Когтевранец

Я задам вам вопрос: если бы вы узнали, что проживаете странную жизнь, преследуемые переодическими всплесками непонятных эмоций, смирились бы вы с этим? А узнав причину этих навязчиво вспыхивающих в сознании мыслей, старались бы изменить случившееся? Причину то я узнал, а вот менять что — либо не то, что не смог… Я просто и не собирался. Вы скажете, что я трус? Быть может даже мазохист, наслаждающийся сложившейся ситуацией на которою никак не мог повлиять, а быть может вообще лентяй, лишний раз не стукающий палец о палец? Нет братцы… все гораздо проще. Я был влюблён. Влюблен в глаза цвета амфисса. Да… порой, смотря в эти возмущающиеся маслины, мне неудежимо хотелось вытащить их из глазниц, сожрать аппетитно, ощущая, как они скользят, поскривыпая по зубам. Я был одержим ей, манимый запахом спелой сливы, невластен над своими эмоциями. Признаюсь, мне самому было непонятно, каким образом я вообще мог сохранять какое — либо самообладание. Наверное, страх быть прозванным своим же притомцем - хорьком, глодал до глубины души, или же страх, что кто-то только допустит предположение, что я был не на своём факультете. Мерлин, не приведи меня к позору быть однажды прозванным шиловжóповым гриффиндорцем, нанизанным из — за недостатка экстрúмных эмоций, на раскаленную проволку. Нет. Ум, целеустремлённость, рациональность, холодная голова и кровь. Врать я вам не намерен, я с самого детства любил синий. Он прекрасно сочетался со всем к чему я прикасался: к переплетам сотен тысяч страниц книг, к удобной, расслабляющей мебели в нашей гостинной, к её пушистым, непослушным кудрям, выделяющих эту голову самой умной среди других представителей нашего факультета. Даже до того, как я узнал сокрушительную правду о том, что стены нашего Мэнора раньше украшали лишь темно — зелёные узоры, я и представить себе не мог, что пальцы, обрамленные тогда дорогостоящими перстнями на моих руках, могли быть напичканы изумрудами вместо сапфиров. Что ж, говорить на эту тему я мог в действительности очень и очень долго, даже после того, как узнал правду со сменой реальностей, ибо даже одна мысль… одна мысль о том, что там я мог её ненавидеть, всячески издеваться, называя грязнокровным отродием и наблюдать за тем, как она тулится к этой рыжей, самовлюбленной заднице, (обвисший хрен тысячелетнего Мерлина!), не взирая даже на то, что он был там не нашим заядлым говнюком Аароном Фламмелем, наследником дома Огня, а простым захудалым Роном Уизли в трущебных мантиях… Одна лишь мысль об этом — выворачивала наизнанку! Не быть мне змееголовым слизеринцем… Стоп… хотя после смены реальностей Слизерин более не отличался кичившимися властолюбцами, плюющими на всех с гигантской секвойи. Их же декан засыпал нескончаемыми отработками, стоило лишь кому-то из язвительных уст сплюнуть это нестерпимое ругательство «грязнокровка», и все же… No Слизерин! Никогда не быть Слизерину ни цвета моей мантии ни болотному цвету для моей души. No… never. Они ведь вели себя всегда нарочито вежливо, хотя внутри их души обливались пассивной злостью, кипятившие кости в собственном соку язвительного яда, я был уверен в этом. Неуверен я был лишь в наружности их декана. Не скрою. Сам их декан, Томас Мракс определенно симпатизировал мне, как справедливый профессор по Защите от Сил Зла, награжденный бесчисленным количеством кубков, которых он, угрожал провинившимся гриффиндорцам, полировать хоть задницей, лишь бы блестели, названный когда-то в той, до бездушия отвратительной параллельной вселенной — неким тёмным Лордом Волан — де — Мортом, а ещё… мне весьма льстило, что его сын, единственный и неповторимый в своём лице — Цезарь, так же учился вместе со мной, Гренни и нашим лучшим другом Поттстером на Когтевране. Возможно, позже я расскажу, как самый опасный и кровожадный убийца всех времен, превратился в субъект для подражания многих студентов Хогвартса после смены реальностей, а пока… Я, Поттер и Грейнджер. Поттер, Грейнджер и я… вот так! Esel spricht für sich als erster, блять! А я не осел. Мы были командой! Самой настоящей командой эрудитов, сжигающие, как соплохвост своих врагов даже старшекурсников, будучи всего на третьем. Вернее, мы с Гренни часто вгрызающиеся спорами друг другу в глотки, глодали знаниями до костей всех змееголовых, львинногривовых и тихопéрдовых барсуков, а Поттстер был так, между нами, как не пришей гиппогрифу ещё один куринный хвост, пока не появился он. Сапфир. Сказать по правде, я не шибко был рад вести какие — то диалоги об этом Элемéнтаре с кем бы то ни было, но без участия Стихийных магов, древних Друидов, перевернувших своим союзом с нашим измерением в 1947м году любое представление о волшебстве, история не была бы полной. К сожалению. Va chier, mange la merde!Chupa peruly!. Ведь их вмешательство в наше измерение было не всем, чем бы я мог поделиться с вами. Да. Образование Огненного Альянса и противостояние ему Ордена Феникса… Это то о чем стоило вести беседы от самого начала. И поверьте мне, Орден Феникса — был не тем жалким клубняком из Кингсли, Грюма и Люпина, а так же других представителей Аврората, которые ко дню моего рождения haben schon längst Geist abgegeben. В нашей реальности, Орден Феникса был составом о котором вам даже вообразить сложно было бы. Вот только факт в том, насколько подозрительным, до моего рождения, стал ни с того ни с сего отец — всегда вызывало недоумение у моей матери, ничего неведущей об истинном противостоянии между двумя фракциями, как и о самих фракциях Альянса и Ордена, часто рассказывающей мне с самого детства истории с кардинальными изменениями до моего рождения в главной роли. В отличии от меня, ей было сложно смириться с такими невооразимыми переменами, свалившимися, как снег на голову в летнюю жару, в Мэноре, ведь это на её глазах мир становился настолько маниакально неузнаваемым, тогда, когда я уже родился в пеленках цвета синего, воспринимая вокруг всё происходящее, как данное. Нарцисса все время заводилась на одну и ту же тему каждое Рождество, даже тогда, когда я уже поступил в Хогвартс на факультет Когтевран. Особенно, когда я поступил на Когтевран. *** — Драко, милый, я понимаю, что это был лишь исключительно твой выбор… — вновь, как и всегда прежде, завелась матушка Малфой, расставив передо мной, её любимым сыном, всеразличную, вкусную, рождественскую стряпню, кропотливо приготовленную домовыми эльфами, тепло касаясь моей ладони. — Но ты мог бы выбрать и Слизерин. — Мне претит их жажда и стремление к власти… — нахмурился тогда ещё одиннадцатилетний я, всем своим выражением лица, давая понять Нарциссе, что цвет изумруда никогда не гармонировал с привлекательным цветом моих серых глаз, как и наружностью эрудированной души. — Мне интересны иностранные языки, возможность существования других, магических измерений, помимо мира Элемéнтаров и… зельеварение, алхимия! Я говорил тебе… Сто раз! Власть, честолюбие и груды заработанных галлеонов… не нужно лепить из меня богатенького Буратино. — Драко! — Округлив свои ошарашенные глаза, Нарцисса одергнула руку, что ещё недавно с такой нежностью покрывала мою холодную ладонь. — Я понимаю твоё стремление к различного рода наукам, но чтение маггловских сказок! — Будучи до сих пор сраженной, миссис Малфой бегло перевела взгляд на сидящую неподалёку за столом мою взбалмошную тётку, что безразлично ковыряла вилкой под зеленушными когтями грязь, шаркая своими пазикюрами переодически по самосвалу на безумной бошке. — Ты даже ничего не скажешь, Белла?! — А что ты хочешь от меня услышать, Цисси?! — фыркнула тётка, явив озадаченному взгляду моей возмущенной матери прогнившие зубы. Грейнджер, как-то обмолвилась, что её родители были стоматологами, зубными врачами, что могли любую червивую улыбку превратить в белоснежную и красивую. Вот только врят ли это помогло бы запаху из рта Беллатрисы. От неё разило, как от Поттеровых грязных носков — тухлым сыром, стоило только открыть рот. — Я тебе сто тысяч раз говорила — бросай Люциуса! Это его дурное влияние! — гаркнула Лейстрендж продолжая одержимо изучать свои зеленушные ногти от чего комок, съеденного рождественского пирога в моем желудке, молниеностно подскочил к горлу. — Ты ведь знаешь, он не всегда был таким, Белла! — В который раз принялась распинаться Нарцисса. - Больше всего на свете Люциус ценил чистоту крови и наш факультет! Я достал один из конвертов, присланный мне Поттстером с рождественским поздравлением и всеми корявыми пожеланиями отлично провести каникулы, начав читать его раз, наверное, десятый, лишь бы не слушать эту Блэковскую, бесполезную грызню. И вообще, я терпеть не мог тётку! Хуже тётки был разве что учебник по астрофизике для бакалавра маггла. Никак не удавалось понять эти замудренные формулы. — Все изменилось после того дня, как я забеременнела моим Драко, — принялась в который раз уточнять миссис Малфой, будучи оскорбленной тем, что я совсем её не слушал, но я знал историю о посетившем нас незнакомце лучше, чем собственный член, который начинал переодически подниматься с наступлением претинского возраста во время тренировок по квиддичу из — за потирания им между ног о метлу. *** Мать буквально не давала мне этой историей покоя, рассказывая о неком, таинственном незнакомце — Стефане Сальваторе, который, около двенадцати лет назад, посетил наш Мэнор. После этого случая, как считала она, отца буквально подменили. Он распорядился в этот же вечер всем домовым эльфам вышвырнуть привычные декорации, с отличительными чертами Слизерина, сорвать изумрудно — болотного цвета обои, заменив их на расслабляющий сине — лазурный, а библиотека, спустя пару месяцев, расширилась втрое, заняв собой весь первый этаж. Папа был очень трогателен со мной, терпелив и добр. Чем, казалось, мать была такой недовольной? Это уже на четвёртом курсе я узнал, что произошло на самом деле, до сих пор не до конца разобравшись с тем, что я испытывал помимо шока, а будучи осведоленным, все равно не стал называть Нарциссу мамой. Она прямо вожделела чистотой крови, как и тётка настолько, что лишённый однажды воли отец, под внушением вампира Сальваторе из другого мира, резко изменивший свое мировоззрение, нравился мне в разы больше. В чем я мог его винить? В том, что он был понимающим и внимательным? В том, что равноправно стал сотрудничать со всеми представителями волшебного мира, включая и маглорожденных или в том, что даже уставший и выжатый после работы в Министерстве, всегда находил минутку, чтобы прочитать мне сказку перед сном из знаменитых маггловских книг, которые пользовались у многих нечистокровных студентов Хогвартса в фаворите и которые так ненавидела Нарцисса? Если я кого и винил бы во случившемся, так это того самого Стефана Сальваторе, хотя и этот выбор был бы нерациональным. Во всем был виноват Орден Феникса во главе с Дамблдором и тем… Магнусом Бейном из Сумеречного измерения, да и Инверно Крионис — король Элемéнтаров и отец Сапфира, об упоминании о котором мой желудок непорядочно скручивало жгутом, в особенности, когда я видел, как завороженно на него смотрела Грейнджер, сыграл в этой тусне с изменением реальности и подчинением некоторых сознаний наших родителей «во имя блага и противостояния Огненному Альянса» не малую роль. Да, Потти, Гренни и я родились на девятнадцать лет позже, чем должны были, в той реальности, где наш любимый профессор Мракс был монстром, ровно, как родились позже вместе с нами и близнецы Узелки, да и этот дотошный Пруэт, кичившийся о своём противном Огненном элемéнтаризме, будучи в реальности Волан-де-Морта неким Роном Узелком. Знаю, мой рассказ, некоторым из вас, может взорвать макитру, довести разум до состояния чокнутости! Это только потому, что вы досконально незнакомы с нашими историями, а я рассказываю сейчас только самую малость о том, что пережил за последние семь лет в Хогвартсе, и поверьте, не все проведённые дни там были хоть минимум приемлемыми. Например, время после Рождества моего одиннадцатилетия прямо тогда, когда тётка неустанно чесала на бошке свою свалку. Я тогда вышел из столовой, оставив их с матерью одних, одолеваемый желанием провести полезный вечер в библиотеке, даже не ведая о чем шёл дальше разговор, а он был, как раз об Огненном Альянсе, куда вступила Лейстрендж и проходила посвящение в ряды огненных Элемéнтаров. Я не рассказал об этом Грейнджер до сих пор, что это было возможным - стать Элемéнтаром, да и что бы это изменило? В данный момент в моей голове вообще был бардак, после того, как я узнал от Дамблдора о случившемся: Поттер, Грейнджер, два близнеца Узла и даже этот говнюк Пруэт… всего лишь прежние оболочки, перенесшие свои сознания из той реальности, где вместо нашего любимого профессора Мракса по миру махал елдой Лорд Волан — де — Морт. Ну… ну и дичь! За раз так и не выплеснуть все то из себя, что копилось все следующие недели, после такой информации и, разумеется, здесь не обошлось без Элемéнтаров и отгадайте с одного раза без которого? Я только то и делал последнюю неделю, что хвастался за голову, устало роняя её на один из столов в лаборатории алхимика, будучи с четвёртого курса его кропотливым ассистентом. Как я им стал? О, это вообще отдельный кусок истории. Мои чувства, мысли, переживания… все это слеплялось в один вязкий, болезненный ком, давило, как жгучее желе в груди и если раньше, Грейнджер воспринимала меня хотя бы, как друга, временами с которым вела эрудированные дискуссии, всячески припераясь и доказывая свою правоту, то сейчас… сейчас она содрагалась от одной мысли, что мы все семь лет в этой реальности, могли дружить. — Гриффиндорка… чё - ё - ёрт… — корчился я над своим ассистенстким столом в лаборатории Сапфира, стискивал болезненно зубы, вспоминая свою неприязнь к тупым, задиристым львам, один из которых, маглорожденный, блестнул своими кривыми извилинами на первом курсе, посоветовав мне окунуть бошку в бочку с керосином, когда я приволок после того самого визита Беллатрисы в наш Мэнор, вшей. — Ещё для достоверности, чтобы точно вывести этих погрызушек, голову можно подпалить! — Довольно серьёзно выражался этот гриффиндорский дуболом, так что мои челюсти до сих пор от подобного заявления гневно стискивались. Представляете? Джонас Криви, сын Колина Криви, оказался прав! Ублюдок. Я иронично усмехался своим мыслям, узнав только после четвёртого курса, что паразиты были частью перерождения Беллатрисы в Элемéнтара, которая настолько развела на своей бошке этих тварей, что уничтожить их можно было лишь огнём! Наверное, лидеру Альянса ни разу не впёрся её неухоженный причесон, вот он мою тётку подобным образом и проклял, и представляете? Вши передавались только тем, у кого имелась кровь Блэков, иначе лысыми ходили бы половина студентов Хогвартса, а так это был только я, ну и сын Сириуса, крестного Поттстера — Атлас, старший нас на курс. Убогое было зрелище. — Не переживай, Драко… — ласково обращалась ко мне Грейнджер тогда. — Твой ум вовсе не изменился после того, как ты лишился причёски из — за своей тётки. — Легко тебе говорить! — Сложно прятал свою тёплую улыбку я, заметно багровея при ней и поправляя темно — синюю шапку, скрывающую лысину. — У тебя вон их сколько… волос! — Хочешь, я поделюсь с тобой?! — В шутку парировала она, дружественно толкая меня в плечо от чего я заметно млел. Старые, ушедшие в небытие времена, раздражающие на тот момент из — за тупых сложившихся ситуаций, но вот сейчас… казавшиеся такими тёплыми и такими родными. — Что — то Драко, в последние дни, какой - то не такой, — даже задницей я чувствовал на себе любопытные взгляды, слышал шепотки из разных факультетов, в особенности от багровоголовых. — Драко прямо ни рыбкó ни мяскó! А каким я должен был быть, тупоголовые их гнедые головы?! Гнев плескался из меня неуемной силой. Я ругал про себя всех и вся, даже осознавая то, что почти никому из студентов не было известно о существовании Ордена, ведущего смертельное противостояние Огненному Альянсу, а значит и о смене реальностей, как и о приключении этих пятерых гриффиндорцев, во главе с элемéнтарским принцем. — Каким, когда моя любимая когтевраночка… моя дорогая Гренни, как и лучший друг — Поттстер, канули навсегда в смертельный колодец, оставшись лишь пустыми оболочками, заполненные сознанием мерзких гриффиндорцев из другой реальности. Из той самой, где… короче вы уже поняли, — поднял я в очередной раз свои красные, усталые глаза на своих молчаливых слушателей, один из которых, гневно стучал лапами об решётку. — Да выпущу я тебя полетать, Хельга! Прекрати долбать клетку! — Выругался, в очередной раз я на сову, плавно переводя уставшее внимание на хорька, барахтающегося в своей, довольно объёмной клетке. — Нет, Аластор, ты остаёшься торчать там. — Алстор Грюм снова просится побегать? — Добродушный голос улыбчивого профессора Травологии прозвучал у входа в лабораторию. — Профессор Лонгботтом… — растерянно произнес я, все ещё будучи погруженным в жестокую реальность в которой больше не было моей Гермионы. — Драко, мы оба засекреченные члены Ордена, у нас много общего поэтому — просто Невилл. — Ладно, просто Невилл, — выдавил слабую улыбку я, открывая одновременно клетку с совой и распахивая окно, выпуская птицу в долгожданный полет, давая возможность, наконец, расправить крылья. — Его ты не выпустишь, как я понял? — усмехнулся Невилл. — Бедный Аластор Грюм. — Сокрушенно покачал головой Лонгботтом, указывая пальцем на моего хорька, которого Миона подарила на Рождество на втором курсе. — БЕДНЫЙ?! — Мгновенно вспылил я, напрочь забыв про свое, всегда выдержанное самообладание. — Он вчера мне все столы покоцал своими когтями! Колбы побил, зелья нахрен попереворачивал! Да я лучше суну голову в пасть соплохвосту, чем ещё раз дам так порезвиться Грюму. Невилл в ответ лишь добродушно смеялся. Он был единственным с кем мы спокойно могли обсудить случившееся с моим друзьями, как и три года назад, когда я узнал, что реальность, до того, как изменили её себе мои лучшие друзья, пару дней назад, уже менялась из — за этого мага из Сумеречного мира — Магнуса Бейна. — Думаешь теперь она меня ненавидит? В смысле… они с Поттером? — Выдавил я из себя очередной тревожный вопрос, устало потирая одну из бровей. Я старался держать марку, все-таки, перед профессором не называть Поттера — Поттстером, а Миону — Гренни. — Брось, Драко, их сознания хоть и оказались в нашей реальности, прибыли из другой параллели при помощи вмешательства Элемéнтаров, они ведь не глупы, хоть и не когтевранцы отроду, — старался, как всегда подбодрить Лонгботтом, профессор, над родителями которого, не происходило подобных манипуляций, как с нашими. В отличии от нас он родился в 1980м, а не как мы с Гренни и Поттстером — в 1997м. Для него, наш 2014й был уже в лице профессора Травологии, а не как для нас — в лице совсем недавно — прыщавых подростков. — Они ведь прекрасно понимают, что ты не тот отвратительный слизеринец, к которому они привыкли. — Да. Но смотрят на меня именно, как на того слизеринца. — Больно прикусив губу, вновь перешагнув через себя, выдал я. — Для меня тоже было новостью, что я окончил там Гриффиндор, и что я вообще был ужасным забывакой и нелепым парнишей с зубами бобра. Представь, что ты вообще мог оказаться не слизеринцем, а хаффлпаффовцем? Профессор рассмеялся столь заразительно — искренне. Как — то, на мгновение, даже не знаю, Мерлин его раздери, вызвал и на моем лице, скользнувшую улыбку. — Это ж, как именно нужно было вольтануться вселенной, чтобы я зарылся в барсучью нору? — Проржал заливистым, истеричным смехом я. — Драко, тебе нужно выспаться, — довольно заботливо бросил профессор, дружественно сжав моё усталое плечо, от чего я лишь отчётливее понял, что каждая клетка моего организма, буквально ныла от изнеможения. — Да разве сон смог бы мне помочь как — то вернуть её? — Слушай, даже если у мисс Грейнджер что — то и склеится с Сапфиром Крионисом, в чем я довольно-таки сомневаюсь… это все равно будет не твоя Миона, а если бы и была она, ты уверен, что её чувства были бы взаимны? — Она каждый день порывалась зайти в эту лабораторию, невзирая на запреты и правила, чтобы лишний раз увидеть меня! — Возможно, но ты ведь осознаешь, кому, преже всего, принадлежит лаборатория? — Вскинул бровью Лонгботтом, тяжело вздохнув. — Ты прав, Невилл, мне нужно просто выспаться… — не стал я продолжать этот болезненный разговор в котором трудно было сознаться самому себе, что я в действительности не знал, испытывала ли она ко мне нечто большее, чем дружба и запала ли Миона на этого Элемéнтара? — Только не выпускай Аластора Грюма из клетки, ради всей магии нашего измерения, не то, он снова будеть херню боломутить! Профессор добродушно усмехнулся, бросив взгляд на моего дергающего носом хорька, а после вместе со мной — покинул лабораторию алхимика, взяв направление в Большой зал. Наверное, я около часа бродил по замку, впадая в глубокие размышления. Около семидесяти лет назад три явных старпера решили, что должны во имя Великого блага магических измерений, изменить реальность, сделав путем внушения вампира, из моего отца — обожателя различных наук и покровителя маглорожденных и магглов, а после, ещё кучка геройствующих гриффиндорцев нырнули своими сознаниями в здешние тела моих друзей, напрочь их уничтожив, а я… представьте себе, должен был просто спать. Спать и воспринимать все, как должное, я же… Мерлиновы унтерхозы — когтевранец! На меня возлагались, по части изготовления уникальных зелий и выведения редкостных формул, большие надежды. Но кто — нибудь догадался, кроме Лонгботтома, спросить — чего именно хотел я? А я хотел её… мою Миону, с которой мне, похоже, уже никогда не встретиться.