Терновый венец

      …видно, жестокость — удел всего рода человеческого…

      Эна       Небо на горизонте уже начинает светлеть, когда Китнисс стучит в мою дверь. Ее лицо бледное, а глаза сухие и покрасневшие. Без лишних вопросов впускаю ее в комнату и разрешаю остаться со мной. Я глажу ее по волосам, пока она сбивчиво рассказывает о своих страхах и чувствах. Я молчу и ничего не обещаю, просто не могу произнести: «Все будет хорошо». Ведь что, в сущности, будет хорошо? Арена неотвратимо изменит ее. Ей будут сниться кошмары, а вина за убитых ее рукой будет преследовать ее день за днем. А потом капитолийцы наверняка захотят заполучить Огненную Китнисс. За любые деньги. От этой мысли к горлу подступает тошнота. Что хуже: лишиться жизни или быть не вправе ею распоряжаться? Жить в вечной тьме, не имея и шанса на проблеск света, или не жить вовсе? И сколько бы я ни постаралась сделать, чтобы дать ей побольше свободы, никогда не будет достаточно. Впрочем, обещать неосуществимое от меня и не требуется. Выговорившись, Китнисс засыпает, и я плотнее укутываю ее в одеяло. От мысли, что уже через несколько часов она окажется по ту сторону экрана и будет сражаться за свою жизнь, хочется выть. Глаза жжет от подступающих слез, но сейчас не время для переживаний и жалости к себе. Осторожно поднявшись с постели, чтобы не потревожить сон Китнисс, я достаю из верхнего ящика стола записную книжку. Открыв на чистой странице, пишу имена тех, с кем обязательно нужно поговорить. Первыми идут наиболее щедрые, во главе, конечно, оказывается, Траян. Вторую часть списка начинает Ичиро — это те, кто дает рукам слишком много свободы, последними записываю тех, перед кем придется долго унижаться. Получается десять человек. Все из них мужчины и почти все относятся ко второй категории. Я захлопываю книжку и бросаю ее в ящик, подхожу к шкафу и распахиваю дверцы. Пробегаю взглядом по платьям и выбираю три наиболее открытых варианта. Раздумья занимают у меня несколько мгновений, я закидываю два неподходящих варианта в глубь шкафа и провожу пальцами по сияющему черному шелку. Подняв глаза, замечаю в зеркале свое бледное лицо. Прикладываю платье к груди и заставляю себя улыбнуться как можно обольстительнее. Уголки губ подрагивают от нервного напряжения, выдавая неестественность и фальш. Я перевожу взгляд на Китнисс. Лукас никогда не простил бы мне ее смерть. Я должна приложить все усилия, чтобы она вернулась. Она нужна мне! Я переодеваюсь в брюки и рубашку, вешаю платье отдельно, чтобы потом быстро снять его с вешалки. За дверью уже слышится бодрый стук каблуков Эффи. — Подъем! Подъем! Сегодня чрезвычайно важный день! — кричит она так радостно, что мне хочется убить ее. Размалеванная дура. Я мягко трясу Китнисс за плечо, стараюсь подавить острое чувство сожаления. В ближайшие десять дней ей едва ли удастся выспаться. Сон на Арене — непозволительная роскошь. — Вставай, солнышко, — тихо говорю я и лишь потом вспоминаю, что так ее называет Хеймитч. От мысли об этом сердце начинает биться быстрее, словно я сделала что-то непозволительное и меня вот-вот отправят за это на эшафот. — От тебя такого не ожидала, — недовольно бурчит Китнисс, с трудом разлепляя веки.       Когда мы приходим в столовую, все уже сидят на своих местах. Эффи хлопает в ладоши и поправляет фиолетовый парик, высота которого по меньшей мере пятьдесят сантиметров. Из всех нас она кажется самой расслабленной, хотя ее глаза возбужденно блестят. Я сдерживаю желание скривиться. Я сегодня должна быть самой веселой и дружелюбной, если хочу найти спонсоров. Пит натянуто улыбается, но Китнисс с презрением в глазах игнорирует эту слабую попытку и резко выдвигает стул, царапая его ножками паркет. Эффи что-то невнятно бурчит об ужасных манерах, но никому нет дела до ее мнения. — Что-то ты сегодня особенно хмурая, солнышко. А ведь тебя ждет чрезвычайно важный день, — замечает Хеймитч. — Не называй меня так, — раздраженно отзывается Китнисс и хватает вилку, чтобы занять руки и мысли. Хеймитч усмехается. Он будет называть ее солнышком до конца жизни. Я поджимаю губы, чтобы не улыбнуться, складываю руки на коленях и выпрямляю спину. Больше никто ничего не произносит. Атмосфера становится все более гнетущий с каждым тиканьем часов. Секунды складываются в минуты, а те утекают слишком быстро. Время неизбежно выходит. Я окончательно принимаю неизбежность прощания, когда в столовую входят Цинна и Порция. Пит и Китнисс поднимаются, мы следуем их примеру. Стилисты протягивают им простые балахоны и уходят, чтобы сесть в планолеты, а мы поднимаемся на крышу. Сильный ветер остужает лицо и треплет волосы, небо хмурится. Наверное, пойдет дождь… — Постарайтесь выжить, — небрежно бросает Хеймитч, вырывая меня из отвлеченных размышлений и возвращая в убогую реальность. На автомате я делаю два шага к Питу и слегка прикасаюсь к его плечу, мы киваем друг другу, прощаясь навсегда. Затем я поворачиваюсь к Китнисс и прижимаю ее к себе, цепляюсь за нее так крепко, будто смогу удержать здесь навечно. Шум приближающихся планолетов напоминает мне, что это не так. — Ты со всем справишься, моя прекрасная девочка. Ты охотница, помни об этом, хорошо? — быстро шепчу я. — Ищи воду на Арене. — Не суйтесь к Рогу, сразу бегите прочь, — добавляет напоследок Хеймитч и тоже коротко обнимает обоих. Я не двигаюсь с места до тех пор, пока планолеты не исчезают из поля зрения. От паники холодеет в груди. Что, если она погибнет? Сегодня или завтра? Что, если она не вернется? Я судорожно глотаю воздух, но все равно задыхаюсь. Хеймитч осторожно касается моей руки, говоря, что пора идти, и я покорно следую за ним. Ветер свистит в ушах, и мне мерещится, что я слышу его насмешливый шепот: «Со мною умри…»       Когда я подвожу глаза серебристым карандашом, мои руки дрожат, из-за этого линии получаются неровными и приходится переделывать макияж снова и снова. Браслет не желает застегиваться на запястье, волосы не ложатся так, как мне нужно, а ткань платья ползет вверх при каждом движении. Обуваясь, я путаю левую и правую туфли, это заставляет меня остановиться и шумно выдохнуть. Мысли мои скачут и разбегаются, словно тараканы на свету. Так не пойдет, я должна взять себя в руки. Я достаю сигарету и чиркаю спичкой. Делаю несколько быстрых нервных затяжек и давлюсь дымом. Прокашлявшись, осторожно провожу кончиками пальцев под глазами, стирая выступившие слезы. К счастью, карандаш не размазался. Докуриваю я уже медленнее, руки больше не трясутся, а лицо словно заморозили, таким оно кажется безжизненным и равнодушным. Толкнув дверь, выхожу в коридор. — Готова? — спрашивает Хеймитч и хмурится, уловив аромат ментола. Но ничего не говорит, лишь понимающе дергает уголком губ. Я киваю в ответ, не в силах выдавить и слова, и мы идем к лифту. В тишине спускаемся на нужный этаж, молча движемся к залу и лишь у самых дверей на секунду пересекаемся взглядами. Хеймитч пропускает меня вперед, и на одно короткое мгновение наши пальцы соприкасаются. По телу проходит электрический ток, и я едва не спотыкаюсь, но быстро прихожу в себя, когда вижу пришедших капитолийцев. Еще несколько минут, и Игры начнутся. Хотя для нас они уже начались.       Я расправляю плечи и вскидываю подбородок, принимая надменный и независимый вид. Намеренно стучу каблуками по полу и иду неспешно, покачивая бедрами. Часть взглядов сразу обращается ко мне, а это именно то, что мне нужно. Я рассчитываю в первую очередь найти Траяна, но вместо него передо мной появляется Финник. На нем свободные белые брюки и полупрозрачная майка, абсолютно ничего не скрывающая от похотливых взглядов. Он ухмыляется и внимательно разглядывает меня со всем своим нахальством. — Я готов упасть к твоим ногам, — выносит он свой вердикт. — У тебя недостаточно денег, чтобы я это оценила, — фыркаю я, скрывая раздражение. Вот сейчас мне совсем не хочется тратить на него время. — Не забудь про наш маленький спор. Уже выбрала, какой сокровенный секрет расскажешь? Надеюсь, это будет что-то волнующее, — подмигивает Финник. Хочется закатить глаза, но я только хмыкаю в ответ на эти жалкие попытки вести глупые игры. — До твоего ему далеко, — небрежно бросаю я и легким движением руки отталкиваю со своего пути. Удивительно, но после этого короткого и бессмысленного обмена любезностями мне становится легче. Паника отступает, позволяя снова начать мыслить.       Экран загорается, и все обращаются во внимание. Я подхожу к Хеймитчу и замираю рядом с ним, слушая приветствие бессменного ведущего Игр. Арена и правда представляет собой лес, что не может не радовать. Я медленно выдыхаю. Вскоре появляются трибуты, они быстро оглядываются и жадно всматриваются в Рог, чтобы узнать, какое оружие для них подготовлено. Мое сердце замирает, когда я вижу сияющий серебристый лук. Луч солнца, словно дразня, скользит по наконечникам металлических стрел, и я вижу, как Китнисс сгибает ноги в коленях и подается вперед. О нет. Я неосознанно мотаю головой. Пит делает тоже самое, на секунду сбивая ее с толку. Замешкавшись, она упускает возможность быстрее остальных добраться до Рога. Пит мчится в лес, и я жду, что Китнисс последует его примеру, но вместо этого она делает несколько шагов к Рогу, затем растерянно останавливается, оглядывается. Ее внимание привлекают буханка хлеба, кусок ткани и ярко-оранжевый рюкзак. Она хватает первые два и устремляется к рюкзаку, едва не сталкивается с другим трибутом. Я прижимаю ладонь ко рту, дрожа от волнения. Парень вдруг падает, захлебываясь кровью, и все мы видим Мирту, готовую метнуть следующий нож. Китнисс хватает рюкзак и резво закрывается им. Лезвие застревает в ткани. Ухмыльнувшись (она еще и ухмыляться успевает!), она наконец-то бросается к лесу и скрывается за деревьями. Я делаю вдох так резко, что начинает колоть в боку. — Почему нельзя было послушать и не лезть туда! — шепотом восклицаю я, чтобы слышал только Хеймитч. Он тихо смеется, и я прожигаю его недовольным взглядом. Как смешно! Еще один находит время для веселья. Только сейчас я вдруг думаю, что в чем-то они похожи. Возможно, именно поэтому они не слишком любят друг друга и все время ругаются… — Вспомни себя. Ты разве слушала кого-то? Я открываю рот, но мне нечем возразить. Одно дело рисковать своей жизнью, и совсем другое — видеть, как рискует тот, кого ты любишь. Через десять минут приходит время для ставок. Я устремляюсь в гущу людей и без особых проблем получаю первые пожертвования. Крайне скудные, надо отметить. Заприметив Траяна, я ловко хватаю его за локоть и улыбаюсь. — Какая приветливая, не то что обычно, — фыркает он и без лишних слов берет у меня планшет. — Собираешь на обоих? В этом вопросе я слышу насмешку, граничащую с издевкой. Это не может меня не злить, но сегодня мне нужно подобраться к его кошельку как можно ближе. — Готов пожертвовать в два раза больше? — интересуюсь я. Он закатывает глаза, делая вид, что потрясен наглостью моего вопроса. И ставит крупные суммы и на Китнисс, и на Пита. — Спасибо! — искренне говорю я. Траян не прощается, только лукаво подмигивает. Я вижу Джоанну Мейсон, пытающуюся убедить двух капитолиек поставить на ее трибутов, и Траян спешит прямо к ней. Я хмурюсь, но тут же выкидываю его из головы. Он выполнил свою функцию. Затем я подхожу еще к двум мужчинам из моего списка. С ними приходится долго говорить обо всякой ерунде и улыбаться так широко, что начинают болеть щеки. Их пожертвования на порядок меньше, чем я ожидала. Что за аукцион невиданной скупости? Такое положение дел не может не удручать. Несколько дам решительно отказываются ставить на Китнисс, но смягчаются перед несчастным влюбленным Питом и переводят бесценные крохи. Дела идут намного хуже, чем мне бы хотелось! А ведь первый день едва ли не самый важный! Кто-то кладет руку мне на талию, и я чувствую приторный аромат мужского парфюма. — Давно не виделись, дорогая, — говорит Ичиро, останавливая взгляд на моем декольте. — Ты прав. Я очень скучала, — мурлычу я ему на радость. — Как хорошо, что мы встретились сегодня, господин Сато. Его черные глаза приобретают масляный блеск, а пальцы поглаживают обнаженные участки моей кожи. Я прижимаюсь к его боку, хотя внутри испытываю только отвращение. Из всех капитолийцев я ненавижу его больше всех. — Приходи ко мне сегодня, — его жаркий шепот касается моего лица. — Ты же знаешь, я не могу… — печально тяну я. — Я слишком волнуюсь из-за Игр. — Я знаю много способов снять стресс, — Ичиро прижимает меня спиной к своей груди и скользит ладонью по моему животу вниз. — Но лучше всего мне поможет то, что ты поставишь на Китнисс, — шепчу я, откидывая голову на его плечо и обнажая шею. Еще пара минут, и он переводит внушительную сумму. Я удовлетворенно улыбаюсь. Ну наконец-то. — Вертишь мной, как хочешь, — он тянется к моим губам, но я в последний момент отстраняюсь и игриво улыбаюсь, прежде чем поспешить прочь. Следующие полчаса я обхожу всех, кого могу. Ситуация понемногу улучшается, люди припоминают наряды Китнисс и ее высокие баллы и соглашаются сделать ставку. Сентиментальные персоны вспоминают и историю с горькой влюбленностью двух несчастных. С Питом дело обстоит куда хуже. Он запомнился в основном благодаря интервью, но этого мало. А может, я недостаточно стараюсь для него. — Какое счастье созерцать столь красивое существо, — слышу я веселый голос и оборачиваюсь. Передо мной оказывается высокий широкоплечий мужчина со светло-голубыми глазами и обаятельной улыбкой. На нем белый меховой полушубок, надетый на голый торс, и черные кожаные брюки. Я хмурюсь, тщетно пытаясь его вспомнить. — Я Адам Лэфер, — произносит он и целует мои пальцы. — До этого я здесь появлялся крайне редко, был занят делами. — Я в Капитолии уже очень давно… Что за дела не позволили нам встретиться раньше? — улыбаюсь я. — Семейный бизнес. Мне пришлось объездить весь Панем, чтобы все наладить. Мой отец не слишком хорошо со всем справлялся. Я недавно приобрел несколько шахт, так что с радостью поддержу трибутов из Двенадцатого. Позволишь? — он забирает планшет и переводит… не слишком мало, но и не так много. — Благодарю, — отвечаю я с легким разочарованием. — Я бы мог перевести больше, но не хотел бы, чтобы ставка не удалась. — У Китнисс есть все шансы, — сразу говорю я, но он дергает головой. — Не будем спешить. Если она продержится два дня, я поставлю, скажем, в десять раз больше. К тому же это будет повод увидеться снова и познакомиться поближе. Я живу на пятом этаже в номере 505, — подмигивает Адам и уходит. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это значит. Он хочет затащить меня в постель, а платой за мои услуги будет ставка.       Вернувшись в свою комнату, я с яростью разрываю платье и швыряю его в стену. Как же я ненавижу все это! Хочется закричать, но я позволяю себе лишь со всей силы пнуть шкаф и тут же скривиться от боли. Переодевшись в брюки и рубашку, я хватаю сигареты и направляюсь в столовую. Как раз вовремя, чтобы сосчитать удары пушки. Двенадцать человек. На секунду все во мне холодеет от испуга, что я пропустила смерть Китнисс, но потом она появляется на экране, и я расслабляюсь. Забравшись на подоконник, я закуриваю и уже гораздо спокойнее наблюдаю за ходом Игр. Ничего интересного не происходит, и я решаю, что сегодня убитых больше не будет. Устав бежать, Китнисс забирается на дерево и вытаскивает из рюкзака спальный мешок, забирается в него и привязывает себя к ветке. Хорошо, что она взяла рюкзак. Иногда по ночам я вспоминаю, как холодно было на Арене, и не могу согреться ни под одним одеялом. Одному трибуту повезло меньше. Он устраивается на земле в густых зарослях кустарника и, обняв себя руками, трясется от холода. Я вздыхаю, но не испытываю к нему ни капли жалости. Услышав шаги, я поворачиваю голову и вижу Хеймитча. Он подходит ко мне и прислоняется спиной к стене, устремляет взгляд на экран. Какая-то девушка разводит костер. Прямо рядом с тем местом, где устроилась Китнисс. От возмущения я резко выпрямляю спину и подаюсь вперед. Проходит совсем немного времени, прежде чем профи находят эту идиотку. Их радостный смех вызывает во мне дрожь омерзения. — Прошу, не убивайте меня! — этот жалобный крик отражается от стен и действует на нервы. Никто ее не собирается щадить. Катон с ухмылкой протыкает мечом ее руку, заставляя девушку закричать от боли, и лишь потом медленно вонзает лезвие ей в живот. Неожиданно за спинами профи появляется Пит, и я резко поворачиваюсь к Хеймитчу. — Когда он успел присоединиться к ним?! — Им очень хочется добраться до девчонки из Двенадцатого. Так что они нашли его пару часов назад и предложили сделку. Точнее это он предложил им сделку, а они ее с радостью приняли, — поясняет Хеймитч. Профи проходят совсем рядом с деревом, где устроилась Китнисс, и я передергиваю плечами. — А кто-нибудь слышал пушку? Девчонка точно мертва? — спрашивает Диадема. — Я сам ее прирезал, — самодовольно ухмыляется Катон, но остальные не совсем уверены. — Я проверю, — вызывается Пит, схватив нож. На несколько мгновений на экране появляется удивленное лицо Китнисс, затем снова внимание уделяют Питу. Он быстро находит неудачливую трибутку, она громко хрипит, кровь пузырится на ее губах. — Пожалуйста, — просит она, и Пит перерезает ей горло. Грохот пушки свидетельствует о ее смерти. Пит роняет нож и отступает, садится на корточки и закрывает лицо руками. Хеймитч забирает у меня сигарету и делает затяжку. — Эй! — восклицаю я, пока Пит, взяв себя в руки, возвращается к профи. — Я поделился с тобой своей дурной привычкой, когда тебе это было нужно, теперь твой черед. Я дергаю бровью, но не спорю. Мы сидим так до поздней ночи, выкуривая одну сигарету за другой. И часть меня рада, что он сейчас рядом, что я не одна. Но все же я не позволяю себе забыть, что, пусть мы и в одной комнате, между нами бездна. И это навсегда.