Распад. В начале был мятеж

I

      Сегодня Тан вернулся из стойл вовремя, и у него выдалось время немного покопаться в прошлом. Он снова стоял в архиве. На этот раз инквизиторском. Он искал варнийских курсантов, обучавшихся вместе с Сэтом; перебирал папки дел в бесконечных ящиках. Дело самого Сэта засекретили и давно отправили в главный штаб, но если знать дату…       Тан отталкивал пальцами папку за папкой, бегло просматривая бирки сверху.       Мертв. Мертв. Мертв. Мертв… Почти весь курс Сэта погиб…       Жив. Тан вытащил дело первого же ветерана на свет.       Имя каждого аратжина предваряла родовая приставка. «Аратжин мин» — тот, кто направляет людей от великого рода «мин» — миншеанского рода. «Аратжин вест» — тот, кто направляет от великого вестеанского рода…       Родовая приставка варнийцев не была исключением. Но тысячи лет назад их предки преодолевали пустыни под другим именем: «ра амбэ» — «избранные духом солнц». Миншеане могли сколь угодно говорить, что они самые первые на Западе. Но в действительности… варнийнийский народ был так же стар, как песок Рофира.       Ра Амекран, Рэс. Тан напрягся. Варниец… Тан не водился с ними. Обжегшись раз, он не хотел испытывать судьбу. Но… он всё-таки открыл дело.       Семьсот девятый взвод. С семерки начинались отряды смертников…       Отряды смертников посылали на самые опасные задания. На убой. С мыслью, что многие солдаты уже слишком разряжены, чтобы вернуться. И если командира тяжело ранили, как, например, когда-то отца Тана, ему тоже вживляли сущность, чтобы он такой отряд вел за собой. Ра Амекран выбрал умереть за Рофир. Тан решил: он не трус. С таким можно было попытаться говорить…       Тан задержался взглядом на его ТПРе: «собирающий медленный». Тан никогда не слышал о «собирающем». И невольно поморщился, увидев «медленную» скорость принятия решений. А еще он озадаченно нахмурился, когда заметил приписку рядом с ролью в войске: «Не определено».       На основании того, каким образом и как быстро аратжин мыслил, ему присваивали роль в армии: одиночка или командный игрок; тыловик или фронтовик. У ра Амекрана не смогли определить, где он полезней, — настолько редко встречался его ТПР. Даже «самостоятельный молниеносный» Тана — не настолько. И что вообще значило это «собирающий»…       Глаза Тана вспыхнули в свете ламп, когда он прочел последнее, что его зацепило, в графе «дополнительно»: «знает сонхарский». Восточный язык… Язык народов, с которыми никто не держал связь уже более трех сотен лет…       Тан всё убрал и задвинул ящик.       Он запер архив, вышел в опустевший штаб и бросил взгляд на свой стол. На нем лежало только одно дело. О расторгнутом браке. Лежало уже давно. В него были вписаны два человека, один из которых — Лин. Тан задержался лишь на секунду. А затем возобновил шаг и отправился в штаб, к распределительной таблице. С мыслью: «Только бы застать». Из рейдов отряды смертников почти не возвращались… Тан мог не успеть.

II

      Тана перехватили в штабе два внимательных серьезных взгляда золотых глаз.       Лин сказал:       — Сто тринадцатый вернулся.       Мин Тжо… Тан не подал виду, что его на мгновенье сбила с цели новость, и удержался от вопроса: «Жив?». Конечно, жив. Так легко этот сукин сын не сгинет. Еще задолбит Тана просьбой с ним покончить… Тан бегло изучил «таблицу смерти», где все взводы начинались с семерки, и отправился в казармы. Ра Амекран еще в корпусе. Как раз по пути к мин Тжо…       Лин с Атэ пошли следом, едва поспевая. Инквизитора в Тане выдавал даже шаг: он привык бежать, привык, что, как бы ни спешил, всегда приходит слишком поздно. Взвод не возражал (и было бы довольно странно…), солдаты подстроились под своего командира. Но Атэ поймал Тана за предплечье, вынуждая сбавить темп. Он сказал:       — Вы теперь офицер.       Он напомнил Тану. Мягко, но болезненно. Он попросил: «Сохраняйте внешнее достоинство и видимость холодной головы». И Тан сжал кулак. Сколько бы им ни было… Атэ усмирял демонов Тана. И они всегда скалили зубы на него в ответ.       Тан резко развернулся, поймал Атэ и впечатал в стену. Он спросил:       — Вы всё еще надеетесь меня исправить?       Его глаза мигнули бешенством. Глаза Атэ остались непроницаемы, и он привычно удержал руку, стиснувшую воротник. Прикосновение прошлось по Тану электричеством, и он только плотнее сжал пальцы.       Тан прошипел, приблизившись к уху Атэ:       — Хотя бы перед смертью… прекратите это.       Он отпустил Атэ, а тот — глаза. И, не глядя вслед, Атэ позвал уходящего, прочь бегущего Тана:       — Аратжин.       Тан замедлил шаг, не обернувшись.       — Мы не умрем. Вы выведете нас на свет, и я не прекращу.       Тан всё равно ускорил шаг на повороте. Избегая — чувства. Догоняя ускользающее… Вперед его гнала не спешка, но много лет подряд — образ, неразрывно связанный со смертью. Образ, мешавший заглянуть за горизонт, стоявший там — на этом горизонте… И, может, если бы Тан понял… что обещали ему сны, кроме отсутствия и гибели… он смог бы перестать так злиться.

III

      Мин Тжо увидел Тана в форме офицера, и губы его растянулись, а с лица сошло тяжелое, болезненно-серое выражение. Он был заворожен открытием, как смерчем.       — Боги свидетели… — сказал он. — Солнце взошло на Западе?       Тан усмехнулся, и мин Тжо без мысли, видно ли взводу, обнял его.       — Добро пожаловать, маршал, в наши отвратительные безнадежные ряды, — хмыкнул мин Тжо. А затем шепнул, сжимая крепче: — Не отстраняйтесь на секунду. Иначе все увидят, что мне в глаз попал ваш свет.       Тан не понял:       — Вы так растрогались, что собираетесь реветь?       Мин Тжо усмехнулся, а затем затараторил тихо:       — Если изволите.       — Увольте.       — Нет, терпите, потому что я терплю. Мне больно, что вы — свет. Вы понимаете, о чем я? Ничего не видно. Кроме вас. Но и вы — только мираж.       Тан знал, о чем он. О чем этот бессвязный исступленный шепот. О чем отчаяние… Тан тоже цеплялся за кого-то, кто был уже мертв. С мыслью о том, что это — пустое, но он всё равно продолжал…       Тан бросил взгляд на казарму за спиной мин Тжо. Половина сто тринадцатого отсутствовала. Половина... Может, конечно, часть солдат отлеживалась в лазарете, но и оставшиеся здесь были либо ранены, либо измучены. Многие из них сменили форму, значит, прошлая... наверное, сгорела.       — Вы знаете, вест Саен, — сказал мин Тжо ровным безликим голосом, — что они не кричат, когда горят? Наши солдаты...       Это воспоминание, такое яркое, будто Тан пришел из рейда вчера, оглушило его. Он видел, словно наяву, разведчика, который полз к ним, пока они ждали за серой дюной...       Мин Тжо цеплялся и цеплялся, пальцы его сжимались добела на новой форме Тана.       Затем он резко отстранился. Он сказал громче и веселее для остальных «вестов»:       — Придется мне теперь бросить курить и выкрасить одно солнце, чтобы пророчество сбылось и наш пророк нас вывел. Что скажете, маршал? Воскресите кайна?       Тан ответил серьезно:       — В процессе.       И мин Тжо спросил серьезно:       — Какой план?       Тан пошел вперед по коридору, будто встретил мин Тжо между делом, и ответил:       — Как обычно — скверный.       Все трое увязались следом. Но Тан промолчал, куда идет, куда уводит за собой своих людей.       Они не знали его цели. Да и он сейчас шел как можно дальше от казармы сто тринадцатого по другой причине.

IV

      Атэ сказал Лину о мин Тжо:       — Его мотает.       Лин кивнул. Еще мин Тжо била дрожь. Но он упрямо шел за Таном, будто это был его единственный способ сохранить рассудок.       Лин бросил мин Тжо:       — А я думал, вы растеряли чувство самосохранения еще при рождении.       — Насколько было бы проще, а, вест? — усмехнулся тот, ни капли не смутившись.       Никто не спрашивал его, что на передовой. Ответ был очевиден: ничего хорошего.       Атэ задал вопрос обыденный и пустой:       — Сколько вы уже не спали?       — На том свете отоспимся. О, сон, милый сон… И без кошмаров, да, вест Саен?       Лин шепнул Тану:       — Он не в себе.       — Я знаю, — сказал Тан.       Но его взвод не должен видеть. Это бремя командира — понимать. Хотя Тан сильно сомневался, что солдаты не понимали. Они были там, они видели.       Тан приказал мин Тжо:       — Вперед.       И тот сорвался с места. В то время как Лин удержал Атэ, замедлив шаг.

V

      Тан с мин Тжо пролетели вдвоем поворот, затем еще один, и одолели длинный коридор. Но вдруг мин Тжо, который мог бежать несколько километров, не сбавляя скорости, начал задыхаться. Он даже не понял, что с ним происходит, и просто замедлился, пытаясь пересилить боль, нехватку воздуха и захлебнувшийся пульс.       Такие состояния мучили Тана ночью. Когда он не мог пошевелиться. Мин Тжо мог пошевелиться, но при этом… ощущал полнейшее бессилие. Глаза его были пустыми. Он видел… как видел Тан — свои сны наяву.       Мин Тжо повторил:       — Они горели, Тан, и я просто смотрел…       — Да.       И степь горела…       Тан всё детство просидел рядом с шаманом, глядя на огонь и выучивая, как правильно дышать. Может, чтобы после своих видений — не задыхаться.       Тан теперь скомандовал:       — Вдохните.       Мин Тжо честно попытался — и не смог. Затем он попытался снова. И опять. И всё это время он смотрел Тану в глаза, пока не получилось — набрать в легкие воздух. Он набрал в легкие воздух — без респиратора. Он вернулся в корпус… и в эту секунду, глядя на Тана, до него наконец дошло полностью.       — О боги, Тан, вы чертов офицер…       Тан криво усмехнулся.       — Да.       Мин Тжо расхохотался, привалившись к ближайшей опоре — к стене. Он смеялся, согнувшись, до намокших ресниц. Надсадно, болезненно, безумно, сквозь зубы — он смеялся, пока приступ не стих, пока он не съехал по стене без сил. Он застыл, прислонившись затылком к холодной поверхности, и лицо его омертвело.       Когда подошли Лин и Атэ, мин Тжо был уже почти в порядке. Только спросил серьезно:       — Раз я больше не курю, может, напьемся?

VI

      Казармы смертников располагались ближе к стенам корпуса. Тан отдал мин Тжо приказ, чтобы хоть чем-нибудь занять его на время: найти выпивку. И кивнул Лину и Атэ, прощаясь. Они были вольны делать что хотят, но Тан шел дальше. И он шел один. Это было его дело. Они не стали спрашивать, куда он. Хотя Атэ наверняка заметил, какую из таблиц распределения Тан изучил...       Тан не хотел сознаться им. Он правда «воскрешал» Сэта, собирая его части по кускам… как мог бы собирать пустыню по песчинке. Он занимался этим всю свою жизнь. Он вдруг осознал… что с тех пор, как научился держать карандаш в руках, всё время рисовал его, задумавшись. Как силуэт из снов. Как кого-то, кто мешал ему «заглядывать за горизонт», стоя на этом самом горизонте…       Как препятствие? Или как точка невозврата... Тан не знал.       Он не знал даже, что мог бы сказать бывший однокурсник Сэта. Какой Тан ждал ответ — об ожившей и вновь похороненной легенде?

VII

      Когда Тан вошел в казарму, где бывалые бойцы готовились к рейду, проверяя снаряжение, их командир лежал с книгой, закинув ногу на ногу. Его взвод встретил аратжина, и он бросил беглый взгляд.       Рэс медленно растянул губы и звуки в змеиной улыбке:       — М-м... Провидец.       Тан напряженно застыл перед ним. В ожидании. Что-то подсказывало ему: лучше не приближаться.       Рэс сказал:       — Я знаю, кто вы. Разочарование. Как ваш отец.       Тан встал, как полагалось офицеру: ноги на ширине плеч, руки за спину. Он затянул бинты, и этого не было видно, но Рэс знал. Его взгляд — насмешливый и колкий — говорил Тану, что знал. Его черные, демонически непроницаемые, как обсидиан, глаза смотрели будто бы сквозь Тана.       — Что хочет выведать всевидящий у всезнающего? — спросил Рэс. — Ничего нового, кроме... того, что он сам избегал годами. И я скажу вам, кто он — тот, из-за кого ваш кардинал с собой покончил. Как и вы, он — разочарование. Подающая надежды блажь для дураков. Посредственность с блестящей родословной...       Тан рванул вперед, и Рэс подскочил навстречу в одно мгновенье. Его тело было покрыто глубокими шрамами — клеймом пожирателя. Он умирал. И его пальцы, изменившись, почернев, прошлись длинными блестящими когтями по форме Тана.       — М-м, — протянул он насмешливо и задумчиво, — храните смерть под сердцем. Занятный колосок. Весьма сентиментально. Сэттис был такой же... Его очень тянуло прошлое... Он любил своего архана, как вы, вестеане, птиц. Хотите, я скажу какого? — Рэс приблизился к Тану, и тот весь окаменел. Шепот обжег ему ухо, но прошелся вдоль хребта холодом: — Вы ведь пойдете посмотреть... на то, что осталось. Кроме неоправданных ожиданий.       Тан хотел схватиться за кинжал, и он сделал это очень быстро, но оказалось — недостаточно. Рэс вынул его на мгновенье раньше.       — Этим кинжалом ваш отец свел счеты с жизнью и с Рофиром? Он понял, что ему не расплатиться... Никому из нас. За этот дар — дар жизни на планете смерти. Сколько вы готовы отдать, аратжин, за надежду?       Рэс отстранился и провел языком по лезвию чужого кинжала. И язык его был тоже черен и нисколько не похож на человеческий... так, словно, паразит уже почти добрался до его мозга, а значит, почти разрядил его в ноль.       Он схватил Тана и приставил этот кинжал — почерневший — к его горлу, норовя надрезать кожу... Тан попытался вырваться и отодвинуть клинок, но Рэс был куда сильнее, и это была не сила человека...       — Ты предсказал: он поведет конвой. А знал ли ты, что он сидел на архане в нашей форме, когда его нашли мальчишкой? Ты уверен, что ты видел не ребенка? Или, может быть, ты видел мертвеца?! — голос Рэса становился всё громче, он почти переходил на крик. — Может, ты напрасно обнадежил целый корпус, мальчик? Ведь ты отказался обучаться на провидца. Так зачем же ты ко мне пришел? Чтобы узнать, о чем поведали тебе видения? Ведь сам ты за шестнадцать лет в них ничего так и не понял.       — ХВАТИТ!!!       Голос Тана оборвал весь шум. И повисла гнетущая, удушающая тишина. Тан тяжело дышал, глаза его были раскрыты в ужасе. И Рэс отпустил, свалив его со своей койки на пол. Он протянул Тану кинжал. Одной рукой. И Тан отнял одной рукой, вызвав глухую едкую усмешку.       Рэс поднялся и жестом приказал взводу построиться. Он уходил в рейд.       Он сказал про Сэта:       — Это была величайшая из величайших серых крыс. Она выживала даже в когтях вестников. И не совершала промашек. Я скажу вам, аратжин вест Саен, то, что вы хотите слышать: да. Этого ублюдка не убить. Но там... не выживают. Так что, если он вернется, он уже не человек. Что обещали ваши сны, провидец?       Взвод зашагал вперед, и сапоги солдат загрохотали прямо у Тана над ухом. Но они не могли заглушить страшный стук свихнувшегося пульса... Это впечатление — от Рэса как от хищника и от Сэта как от мертвеца — ввергло Тана в первобытный ужас, вернуло в детство, когда его тело сковывал паралич. Он только что помогал мин Тжо дышать, но теперь сам едва справлялся.       Он старался прийти в себя...       Но эти слова «Что обещали ваши сны?»...       ...эти слова: «Что они обещали?»...       ...они гремели в памяти Тана снова и снова.       Костлявая рука натянула поводья.       «Что они обещали вам?»       Эта рука — рука чудовища — тянулась к Тану из небытия и сдавливала его горло холодом.       «Что обещали ваши сны?»       Тан зажал уши руками и свернулся калачиком на полу, как маленький, посреди опустевшей казармы. И все последние года, в которые он наконец-то перестал бояться, будто растворились...