Wolf in a Cage

      

Душа ребёнка — это почва, готовая принять абсолютно любые семена. Что заложишь в душу растущего человечка, то из него и вырастет.

             Мне было всего пять лет, когда к нам приехал дядя Ан Лу. Он запомнился мне с первого взгляда. У него было доброе лицо, испещрённое мелкими морщинками в уголках глаз, потому что он часто щурился, когда улыбался. Радужки тёмно-коньячного цвета словно излучали мягкий свет, как голограммы. Очень часто на его носу можно было заметить очки со стёклами в круглой оправе. Если же каким-то образом он был без них, они болтались на тонкой медной цепочке, путаясь на груди в складках бордовой рясы. Рядом с дядей всегда улавливался тонкий аромат сандаловых благовоний. Его голова была гладко выбрита, от чего кожа на макушке блестела на свету. Когда он поздоровался с отцом, его глубокий обволакивающий, спокойный голос заполнил всю комнату. Ан Лу так сильно отличался от отца, горячего и вспыльчивого.       Тогда стоял августовский вечер, закатное солнце медленно спускалось по горизонту. Из приоткрытого окна доносился едва слышимый стрекот цикад в траве. Этот звук действовал усыпляюще. Я украдкой выглядывал из соседней комнаты, исподтишка наблюдая за их тихой беседой. Отец разливал чай по пиалам. В это время мама кормила младшего брата, сидящего на высоком детском стульчике. Через окно проникали косые солнечные лучи, образуя на блестящем тёмном паркете продолговатые лужицы света, отливавшие чистым золотом.       Из комнаты донёсся сдержанный строгий голос дяди:       — Я не возьму твои деньги, Бэй Ин, даже не предлагай.       В интонации отца послышалось лёгкое раздражение, хотя он старался звучать радушно:       — Брат, я делаю это щедрое пожертвование на благо храма, не лично тебе…       В комнате прошуршал звук отодвигаемого бумажного конверта. Ан Лу перебил его, тихо произнося:       — И всё же… благодарю тебя за заботу, но не нужно.       — Обычно от моих предложений никто не отказывается… — холодно произнёс отец. — И чем мои деньги плохи?       Чуть помолчав, дядя спокойно проговорил:       — Ты знаешь.       Я слышал, как отец возмущенно пыхтел, гневно выплёвывая и ударяя кулаком по столу, отчего звонко звякнули чайные чашки:       — Знаю!       В воздухе повисло гнетущее напряжение. Я видел, как дядя смотрел поверх очков на моего отца. Спокойно и даже с толикой печали. Без осуждения, без страха. Не так, как смотрели на него его подчинённые, когда он выходил из себя. Будто бы они знакомы давно, и он хорошо знает его вспыльчивый нрав. Отец сидел ко мне спиной. Было видно, как постепенно его подрагивающие плечи устало опали. Пальцами он с силой надавил на переносицу и глубоко выдохнул:       — Я пригласил тебя не для того, чтобы мы ругались… Столько лет прошло, Ан Лу… Ты моя единственная родня. Хоть и не по крови, — последнюю фразу он глухо пробормотал. — И я хотел познакомить тебя с детьми…       Взгляд дяди смягчился. Он источал благородное спокойствие. От него прямо веяло доброжелательностью и лёгким интересом.       Я хотел подбежать к дяде с отцом, но мама резко окликнула меня. Что-то в её голосе заставило меня остановиться и послушно вернуться на место. Она засуетилась, поправляя на мне одежду, одёргивая футболку и приглаживая мои лохматые смоляные волосы. Стало понятно, что к нам пожаловал важный гость. Я понял, что мне предстоит предстать перед ним, и почувствовал волнение, немного смешанное со смятением. В ту пору нас с братом держали обычно подальше от посторонних глаз. Я терпеливо ждал, пока мама расчёской приведёт мои волосы в порядок. Я пытался выглянуть из-за её плеча, но отца с дядей было не видно. Внутри ворочалось нетерпеливое любопытство и, вперив заинтересованный взгляд в мать, я спросил её:       — Кто это?       — Дядя Ан Лу, брат твоего отца. Названный, — уточнила Фанмэй. — Они вместе с папой росли в одном детском доме и стали родными друг другу. Когда они выросли, покинули его, и жизнь их развела на много лет, — она рассеяно укладывала мои непослушные волосы. — Бэй Ин искал его, но дядя как в воду канул. Переехав в этот дом, мы с папой посетили ближайший храм, когда там шёл праздник. Там-то твой отец и встретил дядю Ан Лу. Он ведь монах. Папа пригласил его к нам, чтобы поговорить о прошлом и возобновить общение… Кроме того, он хочет вас познакомить, — она улыбнулась, бросая мягкий взгляд в сторону Цзыяна, малыш маленькими ручками размазывал кашу в своей тарелке и легонько дёргал ножками.       Я был взволнован, ощущая собственную важность от того, что меня представят новому члену семьи. Завозился, уходя от её прикосновения. Было очень скучно стоять и ждать на одном месте, пока она закончит.       — Послушай, Дэй, веди себя хорошо. Когда я отведу тебя к ним, чтобы дядя посмотрел на тебя, веди себя тише воды. Понял?       — Да, мама, — устало пробурчал мальчик.       Спустя какое-то время она вывела нас с братом в гостиную и представила дяде. Он смотрел на нас внимательным изучающим взглядом. Мать вежливо склонила голову и, оставив нас, удалилась на кухню. Ан Лу держал на руках брата и ласково с ним разговаривал. Цзыян заливисто засмеялся. Губы отца тронула тёплая полуулыбка, оглядывая младшего, он гордо проговорил:       — Цзыяну всего два, но он уже довольно активный и юркий. Фанмэй постоянно с ним, а то он всё время норовит куда-нибудь забраться. На прошлой неделе упал и чуть не расшибся.       — За тобой нужен глаз да глаз, да? — дядя потрепал мальчика по его тёмным волосам, вглядываясь внимательно в его лицо, отметил. — У мальчиков твои глаза.       Радужки глаз отца были цвета цитрина. Довольно усмехнувшись, он притянул меня к себе и, опустив свои широкие ладони на мои плечи, произнёс:       — А это Дэй, не так давно ему исполнилось пять. Порой его любознательность не доводит до добра, но думаю, он далеко пойдёт. Тот ещё сорванец. Может за себя постоять.       Дядя посмотрел на меня сверху вниз с интересом.       — Мы будем приходить в храм на службы. Надеюсь, и ты иногда будешь заглядывать к нам… если захочешь.       Ан Лу снова улыбнулся мне, медленно переводя взгляд на отца. Мягко произнес:       — Хорошо. Я всегда тебе рад.       

***

      В то время меня повсюду сопровождали колёса: везущие домой, избавляющие от головной боли и колесо жизни, возвращающее к началу, чтобы сделать очередной оборот. Некоторые вещи мы не можем контролировать. Хотя мне так хотелось порвать этот бесконечный круг. Сколько себя помню, мы постоянно переезжали. Сначала это были города, затем районы. Не имело смысла привыкать к новому «дому» или привязаться к кому-либо. Это были всего лишь сменяемые декорации. У нашей семьи было всё, чего только можно желать. Дома были всегда богаты и вычурны, в них всегда было много прислуги и людей из клана. Единственное, что не менялось: семья была довольно набожной и часто посещала храм дяди Ан Лу, вне зависимости от того, как далеко мы переехали на сей раз. Он также регулярно бывал у нас и очень тепло общался с нами, с детьми.       В доме постоянно бывали бандиты. Мельком я слышал обрывки их разговоров о делах отца. Я видел их разборки. Карабкаясь с самых низов наверх в иерархии Триад, мой отец, Бэй Ин стал ожесточаться. Пришлось идти по головам, несколько раз его предавали люди из клана, которых он считал братьями. Смешно даже, от того насколько зыбким был его мир. Ха-ха-а… автоматная очередь быстро меняет акцент. Отец больше никому не мог доверять. Из-за частых покушений на него мы и переезжали. Прошло два года. Он начал пить. Мать устала от постоянных угроз и пьяных выходок отца. Они стали часто ругаться. В моменты запоев он становился буйным и нередко поднимал руку на членов семьи. Тогда же у неё стали проявляться первые признаки эпилепсии. А потом произошло нечто, изменившее каждого из нас.       Что испытывает человек, чей отец, будучи буйным алкоголиком, заносит над его головой тяжелый табурет, осыпая его, мальчишку оскорбительной бранью? Я понимал, что в следующую минуту этот табурет опустится ему на голову. А в это время моя родная мать уже билась на полу в конвульсиях, захлебываясь пеной, и посреди всего этого ада — родной брат, ещё совсем малыш, визжащий от ужаса, старался спрятаться за моей спиной… Да, у меня не было шансов.       Родители относились ко мне жестоко. Часто избивали и унижали, и я предпочитал находится вне поля их зрения. Слонялся по дому, когда учитель отпускал после занятий. Играл во дворе с сыном служанки, Фангом. Мы были ровесниками и даже внешне были похожи. Но отличались характерами, из-за чего не всегда могли найти общий язык.       Однажды тёплым солнечным днём мы с Цзыяном вместе с Фангом играли во дворе. Мы с Фангом были одного возраста, поэтому проводить с ним время было интереснее, чем с младшим братом, который рос замкнутым и пугливым. Шарахающимся от собственной тени. Скрывающимся по углам и сторонящимся сверстников. Частенько он увязывался за нами. Прилипала.       Переезжая на новое место, наша семья перевозила лучших работников вместе с собой. Поэтому мы общались с самого детства. Мы не были друзьями, Фанг считал меня слишком избалованным и высокомерным. А я считал его слишком заурядным и глупым. Порой его добродушие так раздражало. Но от скуки и отсутствия других детей поблизости приходилось как-то уживаться на одной территории.       В тот день пока мы бегали во дворе за домом. В высоких кустах гортензии мы услышали жалобный писк. Раздвинув листья, я нашел совсем недавно разродившуюся кошку с маленькими, ещё слепыми котятами. Мы все обступили куст, радуясь своей находке. В каких бы домах мы не жили, отец не позволял заводить домашних животных. Однако, радость наша была недолгой. Потому что один из котят не подавал признаков жизни. Кошка тыкалась мордочкой в маленький комочек и жалобно мяукала. Фанг склонился над ветками и озадаченно пробормотал:       — Похоже, он умер.       Цзыян сел на корточки рядом с кустом и, шмыгнув носом, глотая звуки, тоненьким печальным голосом произнес:       — Котёночек ведь только родился… братик, как же так…? — с глазами полными слёз он воззрился на меня.       — Так бывает… наверно… — скомкано пробормотал я. Хоть я и был старшим, но не знал, что ответить. Родители никогда не вели с нами бесед о смерти.       На фоне глухо всхлипывал Цзыян, пока Фанг топтался рядом с ним и пытался его успокоить. Что-то в моём разуме тогда щёлкнуло, когда я разглядывал это крошечное безжизненное существо. Настолько завораживающе оно выглядело. Кошка вылизывала его маленькую головку, ещё надеясь разбудить.       — Давайте его похороним? — тихо предложил Фанг.       Все одобрительно хмыкнули и, обсудив дальнейший план действий, принялись за его исполнение.       Отойдя чуть подальше, мы оборвали траву и раскопали неглубокую ямку. Нарвали полевых цветов и Фанг притащил тяжелый плоский булыжник, напоминающий обелиск со скругленным верхом. Забрали у кошки мертвого малыша. Она хоть и шипела, не давая его тронуть, но не решилась оставить остальных своих котят, лишь жалобно и громко мяукала. Потом мы закопали крошечную фигурку. Присыпав сверху земли и установив камень в изголовье, как у настоящих могил. Каждый сказал пару слов и Цзыян положил небольшой букет из цветов, которые мы нарвали. Тяжко вздыхая, разбрелись каждый по своим делам, играть после такого не хотелось.

***

      Спустя несколько дней я вернулся на место, где мы похоронили котёнка. Я не мог никак охарактеризовать то манящее чувство, которое тянуло меня туда. Любопытство? Нет, что-то иное… Пока неясное мне самому. После прошедшего дождя трава вокруг была влажной, подёрнутой росой. Моё внимание зацепилось за опрокинутый камень. «Это не дело» — подумал я равнодушно, подходя к могиле. Кончиками пальцев я подцепил кромку камня, поднимая его, чтобы установить на место. Мои глаза удивлённо дрогнули. Под камнем в тени я заметил какое-то смутное движение. Подняв его чуть выше, брезгливо отпрянул. Придя в себя, сморщив нос, быстрым движением оттолкнул плоский булыжник подальше. Дождь размыл свежую могилу и во влажной земле копошились белые жирные черви. Тело мертвого котенка наполовину обнажилось. Я застыл, наблюдая, как они копошатся в нём. Мои вялые равнодушные мысли, блуждающие в тумане, стали рождать странные идеи. «Занятно» — хмыкнул я про себя. И почувствовал, как впервые за долгое время на моём, вообще-то безэмоциональном лице проскользнуло что-то, отдалённо напоминающее интерес.       Мне хотелось понять. Увидеть в моменте. Что происходит с существом, когда оно умирает.       Весь следующий месяц мы подкармливали кошку, регулярно принося ей еду и воду. Котята подросли, и кошка стала подпускать людей к себе. Она позволила с ними играть. Однажды я принёс с собой красную атласную ленту, хотел повязать её на шею одному из малышей, самому игривому. Как на картинках в моей книжке со сказками. Все котята в ней были с такими красивыми бантами. Малыш извивался в руках, норовя вырваться и словить ленточку.       — Да сиди ты смирно! — раздражённо бормотал я, зажав котенка между коленями и повязывая ленточку на шею. Тот пискляво мяукал и рьяно пытался сопротивляться.       Я склонился к нему лицом, формируя петельки и аккуратный узел. Котенок, хныча, исхитрился и полоснул меня лапой по щеке.       — … агх… зараза, — шлёпнул я себя по лицу, чувствуя, как тонкая царапина наливается алыми бисеринками.       А всё остальное уже произошло в той кровавой пелене, внезапно застлавшей мне глаза… Внутри меня проснулось что-то звериное. Оно и до этого клубилось и зрело много времени. Каждый раз усиливаясь, особенно после очередных побоев от родителей. И словно в тот миг взбеленилось. Столько злости, гнева, ревности, откуда-то пробудившегося желания сделать больно в ответ. Я стал тянуть петли банта, медленно затягивая тугой узел. И ещё. Пока маленькое пушистое создание не стало конвульсивно дергаться в моих руках, издавая захлебывающиеся харкающие звуки. Из его расширенных от ужаса голубых кошачьих глаз сочился страх и слёзы. Из пасти лилась слюна пеной. Он утробно рыкнул, истерично вырываясь из моих цепких пальцев. Я впервые в жизни почувствовал удовольствие от власти над кем-то. Когда чья-то жизнь висит на волоске. От контроля над этой хрупкостью. Словно в трансе, завороженно, я смотрел на то, как жизнь покидала маленькое тельце. Котенок всё тише трепыхался в руках. А его взгляд стал пустым и стеклянным. Тогда я не с первого раза услышал, как меня окликнул женский голос.       Я оторвал загипнотизированный взгляд и вяло посмотрел в сторону, откуда шел раздраженный крик:       — Что ты делаешь? Я зову тебя обедать, а ты где-то сло… няешься…       Внезапно мама умолкла. Подойдя ко мне ближе, она остановилась встревоженно, всматриваясь в мои руки. В её взволнованном взгляде читалось непонимание. Радужки её карих глаз стали темнеть, в них медленно отразилось осознание. Воздух прорезал громкий звук шлепка от пощечины. Её гневный голос сочился ненавистью, пока она раз за разом отвешивала мне тумаки. От силы ударов бездыханное тело котенка выпало из моих рук. Рядом взволнованно мяукала кошка. Я закрывал голову и лицо от ударов матери, вскрикивая и морщась от боли. Всхлипывая, она стала кричать, переходя в отчаянную истерику:       — Мерзкое отродье! Бессмысленный. Зачем ты только родился! Испортил мою жизнь. Если бы не ты, он бы меня отпустил! Не слушаешь, что тебе говорю… Ни на что не годен. ТЫ НИКТО. П у с т о е м е с т о. Лучше бы тебя никогда не существовало!       Я упал на колени пытаясь отползти от неё, но поскользнулся. Земля с травой после дождя была всё ещё влажной и скользкой. Мать схватила меня за смоляные волосы, гневно дергая и встряхивая, как куклу. Боль разрывала голову, а она рыдала мне в лицо, безысходно выкрикивая:       — Это всё ты! Это всё ты! Ты! Это ты! Ты-ты-ты-ты! Ненавижу тебя!       Кажется, я всхлипывал от боли, вцепившись в её предплечья, пытаясь оттолкнуть её от себя.       — Отстань! — крикнул я, отчаянно вырываясь.       Мать запустила пальцы в мои волосы, сжимая череп. Боль усилилась. Прижимаясь всем телом и встряхивая меня с силой, как марионетку, держа за голову. Каждое её слово сочилось ядом. Уже тише, с еле сдерживаемой злобой, она процедила, почти касаясь губами макушки:       — Видишь эти руки? Я могла бы разорвать тебя на куски. Я бы сжала твою голову ладонями и расколола её, как ореховую скорлупу, чтобы навсегда избавить тебя от твоих мерзких наклонностей.       — Фанмэй!       Отец спешил к нам с парой своих людей.       — Фанмэй, оставь его!       Отец подбежал к нам, с силой расцепляя пальцы матери и заставляя отпустить меня.       — Бэй Ин, он снова это сделал! Снова!       Родители не в первый раз заставали меня за тем, что я мучил животных. Тогда меня жестоко наказывали за это. Полагая, что смогут выбить эту дурь из своего отпрыска.       А после я, рыдая, вырвался из рук матери и спотыкаясь, побежал в сторону дома…              

***

             После этого случая всё словно пошло под откос. В районе, где мы жили, случился сильный пожар. Загорелась крупная ферма и огонь перекинулся на соседние дома. В ту ночь дул горячий сухой ветер. Многие тогда потеряли свой дом и близких. Наблюдая за этим пожаром, я был очарован видом огня и, что самое главное, количеством людей, в нём погибших. Будучи на момент происшествия восьмилетним мальчиком, я с наслаждением предавался фантазиям о том, как в этом пожаре погибают мои родители. Может эти фантазии и стали всему виной?       Пламя уничтожило половину района, и мы с семьёй перебрались в новый дом. Прошло полгода. В ту январскую ночь они ворвались внезапно, застав хозяев врасплох. Их было много. Десятки мужчин расстреливали и вырезали всех, кто попадался на их пути. Люди отца защищались как могли, но врагов было больше. Они были лучше вооружены. Уже потом, спустя годы, я узнал, что клан Ин занимался реорганизацией региона. Бэй так сильно поднялся, что успех вскружил ему голову. Ха-ха-ха-а… Успех, он ведь приводит к высокомерию, а оно — к неосторожности, ошибкам. К той самой трагедии. Мы влезли на территорию Джеминга Юнхи, главаря Алых драконов. Подмяли под себя его бизнес. Насколько нужно быть сумасшедшим, чтобы выступать против него? Или глупым. Отец хотел убрать их всех и отдал приказ своим людям подорвать машину, в которой должен был ехать Джеминг. Вместо этого в ней находилась его жена, Аю и дочь, Джи, их вёз его родной брат, Гюрен. Все они тогда погибли. Выжил лишь Тао, который в тот день плохо себя чувствовал и не поехал вместе с семьёй в одной тачке. Это решение стало началом конца.       Однажды отнятая жизнь стала всего лишь брошенным в воду камнем, и расходящиеся от него круги постепенно стали приобретать кровавые отсветы трагедии.       В ту ночь я проснулся по нужде и только поэтому не проспал их нападение. Пока я находился в уборной, до меня донеслись крики людей и звуки автоматной очереди. Много людей пробежало по коридору рядом с уборной для слуг. Воздух был пропитан тошнотворным запахом пороха, крови и страха… Всё это слилось в комок, который я усилием воли удерживал в собственном горле. Я запер замок, забившись в угол и дрожа от ужаса. Что-то с грохотом врезалось в дверь, послышались всхлипывающие задыхающиеся звуки сползающего вниз тела:        — … умоляю не надо…       Этот голос. Мать Фанга. Я крупно вздрогнул. До меня донёсся тихий, почти ласковый мужской голос:       — Умирать никому не хочется, милая. Но всем придётся.       Пара глухих выстрелов. Алая лужа крови потекла сквозь щель двери, заливая плитку. Я в ужасе зажал себе рот в немом крике. Перед глазами всё стало стремительно расплываться. Мужской голос равнодушно бросил кому-то рядом:        — Убери её, нужно проверить все помещения.       Смаргивая крупные слёзы и подавляя всхлипы, я лихорадочно стал искать, где бы спрятаться. Мой обезумевший от страха взгляд скользил по каждому углу крохотной уборной. Пока не задержался на кровавой луже, растёкшейся по плитке у двери. В ней отразилась решётка вентиляции в потолке над унитазом. С каждым новым переездом я придумывал для себя игру по изучению дома. Искал в поместьях любые скрытые ходы и лазы. Они становились моими личными потайными убежищами, где я прятался от старших и играл в свои одинокие игры. В некоторых домах мне попадались подобные вентиляционные трубы. В них мог поместится взрослый человек небольшого размера, а ребёнок и подавно. Я нервно сглотнул ком, быстро опустил крышку туалетного сидения и забрался на неё. Благо, потолок был низкий и подпрыгнув, я зацепился за решётку. В коридоре слышались отчетливые звуки кряхтения, тело служанки стали оттаскивать куда-то. Пришлось приложить больше силы при следующем прыжке, и решётка наконец поддалась. В сердце облегченно ёкнуло. Я отчаянно запрыгнул, выбивая её и ловя на ходу, чтобы не наделать лишнего шума. Холодный пот градом стекал по лицу. Чёлка налипла на влажный лоб. Я снова подскочил, цепляясь одной рукой за воздуховод, а другой держа решётку, из последних сил рывком подтянул своё туловище наверх, тут же подтягивая себя внутрь. И, словно гусеница, проталкивал своё тело дальше. Когда вторая рука зацепилась решёткой о стену, я с усилием, пыхтя, развернулся в воздуховоде, переворачиваясь на живот. Всё это время только и молился, чтобы грохот от решётки затерялся на фоне выстрелов и чужих криков. Рывком подтянул её к себе, быстро закрывая дыру. Внутренне поражаясь себе, что у меня хватило сил и прыткости так быстро залезть туда. В этот самый момент дверь вышибли с одного удара. Я исступлённо застыл, стараясь не двигаться. В трубе квадратного сечения было очень пыльно и темно. Сквозь щели решётки я видел двух мужчин с дробовиком и автоматом в руках. Они были в тёмной одежде, не сковывающей их движений и в балаклавах, скрывающих их лица. Бандиты внимательно осмотрели крохотную уборную. Один из мужчин задержал взгляд на решётке. Второй вышел и стал осматриваться дальше. Тот, что застрял в туалете, медленно приблизился к решётке. Он бросил сощуренный подозрительный взгляд на закрытую крышку унитаза, сделал к нему уверенный шаг. В этот момент я с силой закусил нижнюю губу и зажмурился. Мои пальцы побелели от напряжения, я придерживал решётку и мысленно приказывал себе не паниковать. Тело пробивало мелкой дрожью. Мужчина забрался на унитаз, словно на табуретку, крышка под ним жалобно скрипнула. Он стал вглядываться в решётку вентиляции, нацелив на неё дробовик. У меня перехватило дыхание и пересохло во рту. Пот бисеринками скатывался по коже лица и спины. Рубашка пижамы взмокла и неприятно липла к телу. Я не сводил дрожащего взгляда со ствола ружья, которым водил бандит. Прозвучал щелчок. Мужчина быстрым движением перезарядил дробовик. Я зажмурился. Ещё чуть-чуть, и заскулил бы от страха. Бандит прицелился и характерным движением дёрнул оружием, приговаривая глухо:       — Бах… Бах… Бах…       От каждого «Бах» я рвано вздрагивал, словно тот стрелял по-настоящему. Мужчина тихо усмехнулся. Из коридора послышалось недовольное:       — Чё ты там застрял? Дуй ко мне. Ещё не весь этаж зачищен.       Бандит, скалясь, спрыгнул с крышки унитаза и стремительно вышел из уборной. Я задушено выдохнул, и тут же тихо взвыл от боли.       — … агх… у-у-у-у!       У меня онемели пальцы. Я шмыгнул носом и чуть разжал их, закрепляя решётку так, чтобы не выпала. Оторвал от неё руки и съёжился в трубе. Через пару минут отмер, немного придя в себя. Дальше я пополз по воздуховоду, осторожно перемещаясь, чтобы металл не скрипел на стыках. Продвигался по ходу дальше, до спальни родителей. Металл тихо поскрипывал и каждый раз я замирал в страхе, что этот скрип может привлечь внимание бандитов. Внизу тут и там раздавались крики ужаса и боли, заглушаемые выстрелами и глухими ударами тел о стены или пол. Спальня была почти подо мной, я дополз до решётки и через щели увидел мать, застреленную в постели. Её тело с бледным лицом, застывшем в маске ужаса, с распростертыми в неестественной позе руками небрежно лежало на белых простынях в пурпурных кляксах, распустившихся рубиновыми цветами. Мой взгляд задержался на её фигуре на долю секунды, и тут же скользнул дальше, на восковое лицо отца. Он лежал спиной на полу, его тело изрешетили пулями. Рядом с ним навалилось несколько тел его людей, все они яростно отстреливались, защищая его, но проиграли. Я рвано выдохнул и, смаргивая слёзы, двинулся дальше, к комнате брата, глотая подступившее к сердцу отчаяние. Про себя надеясь, что он всё ещё жив и спрятался где-нибудь. Надежда напрасно запятнала моё сердце. В коридоре на выходе из детской послышался низкий басовитый голос:       — Стой, пацан, или пристрелю на месте!       Я лихорадочно подполз к решётке, всматриваясь в дверной проём детской. По пути понял, что исцарапал все локти и коленки. Игнорируя жжение кожи на ладонях, вглядывался, судорожно водя лицом у решётки, чтобы лучше увидеть. Послышался писк игрушки-пищалки, кто-то из бандитов случайно наступил на неё… Мои радужки дрогнули, глаза наполнялись крупными слезами. В комнате стоял Фанг, у него на руках сидел Цзыян, отчаянно цепляясь за его футболку и глухо рыдая. Сын служанки своим телом закрывал моего младшего брата. Губы его задрожали, и сам он с какой-то мрачной решимостью рванул из детской в коридор. Всё произошло мгновенно. Громкий хлопок выстрела. И вот, они вместе завалились ничком на пол. Фанг не выпускал из рук Цзыяна. Под ними быстро стало растекаться багряное пятно. Они даже вскрикнуть не успели. Пуля из дробовика прошила обоих насквозь. Я зажмурился, захлопывая с силой рот и задушено скуля. Скорчился в трубе, свернувшись в клубок в беззвучных судорогах от всхлипов. Их застрелил бандит, который целился в меня в уборной. Мужчина рядом с ним включил рацию и хриплым голосом произнес:       — Все готовенькие. Братья были последними. Сворачиваем операцию.       Кто-то из бандитов, усмехнувшись, пробормотал негромко:        — Хорошо, что люди из кланов Хэ и Цзянь были с нами. Чисто работают.       — Не только они профи, другие тоже впряглись… Клан Ин — предатели. А собаке — собачья смерть.       Я сжал зубы так, что они скрипнули. Ногти впились в кожу сжатых кулаков. Зажмурился, давя всхлип. Постепенно звуки в доме стихли. Внутренне меня всего потряхивало. Сколько прошло часов, я не знал. Повёл плечом и подполз к решётке, надавил пальцами в пазы, и она выпала вниз, с грохотом падая на пол. Я свесил ноги и спрыгнул, наваливаясь на левое колено, глухо охнул. Шатаясь, встал и поковылял в сторону тел Фанга и Цзыяна. Там упал на колени рядом с ними и, тыкаясь лицом в бок Фанга, стал глухо всхлипывать. Уже очень давно отношения с родителями перестали походить на что-то здоровое. Но младший брат… я терпеть не мог его за то, каким он был неженкой. Всегда такой мягкий, наивный, глупый. Всё время увязывался за мной. Прилипала. Дэй то. Дэй сё. Братик. Братик. Братик.       — … агх-а… а-а-а… Плакса. Ненавижу тебя.       Тогда почему мне так больно?       Я всё тыкался в бок Фанга, слабо хлопая его кулаком по спине и задушенно скуля:       — Т-ты слишком добрый, конченный придурок, — сокрушённо всхлипывал я.       С горечью думал: «Мне больше нечего терять… Никого не осталось. Совсем никого». Хрипло всхлипывал. Пока в памяти вспышкой не мелькнула тёплая знакомая улыбка. Я сморгнул наваждение, сглатывая ком в горле. Дядя? Я вяло оторвал заплаканное лицо от Фанга, мой взгляд скользнул к остекленевшим глазам. Тяжело вздыхая, я поднёс ладонь к ним и прикрыл ему веки. Слабо повёл ладонью к Цзыяну. Его глаза, как два мутных цитрина, безжизненно застыли. Они обожгли болью. Я прикрыл и его веки, давя новый всхлип. Встал и, шатаясь, поплелся в сторону своей комнаты, переступая мёртвые тела и кровавые лужи. В доме всё было перевёрнуто верх дном. Видимо бандиты искали ещё какие-то ценности. На полу валялись черепки от битой посуды, опрокинутая мебель, содержимое шкафов и стеллажей, вываленное в кучу… Участки разгрома наблюдались в каждой комнате так же, как и следы смерти людей, находящихся в них. Зайдя к себе, я увидел вспоротый матрас, хаотично разбросанные по всей комнате игрушки и вещи. Натянул первые попавшиеся ботинки, поверх пижамы - зимнюю куртку. На улице всё ещё было темно. Я прислушался, подходя к выходу из особняка. Было тихо. Наш дом на этот раз был в горах, окружённый лесистой местностью. Судорожно выдохнул, выходя на улицу. Небо стыло промозглой стужей, она была глубже и прельстительней, чем сами нависшие слепые небеса. В темноте падали белые хлопья. Я поёжился, на крыльце и вокруг меня лежало по меньшей мере десятка два тел, в основном мужчин. Снег присыпал их тёмные фигуры словно пеплом. Под ними багряными проталинами расплывались пятна, такие контрастные на белом. Я потерял дар речи от такой картины. Побрёл по снегу, осторожно обходя мертвецов и, как только они остались позади, побежал со всех ног. Облачка пара вырывались из моего рта. Горячие слёзы обжигали щёки, застывая на морозе. Я бежал вдоль деревьев, не выходя на обочину дороги, чтобы не привлекать к себе внимание. Утешало, что сугробы были неглубокими… Снежинки падали и падали, укрывая всё белым пологом, будто одеялом. Мир сузился до размеров чёрно-белой горошины, словно в нём можно было идти только вперёд. И ни за что не оборачиваться назад…