старший, помогая сыну подняться и протягивая исходящую паром пиалу. Чэнь хмыкнул: — А Вы, батюшка, почаще спрашивайте: вдруг забуду — спустя столько лет-то, — и пригубил горячий отвар, не дожидаясь напоминаний от закатывающего глаза отца. — Тебе, сын, тогда моя палка напомнит, — ласково пообещал тот, вызывая теперь уже у Чэня желание закатить глаза, которое он все же сдержал, пряча в пиале улыбку. Стоило чаше опустеть, старый хозяин забрал ее из рук сына и отставил на стол, пока тот расправлял смятое в ногах одеяло и, шурша одеждой, ложился обратно. Линь-старший опустился на край рядом, снова взял за запястье, выслушивая пульс, одобрительно покивал — и подозрительно посмотрел на сына. — Не будешь сбегать, едва очнувшись? — нарочито угрожающе спросил он. — А то говори сразу, чтобы окна успели заколотить. Линь Чэнь издал тихий смешок. — Не буду, батюшка, не волнуйтесь, — весело ответил он, слегка щурясь. — Стар я уже для такого. Линь-старший громко фыркнул, не скрывая своего скепсиса. — Спи давай, бестолочь, — велел он вместо ответа и, вопреки тону, бережно подтянул одеяло, плотнее укрывая сына. Чэнь хмыкнул. — Как скажете, батюшка, — заметил с иронией и уже серьезно добавил: — Спасибо. Тот только отмахнулся. Чэнь вздохнул, поерзал, повернулся на бок, устраиваясь поудобнее, будто бы невзначай накрыл горячей ладонью рядом лежащую руку отца. Старый хозяин не сдержал тихого смешка: больно уж знакомым был этот жест. Чэнь еще ребенком делал так, когда не хотел, чтобы отец уходил. Правда, тогда он еще искренне верил, что его детская хватка способна по-настоящему удержать батюшку, — тот, впрочем, не спешил его разочаровывать. Линь-старший с теплой улыбкой мягко погладил сына по спутанным угольно-черным волосам — не по возрасту молодое лицо расслабилось, на губах заиграла умиротворенная улыбка, хриплое дыхание медленно выравнивалось. Не прошло и нескольких минут, как Линь Чэнь погрузился в сон, все еще безотчетно сжимая руку отца.

***

Линь Чэнь промаялся с лихорадкой почти двое суток: жар то отступал под умелыми руками отца, то накатывал с новой силой, постоянно душил кашель, не оставляя в покое даже во сне. Но после болезнь отступила, и Линь Чэнь наконец проснулся — отвратительно слабым, но уже не таким горячим и с ясной головой. Грудь все еще периодически раздирал кашель, но истощенный организм требовал чего-то существеннее воды, так что лекарь немедленно послал слуг за едой. Вместе с едой появился и старый хозяин — буквально: он вошел с подносом в руках и как ни в чем не бывало приблизился к кровати сына. — Батюшка! — упрекнул его Чэнь, усаживаясь к стене и освобождая место. — Не стоило Вам… Линь-старший только глаза закатил. — А ну цыц, ребенок, и ешь, — беззлобно осадил он и, поставив поднос сыну на колени, опустился рядом. — Только проснулся и уже возмущаешься. Сколько раз сам мне таскал, а? — он несильно ткнул его пальцем в лоб, на что Чэнь надулся как дитя. — Так то я… — пробурчал себе под нос, но больше ничем не возразил — молча одернул рукав и протянул отцу запястье, не дожидаясь, пока тот возьмет сам. Старый хозяин удовлетворенно хмыкнул. — Лихорадка спала — но это ты и сам знаешь, — резюмировал он, отпуская руку сына, пока тот осторожно пил бульон из исходящей паром чаши. — Как кашель? Чэнь неопределенно повел плечом. — Как… — начал было он, но тут его скрутил очередной приступ. Пиалу моментально перехватили, прежде чем горячий бульон успел выплеснуться, и вернули на поднос. Сильные руки придержали за плечи, помогли справиться с кашлем. — …но это Вы и сами видите, — с иронией просипел Чэнь, едва отдышавшись. Старый хозяин фыркнул: раз насмешничает, значит, выздоравливает — показатель едва ли не точнее пульса. — Доедай уже, паяц, — с улыбкой велел он, отпуская плечи сына, — тот, лукаво сверкнув глазами, все же вернулся к трапезе. — Не нравится мне твой кашель, Чэнь-эр… — поморщившись, задумчиво протянул Линь-старший, рассеянно проводя пальцем по губам. — Которые сутки без изменений, несмотря на все меры… Чэнь скривился. — А уж мне-то как не нравится… — пробормотал себе под нос, раздраженно отставляя чашу, — та протестующе звякнула, вырывая старого хозяина из раздумий. — Спасибо, батюшка. Тот усмехнулся и, забрав поднос из рук потянувшегося уже к столу сына, отставил сам, напрочь игнорируя укоризненный взгляд. — Давай-ка, сядь ровно, — велел он вместо ответа. Темные глаза зажглись пониманием. — Ну нееет! — простонал Чэнь, жалобно глядя на отца с абсолютно искренним отчаянием. — Только не это! Линь-старший весело фыркнул. — Чэнь-эр, тебе пять? — поинтересовался ехидно, позабавленно вздернув бровь. — Мне тебя как в детстве уговаривать? Давай-давай, хватит комедию ломать. Чэнь состроил щенячий взгляд. — А может, не надо?.. — спросил без особой, впрочем, надежды. Темные глаза отца наполнились насмешкой, бровь взлетела выше. «Ты мне скажи!» — так и читалось по лицу. Чэнь картинно вздохнул, бросил на отца полный тоски и смирения взгляд и все же сел боком, скрестив перед собой ноги. — Вы слишком жестоки… — посетовал напоследок, развязывая пояс. Старый хозяин с тихим смешком покачал головой, глядя на это представление, и опустился у него за спиной. — Скажи-ка, сын, — полюбопытствовал он, явно веселясь, — ты сам-то хоть раз на такое покупался? — помогая отпрыску стянуть ханьфу с плеч. Тот оскорбленно фыркнул. — Обижаете, батюшка! Какой бы из меня тогда был лекарь! — Действительно, — хмыкнув, с иронией заметил старый хозяин и перекинул через плечо длинные волосы сына — тот выпрямился, сложил руки на коленях. — Дыши, — напомнил Линь-старший и жестко надавил под лопатками. Чэнь поморщился и поджал губы, пока сильные пальцы давили и дергали, задевая самые болезненные точки. С детства он терпеть не мог эту процедуру, хотя сам с большой охотой подвергал ей того же Чансу: помогала она безукоризненно, а в качестве приятного дополнения хотя бы ненадолго лишала сил и речи беспокойного пациента. Рука особенно неприятно сжала основание шеи, и одновременно с этим другая толкнула между лопаток, моментально вышибая дух, — Чэнь рефлекторно дернулся и согнулся пополам, пытаясь отдышаться. На грудь легла теплая ладонь, почти незаметно делясь крупицами ци. — Ложись, осторожней, — намного мягче велел старый хозяин, стоило Чэню выровнять дыхание, придержал, помогая сыну развернуться и лечь на живот. Тот сразу обнял подушку и возмущенно заворчал что-то про чересчур жестоких лекарей. Линь-старший позабавленно вскинул бровь. — Вот возьму сейчас камни вместо мешочков, раз я такой жестокий, — пригрозил он, но уголки губ предательски дернулись, выдавая улыбку. Чэнь посмотрел на отца с такой искренней детской обидой, что тот бы даже поверил, если бы не знал сына как облупленного, и демонстративно отвернулся. Старый хозяин с громким фырканьем подхватил нагревшиеся травяные мешочки. Спину теперь уже мягко и бережно разминали родные руки, а горло, пусть даже и на время, перестал драть кашель, и Чэню все сложнее становилось удерживать себя на грани сна. — Спи уже, бестолочь, — с теплым смешком послышалось сверху и волосы мимолетно встрепала горячая рука. Чэнь умиротворенно улыбнулся. — Спасибо, батюшка, — прошелестело в тишине комнаты.

***

Стук в дверь застал Линь Чэня за книгой — он заинтересованно выгнул бровь: для отца было слишком рано, а больше он никого сегодня и не ждал — и все же разрешил войти. Но, стоило створкам разъехаться, пропуская гостя, не по возрасту молодое лицо разгладилось, на губах заиграла радостная улыбка. — Шэн-эр, — лекарь отложил книгу и сел ровнее, — ты вернулся. — Учитель, — юноша поклонился, не сдерживая ответной улыбки. — Как Вы? Линь Чэнь издал теплый смешок: искреннее беспокойство на лице этого взрослого ребенка грело душу. — Чему я тебя только учил, Шэн-эр? — он по-лисьи сощурился, в голосе прорезалось веселье. — Никогда не верь больному на слово! — ...Особенно если этот больной и сам лекарь, — продолжил за него Тиншэн и понимающе усмехнулся, чувствуя, как разжимаются тиски волнения от такого знакомого ехидства, приблизился. — Я помню. Позволите? — протягивая руку. Лекарь с ухмылкой подал ему запястье. — И что же скажет господин лекарь? — полминуты спустя нарочито взволнованно спросил Линь Чэнь тонким голосом, явно паясничая. Юноша с тихим смешком покачал головой, отпуская руку учителя. — Скажу, что завидую Вашему здоровью, учитель. Я бы при таких данных, — он кивнул на снова скрывшееся под широким рукавом запястье, — слег бы на половину луны так точно. Лекарь звонко фыркнул. — Поверь, Шэн-эр, — ответил с изрядной долей иронии, снисходительно глядя на ученика, — если бы тобой занялся мой батюшка, ты бы уже через несколько дней скакал козликом. Независимо от твоего желания. Тиншэн снова издал смешок. — Охотно верю, — а по глазам читалось: «Это у вас семейное!». — Так, ладно, хватит обо мне! — Линь Чэнь переложил книжку на стол и подобрал ноги, освобождая место. — Давай-ка, распорядись о чае и садись, рассказывай, как там у Цзинъяня дела, — он приглашающе похлопал по кровати, не скрывая своего нетерпения. Юноша понимающе ухмыльнулся: кто бы сомневался, что в первую очередь его неугомонный наставник затребует новостей. — Конечно, учитель, — легко согласился он с иронией и, высунувшись ненадолго в коридор, вернулся к учителю, опустился рядом. — Отец-государь с наследником и бабушкой велели передать Вам наилучшие пожелания и напомнить, что к Весенней охоте нас обоих очень настойчиво ждут в столице, — лекарь польщенно склонил голову и тонко улыбнулся, не прерывая рассказа ученика. Тиншэн между тем продолжал: — В столице сейчас, хвала богам, спокойно… Они проговорили больше стражи, прежде чем их прервал стук в дверь и на пороге появился старый хозяин Архива. Юноша поспешно вскочил. — Шицзу, — поприветствовал с поклоном. Линь-старший усмехнулся, явно ни капли не удивившись. — И почему я не сомневался, что застану тебя здесь? — поинтересовался он, протягивая Чэню исходящую паром пиалу с отваром. Вопрос был явно риторическим, так что Тиншэн только с виноватой улыбкой пожал плечами, не испытывая, впрочем, никакой вины. Линь Чэнь фыркнул в чашу и под укоризненным взглядом послушно отпил, осторожно ее придерживая. — Иди, Шэн-эр, — он помахал ученику, — отдохни с дороги. Сегодня меня уже, как видишь, не отпустят, — он состроил грустное лицо, пока старый хозяин цокал и закатывал глаза на уже привычное шутовство сына. — Пей уже, бестолочь, — он почти невесомо хлопнул отпрыска по затылку. — А ты иди и поешь наконец, ребенок, — уже обращаясь к Тиншэну. Тот не удержался от позабавленного смешка: отец и сын были удивительно солидарны в вопросах заботы. — В таком случае я вас покину. Поправляйтесь, учитель, — губы тронула улыбка. — Шицзу, — и с поклоном тихо вышел из комнаты. Линь Чэнь тихо рассмеялся, глядя вслед ученику. — Вот преданный ребенок, — он с мягкой улыбкой покачал головой и, сделав последний глоток, отставил чашку, без напоминаний протянул отцу запястье. — Конечно, едва про болезнь от сяо Цю услышал, так сразу к тебе помчался, — проворчал тот нарочито недовольно, опускаясь на кровать, туда, где еще недавно сидел Тиншэн, задрал рукав, тонкие чуткие пальцы привычно нащупали бьющуюся жилку. Чэнь весело сощурился. — Ну что, Чэнь-эр, — Линь-старший с сомнением посмотрел на сына, но все же продолжил: — будешь хорошо себя вести, так и быть, выпущу завтра на прогулку, — и, видя, как проясняется лицо напротив и наполняются радостью глаза, поспешно добавил: — Но! — палец легко ткнул Чэня в лоб. — Под моим присмотром! Тот разочарованно скривился, как ребенок, которому обломали все веселье. — Батюшка, Вы что же, совсем мне не доверяете?! — жалобно воскликнул он, глядя на отца абсолютно честными глазами, и картинно схватился за сердце. Старый хозяин только фыркнул на это шутовство и закатил глаза. — Я слишком хорошо тебя знаю, негодник, — несмотря на укоризненный тон, губы предательски дрогнули, выдавая улыбку. — Стоит мне отвернуться, и ты забудешь и плащ, и осторожность. И вернуться вовремя тоже…забудешь. Чэнь с извиняющейся улыбкой развел руками: мол, вот такой вот я у Вас, батюшка, бедовый, — чем снова вызвал у отца фырканье. — Давай уже, поворачивайся, бестолочь. А то точно завтра никуда не пойдешь — ни со мной, ни тем более без меня. Чэнь наморщил брови и бросил на отца взгляд, полный такого невыразимого страдания, будто его пытать собрались, не меньше. Родитель, предсказуемо не впечатленный, с насмешливым выжиданием вздернул бровь, так что ему ничего не оставалось, кроме как с обреченным вздохом послушаться, тихо жалуясь себе под нос на свою нелегкую долю.

***

Стоило Линь Чэню, предусмотрительно закутанному в теплый плащ, на следующее утро появиться на пороге павильона пред ясные очи отца, как тот окинул его оценивающим взглядом и укоризненно спросил: — Чэнь-эр, а муфта где? Тот состроил жалобное лицо. — Помилуйте, батюшка! — воскликнул он, всплеснув широкими рукавами. — Какая муфта? Я же не кисейная барышня! Линь-старший молча указал сыну на вход, глядя на него ну очень красноречиво. Чэнь, еще несколько секунд поиграв с отцом в гляделки, быстро убедился в тщетности этого занятия и, протяжно вздохнув, обреченно поплелся обратно в комнату. Вскоре оттуда послышались стук, шебуршание и тихая ругань, на что старый хозяин понимающе усмехнулся: его сын явно пытался найти единственную несчастную муфту, которую еще давно закинул в дальний угол шкафа и доставал с тех пор примерно раз в никогда. Наконец из павильона стремительно вышел очень недовольный Чэнь и демонстративно потряс спрятанными в меховой муфте руками. Усмешка отца превратилась в ехидную ухмылку. Они, не сговариваясь, медленно шли рядом, выбирая наиболее безлюдные дорожки Архива. По бокам высились пушистые сугробы, переливаясь под солнцем, по небу лениво текли редкие облака. Чэнь поймал на ладонь одинокую снежинку, вгляделся в тонкие переплетения кристалликов льда — сбоку раздалось укоризненное покашливание, и он, бросив на отца косой взгляд, все же спрятал руку обратно в муфту. Они не спеша вышли к дальнему обрыву. Вдалеке с ревом низвергался наполовину обледеневший водопад, ярко сверкая острыми гранями. Чэнь зябко поежился и плотнее закутался в плащ, нехотя признавая правоту отца: ослабленное болезнью тело быстро мерзло, и муфта пришлась сейчас как нельзя кстати. Он так давно не болел, что уже и позабыл, какого это — быть отрезанным от жизни, слабым и вялым, не в состоянии даже разобрать несколько донесений без головной боли, увязая в липком тягучем времени как в паутине. У Чэня вообще были сложные отношения с этой странной переменчивой субстанцией. С тех пор как в Архиве появился Чансу и надежно занял свою нишу в его сердце, время, которое прежде будто огибало не подвластную ему гору Ланъя и ее жителей, захватило Чэня своим безудержным потоком жизни, закрутило, потащило вперед, увлекая бурным переменчивым течением, — и он, ведомый азартом борьбы, ринулся на самую глубину. И, видимо, так и не выплыл даже после смерти друга. Он мог с головой погрузиться в дела Архива, обучение Тиншэна, лечение пациентов, мог надолго отправиться в путешествие по просьбе старого приятеля или в поисках редкой рукописи и, даже оставаясь в Архиве, мог днями, а то и неделями не видеться вовсе с не менее занятым отцом. Чэнь, казалось, забыл, какого это — никуда не спешить, ни за чем не гнаться, никого и ничего не преследовать. Забыл, какого вот так вот стоять рядом с батюшкой на краю обрыва и в уютном молчании созерцать жизнь, не заходя в ее бурный поток. Какого это — по-настоящему быть частью вечного, незыблемого и неизменного Архива. А настоящая жизнь — ведь вот она, здесь и сейчас: в шутливых перепалках с отцом, в его заботе и родном присутствии, в обеспокоенных глазах и лукавой улыбке Тиншэна, так напоминающей его собственную, в тонких насмешках сяо Цю и гулком рокоте водопада по ту сторону горного озера. Чэню вдруг вспомнилось, как когда-то давно отец учил его играть в вэйци. Разумеется, поначалу партии по его неопытности были короткими и заканчивались его сокрушительным поражением — но со временем они длились все дольше и дольше, Чэню все чаще удавалось сводить их в ничью. И вскоре это стало их традицией — лениво играть у огня вечерами, оставив за дверями батюшкиных покоев и архивные дела, и учебу с тренировками, и беспокойных пациентов с нерадивыми слугами. Едва ли Чэнь теперь вспомнит, когда они собирались так в последний раз. Он часто играл с Чансу в прошлом — но ему это никогда не доставляло настоящего удовольствия. Императорский племянник, казалось, не знал наслаждения и азарта игры: будучи стратегом до мозга костей, он всегда старался любыми способами выцарапать, выбить победу, хитря и изворачиваясь, жертвуя камешками ради краткой минуты власти, будто от этого зависела его жизнь, и радовался как ребенок, стоило ему в очередной раз обыграть старшего друга и лекаря. Вот только за все годы их дружбы он так и не понял, что Чэнь жаждал победы совсем не на этом поле. — Батюшка, — задумчиво позвал Чэнь, не глядя на отца, — а Ваш набор для вэйци еще цел? Старый хозяин удивленно посмотрел на сына — но тут немолодое лицо разгладилось, взгляд потеплел, на губах заиграла мягкая понимающая улыбка. — Приходи после ужина, Чэнь-эр, — предложил он вместо ответа. — Сыграем. — Приду, батюшка, — легко согласился Чэнь, умиротворенно щурясь на яркое зимнее солнце.