Распад. В начале был мятеж

I

      Старейшие долго выясняли, за что Тан устроил драку. Лин не мог сказать, что пропустил стрелу: его бы сразу списали со счетов, и это он прекрасно понимал даже в свои хрупкие пять лет. Ланс не мог сказать, что вздумал убить аратжина — и даже без особого повода. А Тан, как обычно, просто отказался говорить.       Мелочные разборки в корпусных яслях еще не трогали инквизицию. И старейшие решали вопросы мирным путем. Они предложили Тану с вест Лансом сесть за стол переговоров. У них действительно был специальный стол, низкий, как и обеденные, и сидеть за ним полагалось на коленях.       Тан посмотрел на этот стол, затем на вест Ланса. Глаза его мигнули золотом и яростью. И Тан их стол переговоров пнул.       Ожидаемо начались охи, ахи и вздохи.       Вест Аи прикрикнула:       — Аратжин!       Вест Ланс оскорбился до глубины души, Лин — заледенел.       И вест Шелл, поджав губы, вынесла Тану приговор:       — Вы наказаны.

II

      До шести Тана не били. Ему полагалось, возвращаясь с тренировок, отправляться к алтарю и смотреть на степь. Пока все играют. И, конечно, один Лин не мог удержать в своих руках их каменную армию, поэтому ее всю растерзали на части и растащили по кускам. Лину запрещалось подходить к Тану во время наказания, поэтому он доносил на тренировках: «Сегодня вест Ланс увел целый отряд и одного архана» или «Сегодня вест Ито забрал последних всадников».       Лин следовал законам племени и не лез в драки. Поэтому часть армии, особенно птиц, он спрятал. Еще часть умыкнул у воришек обратно, как только смог. Когда его обвинили в краже, он сказал: «Я вернул, а не украл. Украли вы». Старейшим пришлось согласиться, что Лин прав.       С каждым днем Тан становился всё злее, а его наказание длилось так долго, что даже часть тайников Лина разграбили.       И под конец всего этого заявился шаман. Тан цокнул: куда без него, куда еще хуже?       Тан отказался от своего дара. Об этом он сказал кардиналу и твердо повторил старейшим. Тан выбрал путь: большая роскошь для аратжина, судьба которого расписана до того, как он родился.       Шаман больше ничего не мог. А тут сказал:       — Я сниму с вас наказание, если вы проследуете за мной.       Тан решил, что лучше наказание.       И шаман опустился рядом с ним на колено.       — Аратжин… Нам нужно поговорить.       — Нет.       Тан уже всё сказал, а слушать он не собирался.       — Сны обещали вам солнца…       Тан полоснул по шаману глазами.       — Кто вам сказал? — спросил он.       — Это правда?       Тан повторил сквозь зубы:       — Кто вам сказал?       — Вы должны сообщить племени.       Тан повысил голос:       — Кто вам сказал?!       — Аратжин…       Тан тихо спросил:       — Они снова допросили вест Фэя?       В прошлый раз Лин просил прощения. Он пытался объяснять Тану, что долг превыше их дружбы. Тан обиделся. Не зная, на кого больше: на старейших — за то, что они так поступили с Лином? или на самого Лина — за то, что он разрешил им.       Тан потребовал:       — Отвечайте.       И шаман учтиво склонил голову, подчиняясь аратжину, но с условием:       — Если сначала вы ответите на мой вопрос.       Тан скрипнул зубами и процедил:       — Это приказ.       — Я не могу выдать свои источники.       Шаман имел дело с ребенком. Да, высокой крови. Да, высокого положения. Но с ребенком. Его даже, надо полагать, немного умиляло, насколько Тан бывал категоричным, насколько рано научился распоряжаться собой и другими. Тан хорошо осознавал свои права как аратжина. Вес своего голоса — он осознавал. Но шаман полагал, что может сыграть с ним, может взять его хитростью.       В свои пять Тан считал: этот человек — идиот.       Тан отвернулся, замолчал и стойко вытерпел свое наказание до самого вечера.       А вечером поймал Лина в фокус зрения и холодно спросил:       — Вы говорили со старейшими?       Лин остановился перед ним и посмотрел ему в глаза.       — Нет.       — А с кем говорили? Про солнца.       — Я никому не сказал.       Тан кивнул. И выпустил Лина из внимания, и Лин отмер, сев рядом с Таном, чтобы следом за ним обвести всех мальчишек взглядом. Лин уже понял, в чем дело.       Свет погасили. И Тан сказал в темноту, обратившись на ты — не как к другу, но как к слуге:       — Вест Ланс, если про солнца сказал ты, я пущу тебе в лоб стрелу.       — Тогда ты не поступишь в академию, вест Саен.       Тан помолчал немного, обдумывая эти слова, и сказал:       — Сначала поступлю. Но ты — покойник.       Предки Тана говорили, что смерть — это стрела, выпущенная в день рождения, и однажды она настигнет. Тан был убежден, что стрелу вест Ланса выпустит он сам… и что-то холодное, тяжелое, что-то обещанное снами вдруг напомнило о себе. Не словами, но ощущением…       Смерть зашагает с ним бок о бок, «она» попросит его руку… нет, «она» потребует ее.       — Это был не я, — сказал вест Ланс.       И Лин спросил у Тана, но так, чтобы слышали все:       — Вы ему верите, аратжин?       — Нет.       И Лин нечаянно, но очень кстати подлил масла в огонь, признавшись искренне, всё еще обращаясь только к Тану:       — А я вам верю. Насчет стрелы…

III

      Итак, на следующий день наказание Тана окончилось, а доносчик стоял перед ним. Это вест Ланс его поймал и привел. И, выставив перед Таном как подношение, даже по традиции склонил голову в почтении.       Тан заговорил с вест Лансом на вы, но поставил в известность:       — Я вас не прощаю.       Вест Ланс отрезал:       — И не надо.       Тан тут же потерял к нему интерес и внимательно посмотрел на приведенного доносчика.       Лин заметил и сказал:       — Вы свободны.       И вест Ланс в ответ наградил его долгим, недовольным взглядом.       Никто среди мальчишек не уважал Лина, никто его не слушал. И распоряжался тот лишь оттого, что дружил с Таном и носил звание его «легата», звание доверенного лица, переговорщика и правой руки. Выглядело это так: Лин подлизался к Тану — как к самому сильному. Иногда в порыве игры или восхищения Лин даже обращался к Тану «мой маршал». И все считали, что это как-то мерзко и гадко. Но Лину было всё равно. Он уже выиграл. Он выиграл Тана у судьбы. И более того: он это хорошо осознавал.       Вест Ланс пошел восвояси, но Тан его остановил:       — Вест Ланс.       Тот застыл на месте, но не повернулся.       Тан потребовал:       — Верните мой отряд.       Вест Ланс не кивнул. И не поклонился в знак согласия. После отданного приказа. Он буквально проигнорировал и пошел дальше. Он был обижен. Не просто как человек. Как ребенок. Он был еще слишком мал. Он и так привел Тану доносчика, и так уже отдал честь! Он пошел на слишком большие уступки, почти на жертвы для своего возраста. А Тан поставил себя выше него, да еще и провозгласил себя тут командиром. И вест Ланс… не согласился с этим. Он не смог.       Лин не видел, как лицо Тана изменилось, как сомкнулись губы, как сдвинулись брови. Лину не надо было видеть. Лин знал и так, что это — наглость. Они будущие офицеры, есть субординация, есть правила. Это недопустимо. Маленькие аратжины могли ни во что не ставить Лина. Но не Тана.       И Лин сказал:       — Вам отдали приказ.       Вест Ланс застыл. Он вдруг стал как железный: все суставы заржавели и перестали гнуться. Он долго боролся с собой и злостью. А затем всё-таки обернулся и патетично, всем видом выказывая, как ему это не по душе, поклонился.       А когда он распрямился, Лин на правах легата, являясь голосом своего маршала, спокойно добавил:       — Передайте всем, что аратжин вест Саен вернулся. И он заберет свою армию.       Тан процитировал слова одной из старых легенд:       — «Миром или войной».       Тан заметно расслабился после того, как Лин погасил конфликт в зачатке, и снова переключился. Он посмотрел на приведенного ему вест Ито, который, хоть и стоял ровно, весь изнервничался и перепугался. Тан тяжело вздохнул.       Лин тоже вздохнул и спросил:       — Ну и зачем вы сказали шаману про солнца?       — Потому что вест Саен — провидец… — ответил вест Ито. — И если он видел солнца, значит, их все увидят. А племя хочет увидеть… Все обрадуются, если узнают…       Лин сказал Тану с досадой:       — Из долга.       Тан вздохнул еще тяжелее. Это значило одно: он не мог наказать вест Ито.       И, с сожалением отпустив доносчика, они с Лином долго обсуждали: что делать с теми, кто выполнял долг перед племенем, которому они и сами принадлежали?       Лин даже осмелился спросить у Тана: «А вы не должны были сказать им?». На что Тан сделал вывод, что не должен был говорить даже Лину. Да еще и так, чтобы кто-то случайно или специально услышал…

IV

      Несколько раз мальчишки попытались пару солдат прикарманить. Но Тан точно помнил, сколько боевых единиц было сосредоточено в его руках до наказания. Поэтому к вечеру вся армия в полном составе стояла возле Тана.       Первую часть, конечно, принес Лин: тех спрятанных солдат и птиц, что уцелели. Особенно Тана порадовали птицы. Он улыбнулся птицам, а значит — и Лину. Целый день Лин ходил счастливый. И совершенно самоуверенный, потому что у него был Тан.       Лина буквально распирало от удовольствия и торжества. Он весь светился.       Тан толкнул его.       — Прекратите.       И Лин попытался стать серьезным, но — не получилось. Лину казалось: Тан не понимает до конца, что происходит. И он шепнул, почти что задыхаясь от восторга:       — Тан, все признали, что вы — главный.       Тан опустил голову и смутился. Он понимал, что происходит. И ему это очень нравилось. Больше всего на свете. Он никогда бы не объяснил это чувство словами… как будто он на своем месте, как будто всё правильно, совершенно, как надо. В эту секунду он точно знал, почему отказался от «дара»… Он хотел стать офицером. Он хотел вести за собой людей. Он ничего больше так не хотел.

V

      Разумеется, старейшие всё видели. Даже то, что Тан всеми силами пытался удержать в себе и для себя.       И они говорили:       — Мальчик просто купается во власти…       — Посмотрим, как сегодня вечером ему понравится купаться в лучах славы…       Вест Шелл с тревогой заметила:       — Лишь бы не потонул…       А вест Аи сказала без жалости:       — Помяните мое слово, Тан — буря, запертая в стеклянной банке. Это всё равно что бомба с неисправным таймером: никогда не предскажешь, в какой момент стекло треснет — и все ветра хлынут наружу.

VI

      Тан не успел в полной мере насладиться своей победой. И заметил неладное, когда племя стало стягиваться в главный зал. Главный зал казался очень большим, очень просторным, светлым, бесконечным — от стены до стены, но когда полтысячи людей собрались в нем, стало трудно дышать.       И в этой толпе, пряча армию за высокой колонной и прячась за ней с Лином, Тан заметил шамана и окаменел…       — Аратжин? — позвал Лин.       Шаман поднялся к алтарю и вызвал Тана к себе. Тан скрылся за колонной. Полтысячи золотых глаз искали его в зале… а он вспоминал, как шаман нарисовал знак на его лбу.       Вест Шелл заглянула за колонну и с сожалением сообщила:       — Я вас видела.       И Тан бессильно зажмурился. Когда они переносили войска, он не думал, что все собрались из-за него… Не позаботился о скрытности. Кто же знал?.. И Тан сделал для себя пометку, что он, аратжин, должен предполагать… заранее.       Вест Шелл сказала:       — Вам придется выступить перед вашим племенем.       И Тан, отнимаясь от колонны, вдруг понял, что его держат. Лин держал его, отказывался отпускать. Как и тогда… Тан внутренне вздрогнул. Он доверял инстинктам Лина… еще до того, как узнал, какой у того ТПР.       — Аратжин вест Фэй, — настояла вест Шелл.       — Тан, — Лин посмотрел ему в глаза. Лин потребовал: — Ничего им не говорите. Вы станете маршалом, я стану вашим легатом…       — Аратжин вест Фэй, — повторила вест Шелл тверже.       Тан молча опустился перед Лином на колено и, положив руку на сердце, сжал его ладонь. Он поклялся.       Сегодня и до этого. Он всегда будет рядом. Даже если он не видел Лина в своих снах, он ощущал его присутствие… наяву — больше, чем там, но… Лин — это защищенность и спокойствие, это прикрытые тылы, когда можно положиться и забыть. Тан бы его не отдал. Даже смерти. Тан лучше бы умер сам.       Лин разжал пальцы и тихо сказал:       — Идите.       Тан поднялся на ноги, и лицо его сразу стало по-взрослому хмурым, почти жестоким. Он собирался закончить быстро.       Он шел к алтарю, и, как раньше, люди расступались, давая ему дорогу. Он поднялся по ступеням, он встал под два солнца.       И шаман громко, официально, церемонно произнес:       — Скажите этим людям, что вы видели. Скажите, на что им надеяться. Скажите.       Тан видел…       Видел, как поднимет руку — смуглее, чем сейчас, — к распахнутому бежевому небу, и тень огромной птицы затмит ему свет… За спиной Тана будет стоять человек… только один человек, пронзая — леденящим взглядом, вызывая… опасение, тревогу, жжение.       Племени Тана там не было. Этих людей — там не было. Он не мог обещать им, как Лину, что заберет их с собой. Они — не солдаты, чтобы следовать за ним в горельник и пустыню. Среди них есть аратжины, но пока еще слишком маленькие.       Тан молчал. Полтысячи глаз смотрели. Люди застыли в ожидании.       Шаман попросил:       — Аратжин.       И Тан поднял на него взгляд и твердо ответил:       — Нет.       А что шаман ожидал? Тан не рассказал ему лично о своих видениях, и тот собрал всё племя, чтобы напомнить, кому Тан должен? Тан и сам знал, кому что должен.       Он посмотрел на толпу и повторил для всех:       — Нет.       Он спустился вниз. И, просочившись тем же путем, зашел за колонну. Он зашел за колонну, отрезая себя — от чужих онемевших взглядов. Он зашел за колонну, где Лин так крепко схватил его, что стало трудно дышать… и к Тану вернулось чувство… ощущение, что он там, где нужен больше всего.

VII

      В этот раз Тана не вызвали старейшие, но к нему пришла вест Шелл, пришла сама уже перед отбоем. Лин только кивнул, и Тан поднялся на ноги спокойно. Не расслабленно. Его всё еще чертовски напрягало всё, что происходит, но — спокойно. С осознанием того, что никто не сдвинет его с места, как не сдвинули бы скалу.       — Пройдемся, — сказала вест Шелл.       И они вместе спустились по лестнице, вместе пошли по ярко освещенному коридору, вместе — и всё еще в тишине — добрели до пустого зала.       — Раньше так и было… — начала разговор вест Шелл. — Провидцы не отсиживались в племени, они отправлялись в поход со своим полководцем. Чтобы подсказывать ему… и корректировать.       Тану это не понравилось. Чтобы «подсказывать и корректировать», был Лин. А полководец — это роль Тана. Больше ничья.       — И это правильно, аратжин… быть в гуще событий, не отрываться от них. Видеть, как всё на самом деле, и принимать последствия своих решений. Вы обладаете великим даром, и вы вынуждены с ним и с собой бороться… Шаман хотел, чтобы вы научились доверять этому дару, только и всего… но я полагаю, что научиться этому вы должны сами. И понять, что будет лучше для вас — тоже. Мудрость аратжина заключается в осознании того, где ты будешь полезней всего. Это и значит «занять свое место».       «Занять свое место»… То, что Тан почувствовал сегодня. Ее слова попали в цель.       — Я верю, аратжин вест Саен, что в вас заключена большая мудрость… но еще очень много Рофира. Этой ярости… его ярости: бесконечного сопротивления, бесконечного метания от того, что его будто рвут на части… и тянут из стороны в сторону.       Тан знал, о чем она, уже сейчас и остановился.       — Тяжесть вашего дара — видеть — заключается в том, что, увидев, рано или поздно вы испытаете соблазн повлиять на судьбу… и проиграете ей в упрямстве. Хотя вы, бесспорно, — вест Шелл улыбнулась, — очень упрямы…       Она подошла к степи и сказала серьезно:       — Ничего, что вы не признались… Ваш дар может сделать вас изгоем или избранником народа. Роль изгоя заставит их слушать в нужный момент. Роль избранника будет терзать вас чужим ожиданием, ожиданием того, что они так хотят услышать, и того, что вы не можете сказать… Я рада, что вы выбрали первое. Видения — это бремя провидца, а не тех, кто за ним идет…       Вест Шелл опустилась на колени перед Таном, а не перед степью, взглянула ему в глаза и сказала:       — Вы должны понять… Люди хотят верить. Они хотят, чтобы была надежда… и шаман думал, что вы поможете облегчить их жизнь. Я уже слишком стара, но даже я бы хотела узнать, что у моих потомков есть шансы… За надеждой, аратжин, люди пойдут в любое пекло и даже самовольно запрут себя в клетке, как мы… Надежда ослепляет. Особенно когда для нее есть поводы. Ваше рождение — наш главный повод. Таких, как вы, не рождалось три сотни лет.       Шепот вест Шелл звенел и дрожал. И глаза были полны влаги. Тан никогда ее не видел такой… расстроенной и сожалеющей. Холодной, отстраненной — да… Он очень привык, что женщины его племени строже инструкторов на тренировках.       Тан вынул из кармана каменную птицу. Одну из тех, что спрятал Лин. И передал вест Шелл двумя руками в две руки. Тан сказал:       — Я командовал ей опуститься… в свете двух солнц.       Вест Шелл благодарно сжала ее и закрыла глаза. Тан кивнул и посчитал, что сделал для вест Шелл всё, что мог. Как и она — для него. И он пошел обратно.       — Аратжин, — вест Шелл остановила его голосом. — Научитесь прощать другим слабость…       Тан не совсем понял, про какую слабость она говорила. Слабость на Рофире — это очень плохо, это сразу смерть.       Тан ответил:       — Нет.       И возобновил шаг.

VIII

      Тан вернулся обратно, и Лин тут же переселился к нему на постель. Тан огляделся вокруг: столько ушей… и кивнул Лину на выход. Они выбрались из спальни и сели в коридоре.       — Вас наругали?       — Нет.       — А шамана?       — Не знаю…       — Жаль, — вздохнул Лин. — Я бы его наругал.       Тан поделился:       — Вест Шелл сказала, что он хотел дать всем надежду… и что надежда — это сила. Помогает вести войска.       — Да? — Лин задумался. А потом шепотом сознался: — А я думал, что шаман просто идиот…       Тан прыснул и согласился:       — Я тоже.       Они посмеялись.       И Тан охотно поделился:       — Она сказала прощать слабость.       Лин, едва сдерживаясь от хохота, выдал:       — А если слабость в мозгах?       Они смеялись так, что чуть не надорвали животы, но очень тихо… Если бы кто-то услышал, их бы наказали за то, что они выбрели из спальни.       Потом они замолчали.       И Тан серьезно сознался:       — Я отдал вест Шелл нашу птицу…       — Почему?       Тан пожал плечами.       — Ей она нужна больше…       — Это минус целая птица. Минус сигнал тревоги, аратжин.       — Я знаю.       Лин поторопился сказать:       — Мы пойдем в музей, когда нас зачислят. Говорят, там есть птица. В полный рост.       Тан хотел бы увидеть… кого он призывал во сне. И он с опаской, но с каким-то странным очарованием спросил:       — Настоящая?..       — Вот и посмотрим.       В спальне погас свет, и Лин недовольно цокнул, совсем как Тан. Он соскучился, и целого дня было мало, даже если он болтал без умолку в любую свободную минуту.       Лин сказал:       — Вас не хватало, мой маршал.       И Тан вдруг вспомнил слова вест Шелл о том, что провидцы… ходят под полководцем, а не стоят во главе армии, что этот «дар» лишит его возможности стать маршалом. Тан притих и сник. Но Лину он не смог сказать. Он и себе не смог бы. На такое он бы ни за что не согласился: делить с кем-то армию. Свою армию.