Потерянные надежды.

Вероника расширила глаза, словно оказавшись в ловушке собственных размышлений, из которой не могла найти выхода. Время будто остановилось — секунда, другая, и в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь легким шорохом листьев за окном, которые шептались между собой на ветру. Я ощутила, как воздух вокруг нас стал плотным и вязким, словно сам по себе замер в ожидании. Мой вопрос завис в пространстве, как тяжёлый туман, окутывающий нас обоих и сковывающий её реакцию. Каждая доля секунды тянулась, словно вечность, и я могла видеть, как в её глазах отражается борьба — борьба между желанием ответить и страхом произнести слова, которые могли изменить всё. В этот момент мне казалось, что даже самые тихие звуки, которые обычно наполняли комнату, исчезли, оставив только глухое эхо неопределенности. — Я не знаю, — её голос был тихим, но в нем чувствовалось стремление разобраться. Вероника пожимает плечами, словно пытается сбросить с себя груз неопределенности. Вдруг её лицо меняется. Она сдвигает брови и пронзает меня своим взглядом. — То есть в смысле? К чему ты задала этот вопрос? — и тут я понимаю: она пытается найти в ответах что-то большее, чем просто слова. Если быть откровенной, слова для матери словно застряли в горле, и я не знаю, как ответить на её вопрос. Я мечтала торжественно объявить о своей беременности, нежно приоткрыв перед ней завесу радости, но вместо этого, как будто бы сама не веря в свою судьбу, начала говорить о аборте, словно это была единственная опция, и мне необходимо было освободиться от маленького, неосознанно любимого существования. В те первые мгновения, когда разразилась новость, мимолетная мысль о таком страшном шаге проскользнула мимо, но я с ужасом отгоняла её, осознавая, что аборт может обернуться для меня бездной страха — шансом навсегда утратить материнство. Хотя всё это лишь мифы, сочиненные устами других, что если, несмотря на слухи, это окажется правдой? Как жить с мыслью, что, не дай бог, окончательное решение лишит меня желания, которое может вспыхнуть однажды? Лучше не проверять это на практике. Но если я заткнусь, этот разговор растянется до позднего вечера, и в молчании мне тоже не найти выгоды. Я, безусловно, должна открыть свое сердце Веронике и поведать ей о своей беременности. Убеждена, что это известие вызовет в ее душе бурю радости — она не раз упоминала, что станет счастлива, если я воплощу в жизнь задуманное материнство, и обретение ею статуса бабушки станет для нее истинным счастьем. Вероника, та, что забрала меня из детского дома, приняла меня в свои объятия с юных лет; ее заботливость и отвага никогда не оставляли меня в одиночестве. Ее нежность игнорировала все мои капризы, даже когда мои слова были грубы. Я знаю, как прекрасно она будет заботиться о внучке или внуке, так как для меня она была образцом великолепной матери, которую я нежно люблю. — Ева, пауза неприлично затянулась, — Вероника смотрела на меня с безмолвным напряжением. Её глазах читался вопрос, который не решалась озвучить. Я понимала, что затрагиваю тонкую струну, задавая вопрос о том, что никогда не трогало её сердца. В конце концов, ей было не о чем беспокоиться — ни о детях, ни о абортах, которые сделала однажды в тени своего безмолвного горя. Но всё же этот разговор не давал мне покоя, а единственным ребёнком в её жизни была я, её выбор из детского дома, её надежда и радость. — В общем, мам, знаешь, я недавно узнала, что беременна, — вырвалось из моих уст, как будто я открыла дверь в запакованную тьму. Словно потоком выльется вся моя неопределённость, и, может быть, станет легче. Но мрак в душе лишь нарастал, давя на грудь, словно камень. Беременность, которой не ждали, как буря в ясный день, ворвалась в мою жизнь. На плечи легла тяжесть, с которой одна я не справлюсь. «Где найти ответы?» — этот вопрос звенел в голове, но ответа всё равно не было. — Так это же прекрасно! — восклицала мама, когда я медленно приподнялась с её колен. В её глазах зажглись радостные искорки, словно она только что узнала о своей беременности, в то время как речь шла о моей. Эта безусловная радость, без всяких условий и сомнений, неожиданно перетекла в меня, заставив уголки губ едва заметно изогнуться в улыбке. Мы обе заметили этот момент счастья, который поразительно объединил нас. — Но подожди, к чему тогда разговор об аборте? Ты не собираешься избавиться от этого ребёнка? — её голос прозвучал с тревожными нотками, и я почувствовала, как в горле у меня образовался плотный ком, сжимая дыхание. — Я нет… — выдавила я из себя, в то время как внутри меня разразилась настоящая буря эмоций, накрывая с головой. В моём горле по-прежнему стоял ком, а губы непроизвольно сжались, когда я встретила взгляд мамы. В её глазах читалась тревога и недоумение, словно она пыталась разгадать загадку, которую я сама не могла объяснить. Я видела, как её сердце наполняется беспокойством, и это ощущение только усиливало мою внутреннюю борьбу. Каждое слово давалось мне с трудом, словно я пыталась вырваться из ловушки собственных мыслей. Я понимала, что для неё это было не просто заявление, а вопрос жизни и будущего, и это добавляло мне смятения. Внутри меня разгоралась неуверенность: как объяснить ей, что я сама не знаю, что чувствую? Я ощутила её беспокойство, услышала в её молчании внутренний крик: «Ты не можешь это сказать». Вопрос о аборте, который сорвался с моих губ, стал тяжёлым грузом, давящим на наши отношения. Она, конечно, восприняла это как сигнал, будто я хотела избавиться от той жизни, что зарождалась внутри меня. Но, признаюсь, даже в самых мрачных мыслях, которые порой меня посещали, у меня не хватало смелости сделать выбор, противный самой сути материнства. Чувство, что я могла бы отправить своего ребенка в мир, откуда нет возврата, терзало мою душу. Я не смогла бы вынести этот ужас — осознание того, что могла бы лишить его шанса на жизнь, стало бы для меня настоящим приговором, который я могла бы вынести лишь самой себе. В моих мыслях возникали образы холодной комнаты, где царил резкий запах спирта и бездыханных надежд, и это бросало меня в пучину ужаса, заставляя сердце трепетать от страха. Я словно ощущала, как эта мрачная атмосфера сжимает меня в своих объятиях, погружая в бездну отчаяния. Каждый вдох давался с трудом, как будто в воздухе витала предательская тень, готовая поглотить всё светлое, что ещё оставалось внутри. Я понимала, что даже если когда-то поддалась бы страху и приняла бы такое решение, само осознание того, что я могла бы это сделать, навсегда оставило бы на мне неизгладимый след. Это было бы не просто решение — это стало бы шрамом на душе, который не заживет, а лишь будет напоминать о моём выборе. Я бы не смогла забыть тот момент, когда, стоя на распутье, выбрала бы путь, ведущий в тьму, вместо того, чтобы идти навстречу свету. Каждая мысль о возможном выборе вызывала во мне внутренний конфликт, терзая меня и заставляя осознавать, насколько хрупка и ценна жизнь, даже если она только начинает зарождаться. Я чувствовала, как страх и нежность борются друг с другом, создавая в моём сердце невыносимую боль. Каждое мгновение, проведенное в раздумьях, было наполнено тревогой, и я знала, что не смогу спокойно жить с этим грузом на своих плечах. — Мам, если честно, мне не так-то легко объяснить тебе, что я чувствую… — произнесла я, ощущая, как слёзы подступают к глазам. Слова словно прятались в углах моего сознания, не желая вырываются наружу. Я знала, что Вероника может неправильно интерпретировать мои мысли, решив, что я хочу избавиться от ребёнка, от будущего, полного счастья. Но это не так. Вопрос об аборте был лишь отражением моих терзаний, моего беспокойства. — Слушаю тебя внимательно, Ева, — произнесла она, её голос обрел настойчивость нежности, обнимая меня своим вниманием. Это было ясно: ей не важны были её дела, её мысли сейчас были полностью сосредоточены на мне, на её дочери. В её глазах читался тот самый вопрос, который сейчас гремел в моей голове: зачем ты спрашиваешь об аборте? Ты уже не маленькая девочка, и выбор, который ты должна сделать, должен быть взвешенным. Я сглотнула лишние слова, собиралась с мыслями. Время словно замерло, а между нами возникла невидимая пауза, наполненная ожиданием. — Когда я увидела две полоски на тесте, в голове мелькнула мысль об аборте. Всего лишь несколько секунд, и потом все затмило осознание, что врач подтвердил: я беременна. На тот момент мысли о прерывании беременности исчезли. Сидя напротив мамы, я рассказала ей все как есть, не пытаясь приукрасить или скрыть свои эмоции. — Я слышала много страшных историй о последствиях аборта. Люди говорили, что после него женщина может стать бесплодной, что ей не суждено будет стать матерью, и что она будет всю жизнь расплачиваться за то, что лишила жизни своего ребенка. Эти слухи глубоко запали мне в голову. Говорили, что он мстит за свою смерть, что не даст мне шанса вновь забеременеть. — О, Господи, Ева! — мама отозвалась, и в ее голосе звучала искренность, возможно, даже насмешка. — Кто тебе наговорил такую чушь? Бабушка-гадалка? Покойный знакомый? То, что ты говоришь, абсурд! Не позволяй страху управлять твоей жизнью. Слова мамы пронзили меня, и я почувствовала, как прочь уходит тень сомнений. Темный вечер окутывал город, когда я задумалась над словами Вероники. Мы сидели на старом плюшевом диване, осенний дождь стучал по окнам, создавая уютную атмосферу для откровений. — Почему же говорят, что после аборта девушка становится бесплодной? — спросила я, уставившись в пустоту, не веря в то, что когда-то игнорировала эту тему. Вероника, с ее успокаивающим тоном, начала объяснять. — Дело в гормонах, — произнесла она, обнимая меня. — Резкие перемены могут повлиять на овуляцию, и это действительно может привести к эндокринному бесплодию. Особенно среди молоденьких девушек, которые не понимают важности защиты и оказались в трудной ситуации. Я слушала ее, погружаясь в мрак своих мыслей. — Но это не проклятие, не месть не родившегося ребенка, — продолжала Вероника. — Это всего лишь миф, плод воображения, созданный людьми, которые не понимают, как работает тело. Я посмотрела на свою маму, и оказалось, что в этом мраке есть свет — надежда и понимание. Точно так же, как дождь проходит, оставаясь в прошлом, я могла оставить свои страхи позади. Я внимательно слушала маму, глубоко вздыхая и принимая к сердцу ее слова. Все те слухи и распространенные мифы, которые когда-то казались мне правдой, теперь выглядели не более чем пустыми выдумками. В принципе, я и так знала, что это неправда, но теперь, когда я слышала это от нее, я окончательно убедилась в своем мнении. Моя мама была человеком, который, вероятно, видел на этом свете все, что можно, и я могла доверять ей безоговорочно. — У меня были подруги, у которых после аборта действительно возникали проблемы с овуляцией, — продолжала Вероника, нежно поглаживая меня по голове, стараясь успокоить. — Но также были и те, кто, несмотря на аборт, уже через год вновь становился матерью. Поэтому, если ты решишь сделать аборт, это вовсе не означает, что ты станешь бесплодной. Возможно, просто сейчас ты не готова к ребенку. Например, если девушке всего семнадцать, она только что закончила учебу и не чувствует себя готовой к материнству. Вероника говорила это с пониманием и заботой, и я чувствовала, что ее слова исходят из личного опыта ее подруг. — Конечно, я не скажу, что аборт — это нормально. Но если у человека нет денег, нет стабильного жилья, если он только что закончил учебу и не может найти работу, то как он сможет воспитывать ребенка? В таких условиях это было бы крайне сложно, если не невозможно. И если рядом нет никого, кто мог бы помочь, то в таком случае аборт может быть вполне приемлемым решением. Она продолжала, подчеркивая важный момент: — Но я хочу еще раз сказать, что аборт не всегда приводит к бесплодию. Шанс развития бесплодия после аборта составляет всего около пяти процентов. Это не так много, как многие думают. Главное — это осознанный выбор и понимание своих возможностей в данный момент. Слушая ее, я чувствовала, как страхи и сомнения постепенно отступают, уступая место пониманию и принятию. В тот момент, когда Вероника успокоила меня, сказав, что аборт не всегда приводит к бесплодию, я почувствовала, как внутри меня уходит напряжение. Я осознала, что больше не хочу думать об этом варианте. Я приняла решение: я буду рожать. Я хочу стать матерью и воспитать своего ребенка, независимо от того, какие трудности сейчас существуют между мной и Игорем. Пусть даже мы расстались, это не должно стать причиной для того, чтобы избавиться от жизни, которая зародилась во мне. Мой ребенок, будь то мальчик или девочка, — это не просто плод, это моя надежда, моя будущая радость. Он или она заслуживают шанса на жизнь, даже если сейчас у нас с Игорем не все гладко. Я должна поговорить с ним, объяснить ситуацию. Возможно, он сможет найти решение, которое поможет нам обоим. Но самое главное, что я поняла: я не могу избавиться от этого маленького существа, которое уже живет во мне. Это было бы ужасным злодеянием, и я не могу этого сделать. Я чувствовала, как во мне крепнет решимость, и понимала, что должна избавить Санкт-Петербург от той тьмы, которая сейчас бродит по улицам, от того зла, которое угрожает мирным жизням. У меня есть мама, которая всегда поддержит меня, и подруга, готовая быть рядом в любой ситуации. Я не одна в этом пути, и, глядя на будущее, я не думаю, что мне будет трудно. Я знаю, что смогу справиться с трудностями, потому что у меня есть любовь и поддержка. Я готова принять на себя ответственность за новую жизнь и с нетерпением жду момента, когда смогу обнять своего ребенка и сказать ему, что он — самое ценное, что у меня есть. — Надеюсь, все вопросы по поводу аборта у тебя уже разрешились? И, знаешь, тебе не стоит переживать, ведь я всегда рядом с тобой, — с нежностью произнесла Вероника, кладя свою правую руку на мою голову, словно пытаясь передать мне свою поддержку и тепло. В её голосе звучала забота, а в глазах — искреннее желание помочь. После нескольких дней глубоких размышлений, когда я погружалась в воспоминания о том вечере, когда Игорь сказал, что нам нужно расстаться, я осознала, что злость, которую я испытывала, постепенно уходит. Я не могла не думать о том, как всё произошло, и о том, как он, казалось, принял это трудное решение с тяжёлым сердцем. С каждым новым днём, когда я пыталась разобраться в своих чувствах, я всё больше понимала, что его поступок был продиктован не эгоизмом, а искренней заботой о моей безопасности. Это осознание постепенно вытесняло злость, и я начала понимать, что в глубине души не могу ненавидеть его. Он ведь меня любит. Любит по-настоящему, и эта любовь, как свет в тёмном туннеле, согревала мою душу. Я чувствовала, что он любит только меня. Это знание было как тихий шёпот в сердце, который подтверждал: несмотря на все преграды, он всё равно остаётся частью моей жизни. Я знала, что в его сердце есть место для меня, и это придавало мне сил. *** Я сидела в палате рядом с братом, медленно наблюдая, как его сердце продолжает биться в унисон с моим, несмотря на то, что он всё ещё погружён в безмолвное царство комы. Мои глаза наполнялись слезами, но я сдерживала их, понимая, что на кону жизнь другого человека — малыша, который постепенно растёт внутри меня. Лёша лежал на больничной койке, окутанный трубками, которые неотступно напоминали о его борьбе за жизнь. Травмы, которые он получил, были ужасны, и страх овладевает мной, когда думаю о том, что могло бы с ним случиться. Этот момент, этот поразительный ужас, когда сердце сжимается от мысли о том, что я могу потерять его навсегда. Но в его глазах, пусть они и закрыты, я чувствую, что он жив. Я верю, что где-то, в глубине своей души, он ощущает мою поддержку. Он выжил, и, глядя на него, не могу не думать, что его оберегал не кто иной, как ангел-хранитель. Мысль о том, что однажды я могу прийти в больницу и услышать эти страшные слова о его смерти, терзает меня до глубины души. Я не могу представить, каково это — потерять Лёшу, моего брата. Любой день, проведённый здесь, становится для меня испытанием: страх и надежда переплетаются в моем сердце, как две неразлучные тени. Но, невзирая на все испытания, я все-таки знаю, что его сердце по-прежнему бьётся. И в этом есть надежда. Каждый его вдох напоминает мне, что мы всё ещё вместе, и я готов бороться за его выздоровление до последнего. Мой брат лежит передо мной, окутанный бинтами, словно хрупкий фарфор, лишённый жизни. Его руки обмотаны повязками, и сквозь маску жизнеобеспечения виднеются ссадины на губах, словно доказательства тяжёлых испытаний, выпавших на его долю. Я задерживаю дыхание, когда взгляд скользит к его лицу: синяки вокруг глаз и капли крови у носа лишь усиливают моё беспокойство. Мысли о возможных переломах, о том, что его руки, когда-то сильные и ловкие, могли утратить свою силу, подавляют меня. Я стараюсь не думать об этом. Словно в бетонной клетке, я томлюсь в ожидании, когда его глаза снова откроются, и он вернётся к жизни, которую мы оба так сильно желаем. Я хочу, чтобы всё это не касалось меня, чтобы его преображение из этой бесконечной комы стало чудом, которое я буду помнить всю жизнь. Я хочу лишь одного: чтобы мой брат снова стал тем, кем был, свободным от боли и страха. В последние дни экран моего телевизора был заполнен непрекращающейся волной негодования, в центре которой оказался Игорь, майор Гром. В новостях его именовали алкашом, безжалостно поднимая на смех его действия в цирке, которые, казалось, разбудили в Питере целую бурю ненависти. Интернет не оставил камня на камне, измывались над ним в мемах и видео, утверждая, что он не имеет права носить мундир. Словно я ощущала его боль. Вникнув в детали, я поняла: Игорь всего-то хотел защитить людей, но его методы оказались неуместными. Призрак, что терзал город своими деяниями, заставил его плыть по течению, и именно поэтому он потерял себя в алкоголе. Я ощущала, как его гордость не позволит ему оправдаться. Размышляя о том, чтобы позвонить ему и разобраться в ситуации, я понимала: ни одно мое слово не вырвет его из этой бездны. Даже если бы я звонила на телефон, он всё равно не ответит. Гордые мужчины редко обращаются за помощью, а моя душа рвалась к нему, как к раненому волку, нуждающемуся в утешении. Я старалась не думать о тревожных событиях, которые разразились в Санкт-Петербурге, потому что понимала: любое беспокойство, каждая нервная вспышка могут отрицательно сказаться на моём ребёнке. Даже в этот суровый час, когда весь город охвачен немыслимым хаосом, я искренне старалась контролировать свои чувства, чтобы не дать негативу навредить тому, что ещё только начинает свою жизнь. Сидя рядом с Лёшей, крепко сжимая его руку, я искала утешение в его близости. Вместо того чтобы погружаться в мрак внешнего мира, который накрывал Петербург словно тёмное облако, я вплетала в нашу беседу теплоту и свет. — Я даже не знаю, кого бы мне хотелось больше: мальчика или девочку. Главное, чтобы у малыша было всё хорошо со здоровьем, а остальное — не так уж и важно, — тихо произнесла я, крепко сжимая руку своего брата. Моя улыбка, хотя он и не мог её увидеть, рвалась наружу, наивная, как солнечный свет, пробивающийся сквозь облака. Я чувствовала, что он где-то рядом, и каждый миг, проведенный в этой тишине, напоминал мне о том, каким он был раньше. Если бы не тот ужасный день, когда его сбила машина, он бы сейчас смеялся и радовался за меня, даже подбирал бы имена для моего будущего ребенка, так, как это делал бы любой заботливый брат. Мне не хватает его поддержки, его беспечного смеха и радости. — С именем… Я пока не определилась, — произнесла я, глядя в окно, где ветер играл с листьями. — Но как только узнаю, кто у меня будет, тогда в полной мере погружусь в раздумья о том, как назвать свою крошку. Надеюсь, ты будешь рядом, чтобы помочь мне в этом. Я беседовала с Лёшей, словно он находился не в бездонной тьме комы, а рядом, способным слышать и понимать каждое слово. Возможно, этот внутренний диалог может показаться проявлением шизофрении, но в этом чудесном мире моей фантазии мне легче. Врач посоветовал мне обращаться к нему, словно он всё ещё здесь, и я берусь за это, полная надежды, что слова станут мостом к его возвращению. Странно, но уже несколько дней, как Лёша попал в больницу, и никто не удосужился мне позвонить. Я отчетливо помню голос той загадочной девушки, которая имела наглость говорить от моего имени. Она использовала мой голос как орудие, и с каждым днем ненависть к ней лишь крепнет. Если она вновь меня позвонит, я без колебаний выплесну на неё всю свою злость. Эта девушка и кто-то ещё, по моему убеждению, сговорились, чтобы унизить Игоря, и я не допущу этого. Я готова на всё, чтобы защитить его, и если понадобится, я отомщу — без жалости, без помех. Я буду бороться до последней капли крови. *** — Мама, я дома, — тихо произнесла я, переступая порог нашей уютной квартиры и аккуратно закрывая за собой дверь. Влажный воздух обнял меня, как старый знакомый, и я почувствовала, как капли дождя, пропитавшие мою кофту, начинают медленно стекать по коже, оставляя за собой холодные следы. Неожиданный ливень обрушился на город, словно в ответ на все мои внутренние переживания и тревоги. Каждая капля, падающая с неба, казалась мне отражением моих собственных чувств — ярких, бурлящих и полных напряжения. Я старалась избежать промокания, стремглав мчалась к подъезду, как будто искала укрытие не только от дождя, но и от собственных мыслей, которые не давали мне покоя. Ветер швырял тяжелые струи воды, и я чувствовала, как он пытается вырвать меня из привычной реальности, заставляя спотыкаться и торопиться, чтобы добраться до тепла и уюта дома. Едва вышла из больницы, как небесная канитель обрушилась на меня. Сначала это был лишь легкий весенний дождик, который, казалось, был совершенно безобидным, но вскоре он обернулся настоящим штормом, заливая землю и заполняя воздух свежестью. Слава богу, что я смогла доехать на машине. Я быстро преодолела маршрут до родного дома, и теперь, стоя в безопасном тепле, невольно умилялась контрастом: на улице бушует непогода, а внутри — атмосфера тепла и уюта, где самые тревожные мысли постепенно уступают место спокойствию. Я медленно сняла кофту, наслаждаясь легким касанием воздуха на коже. Заходя в ванную, повесила её на батарею, чтобы она немного просохла, и тут же ощутила пустоту дома — Вероники не было. Вероятно, она уехала на работу или занималась своими делами, а может быть, отправилась к подругам. Мама говорила о встрече с Валей, так что я не сильно беспокоилась. Я подумала, что к вечеру всё вернется на круги своя, и мама вернется домой. Вздохнув, я прошла в зал, схватила пульт и включила телевизор, надеясь избежать очередного потока агрессии и негатива в адрес Игоря Грома. Его имя звучало на каждом канале, в каждой социальной сети, и это стало невыносимым. Люди не понимали, какие мотивы скрываются за его поступками, и продолжали высказываться, не зная всей правды. Если бы они только осознали, с какой целью и почему Игорь действовал именно так, возможно, им не было бы что сказать, и весь этот грязный поток ненависти прекратился бы. Включив телевизор, мое внимание мгновенно привлекла Юля, которая вещала о тревожной действительности. Она говорила об Олеге Волкове — мужчинe, чье имя стало синонимом преступности в Петербурге. Упоминались взрывы, тревожащие сердца горожан, и все это делалось не в одиночку, а в паре с загадочной Анной Самойловой. Тонкая, хрупкая девушка с ледяным взглядом, её карие глаза полны хладнокровия, отражающего нечто жуткое, что проскальзывало через экран. Я не могла отвести от неё взгляд, ведь прическа, короткое каре, подчеркивало её уверенность в себе, словно она знала тайны, которые затмевают её внешность. Меня охватило странное чувство, будто я уже встречала Олега. Его имя, фамилия… Они скользили по краям моей памяти, будто тени, которые я пыталась поймать. Может, я встречала его где-то на улице, в переулке, где тишина временами продавалась за блеск. В тот момент, когда Юля призывала к бдительности, в душе моей зажегся огонек — может, мне суждено было встретить этих злодеев лицом к лицу. Я с замиранием сердца прислушивалась к каждому слову, произносимому Пчёлкиной в телевизоре. В этот момент во мне зародилось ощущение, что я узнала ту девушку, которая ранее звонила мне и которая каким-то образом оказалась причастной к тому, что Лёша теперь лежит в коме. Однако, кто именно сбил его — я не могла сказать с уверенностью. Либо это был Олег Волков, либо Анна Самойлова. Они были так похожи друг на друга, что теперь стало очевидно: между ними существует нечто большее, чем просто знакомство. Я не могла не заметить, как у Анны был хладнокровный взгляд, и в этом взгляде я узнала что-то знакомое — такой же холодный и бесстрастный взгляд был и у Олега. Но вот имя «Олег Волков» вертелось у меня в голове, словно я уже слышала его раньше, до сегодняшних новостей. К сожалению, я не могла вспомнить, где именно, и это меня раздражало. Анну Самойлову же я никогда не видела и не слышала до этого момента. Пока я, как заворожённая, стояла перед экраном телевизора, погружённая в поток информации, мой телефон вдруг зазвонил. На мгновение я подумала, что это Юля, и в голове уже складывался план, как я расскажу ей все подробности увиденного. Но, взглянув на экран, я поняла, что это явно не она. Это была Аня. Внутри меня зашевелились противоречивые чувства: от нежданного волнения до лёгкой тревоги. — Ну что, девочка, теперь благодаря своей подруге ты наконец увидела, как я выгляжу? Каковы впечатления? — произнесла она, дерзко имитируя мой голос. Эта мелодия, знакомая и раздражающая, заставила меня вздрогнуть от досады. Как же меня это бесило! Неужели так трудно говорить своим собственным голосом? Но, похоже, для неё это было нечто особенное — возможность задеть меня, используя мою же интонацию, словно это всё равно что уколоть иголочкой. — Знаешь, я видела людей и покрасивее, — усмехнулась я, стараясь смягчить колкость в моих словах. И в этой ироничной усмешке скрывалась вся моя решимость. Пусть она не думает, что легко сломает меня; пусть не рассчитывает на то, что я сдамся, когда она пытается играть со мной. — А ты смешная. Чем больше ты шутишь, тем больше мне кажется, что ты всего лишь маскируешь своё уныние. — её слова звучали, как удар ниже пояса. — Как там твой братик? Всё ещё дышит? А его девушка, интересно, спит ли спокойно или не перестаёт плакать по ночам из-за того, что не сумела удержать своего маленького мальчика? — она буквально сыпала ядами, превращая мой гнев в пожар. Сжимая кулаки, я почувствовала, как внутри нарастает буря. — Слушай, Самойлова, закрой свой гнусный рот! — мои слова сорвались с губ, как шипение змея, полный ярости и обиды. — Я тебе обещаю, ты за это не уйдёшь просто так! Поживи-ка со своим Волковым, если, конечно, не сдохнешь раньше, если не понимаешь, с кем связалась! Моя ярость была реальной, а ненависть к её насмешкам могла сжечь всё вокруг. — А кого мне бояться? Тебя, что ли? — раздался её наждачный смех, настолько громкий, что я была уверена, его слышали даже в соседнем районе. — Бояться этой ореховой скорлупки, которая ночами скулит от того, что её бросил сам Игорь Гром? Да ты не смеши меня, ха-ха! — Не волнуйся, с такими, как ты, тоже долго не играются, — выдавила я сквозь стиснутые зубы, гнев обжигал меня изнутри, но я не могла просто так сдаться. Моё сердце стучало быстрее от жгучего желания увидеть её вживую, лишь бы носиться с ней как с лапшой, за всё то, что она натворила. — Плакать скоро будешь ты. — А ты давно смелая стала? — снисходительно усмехнулась она, будто это была игра. — Или ты думаешь, что твоя безмозглая подружка выдала нас по телевизору, и нас сразу поймают? Ошибаешься, малыш, — её голос звучал так мерзко, что меня передёрнуло. Я вновь услышала свой голос, но он стал отравленным, подобно яду, разрушающему всё вокруг. Обиды, ненависть, гнев — всё зарождалось в груди, искрами разлетаясь в воздухе. Битва ещё только начиналась. — Ты даже не представляешь, какая я на самом деле, — вырвалось у меня с яростью, которая словно полыхала в каждой клеточке моего тела. Она действительно не знает меня, не понимает, что за этой внешней оболочкой скрывается буря. Иногда и я сама теряюсь в своих чувствах и реакциях. — И запомни, если хоть кто-то из моих родных или из семьи Игоря пострадает, я клянусь, я разорву тебе и твоему Волкову глотку, и для меня это будет проще простого! — О, как неожиданно! — ехидно подметила она. В ее голосе мне слышалась не только издевка, но и смятение. — Не слишком ли ты на себя берёшь, Евуся? Не боишься расплатиться за свои слова? Ты ведь ведёшь себя хитро. Гром тебя бросил, как ненужную игрушку, а ты его ещё и защищаешь. Неужели любишь? — Заткнись, — с трудом сдерживая натиск эмоций, отрезала я, крепко сжав телефон. — Я разорву тебя на куски, как того самого сидорову козу, а потом увидишь, к чему ведет твоя наглость. Уж поверь мне, тебе не стоит даже пытаться сражаться со мной. Я резко нажала на красную кнопку, отключившись от вызова, как будто оттолкнула от себя всё ненавистное и отвратительное. Мне не хотелось больше слышать голос этой девушки. Гнев, который разгорался внутри, был настолько сильным, что казалось, он может вырваться наружу. Я была уверена, что именно она стоит за тем, что произошло с Лёшей. Возможно, даже она сама сбила моего брата. Как можно быть такой подлой, задавая такие назойливые вопросы, от которых у меня просто срывает крышу? Как же я ненавижу эту дрянь! Даже не зная её, я чувствую, как во мне нарастает желание её уничтожить. Я готова обрушить на неё поток ругательств, не испытывая ни капли жалости, если с ней что-то случится. Интересно, откуда она знает такие подробности о моей жизни? Это просто бесит! Но я клянусь себе: если она ещё раз причинит боль кому-то из моих родных, я сделаю всё, чтобы она испытала невыносимую и жестокую боль. Не важно, каким способом, я просто убью её. Я не шучу, когда говорю, что могу разорвать ей глотку, как дикой зверушке, которая вторглась на мою территорию. Если она продолжит свои злодеяния с этим Олегом Волковым, я не оставлю это безнаказанным. Пусть даже на кону будет моя жизнь — я сделаю всё, чтобы защитить своих близких. Даже если мне придётся встать под пулю, чтобы спасти Игоря, я готова это сделать. Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить тех, кого люблю, потому что в этом мире я готова сражаться до последнего вздоха. Я буду бороться, и пусть все знают: если кто-то решит встать у меня на пути, я не пожалею ни сил, ни средств, чтобы отстоять своих. *** Ночь тянулась мучительно, словно безжалостные часы, неумолимо стеребя мое терпение и усиливая тревогу, которая сжимала сердце в тисках. Я не могла найти покоя, несмотря на все попытки уснуть — сон ускользал от меня, как вода сквозь пальцы. Причина моего беспокойства была ясна: моя мама, Вероника, не вернулась домой, и каждая попытка дозвониться до неё заканчивалась лишь пустотой, оставляя меня в состоянии растерянности и страха. Когда вечер постепенно сгущался, а стрелки часов неумолимо приближались к десяти, я понимала, что она задерживается у своей подруги. Я пыталась дозвониться к ней, но каждый раз слышала лишь глухое молчание, которое казалось мне пугающим и холодным. Мечты о том, что я услышу её голос, улетучивались, как дым, оставляя после себя лишь горькое разочарование. С каждой минутой напряжение внутри меня нарастало, как натянутая струна, готовая в любой момент разорваться. Когда же Вероника, наконец, не появилась до самого утра, тревога, которая уже давно поселилась в моём сердце, трансформировалась в настоящую панику. Я снова и снова набирала её номер, но каждый раз слышала лишь глухое молчание, которое лишь усиливало страх и беспокойство. Этот звук казался мне пустым и холодным, как безжизненное пространство, и с каждым новым гудком я ощущала, как уходит из-под ног почва. В отчаянии я решила позвонить Валентине, надеясь, что она сможет развеять мои сомнения и успокоить меня хоть немного. Но когда Валя сообщила, что Вероника ушла около часа назад, моё сердце словно остановилось на месте. В этот момент мир вокруг меня потемнел, и я ощутила, как холодный прилив ужаса охватывает меня с головы до ног. Мысли, как дикие лошади, рвались в разные стороны, и в мрачных картинах, которые рисовал мой разум, я терялась всё больше и больше. Пустота, страх и неопределенность сжимали меня в своих объятиях, как невидимые цепи, которые постепенно лишали меня надежды. Я чувствовала, как эти цепи становятся всё более тяжелыми, и с каждой минутой мне становилось всё труднее дышать. Словно тёмная буря в моём сердце гремела злоба. Я старалась сохранять спокойствие, но это было мучительно — тревога за маму разрывала душу. Я чувствовала, что с ней произошло нечто ужасное, и моя интуиция всегда была безошибочной. Утро настало, и я собиралась пойти к Федору Ивановичу Прокопенко — я обязана рассказать всё, что знаю. Я не позволю, чтобы моя мама стала жертвой злодейских интриг Ани и Волкова. Они точат зубы на меня, как будто я — предмет мести. Они намерены причинить боль не только мне, но и Игорю, и это — невыносимо. Лёша из-за них лежит в коме, как будто погружённый в вечный кошмар, и теперь их атаки достигли Вероники. Я чувствую, как ярость начинает пульсировать в моей груди, словно огненный смерч, готовый поглотить все на своем пути. Эти двое, одержимые своей игрой, даже не догадываются о том, с кем связались. Они решили, что могут сломать меня, но им не удастся достичь своей цели. Я прошла через жестокий ад детского дома, увидела ужасные вещи и, несмотря на все испытания, осталась стоять на ногах, закаленная и не сломленная. Я не просто мишень, которую можно покалечить их злобными шутками; я — стальной характер, способный выдержать любые муки. Но что-то глубоко внутри меня начинает трещать, когда я думаю о Веронике. Если они посмеют запятнать её имя или причинить ей боль, я уничтожу их, безжалостно и с наслаждением. В сердце моем разгорается пламя мести, и я знаю, что это пламя однажды разразится огненным штормом. Аня, в своей самонадеянности, не ведает, с кем и с чем играет. Я жажду ее падения, этого момента, когда все её планы рухнут под тяжестью её собственных иллюзий. Моя месть будет сладка, и я не упущу своего шанса. Я вышла из подъезда, и волнение накрыло меня с головой, словно холодные волны моря в ненастный день. Быстрым шагом я направилась к своей машине, чувствуя, как злость свершается внутри меня, словно буря, готовая сорваться. Сев в салон, я уверенно нажала на газ, и автомобиль рванул в сторону полицейского участка. Мысли о Веронике не покидали меня — вновь и вновь я повторяла про себя: «Главное, чтобы с ней было всё в порядке, чтобы она была жива». Она была рядом с тех пор, как я переступила порог взрослой жизни, моя неизменная опора, свет в темноте. Вероника всегда знала, как успокоить меня, когда я впадала в ярость, и как направить на верный путь, когда терялась в своих мыслях. Без неё я словно потеряла бы часть себя, ведь она была не просто другом, она была душой моей жизни. Сосредоточившись на своих мыслях, я быстро добралась до полицейского участка. Открыв дверь, я оказалась в холле, наполненном шумом и разговорами. Вокруг царила суета, и среди этого хаоса я сразу же узнала знакомые лица: коллег Игоря, которые, будучи полицейскими, с гордостью кичились своим опытом и считали себя лучшими из лучших в нашем городе. Их уверенность в собственных силах была заметна, но в данный момент меня это мало интересовало. Внезапно, среди всей этой суматохи, моё сердце забилось быстрее, когда я заметила Диму. Он подошёл ко мне, и на его лице читалось беспокойство. — Ева, привет, — произнес Дима, его голос звучал немного волнительным, когда он устремил на меня свой взгляд. В этот момент он напоминал мне маленького котёночка, приникающего к своей хозяйке в поисках сострадания. — Как ты? Я так предполагаю, ты видела последние новости… — Да, Дим, привет, — ответила я, кивнув головой. Хотя мои эмоции сложно было назвать радостью, я всё же испытывала лёгкое волнение, видя его, старалось не выдавать свои переживания. — Я всё это видела, но пришла я совершенно по другому поводу. Фёдор Иванович у себя? — Да, — уверенно ответил он, слегка поджимая губы, — он там с Игорем и Архиповой. А что случилось? — Мама у меня пропала, вот что случилось, — произнесла я, стараясь сдержать дрожь в голосе, и, не теряя ни минуты, направилась в кабинет Прокопенко. Я моментально направилась к двери, потянула за ручку и, слегка приоткрыв её, переступила порог кабинета. С самого порога меня встретил настороженный взгляд Игоря, полного удивления от моего неожиданного визита. Внутри меня разгорелось чувство, подобное магнитному притяжению — мне хотелось броситься к нему в объятия, укрываясь от всего мира и находя уют в его тепле. Успокоить его, а заодно и себя. Я знала, что он тоже переживает это стремление, но гордость сковывала его, заставляя держать дистанцию. В это мгновение на наш эмоциональный обмен обратила внимание и Мария Архипова, её проницательный взор словно проникает в самую суть происходящего. Федор Иванович, не менее удивлённый, замер, стоя около рабочего стола, придав всему этой сцене атмосферу напряжённого ожидания. — Ева, что же ты здесь делаешь? — начал спрашивать Игорь, его глаза наполнились тревогой, словно в них отразились все мои скованности и страхи. — Я пришла не к тебе, а к Фёдору Ивановичу, — резко отрезала я, хотя в глубине души мечтала, чтобы Игорь обнял меня и уверил, что всё будет в порядке. — Что случилось, Ева? — с тревожным выражением на лице спросил Прокопенко, мгновенно уловив муки на моем лице. Он знал, что визит мой носит чрезвычайный характер. — Фёдор Иванович, у меня пропала мама. Вчера она уехала к подруге, а когда наступила ночь, она не пришла домой. Я звонила ее подруге, но она сказала, что мама давно уехала. Утром Вероники все ещё не было, сначала она не отвечала на мои звонки, а потом её телефон стал просто недоступен, — мой голос дрожал, а в глазах наворачивались слёзы. Фёдор Иванович, Мария Архипова и Игорь обменялись взглядами, полными многозначительности и скрытых смыслов, в которых вполне четко прослеживалась ясность, принесенная последними новостями. Я тоже не оставалась в стороне и, как участник этой многогранной игры, знала, кто же на самом деле стоит за всем происходящим хаосом. Не покидая меня секунды, мысль о тех, чьи имена сейчас перебирают на губах тысячи, лишь усиливала непередаваемое волнение. Это чувство нагнетало атмосферу, словно тёмные тучи, готовые разразиться ливнем. Мысли о наглых глазках, полных самодовольства и уверенности, гнали меня в непередаваемое состояние тревоги. Их жесткие улыбки, мелькавшие в новостных репортажах, словно призраки, не давали покоя и заставляли уйти в глубь своих размышлений, пытаясь понять, как далеко они готовы зайти ради своих игр.